11. Себестоимость намолота тщеславий

Бочкарёв Анатолий. «Наплыв». Повесть


Содержание: Глава 1. Боевая ничья   Глава 2.  Малость для счастья  Глава 3.  Исполнение желаний  Глава 4. Подвиг механизатора   Глава 5. Спасение колхоза «Правда»     Глава 6. Начало операции «Сливки»     Глава 7. Покаяние правофлангового     Глава 8. Мафия наносит ответный удар    Глава 9. Сливки удирали по грозе   Глава 10. Конец подпольного синдиката   Глава 11. Себестоимость намолота тщеславий   Глава 12. Гроза капитализма над кучугурами   Глава 13. Крокодильи слёзы Генералова   Глава 14. Прибавочный центнер чистого социализма   Глава 15. Схватка в камышах   Глава 16. Конец исполнителя желаний



Глава 11. Себестоимость намолота тщеславий


УТРОМ я проспал. Одеваясь, вспомнил, как вчера почти дремал за рулём, это тяжёлого-то советского мотоцикла, и порадовался за очередное чудесное своё спасение. Вот так, содрогаясь от внезапного рецидива хронической жизни и от этого покрываясь всё более радостными мурашками, - туда-сюда бегали, туда-сюда - я и пришёл в редакцию.
Только через полчаса после моего прихода появился и заспанный Лёнька. Не успели поприветствовать друг друга, размяться и физически и словесно, как нас зазвал к себе в кабинет на планёрку Белошапка, зайдите, мол, звёздные вы наши рейнджеры, не пожалеете. Там, кроме редактора, сидел лишь его заместитель, как всегда неотразимо улыбчивый Иванов-Бусиловский.

- А-а-а! - Жизнерадостно, как будто впервые в жизни увидел, и по обычаю весьма остроумно приветствовал нас заместитель редактора. - Навозники явились, не запылились! Привет, мальчики! Так как, разоблачили своих жуликов?
- Да не всех. - Усаживаясь за стол, заявил ещё хмурый Лёнька; а каким же ещё быть не выспавшемуся человеку, пусть он и настолько замечательный паренёк, как мой непосредственный шеф?!
- Кого ты имеешь в виду? - Ожидая очередной его хохмы, благодушно навострил Бусиловский уши.
- Вас. - Твёрдо заявил Лёнька, глядя ему прямо в глаза.
- Меня? - Опешил Илья Михайлович и почему-то покраснел, словно испугавшись. - Я - жулик?! Не может быть!
- Пока ещё в начальной стадии, - подтвердил Лёнька, - кто прошлый раз зажилил у меня пешку?
- Ах, вон ты о чём! - Облегчённо захохотал Бусиловский, всё-таки большой ребёнок. – А ты не зевай, Лёнечка! Скажи ещё спасибо, что я ферзя твоего не скушал.
- Ладно, ладно, Илья Михайлович! Следующий раз сочтёмся.
Владимир Николаевич Белошапка, редактор наш, постучал карандашом по столу.
- Хватит, товарищи, к делам! По вашему отделу, Лёня, Витя. Должен вам сказать, что Генералова больше трогать не будем. Так решено. Но отметьте себе - это временно, пока не будем. Но те материалы, которые у вас есть по этому хозяйству в отношении перегибов в материальном стимулировании колхозников, их развращения потребительским отношением к жизни, - немедленно суммируйте, выписывайтесь и сдавайте в набор. Будем пока держать в запаснике.
- Значит, станем всё-таки выступать?
- Возможно. И даже скорее, чем вы можете предположить. - Редактор тягостно, на нас конечно рассчитывая, помолчал и понимающе усмехнулся: - Кулаки чешутся? Понимаю. И должен сказать, что не только у вас, но и у противной стороны.

ЭТО ОН НАПРАСНО ТАК. У нас пока ничего особо не чесалось. На какое-то время отпало такое желание. Не знаю, правда, как насчёт «противной стороны». Единственно, что верно - она и впрямь теперь противная. Со всеми её подкатами. И ублаготворениями.
- Генералов?! Да кто он такой, если по большому счёту?! - Вдруг возмутился поэт Иванов-Бусиловский, опять продемонстрировав блестящий образец позднего зажигания, а может быть и некоего, нам ещё неведомого чутья. - Он ещё будет на нас кулаки чесать?! Что у него за душой, кроме разве что великого Трифона, да и того из подвала?!

Ф-фу!.. А-а-а, всё понятно. Уважаемый гений глубинной русской поэзии, а также сельской публицистики - и вы, оказывается, побывали у генераловского исполнителя желаний. И видать неоднократно. Даже великим назвали. Может потому вы и гений, кстати?! Всё просекли!
- Да ладно вам, Илья Михайлович, - приостановил своего зама редактор, - это не всё. Сам Генералов - полдела. И не одним Трифоном богат и славен, конечно, наш Дмитрий Лукич. Напрасно вы так на него. Хозяйство у него всё-таки пока одно из лучших в районе и поэтому строить выступление только на «Колосе» и критике Генералова, каким бы он кому ни казался, было бы неправильно. Есть хозяйства, должен вам сказать, где перегибы в материальном стимулировании куда серьёзнее. И даже исторически значимее, не побоюсь этого слова.
Он даже подбоченился. Даже грудь круче стала, словно у кочета на рассвете. Похлеще нас с Лёнькой. Понёс такое, что наверное и сам не очень отдавал себе отчёт. Но, как говорится, ради красного словца не жалеем и отца. Теперь вот и он не пожалел, редактор.
- Потребительство и в самом деле наступает на нас совершенно невероятным фронтом. Такого ужасающего его наплыва ещё никогда не было за всю историю страны. Просто дичайшего наплыва! Не наплыв, а накрыс прямо-таки какой-то! Скоро ничего человеческого в людях не останется! Того и гляди захлестнёт нас волна этих прожорливых грызунов. Тот же колхоз имени Калинина. Мы сделали, наверно, большую ошибку, направив туда для проверки столь серьёзного письма наших неопытных практиканток… до которых вы, горе-водители, так и не добрались. Так?

