Д. Часть четвёртая. Глава вторая. 1

Глава вторая


     Новости об убийстве Дарины разлетались по городу со скоростью лесного пожара, и, несмотря на все усилия, Герману не удалось долго держать их в тайне от Дорофеи. Только услышав о случившемся, он тут же позвонил Диане и строго-настрого запретил сообщать что-либо его супруге, “учитывая её положение”. Диана, в свою очередь, пообещала проинструктировать остальных участников “раутов”. Впрочем, в той атмосфере страха и беспокойства, в которую все они сейчас невольно погрузились, мало кому было дело до чувств беременной. Гораздо опаснее были телевизор и интернет – от них, при всём желании, Герман отгородить жену не мог. А имя очередной жертвы начало фигурировать в новостных выпусках уже на следующий день: видимо, проговорился кто-то из кругов, близких к следственному комитету. И когда Потоцкий вернулся в четверг домой – на пару часов раньше, чем делал обычно, - Дорофея с порога встретила его фразой, которой он так боялся: “Представляешь, какой кошмар!”
     Однако, к удивлению бизнесмена, его супруга восприняла новость далеко не так эмоционально, как можно было ожидать. И даже первое это восклицание оказалось скорее данью ситуации, нежели выражением настоящих её чувств. “Это ужасно, - заявила Дорофея спустя некоторое время, - подумать только, всего пару дней назад мы виделись с ней у Дианы… а теперь… Нет, думать об этом выше моих сил”. Сказав это, беременная как-то подозрительно быстро успокоилась, видимо, действительно выкинула из головы слишком высокую мысль и неожиданно заявила: “Тебе надо поговорить с Дианой”. “Но я…” – попробовал было возразить Герман. “Нет-нет, не спорь, это просто необходимо. Сам подумай, она потеряла подругу, с которой была знакома ещё в университете! Представляешь, каково ей сейчас? А Джон… он ведь такой чурбан, от него сочувствия не дождёшься! Наверняка сидит в своём углу и носа к ней не кажет. Так что чьё-нибудь присутствие ей совершенно необходимо”. “Но разве тебе…” - сделал последнюю попытку Герман. “Нет, мне как раз сейчас лучше побыть одной… Нужно подумать. И потом, меня начинает тошнить, а ты знаешь, что при этом я никого рядом не терплю…”
     Делать было нечего, и Герман послушно поехал к Драгуновым. Самому ему вовсе не улыбалось провести вечер в компании Джона и его взбалмошной жёнушки, которой вдруг так понадобилась его поддержка (с точки зрения Дорофеи, конечно). Обсуждать с ними убийство, эту тяжёлую, неприятную тему, которую всё равно никак не обойдёшь. А что толкового он может сказать? Банальные слова поддержки бывают, конечно, нужны, но ими одними не отделаешься. Неизвестно, как надолго он задержится в этом доме, а завтра снова вставать ни свет ни заря…Но возражать супруге он не посмел, в данных обстоятельствах это было немыслимо.
     Дверь открыл сам Джон. Вид у него был мрачный, но спокойный.
     - А, это ты, - сказал он как бы между прочим. – Ну заходи, заходи. Прислуге дан отгул, всей. Диана сказала, что… сейчас ей никто не нужен. Мне же компания не помешает. Будешь что?
     - Я бы не отказался от ужина, - усмехнулся Герман.
     – Чего нет, того нет, - развёл руками хозяин. – Сам знаешь, я в готовке не мастак, да и Диана… в последнее время она редко появлялась на кухне. Могу сварить пельменей.
     - Как в старые добрые студенческие времена, - невесело пошутил Потоцкий.
     - Да, было такое. Не знал, что ты тоже числился бедным студентом.
     – Бедным не бедным, но изощряться и мне приходилось. У меня тогда были не лучшие отношения с отцом, царство ему небесное.
     – Ну проходи, чего на пороге стоять.
