Феликс Довжик Душа и тело Часть 5 Рассказы

Феликс Довжик

Душа и тело

Часть пятая


Талант под микроскопом

Талант – вещь желанная, но с чем его едят и где купить? Говорят – есть, говорят – бывает, говорят – потерять можно. А можно ли найти, и что он такое, в конце концов?
Где его обнаружить? В делах и в работе. Есть же люди, которые легко и лучше других делают то, что многим, при всем их желании, не по зубам, не по плечу, не по извилинам.

Знал я одного товарища. Он мог за вечер выпить больше других. Мне могут возразить – ничего удивительного, таких видели сотнями. Не спорю. Но те, кого видели, слетали с ног после рюмочного довеска, а данный товарищ мог спокойно выпить отвальную рюмку – на посошок. Пьяным его никто никогда не видел, даже подвыпившим. Утром он никогда не жаловался, что трещит голова и ему позарез необходим рассол. Он был вполне работоспособен, как будто вечером не бил местные рекорды.

При этом он никогда специально не искал встреч с бутылкой, но никогда в компании не увиливал от нее. В застолье он должен был быть первым. Таков уж был у него характер.  Он даже не знал границы своих возможностей, поскольку, если не было соперников, он терял интерес к соревнованию. Сам напиток его не увлекал, но состязательность его захватывала. Разве это не талант? Но опять «но».

 Он не стал профессионалом. Он не вступил в борьбу за звание чемпиона страны в этом виде занятий. Богатые возможности подарила ему природа, а он увильнул. Напрягал лоб в другой сфере. Были взлеты, были достижения и немалые, но в работе такого абсолютного лидерского успеха у него не было. Пришлось довольствоваться хорошим высоким уровнем, но – не чемпионским.

Знал я еще одного товарища с виду далеко не богатырского телосложения. Однажды потребовалось стащить тяжеленную чугунную плиту с четвёртого этажа.
; Я пойду первым, – сказал товарищ, – а вы все идите сзади, а то вы мне гурьбой ноги отдавите.
Сказал и пошел. Мы сзади, пятеро, стонали, кряхтели, охали, с трудом переводя дыхание, а он впереди легко шагал и еще балагурил – с шутками и прибаутками комментировал непосильное для нас путешествие с плитой в обвисших руках.

Когда он поступил в институт, на первом же занятии по физкультуре преподаватель, разозлившись на него за болтовню и несерьезное отношение к тяжелой атлетике, набросил ему на штангу неподъемный груз в полной уверенности, что он его не оторвет от пола, а товарищ спокойно выжал этот груз у себя над головой.

; Ты же почти выполнил норму мастера!? – закричал преподаватель, и глаза его засияли безумным огнем. – Да я из тебя чемпиона мира сделаю!
; А оно мне надо? – охладил его пыл товарищ.
Тренер просил, умолял, чуть не плакал.
Поймите несчастного преподавателя. Через него прошли сотни людей, а он мало кого из них смог доволочь до первого разряда, а тут в руки плывет редчайшая для всех тренеров удача, плывет и, подразнив, уплывает.

Через пару лет работы после окончания института товарищ понял, что в науке и технике тяжелые грузы поднимают лбом, а не мышцами, а природа одарила его способностями в этой области не так щедро, как удачливых конкурентов. Но он из этого неоспоримого факта и из всего упущенного и несостоявшегося не стал устраивать трагедию, а трудолюбиво впрягся в производственную и семейную лямку.

Никакая тяжелая домашняя работа не вызывала у него физической неприязни. К вину и водке пристрастие не прорезалось. Он обожал жену, любил детей и был доволен и счастлив, как может быть доволен и счастлив человек, живущий на Земном вулкане. Не это ли есть талант?


Два рысака

Два рысака скакали по жизни в погоне за счастьем. У одного скачки оказались успешными и интересными. Он приставал к какой-нибудь бойкой кобылке, очаровывал ее завидной самоуверенностью, проводил в ее объятиях несколько приятных ночей и, окрыленный успехом и желаниями вольной счастливой жизни, поднимался на дыбы, весело ржал и устремлялся в очередную погоню за удовольствиями.

