Божьи садовники. Глава 7

Восхождение по трем ступеням

– Остановитесь! Верните его мне!
Двое чернокрылых мальчишек обернулись; они растерянно смотрели на незнакомую пожилую женщину, которая с мольбой простерла к ним руки. Затем один из них спросил:
– Как ты смогла найти нас?
И женщина ответила:
– Я мать!

* * *

– Морти!
Голос Тодика звучал как-то непривычно: в нем слышалось и волнение, и одновременно гордость. Морти догадался, что товарищ хочет сообщить ему что-то очень важное, однако не торопил Тодика, зная, что тот не станет ходить вокруг да около и понапрасну мучить друга ожиданием. Глядя прямо в глаза напарнику, Тодик выпалил:
– Нам предстоит отправиться в другой мир!
Морти вздрогнул и крепко стиснул запястье товарища, словно проверяя, не лихорадка ли у него:
– Стоп, Тодька! Какой еще другой мир, ты ничего не напутал?
– Да я сам удивился!.. Но можем ли мы ограничивать Господа и говорить, будто ему что-то не под силу? Для него сотворить иное небо и все, что под ним, не сложнее, чем нам с тобою за одним пузырем выдуть из соломинки следующий (Тодик вспомнил забаву, которой любил предаваться в земной жизни, сидя у бабушки на коленях). Только наши с тобой пузыри хоть и красивые, но непрочные, а мир укреплен Богом…
– Хм… Но между пузырями разницы никакой нет, кроме той, что одни большие, а другие маленькие. Выходит, и тот мир похож на наш?
– Не знаю… Я ведь там еще не был! Вот слетаем и дадим Богу отчет, что мы там увидели. Он так велит!
– Но разве Господь не всеведущ? – Во взгляде Морти еще сквозило недоумение. – Зачем ему нужно, чтобы мы что-то сообщали?
– Думаю, потом все выяснится… Одно скажу, Морти: раз он поручил нам такое необычное дело, значит, он нам доверяет, а это большая честь!.. Быть может, это наше последнее испытание, и после него нам будет дозволено навсегда войти в рай! Обоим вместе, как мы хотели!.. – Добрый и мечтательный Тодик до того расчувствовался, что на какое-то время даже утратил дар речи, а затем добавил – уже несколько извиняющимся тоном, словно об этом надлежало сказать с самого начала, но как-то позабылось: – С нами отправятся еще два брата-хранителя… Они – славные ребята и взрастили много душ для горней житницы, хоть бы семя упало в тернии или на дорогу. Наверное, Господь отобрал сегодня тех, кого счел достойнейшими… Поэтому не обижай их!..
– А это сам Бог так хорошо о них отозвался?
Тодик немного смутился:
– Нет, они сами… Точнее, один из них: другой молчал и просто смотрел на меня. Но ведь, может быть, это и правда!
«А ты и уши развесил» – улыбнулся Морти, однако не стал этого говорить: горячность, с которой Тодик произнес последние свои слова, показалась ему даже трогательной. Морти глянул сперва налево, а затем направо, и спросил, не увидев поблизости знакомых белых крыльев:
– И где же они?
– Здесь, неподалеку… Они первыми нашли меня, а потом я оставил их возле старой часовни, где на маковке – высокий резной крест, а под ним – полумесяц рожками кверху. Она приметная: мимо не проскочим!
Морти лукаво подмигнул товарищу:
– А что же сюда не пригласил? Или они так обсиделись возле своих подопечных, что лишнюю версту им тяжело лететь?
– Да не в том дело!.. Просто получилось бы, что я их веду и вроде как выставляю себя главным. Подумают еще, что зазнаюсь!
– Стесняшка, стесняшка, молочная кашка! – пропел Морти и, обхватив рукой шею Тодика, попытался перевернуть его животом кверху. Тодик засмеялся и, крикнув: «Врешь!», начал сопротивляться, вместе с тем стараясь ухватить Морти за крыло. Такую веселую разминку друзья иногда устраивали перед тем, как выполнить Божье повеление, если время не поджимало: после нее и соображалось легче, и каждый чувствовал себя бодрее. Но шуточная борьба была короткой: Морти ее затеял, Морти же ее и прервал, отпустив задыхающегося, счастливого Тодика и спросив у того, куда лететь.