ТУТ он посмотрел на нас испытующим, прямо-таки неподкупным взглядом.
В детстве Белошапка наверняка был не простым учителем истории и обществоведения, как это он повсюду утверждал, явно прихвастываясь простым происхождением, но ещё и каким-нибудь командиром над юными натуралистами, то есть, исповедовал принцип «Хочу всё знать!». Неизменно проявлял себя дотошным, да исключительно принципиальным! Наконец, сильно въедливым. Наверняка в деталях знает и всё то, что произошло с задним колесом нашего мотоцикла. Про переднее же и говорить не стоит. И сколько именно метеоритов упало за нами в кильватере. Так что - настоящий руководитель! Оставалось только с почтением внимать, да конспектировать очередной ход редакторской мысли. В смысле мотать на ус, которого принципиально нет. И не будет.
- Так вот. Если факты подтвердятся, то сложившаяся в этом хозяйстве аварийная обстановка, как мне думается, - окажется самым прямым продолжением ситуации в «Колосе». Это - будущее генераловского хозяйства, притом, самое-самое недалёкое. Поэтому сделаем так: практиканток из Калинина отзовём. Вместе с ними Лёня будет тянуть отдел, а тебе, Витя, я должен вот что сказать… Тебе нужно ехать в этот колхоз и копнуть как можно глубже. И как можно оперативнее сделать на этом материал. Хороший материал, понял? Именно - как велит партия! А гонораром никого не обижу, вот увидите. Задача ясна-понятна?!

- Так точно. - Невесело должен был сказать теперь я, почесав затылок и про себя слегка ругнувшись. Одно дело в тиши кабинета или дома накропать материал, совсем другое - на выселках, в жару, грозу, да ещё и на коленке. Гонорару-то вместе с генеральной линией всё едино. Разве это справедливо?! И куда только партия смотрит!
- Точно так. - Понятно повеселел, окончательно проснулся и Лёнька. - Только как с транспортом будем? Мотоцикл Виктору, ясное дело, ни к чему. Будет неделю стоять на приколе в Калинина - кому это надо?!
- Тебе, Лёня - полуторка, на мотоцикле буду ездить я.
- Вы?! Не смешите меня!.. А что?! Ладно. Уговорили! Тогда мне выделяйте вашу райкомовскую Волгу!
- Может тебе ещё и… - Редактор сделал круговой выразительный жест, означающий, естественно, блюдечко с голубой каёмочкой.
- Но это настоящая дискриминация! Вы попираете права человека! Я обращусь в ООН!
- Даже шутить, Лёня, на эту тему не надо! - Как-то чересчур кротко попросило начальство, оглянувшись на портрет генсека и слегка зардевшись.
Вот как было отказать в такой просьбе самому начальству? Даже тихо и нехорошо сразу стало. Поэтому Лёнька тут же попытался вырулить. Он-то всегда был уверен в дороге, по которой несётся. Иногда зажмурившись.
- Тогда в местком…

Но не тут-то было. Даже местком в данном случае не прокатывал. Опять тишина. Как перед расстрелом. Тогда Куделин включил дурачка совсем уж залихватского. Есть у него такая передача, врубает все мосты. Эта вывозит наверняка.
- Между прочим, я вожу получше вашего.
Ах! Наконец сработало.
- Зато я не создаю аварийных ситуаций. Никаких. И нигде! - Вновь отрубил редактор, как конёк Горбунок по-прежнему раздувая ноздри.
Нет, пора и впрямь заканчивать разговоры разговаривать, а то доразговариваемся. Ко всеобщему облегчению и Белошапка оказался такого же мнения.
- Всё! С вами со всеми решено окончательно! Ни ООН, ни даже местком не облегчат вашей участи! - Редактор покосился на одобрительный взгляд генсека со стены из-за спины. - Теперь ваш вопрос, Илья Михайлович. Должен вам всем сказать, что он имеет самое-самое прямое отношение к тому заданию, которое только что получил отдел сельского хозяйства. Выяснить отрицательные явления в современном стимулировании труда - лишь часть стоящей перед нами задачи. «Критиковать, не имея позитивной программы, - безнравственно!». Слышали о такой директиве партии? А она на века, промежду прочим!
Так вот, мы должны показать и эталон - на кого же теперь равняться, если не на этих рвачей, как именно на деле необходимо сочетать материальные и моральные стимулы. И речь, конечно, должна зайти не об одних лишь премиях и поощрении передовиков. Притом, нормальных, нравственных передовиков. Да-да, бывают и такие, не ухмыляйтесь! Исключительное значение, должен вам сказать, имеет и заинтересованность трудовых коллективов в достижении наивысших результатов и то, какова же должна быть цель этой самой заинтересованности. А не просто в повышении личного материального благосостояния. Не просто!

Так и подмывало переспросить по-девчачьи: «Как интересно-о! А чего же ещё кроме него надо?! Вот только про моральный кодекс опять не надо вкручивать!» Но побоялся немедленного выкручивания.
- Задача ясна-понятна, Илья Михайлович?! Здесь - стратегическая линия партии. Поэтому она и доверяется вам, моему первому заместителю, впрочем, и единственному. Как мы донесём до народа слово партии, так он и жить и поступать станет. Проверено. Думаю, это ни для кого не составляет секрета.
Да уж. Какой там секрет! Сущая правда, и козлам известная. Народ у нас именно такой.
- Задача-то понятна. - Солидно кивнул на привычную стратегическую заумь первый и единственный заместитель редактора своей львиной головой. - Только где я возьму такой материал, чтобы достойно соответствовать важнейшей линии партии?