У второго так удачно не получалось. Опутанный долгом и обязанностями, он старался сохранить то, что есть, а поэтому безропотно тянул свою тяжелую поклажу. Конечно, и он во все глаза смотрел на окружающих, завидовал удачливым рысакам и их свободе, потом тяжело вздыхал и возвращался к своей телеге.

Шли и летели годы. А у пролетающих лет одна обязанность – испытывать каждого на износ и все расставлять по своим местам и заслугам. Последняя кобылка первого рысака, уязвленная его свободолюбием, вильнула однажды хвостом и ускакала к перспективному тяжеловесу. Оставленный рысак какое-то время еще на что-то надеялся, тарахтел и крутился на выбеге. Так по инерции вращается отключенный электрический двигатель, расходуя остатки сил на бесполезное трение. И былая благоустроенность оказалась разрушенной.

Своим прежним кобылкам рысак оказался не нужен. Кто-то из них трудолюбиво скакал в другой упряжке, кто-то был на него в обиде, а кто-то совсем позабыл его как случайное мимолетное видение. Дети, которые когда-то так нуждались в нем и так тянулись к нему, без его помощи встали на свои ножки и, уже кое-что понимая в жизни, смотрели на него как на случайный плевок семени, которому они ничем не обязаны. Зачем им теперь забота о нем. Обошелся без нас – и живи себе дальше.

Но и в жизни второго рысака произошли изменения. Внезапно оказалось, что избалованному и капризному счастью негде, кроме как у него, ночевать. Первого рысака оно давно покинуло и за неимением лучшего поселилось в окрестностях второго. Счастье не в минутных наслаждениях, а в том, как сложилась жизнь. У первого рысака она не сложилась, а разложилась, а при любом разложении веет разочарованием.

Конечно, он еще вспоминал пролетевшие сладкие минуты, но удовольствие доставляют сами наслаждения, а не память о них. Наши представления о мире идеальны, а жизнь материальна и требует ощутимого. Если первый питался теперь грезами прошлого, второй оказался в насыщенных объятиях настоящего. Его кобылка после многих неизбежных жизненных бурь, из которых они вышли потрепанными, но уцелевшими, с большей, чем прежде, нежностью заботилась о нем.

 Родные и близкие сохранились в сфере его орбиты, поскольку он никого не обманул и никого не предал. Дети, которых он вырастил своими руками, уважали и ценили его. Что еще надо? Можно допустить, что он иногда вздыхал об упущенных возможностях сладкой вольности, но в трезвой человеческой жизни синица в руках всегда надежнее журавля в небе, который неведомо в каких облаках потеряется или неведомо куда улетит.


Аксиомы привязанности
Дружба – союзник любви, а любовь – конкурент дружбы.
Дружба питается прошлым, а любовь будущим.
Любовь придет, если сам не хромаешь.
Любить – не идти на поводу, а быть в упряжке.
Долг – не обязанность, а мировоззрение души.
Чем прочнее связь, тем больнее разрыв.
Единство держится на сходстве, на противоположности, на дополнительности и даже черт знает на чем.


Телефонный роман
Много раз в комнате раздавался звонок. Трубку поднимал мужчина. На той стороне трубку сразу бросали. Когда история надоела, возникла мысль:
; Мужик звонит женщине и боится, что попадает на мужа.
; В следующий раз я подниму трубку, – предложила женщина.
Сказано – сделано. Звонки прекратились. Мужик убедился, что звонит не туда.


Везучие люди

На днях вспоминали Брежнева – сто лет от рождения ему исполнилось.
Если подумать – везучий человек, баловень судьбы и счастливчик. А если еще подумать – удобный и уютный для всех, потому и везло. Хрущев до него – колючий и непредсказуемый. Покоя от него не было ни стране, ни ближайшему окружению, ни дальнему закордонному миру. Страну-то хотел поднять, но подниматься не давал. Не вел, а куролесил сумбурно. За что ни брался, все заваливал. А при Лене Брежневе страна гнила спокойно, и окружение процветало – соратники, ближние и дальние, души в нем не чаяли. Он их не щипал, и они правили, как хотели.