Тодику не пришлось показывать пальцем на часовню-ориентир: с высоты Морти быстро углядел и ее, и двух белокрылых мальчишек рядом. Один из них расположился возле самого креста и, держась обеими руками за цату, от скуки считал ворон на ближайшем дереве; в его глазах читалась решимость доказать всякому, что он не лыком шит и что Господь не зря выделил его среди прочих хранителей. Другой мальчик сидел внизу, у дверей, с задумчивым выражением на лице, словно перемножал в уме какие-то числа. Невысокий и толстый, он казался увальнем, однако, едва заметив чернокрылых братьев, легко взлетел к ним и сказал, что его зовут Маиши, прежде чем Морти успел представиться. Второй мальчуган повел себя иначе: он даже не шелохнулся и подождал, пока Морти сам приблизится к нему, чтобы обменяться рукопожатием. Даже имя свое – Айни – он произнес как-то величаво, и Морти легко догадался: он-то и нахваливал перед Тодиком свои дела, а заодно, только чтобы не прослыть хвастуном, и успехи Маиши. Впрочем, на сей раз Айни словоохотлив не был: он понял, что Морти слеплен совсем из иного теста, нежели Тодик, и, пытаясь выглядеть перед ним лучше, чем ты есть на самом деле, можно нарваться на острое словцо. Маиши пустился было в объяснения насчет нынешнего дня и повеления Господнего, но Тодик мягко остановил его, сказав, что Морти уже знает все, что нужно. Далее четверо мальчиков образовали круг, взявшись за руки, так, что крест часовни оказался внутри него. Они еще помедлили, как перед молитвой, чтобы отрешиться в мыслях от всего суетного и настроить свой дух благочестивым образом; впрочем, намоленное и безлюдное место само располагало к этому. А потом Маиши начал петь:

Если далеким покажется рай,
Верь и надейся, стези не бросай:
Всем, кто дорогой заветной идут,
В доме Господнем дарован приют…

Другие мальчики подхватили эту песню. Четверо ребят стали кружиться посолонь; одновременно они поднимались все выше и выше, скоро оставив далеко внизу и часовню, и весь этот мир, который по слову Божьему им надлежало на какое-то время покинуть. Морти крепко зажмурился – не от страха, а в предвкушении чего-то неизведанного, что заставляет сладостно замирать сердце и манит приключениями. В такие минуты каждый мальчишка поневоле кажется себе смелым первооткрывателем новых земель, который стоит у штурвала своей каравеллы. Морти представилось, что терпкий, соленый ветер дует прямо в лицо, а над головою полощется белоснежный парус, где начертан крест – символ истинной веры, которую надлежит перенести через океан и навеки утвердить для потомков. Но Морти недолго предавался грезам, потому что почувствовал, что пальцы Маиши, сплетенные с его собственными, как-то странно дрогнули, а затем услыхал голос Тодика:
– Морти… Мы на месте.
В этих словах сквозило что-то похожее на растерянность, будто ребята, напротив, сбились с пути и прилетели не туда, куда надо. Морти открыл глаза и увидел, что под его ногами, метрах в двадцати, расстилается кладбище. Серое, большое, чуть ли не до самого горизонта, оно вызывало невольный трепет уже своими размерами, но в особенности небывалым, противоестественным безлюдьем, какое не встречается в земных некрополях. Кладбища – места упокоения мертвых, но там сильнее, чем где бы то ни было, ощущаешь, насколько смерть тесно соединена с жизнью: туда приходят родственники усопших, чтобы привести в порядок могилы или просто поплакать возле них, прибегают живущие по соседству дети, которым нет особой разницы, где играть, а иногда кладбищенский сторож неторопливо движется по заросшей травою дорожке. Но здесь ничего подобного не было: так недружелюбно встретил ребят новый мир. Тодик уже хотел немедленно улетать отсюда, но вспомнил, что надо еще дать отчет Богу, а раз он по каким-то причинам привел их на это кладбище, то и начинать следовало с него. Не желая задерживаться тут долго, мальчики разделились: двое чернокрылых братьев начали снижаться, чтобы осмотреть ближайший участок, а их друзья-хранители отправились изучать другой конец кладбища, где, по расчетам Айни, должны были находиться свежие захоронения. Морти и Тодик принялись обходить и облетать плиты и обелиски. Они добросовестно вглядывались в каждое надгробие, надеясь обнаружить то, о чем непременно надлежало сообщить Господу, словно он ради забавы спрятал от них какую-то вещь. Но они видели только выбитые в камне лица людей, такие же, как в нашем мире, и даты рождения и смерти, записанные цифрами, которые употребляем и мы. Однако Морти сразу бросилось в глаза, что многие могилы были очень запущены, точно местные жители уже не почитали своих предков, которые дали им жизнь и воспитали их в любви к ней. Он поделился своими мыслями с Тодиком, и тот вспомнил сказку о Сивке-Бурке, как двое неразумных сыновей не захотели пойти на могилу к недавно умершему отцу и горько раскаялись в этом. Но Тодик не успел договорить, поскольку сзади раздался голос Айни:
– Вы тут копаетесь, а вот мы нашли кое-что интересное!
Морти подумал, что если Айни и впредь будет так себя вести, не миновать ему хорошей трепки, но сдержался и буркнул:
– Тогда не тяни резину! Чего у тебя?
– Как я и предполагал, – важно произнес Айни, – там новое кладбище, а здесь – старое. Правда, Маиши, я сразу сказал об этом? – Маиши как бы нехотя выдавил: «Да», а больше ничего не стал говорить, лишь поджал губы и сухо посмотрел на приятеля. – Так вот: там нет свежих детских могил. Ни единой, хоть глаза прогляди! Догадываетесь, почему?
– А ты-то сам знаешь, умник?
Айни на секунду смешался, но за словом в карман не полез:
– Наверное, в этом мире научились предотвращать детские смерти. Люди доживают до старости или хотя бы до зрелых лет и лишь затем умирают.
– От несчастного случая не убережешься, – мрачно возразил Морти, которому эта горькая истина была слишком хорошо известна.
– А знаете что, ребята? – послышался вдруг тихий, но твердый голос Маиши. – Мне кажется, дело не в этом… Все дети просто-напросто исчезли из этого мира!..