     Джон провёл гостя на второй этаж и распахнул дверь кухни. Герман не без интереса вошёл внутрь – раньше ему здесь бывать не приходилось. Кухня, отметил он сразу, в стилистическом отношении была полной противоположностью гостиной: тут царил строгий металлический дух хайтека. Ровные линии, минимум цвета, всё строго и подчёркнуто нейтрально. Такая кухня, подумал Герман, может отбить даже самый сильный аппетит. Ничего удивительного, что хозяева предпочитали трапезничать в гостиной.
     - Что, не нравится? – усмехнулся Драгунов.
     - Не слишком, - честно признался Герман.
     - То-то и оно, у меня тоже мороз по коже, когда сюда захожу. Но Диане нравится… хоть она и готовит пару раз в год.
     - Как она? – вдруг вспомнил Потоцкий о своём особом задании. – Не слишком переживает?
     Джон лениво пожал плечами.
     - Чёрт её разберёт. Вроде и ничего, а с другой стороны… Неприятно всё-таки, знаешь. Не думал, что это нас коснётся… Так непосредственно коснётся.
     - Этого никто никогда не думает.
     - Что верно, то верно.
     Герман с некоторой опаской отодвинул тонконогий стул с ровным плоским сидением и опустился на него. Джон меж тем открыл морозильник и некоторое время перебирал пачки пельменей, которыми тот был забит почти под завязку. “Надо же, запас пельменей, - подумалось Герману. – Мне бы в голову такое не пришло. Видимо, не так-то просто отказываться от старых деревенских привычек”. Герман отнюдь не был уверен, что в деревнях едят пельмени и делают их запасы, однако он так привык списывать всё казавшееся ему в Джоне странным на “деревенские привычки”, что не избежал соблазна и сейчас.
     Драгунов выбрал, наконец, одну из пачек, с треском вскрыл её одним мощным движением рук и высыпал почти всё содержимое в самую большую из стоявших у плиты кастрюль. Затем наполнил сей исполинский сосуд водой на две трети и поставил его на послушно покрасневшую конфорку электроплиты. Все эти действия заняли у него не больше пары минут. “А ловко он справился, - не мог не отметить Герман. – Видно, не так уж и часто Диана балует его домашней стряпнёй своей кухарки”.
     - Может, пригласить её спуститься? – снова вернулся он к не дававшей ему покоя теме. – Всё лучше быть в обществе, чем переживать в одиночестве.
     - Не стоит, - покачал головой Джон, ставя на соседнюю конфорку чайник. – Я её немножко знаю. Пересидит, передумает – и станет как новенькая.
     - Что ж, как скажешь. Сам-то ты что думаешь?
     Драгунов пристально посмотрел на своего гостя и слегка нахмурился, как будто ему только сейчас пришла в голову мысль, что он сам может иметь какое-либо мнение по поводу случившегося. Впрочем, размышлял он недолго.
     - Пакость это, - сказал Джон, глядя в пространство. – Человека просто берут и убивают, без всякой причины. Главное – без причины. В своё время у меня случались разные истории… до жертв не доходило, но… всё было на грани, что называется. Только там мы понимали, ради чего идём на риск и ради чего готовы расстаться с жизнью. А тут… всё просто так, словно из баловства. Мне это претит. Дарина была не лучше и не хуже многих. Ничего особенного за ней не водилось… я проверял, знаешь, нужно ведь знать, с кем дружит твоя жена. Характер, конечно… ну да кто не без греха. Остра на язык, несдержанна, но разве за это убивают? Нет, просто этот выродок действует без разбора, руководствуется… кто его знает, чем он там руководствуется. Но я уверен, что песенка его спета. Слишком много наследил, такое даже наша полиция раскроет рано или поздно. Или мне хочется в это верить, потому что иначе во что же верить?