Еще при его счастливой жизни один скульптор без заказа, по доброй воле, так, на всякий случай изваял его бюст. Самого Брежнева он в глаза не видел, слепил по портретам, по кинохронике и телевизору, но продукт получился исключительно товарный, и весть об этом понеслась по скульптурному цеху, потом дальше по смежным подразделениям и докатилась до самого прототипа.

Прилетели из Кремля соколы. Мол, командир страны желает взглянуть на свое изображение. Назначили дату, предупредили. Если творение понравится, предложить в подарок и ничего взамен не просить, чтобы выглядело как будто от сердца и от души.
Приехал вождь, взглянул на себя, и глаза у него засияли, как у ребенка малого при виде желанной игрушки.
Брежнев во здравии – мужик представительный, а тут вообще красота неописуемая и царственное величие. Почему же самому себе не понравиться?

Унесли соколы за вождем бюст, а скульптор подумал, на кой хрен старался, руки пружинил за одно спасибо, но не прошел и месяц, как посыпались на него заказы один сытнее другого. Только успевай высекать из камня и мрамора сотни и тысячи.
И вдруг является к нему персона из ближайшей обоймы Брежнева. Его супруга возжелала видеть свой бюст, любовно оглаженный рукою знаменитого скульптора.

; Сколько берешь за труд? – как бы мимоходом поинтересовался прижимистый деятель.
; Деньги мне не нужны, – уклончиво ответил гордый художник.
; А что нужно? – спросила догадливая персона.
; Квартира в центре Москвы.
; Тьфу, – плюнул в сердцах деятель. – Я-то думал, ты мой кошелек очистишь, а тут – такой пустяк.

Изваял скульптор супругу персоны. Поглазеть на нее пришел даже учитель скульптора. Когда потом в его присутствии коллеги стали перемывать косточки любимого ученика, он встал на его защиту:
; Все хотят хорошо питаться, поэтому искусство требует жертв. Не он первый, не он последний, а нам не о чем беспокоиться. Мы его на этот путь не толкали. Это его выбор. А женщина у него получилась – прелесть, компот с изюмом.

Но и квартира получилась – мечта на зависть всему скульптурному клану. Живи, наслаждайся, да некогда. Работать надо. Камни и мрамор отесывать. Все хотят увековечиться. Особенно, когда для этого и копейки платить не надо.


Камни преткновения

Мелкие кочки
Большие кочки мешают, но они издалека заметны. На мелких кочках больше шансов споткнуться и расквасить нос.

Напрасная обида
Когда народ выбирает пастуха с плеткой, он знает, что ему нужно.

Естественный вопрос
Если власть народу, то что чиновникам и капиталу?

Масштаб различий
При социализме туалетная бумага предназначалась детям, остальным – газеты с портретами вождей.

Стандартный итог
Зависть всем дает пищу, но всех оставляет с носом.

Чувство локтя колючего
Мужчина определяет самую красивую женщину по шипению на нее ее подруг, а женщина талантливого мужчину по презрительному отношению к нему его коллег.

Интересное явление
В старости характер не меняется, но становится хуже.

Два подхода
Образованный человек тот, кто использует знания, чтобы думать, а не тот, кто использует чужое мнение, чтобы не утруждать себя поиском истины.

Простой критерий
Умный не тот, кто читает умные книги, а тот, кто поступает разумно.

Парадокс обратного
Иному самомнение кружит голову, он обстругивает окружающих. Вреда нет. Человека не сделаешь более слепым, чем он есть.


Немного о искусственных проблемах
Из-за влияния на меня в моём детстве моей ленинградской сестрицы я, не снимая калош, залез в литературу, а она не признавала ни мою прозу, ни стихи, ни драматургию. Из всех килограммов мною написанного ей понравилась половина листочка, на котором я от нечего делать совершенно случайно зарифмовал двенадцать строк.

Вечер… Дома дядя Рома.
Перед ним бутылка рома.
Он приехал с ипподрома –
просадил все деньги вдрызг.

А жена его Ирина,
обозвав его скотиной,
давит шваброй паутину
и в квартире слышен писк.