– Исчезли? – Тодик вытаращил глаза. – Но как такое вообще возможно?
Маиши пожал плечами:
– Сам не пойму… И, сдается мне, не только дети, но и взрослые тоже. Новых могил здесь уже не появится. Этот мир мертв!..
– Мертв? – Тодик почувствовал, как кончики крыльев у него холодеют; он был настолько ошеломлен, что мог лишь повторять чужие слова да задавать вопросы, на которые сам Маиши не знал ответа. – Но что их убило? Война? Эпидемия?..
– Слушайте, братья!.. – Морти резко выпрямился и обвел остальных мальчишек взглядом. – Здесь какая-то тайна! И мне кажется, Господь хочет, чтобы мы ее разгадали. Такие кладбища не бывают в необжитых местах: наверняка где-то неподалеку город. Там все и разузнаем!..
– Я только что хотел сказать то же самое, – немедленно встрял Айни. – Полетели все за мной!
– Ты чего это раскомандовался? – вскипел Морти.
Айни усмехнулся:
– А ты полетишь позади всех!
– Это еще почему?
– Когда мы всем классом ходили в поход, замыкающим ставили самого сильного. И самого тупого, – прибавил Айни тихонько, так, чтобы Морти этого не слышал, но услышал стоявший рядом Маиши.
Морти прекрасно понял, что над ним смеются, но затевать сейчас стычку было неуместно. Поэтому он лишь стиснул зубы и пообещал себе посчитаться с Айни с следующий раз. Ребята поднялись в воздух. Они рассудили, что если город не окружает кладбище целиком, то он находится ближе к старой его части. Поэтому они полетели в сторону, противоположную той, куда Айни и Маиши сегодня отправлялись на разведку. Ожидание не обмануло их: мальчики быстро добрались до города. Он как-то внезапно возник перед ними, заранее не уведомив о себе разноголосым шумом, где переплетается скрежет трамваев на загибах улиц, гудки машин, от которых бросаются врассыпную бродячие кошки, и задорный детский смех, главная драгоценность любого мира. Ибо это был и не город вовсе, а такое же кладбище, но для людей, которых не хотели или не могли похоронить. Эти люди были почти сплошь старики; казалось, их насильно свезли сюда и оставили доживать свой век – без сыновей, дочерей и внуков, чтобы некому было и позаботиться об усопших. Для некоторых могилой стала собственная квартира, и остекленевшими глазами смотрели они на четверых ребят, когда те подлетали к окнам. Другие неподвижно застыли на скамьях, лужайках, тротуарах, словно они собрали последние силы и вышли из дома лишь затем, чтобы умереть: так некоторые звери, почуяв приближение конца, выползают из своих нор. Напрасно Морти и Тодик спускались к ним, надеясь, что хоть кто-то еще жив. Два раза друзей сопровождал и Маиши, мужественно терпя трупный запах, к которому не был столь привычен, как чернокрылые братья. Айни же все время держался наверху, подальше от смрада, и старательно делал вид, что осматривает окрестности и следит, нет ли какой угрозы. Так постепенно ребята миновали центральную часть города и достигли его окраины; они уже начали отчаиваться и думать, что не смогут сообщить Богу ничего вразумительного, но тут Морти крикнул:
– Стойте!
Трое других мальчиков сперва даже не поняли, почему их товарищ вдруг завис в воздухе и зачем он показывает рукою на белый домик, расположенный на отшибе, у ручья, как будто нарочно для того, чтобы его можно было быстрее заметить. Однако, приглядевшись, они заметили, что у этого домика имеется большое крыльцо без навеса, а на крыльце сидит человек, прислонившись спиною к двери. Еще через две секунды этот человек пошевелился, словно предсмертная судорога прошла по его телу, и даже, как почудилось Тодику, застонал, хотя с такого расстояния и нельзя было различить звуков. Ребята поспешили снизиться; чтобы во время спуска не мешать друг другу, они приземлились не на самом крыльце, а чуть поодаль, и затем по трем ступенькам поднялись к недвижному хозяину дома. Тот явно видел крылатых мальчишек, склонившихся над ним, и в его взгляде просквозило удивление, но не слишком сильное: когда человеку остается жить считанные минуты, чувства слабеют, так же, как ум и тело.
– Что с вами, дедушка? Вам плохо? – нерешительно спросил Тодик, надеясь, что его услышат.
Старик не сразу ответил: казалось, он пытается собрать воедино непослушные мысли, как одряхлевший и почти лишившийся зрения чабан – овец, которые разбежались по полю. Когда же он наконец заговорил, голос его звучал так, словно кто-то отодвигал заржавленную щеколду: похоже, ему долго не приходилось ни с кем беседовать.