Прямо ребёнок этот поэт-газетчик. Не знает он, где найти материал под линию партии! Умора! А сермяжная правда жизни, которая вон так и прёт в окна, стёкла выдавливает, это что?! Да тут какую хочешь линию можно загнуть, разогнуть, обосновать или развенчать, да и вообще как угодно посоответствовать ей или напротив - пойти поперёк, наискосок или даже параллельным курсом! Всё равно в самую тютельку попадёшь! И сделаешь её наиважнейшей! Сам же всё время так и делаешь.
- Для начала, я думаю, - назидательно оттопырил нижнюю губу конёк-горбунок Белошапка, - вам надо обязательно побывать в колхозе имени Ленина. Он соревнуется с «Колосом». Там многое делается в плане социального развития. И Глушков очень серьёзный руководитель. Очень. Вот его и надо поднимать. На это - сегодняшний курс районной партийной организации.

Вот так! Как всегда, главная задача газеты - прежде всего, сработать на конкретного чиновника, на которого покажет партия. Или кто-то вместо неё. Но по поручению. Сначала взять его, любезного, какой есть, но потом начать подвёрстывать под него показатели руководимого им хозяйства. Только всё более и более значимые, по-настоящему эпохальные. Для чего нужно точно подвёрстывать, может быть, даже и подгонять. Главное - внутренняя гармония заданного портрета. Всё остальное вторично. Народ пусть думает, что мы передовой опыт обобщили. А на самом деле мы ещё одного чинушу наверх потащили по команде райкома. Дотаскаемся вот так когда-нибудь! Рано или поздно притащим, раскрутим какую-нибудь зверюгу, от которой потом вся страна разбежится!


ИТАК, новый расклад такой. Я буду выявлять и критиковать мальчишей-плохишей, а уж Илья Михайлович на столь выгодном, контрастном фоне как раз и потянет очередного застоявшегося кибальчиша к вершинам славы и карьеры. Яснее ясного - кому достанутся лавры, а кому при случае и чертей навешают!
- Глушкову ещё далеко до Лукича! В колхозе имени Ленина показатели ниже, чем в «Колосе». - Возразил неустрашимый всезнайка Лёнька. - И по урожайности культур, и по животноводству. Может цифры привести?
- Не надо, верю. Однако вы не забывайте, что и условия там несколько иные. Прежде всего, солонцы! - Не менее эффектно парировал всезнающий редактор. - Но в данном случае, должен вам сказать, не столько это важно и в эту сторону не стоит напирать, а наоборот - надо задвинуть в тень. Нас не только производственные показатели должны интересовать, сколько то, о чём я вам раньше… должен был…
- …Сказать. -  Подмогнул Лёнька и безмятежно похлопал белёсыми ресницами.
- Да! Именно! - Отмахнулся Белошапка. - Илья Михайлович, доверие партии - великое дело! Это вы не хуже меня знаете. Во главе угла обязательно должна стоять направленность колхозников на что-то гораздо более значимое, чем банальные заработки. Иначе не жить нашим крестьянам!

«Опять! Вот так! Но что же, что должно стоять, кроме заработков?! Скажи ты, наконец! Что в завершение всего спасёт всех их, да и нас заодно?!» - этот вопрос так и не вырвался ни у кого. Даже в форме векового стона! Или мычания. Правила есть правила. Зачем же рушить дом, в котором ты живёшь?! Найдём - «что»! Не найдём, так придумаем! «Что-то, гораздо более значимое, чем банальные заработки»! А что – и сами забыли. Но нет крепостей, которые не смогли бы взять журналисты районных газет! То есть, выстроить даже такую традиционно дохлую тему. На том, о чём и сами не имеют понятия.
- Получается как всегда. - Ехидно констатировал Лёнька. - Илье Михайловичу вершки, нам корешки. Он восславляет кого надо и соответственно благодарности гребёт лопатой, а мы одну только ненависть получаем, да шипение по углам.
- Такова жизнь! - Польщённо засмеялся Бусиловский. - Каждому, прости господи, своё. Вам пахать, грязь месить, мне в эту грязь сеять - разумное, доброе, вечное. Сею в грязь, вот и князь!
В самом деле, зачем настоящему поэту украшение?! В смысле, скромность?!

- Одно у всех нас дело. Одно! Я же сказал, гонораром никого не обижу! - Мудро остановил редактор Бусиловского, начинающего западать в более привычную поэтическую риторику и самовосхваление.
- А как бы в отношении нас применить «что-то, гораздо более значимое, чем банальные заработки», может быть, сделать их не-банальными?! – Я всё-таки осмелился высказаться. И тут же осекся.
- Ваше звание советского, партийного журналиста и есть это «что-то, гораздо более значимое, чем банальные заработки»! - Резко оборвал меня редактор, как-то нехорошо, по-генсековски глянув при этом.
Да-да, конечно. Как же я мог забыть?!