     Герман молча слушал эту неожиданную тираду и думал, что вот, оказывается, как бывает, вроде знаешь человека уже несколько лет, а и не подозреваешь, на какие откровения он способен, более того, имеешь очень поверхностное представление о его взглядах на жизнь. Джон всегда производил впечатление настоящего дельца, упорного, спокойного, лишённого ненужных сантиментов, имеющего в виду лишь одну свою цель -прибыль. Казалось, он вовсе не был склонен к размышлениям и оценкам других людей, не считал нужным терять на это время. То ли серия убийств стала тем толчком, который пробудил его дремавшую рефлексию, то ли кожа его была слишком толстой, чтобы эмоциональные импульсы находили путь наружу, а смерть Дарины попала в некое незаметное уязвимое место и вынудила Джона проявить нечто большее, чем сонное одобрение действий своей экстравагантной супруги. Так или иначе, Герман не нашёлся, что ответить на внезапные откровения Драгунова. Ему даже подумалось, не попытаться ли обратить всё в шутку, но Джон говорил с таким напором и так удивительно серьёзно, что Герману пришлось отказаться от этой идеи. На помощь ему пришёл звонок в дверь – тихий, приглушённый, едва слышный здесь.
     - Диана попросила поставить на минимум, - пояснил Джон и нахмурился. – Кого это нелёгкая принесла? Я гостей не ждал.
     Вытерев руки вафельным полотенцем, он пошёл вниз и через несколько минут появился в компании судьи Добрякина. Павел Афанасьевич являл собой олицетворённое сочувствие.
     - Ужасное, ужасное происшествие, просто в голове не укладывается, - повторил он несколько раз, располагаясь за столом напротив Германа. – Передавайте мои глубочайшие соболезнования Диане Дмитриевне. Я бы и сам их принёс, если бы она соизволила меня лицезреть, но увы, увы. Прекрасно понимаю её состояние и не смею настаивать.
     - Сочувствие – это хорошо, - снисходительно заметил Джон. – Однако на одном сочувствии далеко не уедешь. Думаю, Герман со мной согласится, что мы с удовольствием увидели бы преступника в зале суда. И ваша роль в этом, Павел Афанасьевич, вполне может быть ключевой.
     - Должна быть ключевой, - уточнил Герман.
     Судья широко развёл руками.
     - Да разве я возражаю, Иван Семёнович, разве у меня есть малейшие возражения? Я бы сам с огромным удовольствием увидел этого душегуба на скамье подсудимых. И уж будьте уверены, впаял бы я ему по полной. Но увы, я не следователь, как вы прекрасно знаете, и ускорить процесс не в моих силах.
     - Знаем, как не знать, - кивнул Джон. – Кстати, вы будете пельмени?
     По лицу судьи пробежала лёгкая тень.
     - Пельмени… - протянул он не слишком довольным тоном. – А что, у вашей кухарки сегодня выходной?
     - Выходной. Так что ничего лучшего предложить не могу.
     – Ну, в таком случае давайте, что же делать. Помню, в детстве моя матушка готовила совершенно божественные домашние манты. Воскресенья я ждал, как манны небесной. Теперь таких уже нигде не найдёшь, прошли те времена. Кое-кто ещё делает пельмени дома, но в основном одно только покупное, магазинное. Я вовсе вам не в претензию говорю, Иван Семёнович, просто размышляю, знаете ли. Нахлынут иногда воспоминания, так хоть на стенку лезь от сожаления, что всё уже прошло и никогда не вернётся.
     – Трудно тут с вами не согласиться, - заговорил Герман, - только момент, скажем так, не слишком подходящий для рефлексий. Вы, положим, не следователь, но имеете дело со следователями и постоянно контактируете с прокурором. Что же там, совсем глухо? Этот хвалёный Селёзнев не справляется?
     Судья Добрякин вздохнул, достал из кармана бумажный платок и со стариковской обстоятельностью высморкался.
     – Как вам сказать, - ответил он, выдержав приличествующую паузу, - Дмитрий Дмитриевич – талантливый следователь, тут сомнений нет. И его напарник – человек, закалённый в самых разных испытаниях, как принято говорить. Но тут ведь дело небывалое, страшное…Таких преступников в нашем городе не было лет… да никогда, пожалуй, не было. По крайней мере, на моей памяти, а это, дай бог, немало, весьма немало. Но такой жестокости, такой наглости я не припомню, честно говоря. Знаете, я рад, что могу наконец свободно об этом говорить. На вечере Дианы Дмитриевны не очень-то было удобно… да и не приличествовало. А тема такая, что молчанием её не обойдёшь, тем более сейчас, когда… когда беда коснулась и этого дома.