– Вон там, – произнес он, чуть повернув голову в сторону покрытого жесткой травою холмика, – прежде росли белые розы. Давным-давно их посадила моя мать и ухаживала за ними вплоть до своего последнего дня. Думаю, большого греха в этом нет: ведь цветы, в отличие от людей, не чувствуют ни боли, ни скорби и не кричат, даже если их обламываешь… Но когда она умерла, я отпустил их, позволил им уйти вслед за нею, и они засохли. А теперь настал и мой черед… – Даже не окончив своей речи, старик закрыл глаза, будто намекал, чтобы маленькие незваные гости оставили его и не смущали своим присутствием. И действительно: в городе, лишенном детей, четверо юных слуг Божьих поневоле воспринимались как нечто чужеродное, чему быть не должно. Тодик понял это и, растерявшись на какое-то время, умолк, но Айни подбоченился, точно школьный староста на каком-нибудь собрании, шагнул вперед и заявил:
– Мы здесь по велению Господа нашего, который зажег в небе солнце и луну, отделил море от суши и наполнил воду рыбами, а воздух – птицами. – Эту фразу Айни сочинил заранее, еще в своем мире, когда поджидал чернокрылых братьев у высокого металлического креста, и она казалась ему очень красивой. Однако старик даже не повел своей седой бровью, услыхав такую речь, и не посмотрел на мальчика. Айни, раздраженный, что его трудов не оценили, решил, что всякие невежи не заслуживает того, чтобы с ним рассуждать, и лучше все-таки найти кого-то поприветливей и помладше. Поэтому он резко и прямо спросил:
– У тебя дети или внуки есть? – Обращаться на «ты» к незнакомому человеку, да еще намного старше себя, было, наверное, не очень-то вежливо, но Айни, если сердился, иногда забывал о подобных вещах.
Старик покачал головою:
– Слава Богу, нет.
– Почему вы так говорите? – спросил Тодик. – Ваши дети обидели вас? – Он представил, как это могло быть, и у него засосало под ложечкой. – А теперь они умерли, и им даже не попросить прощения?
– Они не умирали, – тихо возразил старик, – ибо вовсе не рождались и удостоились высшего блага – не существовать. Мне самому в этом благе было отказано, поскольку Всевышний не иссушил семя в чреслах моего отца и не просветил его ум словами о великой асимметрии…
– По-моему, он бредит, – произнес Морти. – Что еще за асимметрия такая?
– Страдания – это плохо. Удовольствия – это хорошо. Когда страданий нет – тоже хорошо, хоть бы никто этого и не ощутил. Когда удовольствий нет – это не плохо, если нет того, кто их лишился. – Старик явно повторял чужие мысли, воспроизводил то, что слышал ранее; с прежнего ровного тона он не спадал, но ребятам вдруг сделалось жутко. На мгновение им даже померещилось, что перед ними и не живое существо из плоти и крови, а уродливая механическая кукла, способная своим дребезжащим голосом говорить лишь то, что в нее заложено, творение не Бога, а человека, и притом человека злого. Более взволнованным, нежели остальные, выглядел Маиши; до этого он стоял чуть в стороне и в беседу не вмешивался, но сейчас придвинулся к товарищам и молвил:
– Ребята!.. Кажется, я понял, что здесь случилось…
– И что же?
– Вы знаете легенду о матери и двух чернокрылых братьях?
Тодик почувствовал, как в его памяти трепыхнулось что-то смутное, тяжелое, похожее на давний нездоровый сон. Но подробности таких снов обыкновенно забываются, и поэтому Тодик попросил Маиши:
– Я ее слыхал, вот только времени много прошло… Расскажи, пожалуйста.
– В одной стране, – начал Маиши, прежде негромко кашлянув, как привык делать перед долгой речью, – жила-была женщина, вдова тридцати лет, и с ней единственный сын, младенец. Он часто болел, и вот однажды она пошла на рынок за грудным сбором, а когда вернулась, ее ребенок лежал в своей кроватке мертвый: его забрал к себе Бог… Но тело еще не успело остыть, и мать поняла, что чернокрылые братья побывали тут совсем недавно: ей даже почудилось, что она слышала их песню, подходя к дому. Поэтому она решила догнать их и вернуть свое дитя. Семеро воздушных демонов, самые сильные и страшные из всех, донесли ее до границы горнего неба – дальше им доступа не было, – а в уплату взяли половину ее жизни, и красивая молодая женщина превратилась в уродливую старуху. Вскоре бедная мать увидала двух чернокрылых братьев: они шли, не торопясь, к престолу Господнему, и один из них держал перед собою душу ее ребенка. Женщина взмолилась, чтобы ее сыну дозволено было пожить еще какое-то время на земле, и упала на колени перед Божьими слугами. Они сперва не вняли ей и хотели улететь, но ее слезы их тронули. Однако повеление Всевышнего все же следовало исполнить, и тогда один из братьев в утешение матери достал свой хроносканер. А он у него был очень хороший и позволял заглянуть на много лет вперед. Вдова увидела, сколько бед ждало бы ее ребенка, останься он в живых, и примирилась с решением Господа. Слава о ней быстро разошлась по ее родной стране, когда она вернулась домой – ибо на горнем небе ей больше нечего было делать, – и хоть женщина не говорила, что именно ей довелось наблюдать в будущем, каждый примерил ее слова на себя и своих детей. Люди впервые подумали, что на свете много горя и несправедливости, о которых никто даже не подозревает, как об этом не догадывалась та женщина, пока Божьи слуги не открыли ей глаза. А радостей, наверное, гораздо меньше. Должно быть, это и есть та асимметрия, о которой он толковал. Поэтому люди решили не рожать детей и тем самым не плодить скорби, которыми, как они считали, мир пропитан прямо сверху донизу… Впрочем, по-ихнему получалось, что даже если единственное страдание, которое человек испытает в своей жизни, это малюсенький укол иголки, все равно для человека лучше было бы не существовать.