ОПЯТЬ ПОВИСЛА нехорошая тишина. Но я дурачка не включал. Перебьются. Пусть уж всё само разъезжается, разруливается, как есть! Сплошные мастерюги вокруг! Ишь, подобрались! Вот и давайте!
Белошапка, так и не дождавшись от меня покаянных реверансов, вынужден был продолжить. Не молчать же, в самом деле, вечность. Когда ещё так много должен сказать миру!
- Илья Михайлович, закругляйтесь сегодня с плановыми материалами. Если что не успеете - передайте мне, я постараюсь сам подготовить. Завтра выезжаете. Вы, уважаемый искатель «более значимых заработков», сегодня отпишетесь и завтра также с утра в дорогу. Вдруг всё-таки найдёте их. - Это он, всё передёрнув с ног на голову, так продолжал ставить меня на место.
- Лёня звонит в Калинина, предупреждает практиканток, что высылаем за ними машину. Пусть они отговорятся там, что газета ещё вернётся к затронутым в письме вопросам. И очень скоро… Теперь, как с маслозаводом, принципиальные вы наши, когда сдадите материал?
- Сегодня за нами разворот по уборке, а по маслу сдадим завтра к вечеру. Надо ж дождаться хотя бы первых официальных результатов расследования ОБХСС. - Обстоятельно информировал засельхозотдела. - Так что гонорару намолотим - немерено. С вашего позволения, конечно.

- И в этом нашем выступлении, по маслу имею в виду, вы тоже должны… сделать упор на вопросы материальной заинтересованности, на благосостоянии в его понимании некоторыми отдельными лицами. Даю наводку! Риторический вопрос отработайте, мол, что, этой Ивановой, зарплаты её директорской не хватало? Дом-то вроде полная чаша, детей нет. Откуда же у неё и у всех её соучастников такая нехорошая жадность берётся, не иначе… и так далее. Поняли, в каком створе? Вопросов больше нет? Тогда за работу!.. Да! Кстати! Гонорар и в самом деле можете срубить неплохой. Обещаю. Теперь всё! Закончили вполне приемлемо. В смысле, почти нормально.


МЫ РАСПАХНУЛИ в своём кабинете окно. С утра оно на редкость удачно смотрело в тень. Даже так – слегка засмотрелось. Поэтому целебного, прохладного воздуха оказалось - хоть отбавляй, до головокружения. Поэтому мы его разбавили своим авторским видением. Напились крепкого чаю, закурили, чтобы окончательно прийти в себя - и приготовились к намолоту гонорара. Один передовик задышал в затылок другому. Как раз то, чего в принципе так добивается родная партия.

Здесь без ложной скромности (зачем и впрямь мужикам украшения?!) важно признаться вот в чём. Наши уборочные борзописцы и вправду окажутся куда эффективнее правофланговой косилки Ваньки Курилова. Только он солярой заправляется, а мы сигаретами да чаем. И вместо грубого Лукича со своим лучезарным Трифоном и премиями, над нами только деликатный редактор с генсеком за спиной и вечно обещаемым гонораром. Вот и мы идём по золотому косогору навстречу своему немереному счастью. Что тут поделаешь - у каждого своя жатва. И свой Генералов над душой.

Для начала мы хладнокровно разделили взятые вчера уборочные материалы поровну. Обменялись вдумчивыми, самоотречёнными взглядами, как фронтовые разведчики, уходящие в смертельный поиск разговорчивого языка, в данном случае, своего собственного. Пора! Взлетела зелёная ракета! Бумага ждёт, ощетинившись пустотой?! Позади только последний червонец. Гонорар или смерть!
- Давай, дави своих клопов здесь, - вдруг раздумал идти со мной в боевой спарке Лёнька, - а я валю к Зиночке в бюро машинописи.
- Какой «писи», не понял?!
- Машинной, юморист. Есть и такие у нас. Так что давай быстрее. Потом, если что, тебе подсоблю. Слушай, ты тоже не печатай, пиши, если тебе удобнее. Зинка потом всё оформит. Да-да, в той самой! Машинной. Гарантирую.

Что ж, хозяин - барин. Мне это даже лучше - писать одному куда сподручнее, чем друг напротив друга. Тем более, с таким другом. Чуть ли не наперегонки. Тут любое вдохновение, которое как известно, не терпит суеты и посторонних взглядов, сразу насмарку пойдёт. Знаем, пробовали. И не один раз. Поэтому пусть отчаливает в свою машинно-пись и чем скорее, тем лучше. Вообще, теперь я очень даже понимаю Лукича, когда он ставил Ваню Курилова на одиночное поле. Это же невозможно – день и ночь добиваться чего-то в окружении завистливых недобрых взглядов! Лучше укрыться ото всех и делать что должен. А там будь что будет.

Ещё раз повторю сам для себя. Именно один-то в поле и воин! Всё-таки прав Генералов на все сто. В самом деле, настоящие, действительно значимые результаты никогда в толпе не делаются. Только наособицу. Так что теперь я полностью в положении своего недавнего героя Курилова - в индивидуальной загонке и с великой целью впереди. Вот только нет под задницей бутылки тёплой водки, которая по идее должна согревать моё бурное продвижение к финишу. Впрочем, под моей задницей она скорее закипит. Такие страсти вокруг пылают! Ваньке и не снились.

А так – совпало почти всё. Просто идеальные шансы добиться хорошего результата. Сказано ж в Евангелии: «Входите узкими вратами!» - вот я и вошёл. Славить врата широкие! Лёнька также закогтил свой блокнот с полевыми записями и отправился в тесную комнатку в конце коридора. В ту самую, машинную… Там в своём - горделивом, презрительном одиночестве, восседала за дряхлой машинкой «Олимпия» другой передовик газетной страды - наша лучшая машинистка и стенографистка Зиночка Чикина. Незамужняя пожилая девушка. Женщина она хотя и слегка увядающая, но по-прежнему недоступная и строгая в обращении с мужчинами и даже корреспондентами. Особенно она не ладит с Лёнькой - то ли из-за его слишком отвязанного языка, то ли из-за плутовских глазок откровенного бабника, коим завсельхозотделом, по мнению очень многих, заслуженно и являлся. А там кто его знает.