     - Это, положим, преувеличение, - недовольно заметил Джон, помешивая пельмени. – Дарина, конечно, была давней знакомой моей супруги, но… не более того. Диана, понятно, переживает… однако через некоторое время всё должно устаканиться. Вопрос лишь в том, поймают этого урода или нет.
     – После пятого трупа они должны из штанов выпрыгнуть, но найти убийцу, - вставил Герман. – В старые добрые времена эти горе-следователи не сносили бы головы.
     - Так-то оно так, Герман Борисович, - закивал головой судья, - да только что тут можно поделать? Изверг хитёр, нагл и изворотлив, вот его главные козыри. А что до старых добрых времён… Вы ведь ещё довольны молоды и почти их не застали. Так вот я скажу вам (хотя и сам тогда был ещё совсем желторотым), что далеко не всё было ладно даже в те годы. Особенно касательно подобных зверских преступлений. У нас ведь и понятия такого, как маньяк-убийца не существовало. Потому что не могли в стране развитого сами знаете чего появляться подобные монстры, не имели никакого права, в том числе юридического. Их и серийными-то начали называть только в последние годы перед развалом. А соответственно, не было и разработанных методик для поимки подобных типов. Действовали на глазок, по старым лекалам, которые к этим нелюдям далеко не всегда применимы. Потому и ловили маньяков лишь тогда, когда те попадались с поличным или оставляли какие-то несомненные улики. Теперь, конечно, многое изменилось, опыта стало побольше, да и методика поменялась, следователь стал лучше разбираться в психологии серийника… Однако всё равно тяжко, особенно если такое происходит впервые.
     - По-моему, это всё неубедительно, - пожал плечами Герман. – Старые времена, новые времена. Тогда, по крайней мере, таких убийц ставили к стенке, сейчас же развели гуманизм, даже пожизненное не всегда дают. А что до опыта, то какой в нём толк, если убийца продолжает разгуливать на свободе и совершает всё более дерзкие преступления?
     – Это вы верно заметили, и здесь я не могу не посочувствовать Диане Дмитриевне, однако дерзость как раз и говорит о том, что дни его сочтены, - с видом знатока объявил Добрякин. – Преступник чувствует, что кольцо вокруг него сжимается и спешит пополнить свой счёт как можно большим числом жертв. Вот он уже из графика своего выбился, не выдержал трёх недель. Конечно, звучит цинично, но сами следователи говорят, что без новых трупов остановить маньяка порой невозможно.
     - Замечательно, - вынес свой вердикт Джон. – Просто замечательно.
     - Как и в каждом деле, Иван Семёнович, как и в каждом деле, - примирительно ответил судья. – Я вот ничего не смыслю в бизнесе, но мне думается, что успеха в нём не достигнешь, если не пойдёшь на определённые жертвы. Разве не так?
     – Жертвы жертвам рознь, - пожал плечами Герман. – Мы, конечно, вынуждены жертвовать своим временем, своей энергией, возможностью побыть с семьей… Но тут, простите, речь идёт о наших собственных жертвах. В вашем же примере со следователем выходит, что жертвовать приходится другим людям, причём, ни много ни мало, собственными жизнями. И ради чего? Чтобы следователь получил очередную палку на погоны? Или – какая высокая цель! – ради спасения жизней других потенциальных жертв? А чем, собственно, их жизни ценнее уже отнятых? Так что как хотите, Павел Афанасьевич, но мне такое положение дел совсем не по душе.
Джон меж тем, закончив готовку, одним движением подцепил кипящую кастрюлю, победоносно опрокинул её содержимое в мойку, поймав все пельмени разом огромным дуршлагом, ловко увернулся от клубов пара и скинул скользкое шмяткое содержимое в предварительно приготовленную миску внушительных размеров.