«Как это странно, – подумал Тодик. – Если бы я не родился, то не встретил бы Морти. А чтобы быть с ним, я согласен не то что уколоться иголкой, а чтобы мне гвоздь в ладонь засадили». Тодик знал, о чем говорит: однажды в деревне он по неосторожности проткнул себе ладонь толстым гвоздем, и это было чертовски больно, особенно после того, как еще помазали зеленкой. Но озвучивать эту мысль Тодик не стал, поскольку Морти не очень-то любил, когда его в глаза начинают расхваливать, и вместо того произнес:
– Но ведь это же просто сказка!
– Похоже, не просто… Видимо, Бог пожелал, чтобы мы сами убедились, до чего способны дойти люди, которые подменяют его заповедь своим преданием. А также намекнуть, что жизнь и смерть в каком-то смысле равноценны. И поэтому мы – чернокрылые братья и братья-хранители – никогда не должны ссориться и считать, что послушание одних в глазах Господа выше, чем других.
– Мы и так не ссоримся, а если и ссоримся, то быстро миримся… Но что значит «равноценны», Маиши?
– Я думал об этом, когда сегодня ждал вас возле часовни… Точно такая же, только с серебристой кровлей, стояла в моем родном городе, у самого дома, где я тогда жил. Однажды в воскресенье, когда я был совсем маленький, мама привела меня туда. Там сильно пахло ладаном, воском и еще чем-то, и у меня даже голова поначалу закружилась. Но мама сказала, чтобы я немного потерпел, и подвела меня за руку к большой иконе Всех Святых. Потом она затеплила свечу, другую дала мне и сказала, чтобы я помолился за упокой раба Божьего Николая – про себя, как умею. Я спросил потихоньку, кто это, а мама ответила: когда ей было десять лет, она весной пошла погулять на речку, и лед под ней проломился. Это увидел соседский парень: он бросился в ледяную воду и спас мою маму. Но сам он…
– Утонул?..
– Нет, его тоже вытащили. Но он месяц пролежал в больнице с воспалением легких, а через несколько лет умер: врачи говорили, что его здоровье было подорвано. Мы все существуем лишь потому, что кто-то существовал до нас и ради нас. И умер – хотя бы для того, чтобы освободить нам место. Жизни без смерти не бывает… И смерти без жизни – тоже: ведь чтобы умереть, нужно прежде родиться. Поэтому когда отвергают смерть – вот как эта женщина, – тем самым отвергают и жизнь. Оттого люди этого мира в конце концов предпочли и прославили небытие: оно противоположно и жизни, и смерти, и одинаково отстоит от обеих. И за это Господь от них отвернулся… – Маиши иногда любил вот так, по-взрослому, поговорить со сверстниками: земные ребята наверняка дали бы ему за это какую-нибудь обидную кличку, но среди Божьих слуг это не было принято.
Морти зло сплюнул и произнес:
– Если бы в школе мне какой-нибудь пацан сказал, что не хочет жить, потому что боится уколоться иголкой, я бы оттащил его до ближайшего унитаза и прямо с башкой макнул туда: авось, хоть тогда мозги у него на место встанут!.. Летим, братья, отсюда прочь, в наш мир: здесь мы все уже видели и слышали!
Он уже расправил крылья; Маиши и Айни приготовились сделать то же самое, но их остановил голос Тодика:
– Стойте, ребята! Мы что же, так его и бросим?
– А что ты предлагаешь? – ответил Морти. – Взять его душу, что ли? Так Господь все равно не примет ее! Этот мир проклят вместе со всеми, кто в нем живет: Маиши правду сказал!
– Его надо убедить, что он был неправ! Пусть покается!
– Убедить? И как ты собираешься это сделать? – возразил Морти. – Ему жить осталось от силы десять минут! Что ты ему за это время успеешь сказать? Что мир хорош? А он возразит, что плох, и вывалит кучу примеров, почему это действительно так. Примерами вообще можно доказать все, что угодно!.. Я понимаю, Тодька: ты хочешь всех спасти, но сейчас тебя уже заносит! Он столько лет жил с мыслями, о которых нам тут вещал, а ты хочешь, чтобы он взял и вдруг от них отказался! Да и потом: старики, знаешь, необучаемы…
Последние слова больше всего смутили Тодика: он вспомнил, как его собственному деду хотели подарить новую удочку со спиннингом, но тот сказал, что лучше будет ловить по старинке: возраст уже не тот, чтобы менять свои рыбацкие привычки. А тут еще и Маиши подключился:
– Твой напарник прав, – сказал он, подойдя совсем близко к Тодику. – Если спорить с человеком, который приучен бить собак, в ответ услышишь одно: «А чего ее не бить, это же собака!» А здесь еще тяжелее… – Маиши не договорил свою мысль, но Тодик догадался, какие слова застряли у товарища на языке, и с жаром воскликнул:
– Но ведь и нам приходилось тошно, да еще так, что слезы сами текли, как их не сдерживай! Почему же мы никогда не жалели, что появились на свет? Значит, было в нас что-то такое, что отличало от жителей этого мира! – Тодик еще до конца не разобрался в себе, но надеялся, что это сделали его спутники; с надеждой он обвел их глазами и дольше всего задержал взгляд на Морти, который чуть усмехнулся и сказал:
– Когда нужно идти целый километр до магазина за хлебом в метель, а потом выбивать на снегу половики, как-то не до того, чтобы ерундой маяться. Брат со всеми делами в одиночку не справлялся, а отец уже сдавал…
– Ты ведь любил их?