КОГДА Лёнька в обычном темпе мотается по конторе, с делом и без дела заглядывая в машбюро, Зина возмущается, кипит, кричит, что не может работать в такой идиотской обстановке, когда всякие тут ходят, режим машинно-писи нарушают, сквозняки в кабинете устраивают. Грозила даже редактору пожаловаться. Самой Зиночки, её угроз и прочих сквозняков Лёнька естественно ни капельки не боялся - продувную бестию, вроде него, сквозняком не испугаешь. И поэтому иной раз при особо игривом настроении отвязывался вплоть до того, что в машинописи после его очередного бесцеремонного вторжения раздавались глухие или звонкие шлепки, смотря по чему попадали, чувственный визг, после чего Лёнька вылетал в коридор с дыбом вставшим чубом и ушами.
- Во даёт, а?! Стеллерова корова. Её ж давно из Красной книги вычеркнули. А она оказывается, жива-здорова, тут окопалась. Да такого дрозда даёт! Надо будет зоологам в Академию наук сообщить, хоть по этой линии прославимся, да и премия не помешает. -  Орал вдохновенно, веселился потом этот неандерталец у себя в отделе, расчёсываясь и чуть не припудривая пунцовые уши. - Потеха! И чего, дура, кочевряжится?!

Впрочем, заметно было также, что Зиночкино негодование при Лёнькином появлении не совсем искренне. Иначе, почему, когда после долгого его отсутствия в конторе вдруг хлопнет входная дверь и шебутной голос ещё с первого этажа завопит: «А вот и я! Вы очень рады?!» - Зиночкина машинопись на несколько секунд замирает. Да и потом строчит совсем в ином, явно прерывистом темпе. Иначе, почему у неё такие глаза - безнадёжно раненой русалки?! Чем этот скользкий тип вовсю и пользуется. Сыпет соль на эту самую машинопись, в смысле, на рану. Хохмы хохмами, ухаживания ухаживаниями, все эти штучки-дрючки для него и в самом деле оставались не более чем потехой. Главное всё же дело, работа. Вот и попёрся он к Зиночке-Зинульке не только охмурять её в рамках спортивного азарта стреляного-перестреляного истребителя-перехватчика, это второстепенно, хотя и важно, конечно. Это лишь аранжировка главного для него - надиктовать, честно глядя в глазки недо-подстреленной русалки свои шедевры репортажного, зарисовочного, боевого и прочего жанров.

НА ЭТОТ РАЗ вряд ли бы дело дошло даже до шлепков. Уж больно много навалилось дел. Кипела невиданная битва за урожай. Газета откровенно тосковала, даже иногда скулила по Лёнькиному перу. Да хоть по какому. И судьбе было угодно, чтобы вот эта многогранная, точнее, многоимпульсная, тоска неисповедимым образом отразилась в соединении великим актом творчества - двух столь разных одиночеств, Лёнькиного и Зиночкиного. Про Люськино не говорю - это боевитое горюшко в данный момент находилось подальше, во дворе редакции, в типографии. Фактически - в параллельной вселенной. Поэтому сейчас не засчитывалось.

Конечно, наш отдел здорово выигрывал от такого отношения к нам машбюро. Наши материалы, в отличие от материалов других отделов, всегда печатались в срок и качественно. Однако в последнее время Лёнька обнаглел до такой степени, что из-за наплыва, связанного с уборкой, совсем перестал диктовать Зиночке с заранее написанного черновика. Он тут же, не сходя из машбюро, сходу, лишь заглядывая в блокнот с рабочими набросками, комбинировал, конструировал фразы, тасовал из них сюжетики, жонглировал абзацами, деталями, акцентами и прочими штампами или находками, перемещая их тюда-сюда, туда-сюда. Бывало по нескольку раз упрашивал бедную, гневно возмущающуюся, но всё-таки покорную Зину перепечатывать одно и то же, но в новых версиях.

Вот и теперь, через несколько минут после Лёнькиного ухода в машбюро, из полуоткрытой двери после минуты взвизгиваний и бодрых взрявкиваний, послышался всё учащающийся стук Зиночкиной «Олимпии». Он был сегодня особенно чёткий, звонкий, чистый. Как первый осенний лист. Увядающая одинокая машинистка, поминутно огрызаясь, виртуозно, с каким-то безнадёжно-исступлённым надрывом, вдохновенно исполняла на клавиатуре токкату Лёнькиного ознобного репортажа о ходе уборочной страды в славном колхозе имени Парижской коммуны - рождающегося в режиме реального времени, на месте, притом, с непосредственным Зиночкиным участием. Она же подсказывала необходимые замены слов, синонимы и антонимы, обрезала и правильнее компоновала предложения. Вот что наталкивало на вполне определённые добавочные аналогии, а также какие-нибудь ассоциации в эту самую тему. Что тут поделаешь?! Без женщин почему-то вообще ничто не рождается. Как бы странно это ни показалось кое-кому. Без них на планете и вправду воцарилась бы пустынь страшенная.

Вздохнув, я тоже принялся за работу. Резво прыгала минутная стрелка на висевших напротив часах. Время-то чёрта с два остановишь. Множились исписанные, отпечатанные листы. Здоровенный редакционный котяра Пушок лежал на тряпке у двери и занимался сразу четырьмя важными делами. Прежде всего спал, вытянув тигроидные лапы, впивался когтями в половичок, пушистым хвостом отбивал медленный такт своим сытым грёзам и, наконец, зелёным левым глазом иногда щурился на меня, измеряя мою готовность кинуть в него сандалий. Впрочем, иногда и правым глазом. Но никогда обоими сразу - так можно и проснуться, чего доброго. А вообще, поскольку Пушок был единственным, кто у нас не писал (в смысле тексты), его на редкость единодушно и очень искренне любили. Как никого. Как даже Илью Михайловича.