     - Ужин готов, - мрачно объявил он, ставя эту дымящуюся жаркую бадью на середину стола. – Берите сколько хотите. Сейчас будет сметана, масло и чесночный соус. Чем богаты, как говорится.
     - И замечательно, и ничего больше нам не нужно, - заверил хозяина судья Добрякин, чьё настроение при виде этой горы пельменей стало ещё более благодушным. – Вы не обращайте внимание на то, что я говорил, Герман Борисович, - вернулся он к неудобной теме. – Вы, разумеется, правы, и сравнение моё с бизнесом получилось неудачным. Но я всё-таки склонен встать на защиту следователя Селезнёва, потому что знаю его исключительно с хорошей стороны. Настоящий профессионал, хоть и молод, сравнительно, конечно. Дело своё знает, не раз это доказывал. Но с подобными преступлениями он действительно столкнулся в первый раз. Неудивительно, что ему сейчас очень трудно, и вполне возможно, его отстранят. Вот только кого бы ни поставили вместо Селезнёва…
     - Результат будет тот же, - с готовностью закончил Герман.
     - То-то и оно, Герман Борисович, то-то и оно. Конечно, высокое начальство может стучать кулаком по столу и требовать немедленных результатов, но… от этого ещё никакой преступник быстрее ловиться не начинал.
     - Пожалуйте, - возвестил Джон, ставя на стол пиалы со сметаной, маслом и чесночным соусом. – Давайте, что ли, отвлечёмся. Голова уже идёт кругом с этими убийствами.
     - Не откажусь, Иван Семёнович, не откажусь, - поспешил согласиться судья, ловко орудуя ложкой. – Сам, знаете, не рад таким разговорам, да что поделаешь… Притча во языцех, как принято говорить…
     Приглушённая трель звонка прервала его на полуслове.
     - Ну вот, пожалуйста, - неприязненно проворчал Драгунов. – Это ещё кого нелёгкая принесла? Вы начинайте, я сейчас, - успокоил он гостей. – Завели манеру являться без предупреждения…
     Он спустился вниз, продолжая что-то бормотать под нос; щёлкнул замок входной двери, раздались скрашенные расстоянием голоса. Потом повисла непонятная пауза, вынудившая гостей насторожиться. Потом ясно послышались шаги двух человек, в дверях кухни появился Джон, ещё более хмурый, чем раньше, и с не слишком понятным торжеством возвестил:
     - Боюсь, отвлечься у нас не получится, господа. Встречайте следователя Селезнёва – лёгок на помине. Долго будете жить, господин следователь.
     - Смею надеяться, - отозвался старший следователь, появляясь вслед за хозяином. – Здравствуйте, здравствуйте, не вставайте, не нужно, я сразу извиняюсь за беспокойство, но дело, как вы понимаете, срочное. Здравствуйте, Павел Афанасьевич, очень хорошо, что я вас застал. Вы человек нелишний при таких обстоятельствах.
     - Позвольте представить вам моего хорошего друга Германа Потоцкого, - нехотя представил их друг другу Джон. – Старший следователь Дмитрий Селезнёв. Впрочем, кто же вас нынче не знает, Дмитрий Дмитриевич.
     - Ваша правда, Иван Семёнович, жаль только, что повод нерадостный. Впрочем, в нашем деле редко бывает иначе.
     - Вы по поводу несчастной жертвы? – сочувственно спросил судья, не забывая, впрочем, про пельмени, которые он в этот момент обильно поливал маслом. – Мы все были просто шокированы, когда услышали новости. А наша хозяйка… Ну, что тут говорить? Вам бы, конечно, лучше побеседовать с ней, они с Дариной были давними подругами… Мы же лишь виделись время от времени, но не может похвастаться хорошим знакомством с убитой.
     - Это весьма интересно, - кивнул Селезнёв, - однако я здесь не по этому поводу. То есть, подробности жизни жертвы нам важны, не поймите меня неправильно, но в данный конкретный момент меня больше интересуют другое… Что бы вы могли сказать о другом участнике ваших… дружеских встреч, об Олеге Ивановиче Долежаеве?