– Конечно, хоть иногда на них и обижался… Но в глубине души всегда понимал, что они были правы.
– А я любил своих родителей, дедушку и бабушку… И еще, – Тодик густо покраснел, а затем крикнул что было мочи, – я люблю тебя, Морти! Не как брата и напарника – гораздо сильней и по-особому!.. А Айни и Маиши наверняка любили своих подопечных. Любовь – вот то, что придавало нам силы и помогало жить! А люди этого мира не знали такой любви и не верили, что их дети на нее способны… Так давайте покажем ее!.. Объединим наши воспоминания и превратим их в самый прекрасный сон! А Айни пусть навеет его этому бедняге!.. Правда ведь, ты сможешь? – И Тодик испытующе глянул на Айни. – Докажи, что ты самый лучший хранитель!
Айни снисходительно посмотрел на Тодика, будто хотел сказать: «Да тут и доказывать нечего, но если ты так просишь, могу подтвердить это лишний раз» Морти шагнул к Тодику и крепко обнял его.
– Ладно, Тодька, – сказал он, – давай попробуем сделать это вместе!.. Если честно, я не очень-то верю, что у нас получится. Но если бы я сейчас оставил тебя, то и не друг был бы, а… ошметок грязи. – По дворовой привычке Морти хотел выразиться более крепко, но вовремя сообразил, что есть слова, которые Божьим слугам произносить негоже. – Только обещай мне одну вещь: если ничего не выйдет, сильно не переживать! У меня прямо сердце разрывается, когда я вижу, как ты плачешь… Потому что… я тоже люблю тебя.
– Тогда и я с вами, – откликнулся Маиши, и его пухлые, добрые губы тронула чуть заметная улыбка. – Вряд ли, правда, от меня будет какой-то прок: к вашей любви я мало что смогу прибавить… Но чем способен, тем и поделюсь!..
– Спасибо!.. Спасибо, друзья! – Тодик быстро пожал товарищам руки и уже вполголоса добавил: – Я все-таки гляну на его душу!.. Мало ли что: вдруг придется повторить… Это недолго!
Старик давно уже дремал: брат смерти сон, более веселый и легкий на ногу, чем его мрачная сестра, обычно приходит к человеку первым. Держа в руке печать, Тодик немного наклонился вперед; лицо его стало серьезным, как у врача, который готов осмотреть больного. Зеленое свечение окутало их обоих – старика и мальчишку; это был цвет вечной жизни и безграничного Божьего милосердия, нежный, словно молодые листья на когда-то взлелеянных хозяйкой этого дома розовых кустах. Маиши уже доводилось однажды видеть, как работают чернокрылые братья, а вот Айни – нет, поэтому ему было очень интересно, но он всячески старался не подать виду. Тодик не обманул друзей и воротился скоро; он выглядел немного опечаленным от того, что пришлось увидеть, но он тут же упрямо мотнул головой, точно стряхивая ненужные сомнения, и решительно произнес:
– С Богом, ребята!
Айни простер свою правую руку над головою старика – невозмутимо и вальяжно. Остальные мальчики возложили ладони поверх руки Айни, одну над другой – сперва Маиши, затем Морти и наконец Тодик: ему важно было, не потревожив товарищей, взять душу, что очистилась их трудами. Каким должен быть целебный сон – длинным или коротким, – этого Тодик не знал, но решил прерваться, как только трижды дочитает молитву Господню, которую помнил с пяти лет; чтобы не отвлекать друзей, он произносил ее в мыслях. Добравшись до заключительного аминя, Тодик отнял руку и вновь воспользовался печатью. Однако отсутствовал он на сей раз даже меньшее время, чем несколько минут назад, а когда вернулся, ладони его были пусты.
Морти почудилось, что по его спине провели мокрой, холодной тряпкой.
– А где… Тодька, что стряслось? – резко спросил он, вглядевшись в покрытое липким потом лицо товарища.
Тодик сглотнул, затем выдавил из себя какую-то жалкую, неестественную улыбку и произнес чужим, натужным голосом, словно поднимал что-то очень тяжелое:
– Ребята!.. Пожалуйста, не… – Он смешался и сказал: – В общем, мы сделали только хуже.
Мальчишки, сгрудившиеся возле Тодика, остолбенели, и даже дар речи на некоторое время оставил их. Первым его вновь обрел Айни: он громко крикнул, и в его голосе звенела обида:
– Почему? Я же так старался!
– Ты здесь ни при чем. Извини… – пробормотал Тодик; он медленно опустился на крыльцо и сел, обхватив колени руками, потому что и ноги, и крылья отказывались служить. Он чувствовал себя жестоко обманутым, причем в роли обманщика выступил он сам. Точно так же некогда ошиблись, понадеялись на собственный ум жители этого мира, и Тодику вдруг показалось, что он ничем от них не отличается. И тут новая мысль блеснула в его голове. Тодик вскочил на ноги; от былой растерянности в его глазах не осталось и следа, и он произнес:
– Я все понял!..