ЗА ОКНОМ потеплело. Вернее, здорово погорячело. В блеклом небе душным, штилевым парусом обвис сухой июль, понемногу лысеющая макушка лета. Тополя медленно вздымали столбы зелёного, с пропылью, дыма. Их листья обвисали в точности как спящие на ветках вниз головой летучие мыши. Пришёл Лёнька. Сказал, что на минуту. Швырнул отпечатанные листы на стол. Подошёл поближе, толкнув в плечо, бесцеремонно схватил готовые мои материалы и принялся беззастенчиво их просматривать. За исключением репортажа, остальные корреспонденции одобрил.

Репортаж посоветовал переписать. Высказался как всегда поучающе:
- Пиши вроде и прямо, как бы оно и есть на твой взгляд. В то же время только так, как тебе велели. Конечно, формально необходимо идти в глубину, всегда раскапывать. В то же время и слишком глубоко не копай. Потому что утонешь сразу. Факты - это всегда трясина. Тем более наши факты. С ними всегда надо очень осторожно. Сбрешет любой! Сорвёшься в эти глубины - и поминай как звали. Вольнее с ними, вольнее! Больше интерпретации! Скользи, скользи и ещё раз скользи. Не напирай. Не гони волну, а только срывай её гребешок! Самую пенку. Слово «репортаж» как переводится?! Правильно, донесение. Вот ты и доносишь. Но не кому-нибудь, а именно любимому начальству. Всегда имей только его в виду, тогда и наш читатель тебя поймёт и полюбит. И преисполнится к тебе в таком случае и любовью и благодарностью. Будет хвостом вилять при встрече. Он за тебя всё что надо и додумает и домыслит. Все грехи закроет и простит. Да закидает редакцию и райком благодарственными письмами. Это также немаловажно в нашей работе, не забывай, старичок.

Открыл Америку! Если рассуждать подобным образом, то конечно всё получится именно так. Конечно, я усмехнулся и согласился с так называемой критикой. Репортаж, каким должен быть по газетным канонам, только что вновь проталдыченным у меня над ухом, у меня и в самом деле сначала не заладился. Я это и сам почувствовал и понимал не хуже Лёньки. Но тут всегда важен взгляд со стороны. Поэтому для меня как-то мгновенно прояснилась причина затруднения. Просто не тот я взял тон на самом старте. Всегда же важно как именно начнёшь - от этого сам результат. Я же и вправду вначале слегка закопался в тексте, затянул, что даже для очерка не сильно нужно.

ТОН должен быть схвачен очень простой и вроде бы совсем-совсем незатейливый. Стоит просто выключить мысли и элементарно выполнить распоряжение начальника, каким бы оно ни было. Взять быка за рога. Сразу. В расширенном варианте расписать на листе редакционное задание, наполнить его набранным, профильтрованным и подкорректированным фактажом, потом выправить полученный текст и бегом, зажмурясь, не заглядывая в него, отнести в печать. Чем меньше заморочишься, тем лучше получится! Но никогда и потом не читать того варева, чтоб хотя бы не сгореть со стыда. Другие мои материалы Лёнька сложил стопкой, выругал жару, которая его тоже не устраивала, притворил окно, задёрнул шторы, вот спасибо, мне лень вставать было, до того расписался - и ушёл к Зиночке, пропускать сквозь машинопись теперь мои великие произведения. Пусть хоть так чего-нибудь производят на свет.

Пришлось ещё раз вздохнуть, открыть ещё одну пачку сигарет, налить ещё одну чашку чая и взять ещё одну стопку бумаги. Оконные шторы, не колышась, цедили сквозь сито своих пор тысячи иголочек послеполуденного зноя. Дышать и впрямь становилось невмоготу. Да ещё при полуприкрытых окнах и дымящих сигаретах, но больше откроешь, так ещё хуже получится. Нажал кнопку. Зашелестел, по-птичьи захлопал резиновыми крыльями, вот-вот закукарекает, сизобокий вентилятор. Набрав мощь, загудел еле слышно, поводя, как сова бельмастым оком, неуловимым пропеллерным диском по комнате и таская за ним податливую и прохладную воздушную змею, правда, основательно ядовитую от никотина. Но стало терпимее, конечно. Всколыхнулись от спасительного ветерка листы бумаги на столах. Качнулись и вновь застыли набухшие солнцем шторы. Опять шевельнулись и быстро замерли. Ещё раз вздрогнули, задетые родниковой струёй от моего рукокрылого анчара, и вновь обмякли. Дрожал, наведённый без резкости на противоположную стену, размытый, слабый отсвет мирового огня, солнечный рикошет. Не попал! А вот и не попал!

НЕВЕСТЬ откуда и как залетевшая муха, словно зелёный мессершмитт, барражировала повсюду в поисках как бы чего пожрать. Нет, какова?! И эта туда же! Взлёт вверх, потом - вниз, посидела в мусорной корзине, с явным отвращением полизала скомканный первый вариант репортажа о высоких удоях свердловчанок, затем вновь снизу-вверх, к окну, оттолкнувшись от шторы, как батута, мне на нос, оттуда ещё стремительнее, в панике к потолку. Наконец рухнула прямо на усы спящего кота. Пушок брезгливо повёл розовым носом и вдруг чихнул. Сразу от этого проснулся. И конечно сильно рассердился - в самом деле, какое хамство. Очень недовольный, что, мол, за фокусы в сельхозотделе творятся, Пушок толкнул лапой дверь и скользнул в щель. Ушёл спать в другой отдел, наверно, к Бусиловскому. Зимой наверняка перекочевал бы в типографию. Там теплее и женщины водятся. А это значит, что всегда накормят и обогреют. Может, даже за ушком почешут.