Морти изумленно приподнял бровь:
– Тодька! Тебе что, Господь на ухо чего-то нашептал?
– Может быть, и так… Слушайте, братья! Мы явили свою любовь – это хорошо!.. Но ведь не наша любовь спасает, а Божья!
Маиши задумчиво поскреб в затылке.
– Не возьму в толк, о чем ты, – сказал он. – Выразись яснее, если можешь.
– Мы хотели помочь человеку и ввергли его в отчаяние. Здесь могли бы раздаваться голоса его внуков, и теперь ему невыносимо это осознавать. Он верит, что всю жизнь заблуждался и прожил ее зря, но не верит, что Господь утешит его и примет с радостью. А как в это поверить, если мы ничего такого не показали? Мы явились сюда в блеске небесной славы, будто вовсе не нуждались и не нуждаемся в Божьей милости. Как тот фарисей, мы лишь хвалились своими заслугами… Так давайте же откроем и все наши грехи!.. И не только земной жизни, но и нынешней! Всегда ли мы радели о нашем послушании так, как следует? А хоть бы и радели, неужто ни разу не превозносились в мыслях, а то и на словах, над менее стойкими братьями, как сейчас кичились перед этим несчастным стариком? Прежде мы вспоминали только хорошее. А теперь, ребята, вспомним и все плохое, что мы делали, думали и чувствовали. И покажем, что вопреки этому Господь не отверг нас!..
Айни отодвинулся чуть в сторону и дрогнувшим голосом произнес:
– Но ведь тогда и мы сами все это увидим!..
Тодик кивнул, и Маиши немедленно сделал то же самое, но не ограничился кивком, а еще хмуро добавил:
– Здесь так: или все, или ничего!.. Утаить что-либо не выйдет, хотя о некоторых вещах я, наверное, даже матери не рассказал бы…
Лицо Айни сделалось белым, как его крылья, и он еле смог вымолвить:
– То есть иначе никак нельзя?
– Ой-ой! Наш зайчишка-хвастунишка испугался, что мы сейчас узнаем истинную цену его словам! – заметил Морти. – Хотя, казалось бы, тебе-то о чем волноваться? Ты же из всех нас самый чистенький да гладенький, прямо колупнуть негде! Даже удивляюсь, как это тебя до сих пор в рай не взяли! – И, усмехнувшись, добавил с нажимом:
– Похоже, Айни, вся твоя праведность – как запачканные трусы!
Айни и впрямь выглядел так, словно его поймали на занятии, которое свойственно мальчишкам, но в котором мало кто из них рискнет признаться. Он отступил еще на полшага, затем весь как-то съежился и торопливо закрыл руками лицо, плотно-плотно прижав пальцы один к другому. Но одна предательская капля все-таки просочилась сквозь них, и на светлом, сухом настиле крыльца проступило крохотное темное пятнышко.
Тодик встал прямо перед Морти и строго глянул на него.
– Морти, то, что ты сказал, – молвил он негромким голосом, – и к тебе относится тоже. И ко мне... И к Маиши… Если бы Господь судил нас по нашим делам, а не по своему милосердию, мы бы и не здесь были, а там, где мрак и скрежет зубовный!.. – Затем он обернулся: – Айни, я понимаю: тебе сейчас тяжело. Но без тебя нам не справиться!.. Обещаю: что бы мы ни увидели, мы никому об этом не расскажем! И никогда тебя не упрекнем. Слово!..
– Слово, – повторил за ним Маиши.
– Слово, – произнес и Морти. Ему стало стыдно, что он посмеялся над братом, и с опущенной головою он шагнул к Айни. – Прости меня, пожалуйста… Мир? – И Морти протянул руку с выставленным на ней мизинцем.
Айни медленно отнял от лица мокрые ладони, посмотрел на Морти и улыбнулся сквозь слезы; мальчики сплели мизинцы и сказали то, что полагается говорить в таких случаях. Затем четверо слуг Божьих вновь соединили свои руки – так же, как в первый раз; в эту минуту чувство общей вины, ответственности и боли связало их гораздо крепче, нежели это могли бы сделать любые клятвы, любое кровное родство, и ребята сильнее, чем когда бы то ни было, ощущали, что они – братья. Но именно потому Тодику было страшно хоть ненадолго оставить друзей и вновь идти туда, где он однажды уже потерпел неудачу. Однако когда настало время сделать решительный шаг, он выглядел самым спокойным из ребят. Остальные мальчики проводили его взглядом – и только: они не отваживались ни пошевелиться, ни сказать что-либо, и Айни лишь тяжело дышал, Морти закусил нижнюю губу, а Маиши часто моргал широко раскрытыми глазами, точно вслед за Айни собирался заплакать. Но вот Тодик снова появился перед товарищами. Свои ладони он держал лодочкой возле груди, а когда немного раздвинул их, ребята увидели, что между ними как будто светится маленькое солнышко, и нельзя было сказать, что же сияет ярче – оно само или лицо чернокрылого мальчугана, в чьих руках это солнце сейчас находилось. Такую душу уже не стыдно было отнести в Господню житницу. Усталым, счастливым взором Тодик окинул друзей и произнес – шепотом, потому что на большее у него не оставалось сил:
– Спасибо, братцы! Спасибо!..