СМОТРЮ в никуда, пишу чёрти что, опять высматриваю хоть намёк на реальный, стоящий людской энтузиазм. Снова пишу, иногда даже авторучку покусываю, аки удила. Всё-таки идёт моя косилка. Ой, худо-бедно, а движется, собака! В строгом соответствии с заданием райкома и единственно верной линией партии. Поэтому всё становится хорошо. Надёжно. Отчасти даже замечательно. Над горизонтом предвкушений прорисовывается золотисто-розовое облако грядущего гонорара. Косогор мой так просто дымится в янтарных лучах накошенного заказного злата.

МЕРКНУТ постепенно солнечные рикошеты по стенам, а затем и вовсе гаснут. Лишь тогда я встал из-за своей косилки, оглянул поле битвы богатырским оком, с хрустом потянулся, да и отдёрнул шторы, как бельма с глаз сорвал. Распахнул настежь окно в этот удивительный мир, самую-самую малую каплю которого пытался оттиснуть на вот этих самых бумажных листах, только что изжаренных мыслью, убиваемой долгом. Оригинал жизни всегда мало походит на чьё-либо произведение, тем более наше. Осознав это, принялся вдогонку быстро и безнадёжно править только что написанное.

Снова пришёл Лёнька. Глянул через моё плечо на исписанные страницы, минуту помолчал, бесцеремонно покашливая мне в затылок и прыгая глазами по строчкам. Наконец хлопнул ободряюще по плечу и велел самому отнести изготовленный текст Зине, а сам уселся за свой стол макетировать готовые материалы на выделенном нам развороте газетного номера. Через полчаса, может чуть поменьше, я принёс три отпечатанные страницы ещё горячего машинописного варианта своего репортажа и присел к Лёньке. Стали вместе прикидывать строкаж, то есть, число строк, и собственно весь наш тематический макет, по объёму и размеру, так и эдак маракуя геометрические конфигурации свежеиспечённых боевых однодневок. Как и раньше, чётко и невозмутимо мерно грохотал большой, широколицый будильник, привезённый когда-то Лёнькой из какого-то своего очередного свирепого рейда.
В совхозной гостиничке стащил вместе с мыльницей. Она, кажется, тоже где-то здесь.

ЗА ОКНОМ между тем посуровело и даже загрозилось. Да к тому и шло - уж очень парило весь день. Неужели и в самом деле к ночи вновь гроза припожалует?! Да хоть бы. Солнце надоело донельзя. Целыми днями повсюду оно. Как святоша-передовик, чёрт бы его побрал! Куда ни плюнь - везде это руководящее пекло! Прямой наводкой бьёт даже от заката. Так что куда бы лучше дождичек. Да мелкий, да холодный, мерзкий и хрен с ним отсталый, да недельки на две… хотя, чего это я, перегрелся, что ли - уборка же! Везде, где только можно, шелестят срезаемые колосья. Поэтому только сушь в словах да делах и нужна всем. Иначе хана не только правофланговым! Так, чего доброго, и зерно осыплется и гонорары упадут.

К закровившему западу слетались дымные тучи, как стервятники. Вились себе там, словно птеродактили над жерлом мезозойского вулкана. Духота, конечно, спала, притом основательно. За окном, рядом, рукой почти подать, среди листьев, столь похожих на спящих летучих мышей, на ветке равнодушно тенькала замызганная синица, кутаясь от понемногу наступающей прохлады в лимонные свои пёрышки. Этой подружке всё по барабану. И генеральный курс, и битва за урожай. И даже правофланговые социалистического соревнования. В том числе и что почти ночь на дворе.

ИТАК, день, какой бы он ни был, для нас прошёл всё-таки не бесполезно. К вечеру мы выдали в секретариат весь разворот. Прежде всего - шестнадцать информаций, в которых почти везде у нас множились передовики, премии, вымпелы, да красные знамёна. Затем следовали репортажи, интервью в поле и Лёнькина трогательная зарисовка о четырёх братьях-механизаторах. Эти орлы взяли да и вырубили за день под корень 400 га пшеничных плантаций. Мало того, что в назидание всем ребята отхватили огромнейшие премии и путёвки в санатории, так ещё и признались, будто главным-то для них стимулом - на самом деле!!! - было, оказывается, повесить на грудь алую ленту передовика социалистического соревнования. С ума сойти, как здорово получилось!

Это была, конечно, бомба! Прочитав свои признания, сами те братья по разуму уверуют, что именно за то они и вкалывали на самом деле. Прозреют, наконец. А тож  пахали себе, как слепые котята! И не знали для чего.
Таким вот образом, не без выдумки и таланта, но в строжайшем соответствии с редакционным, глубоко партийным заданием и взяли мы читателя за одно место, в смысле за жабры. Пусть попробует теперь не стать человеком. Не осчастливиться, не закидать редакцию и райком благодарственными письмами в наш адрес. Такой вот у нас прошёл как бы творческий наплыв или заплыв, чёрт его теперь разберёт. Вот так мы обеспечили-таки перевес морального фактора над материальным, притом, буквально в соотношении три к одному, как и положено по всем правилам военного искусства. Вот так наш общий враг, стяжательство и меркантилизм, и был наголову разбит в очередной раз на страницах «Авангарда». А победа опять оказалась за нами. По нашим словам, конечно.

НАРОД в представленных на суд общественности материалах, как и заповедывалось, закладывалось в замысел, получился предельно человечным - то есть, срисованным из морального кодекса строителя коммунизма. Пахал он как проклятый вроде бы и за рубли, но на самом-то деле за куда более возвышенные цели. Их мы на всякий случай не сильно уточняли. Потому что и сами не знали. Или не до конца выучили. Но всё лучшее, и моральное и материальное, досталось опять конечно же передовикам да начальству, которые, как и все святые, при этом получились естественно на одно лицо. Не отличить. В то же время мы категорически и с куда большим упоением и творческим задором осудили более многообразное рвачество и бесконечно разноликий эгоизм. Кое у кого. Кое-где. Так ещё суметь надо. Да ещё как бы честно, да ещё словно на духу искренне! Не у каждого получится. Но мы это сделали!!! Эх, «писари вы писари, всю страну записали!..»