После этого на мгновенье установилась тишина, но ее разорвал, уничтожил вопль Айни:
– Мы это сделали! У нас получилось!
– Победа! Слышишь, Айни: это победа! – Морти бросился к Айни в объятия; затем они оба схватились за руки и закружились в каком-то сумасшедшем танце, словно и не сегодня подружились, а давным-давно были знакомы. Маиши тоже хотел кинуться к Тодику и так же обнять его, но побоялся сделать больно спасенной ими душе; поэтому он лишь высоко подпрыгнул и крикнул что-то очень веселое. Никогда еще мальчикам не было так радостно, и хотя они понимали, что эта радость скоротечна, как и все радости в этом мире, перед ней одной меркли все блага небытия, и за нее каждый готов был заплатить тысячью годами самых страшных мучений, если бы Господь вдруг поставил такое условие. Но не следовало слишком задерживаться, и, немного отдохнув, ребята двинулись в дорогу: их ждал родной мир. Добытую с таким трудом душу Тодик по-прежнему держал перед собою, а она разгоралась все сильнее, заливая светом весь мертвый город, и казалось, что он вновь наполняется жизнью.
И вот когда вдали показалась знакомая часовня, а над нею – высокий крест с цатой, Маиши вдруг сказал:
– Знаете что, ребята? Мне кажется, я тогда ошибся…
Айни, Морти и Тодик так удивились, что даже замедлили полет, и Морти спросил:
– Ошибся? Ты о чем?
– Вы только ничего такого не подумайте!.. – Маиши смутился и даже чуть-чуть покраснел: он решил, что друзья неправильно поняли его и встревожились. – Все хорошо… Я просто сейчас рассуждал насчет Божьего промысла. И теперь мне кажется, что прежде я не совсем верно судил о нем. По-моему, Господь с самого начала хотел, чтобы мы, – Маиши запнулся, подыскивая подходящее сравнение, – как бы поднялись по трем ступеням.
– Что за ступени такие?
– А вот смотрите. – И Маиши принялся загибать пальцы. – Сперва мы не оставили человека, которому требовалась наша помощь…
Морти невольно обернулся и глянул на Тодика, который летел чуть позади остальных и весь вытянулся, слушая Маиши. А тот продолжал:
– Это –  ступень милосердия. Я так ее назвал, – поспешно добавил Маиши, – вы можете и по-другому…
– Отчего же? – улыбнулся Тодик. – Ступень милосердия – это, пожалуй, неплохо звучит… – И серьезным голосом он добавил: – Вот бы и на земле была такая лестница, чтобы каждый человек мог встать на нее – даже и карабкаться не надо – и сразу же почувствовать себя чуточку добрее!.. Но ты говоришь, есть еще две ступени?
– Ну да! – Воодушевленный тем, что никто не собирается над ним подтрунивать, Маиши заговорил более уверенно. – Вторая ступень – это ступень любви, той любви, которую мы по кусочкам собрали из нашего прошлого и словно пережили вновь. Впрочем, почему словно? Ведь и в самом деле пережили!..
– А третья ступень?
– Это ступень смирения, которого нам не хватало. И не нам одним… Я вот что еще вдруг подумал: мир, откуда мы вернулись, Господь сотворил именно для того, чтобы укрепить нас в милосердии, любви и смирении. И, скорее всего, другие братья тоже прошли через все это одновременно с нами в одном из множества точно таких же миров. Только некоторые, возможно, так и остались на первой или второй ступени…
– Постойте, ребята!.. – Голос Тодика дрогнул. – Но если тот мир был всего лишь имитацией, значит, и душа, которую я несу, ненастоящая?
– Нет, Тодька, – возразил Морти. – Пусть даже эта душа и была создана специально затем, чтобы нас испытать, – она ведь сотворена Богом и согрета нашей любовью. Какая же она ненастоящая? И мы обязаны ей не меньше, чем она нам…
– А что же будет с теми братьями, которые не справились и не прошли проверку до конца? – тихо спросил Айни.
– Помолимся, чтобы Господь не вменил им это в вину, – промолвил Тодик. – А сами не будем гордиться: мы ведь сделали лишь то, что должны были сделать. И даже меньше: нам еще предстоит дать отчет Богу о нашем путешествии…
– Мы составим его вместе!
Мальчики глянули друг на друга – все четверо. События этого дня снова пронеслись перед их глазами, и каждому показалось, что за последние несколько часов он повзрослел – причем так, что раньше для этого не хватило бы и десяти лет.

* * *

«Хвала тебе, Господи!
Мы побывали в мире, куда направила нас твоя святая воля. Там мы видели жизнь и смерть и научились глубже понимать их. Мы видели правду и ложь и научились их лучше различать. Также мы научились крепче дружить и больше ценить дружбу. А еще мы встретили там человека, чью душу ныне приносим тебе в дар. Пожалуйста, не отвергни ее, а прими в одну из своих обителей. Ибо человек этот помог нам возрасти в милосердии, любви и смирении, чтобы мы всегда держались твоих заповедей, ничего не прибавляли к ним и от них не убавляли.
Морти, чернокрылый брат;
Тодик, чернокрылый брат;
Айни, брат-хранитель;
Маиши, брат-хранитель.

Благодарим за преподанный урок»