Так о чём это я?! Ах да! О писанине. Когда журналист в свежем выпуске газеты видит свою выстраданную статью, подписанную своим именем и своей фамилией, даже искажённую правкой и цензурой, он стопроцентно испытывает то же самое чувство непередаваемой гордости, что и мать в роддоме, глядя на только что родившегося своего ребёнка, пусть он хоть без ручек и без ножек. И с одним глазиком на затылке. «Без меня тебя бы не было!». Пускай день, но будет жить! Газета и вправду живёт один день. Словно бабочка-однодневка.

Так или иначе, но строк по пятьсот личных шедевров в строгом соответствии с генеральной линией партии мы всё-таки произвели на свет. Так что много, конечно. Отцы-герои. Это мы. Это про нас. Не школьных сочинений про характер Евгения Онегина! Не во всесоюзной «Правде» напечатались, где и ста строк в неделю хватит для заоблачной зарплаты и гонораров! А в ненасытной районке, которой сколько ни пиши – всё мало. Такие вот, очень даже весомые по нашим масштабам произошли прокосы и намолоты всего чего ни попадя в наших творческих делянках. Рублей по триста гонорара каждому намолотили точно. Не считая зарплаты. А это означает только одно - что жизнь продолжится. Как и наша боевая ничья с Лёнькой! Пора и нам, подобно Ваньке Курилову, начинать на манер трансформаторов - гудеть от счастья.

Реальная себестоимость намолота наших собственных тщеславий (или честолюбий, по мнению Лёньки), я думаю, тоже нехилая вышла: по две пачки сигарет и шесть чашек крепкого чая на брата. Это если не считать бессонной ночи за рулём тяжёлого мотоцикла по просёлкам в грозовой ливень, схватки с хитрючими жуликами на продовольственной базе и изнуряющего дневного рейда по хозяйствам, ведущим знойную страду. И, наконец, если не учитывать пробитого заднего колеса.

Всего получается… всего получается… на новый костюм, да приёмник ВЭФ наверно хватит. И жить-кушать-спать на месяц. Совсем неплохо. Совсем! Да мы просто элита после всего этого! Часть своих материалов, во втором экземпляре, две информации и репортаж, Лёнька отложил в сторону: завтра по холодку и по телефону передаст в краевую газету, может и напечатают что, не всё уворуют. Ванька-то не сможет второй-третий раз перепродать свой намолот, а вот мы можем. Тут же кто на кого учился!..

Но, в принципе, отчего им Лёньку не перепечатать?! Страда идёт вовсю. Любая строка с мест в дело идёт. Да и зря, что ли, он периодически приглашает краевых мэтров газетного пера к себе в район то на рыбалку, то на простой банкет с раками и пивом?! Всем что надо в русы заворачивает. Да что там - периодически! Довольно-довольно часто приходится это дело проворачивать, признавался наш правдоискатель и борец с жуликами, взятками, карьеристами и прочими проходимцами. Чего только не сделаешь ради настоящего гонорара! Впрочем, его почти весь на гостей из центра он и спускал. Преследуя совсем-совсем иную цель. Поэтому молодец Лёха, бьёт и бьёт в одну точку! Так и до главной «Правды» доберётся наш борец с карьеристами и взяточниками! Не то что некоторые!
Вот на это как раз учиться не надо. С этим надо родиться!

Он конечно никуда не делся - этот момент. Взял себе да и настал. Расчерченный макет и стопку материалов мы торжественно, словно хартию вольности в английский парламент, внесли на натруженных плечах в секретариат, где в это время сидел почему-то один Белошапка.
- Готово? - Приятно удивился редактор нашей бешеной оперативности. - Молодцы, строкогоны, марку держите. Во всяком случае, по скорости, должен вам сказать. В гонораре, как говорил, не обижу. Это в силе. А вот за качество, вы поняли какое, так и прибавлю ещё. Нужно ж и вас как-то заинтересовывать. Материально, прежде всего, конечно. Да куда уж в наше время без этого… Кстати, как вы знаете, и путёвки скоро у нас будут. По нашему представлению райсовпроф выделил. Одну на ваш отдел отдадим обязательно. Гарантирую. Там разыграете – кому.

Вообще-то курьёзный ход. То есть, вроде как сильный. Вот бы как раз на эту тему и написать! Да кто ж напечатает?! Мечтой о крупном гонораре и льготной путёвке подстегнуть мелкого партийного журналиста, да так, чтобы он похлеще, поталантливее заклеймил людское стремление к материальному достатку.

А подействовало, несмотря на весь наш цинизм и проникновение в суть дела. Нас поманили с утра, а мы, хоть понимающе и поухмылялись на все эти посулы, а глянь, как сработали сегодня! Действительно Лукич со своим стахановцем Иваном Куриловым - просто отдыхают на нашем фоне. Да и его  пресвятой угодник Трифон тоже. Слепили мы им ихние подвиги по самой полной форме.
Вот как надо правофланговить, щенки! Попробуйте теперь обогнать, замучаетесь пыль глотать за нашим "кадиллаком", то есть, борзой антилопой! В образе непобедимого «Урала». Сделайте дядям ручкой!

Всё-таки вторая древнейшая она и есть!..
Много опасностей подстерегают на пути к ней. И в ней! Но лишь немногие из них могут доставить истинное удовольствие!