Рома в рюмку смотрит хмуро.
Мыслит Рома: «Ира дура»,
А на это всё понуро
Смотрит с неба лунный диск.

Может, кто-нибудь мне объяснит, что в этих строчках может понравиться?
Конечно, если честно, эти строчки не появились бы, если бы наша подруга Зоя до этого не рассказала бы о ипподромных увлечениях своего нерадивого мужа Сашки.

А теперь о искусственных проблемах и не только о них.

Прямая зависимость
Легковесность в искусстве – не лучшее его украшение, но для массового потребителя желанная составляющая.
Что легче и проще – проникновение в суть или галоп по верхам, гадание или прогноз? Ответ очевиден.
Абсурд и верхоглядство – спутники искусства. Они проще и легче, чем глубина и ясность.

Частный вывод
Модерн в искусстве возникает от чувства бессилия подняться выше предыдущих мастеров, а новый путь, по которому предыдущие не хаживали, помогает обойти их вершины.
Или модерн оттого, что душа хочет чего-то новенького?

Законы рынка
Любая коммерция использует обман как метод работы.
Каждый имеет право изгибать пространство в свою пользу, но навязывание перекоса – вне честной игры.
Впрочем, любой товар, в том числе и талант, поступает на рынок, а там свои законы.
Часто мелочь – в цене, а крупная вещь не имеет спроса. Работаешь на рынок – пляши под дудку коммерции.

Весы искусства
Тяжеловесная серьезность и поверхностная легковесность – две крайности искусства.
Сплошная веселость так же скучна, как глубокомыслие без просвета.
Переизбыток взрослого отношения к жизни – серьезный недостаток холодного ума. Мудрость – это баланс детства и зрелости, разума и шутовства.

Вот тебе раз
Когда женщина становится сильной, она утрачивает возможность счастливой семейной жизни – мужчина оказывается ниже ее потенциала. Мужчина силен, когда жена на него смотрит с обожанием. Мужчина самолюбив. Возможное поражение побуждает его искать удобную для себя гавань.

Слепые вершины
Когда человек устремляется к ложной цели, он окрылен, но он слеп. Он пролетает мимо земного счастья, а на седьмом небе обнаруживает зияющие прорехи в облаках. Разочарование бывает разрушительным.

Регулярная пробуксовка
Все уверяют, что надо беречь здоровье, но никто его не бережет. Здоровые люди считают себя здоровыми, а больным не до здоровья – они болезнями заняты.

Сосуществование и существование
Сила воли и мужество – все это семечки. Прилетит крохотуля-микроб – затрещит голова, зачихаешь, закашляешь, обольешься соплями, и сам себе мил не будешь.

Промежуточный итог
Хорошо, когда хорошо, но еще лучше, когда лучше.

Плоды воспитания и наследственности
Ум – дар природы, а мудрость – продукт собственного разума и души, но ум – союзник везения и успеха, а мудрость – результат неумения и нежелания благоустраиваться. Из-за этого – много горьких мытарств, а от них – понимание жизни во всем объеме горечи и доброты.

Проверено жизнью
Талантливого человека ожидает успех, если он трудолюбив, во всех остальных случаях его ждет пустая дорога в обнимку с разочарованием.

Законы динамики
Когда мы отдаемся на волю ветра, паруса тормозят его порывы, а флаг стремится вперед.

Ландшафт позиций
Не судите и не судимы будете – очень верная и очень удобная позиция. Я никого не трогаю – меня никто не зацепит.
Другая крайность – трубить о недостатках и изъянах других, а самому не высовываться, чтобы быть вне критики и осуждения.
Середина между ними. Работать и не прятать в мешок свое мнение, понимая, что и тебе достанется на орехи.
А всякая ли середина золотая, и что для кого золото?


Попутные замечания

Обычно люди в глупой спешке,
не зная, как держать рули,
власть доверяют ловкой пешке,
а пешка лезет в короли.

Взывать к совести иных людей бесполезно – её у них нет и цели другие.

Попка не дурак, раз копирует сильных мира сего. Они это любят и ценят.

Кто поддерживает успешных, тот в дождь не промокнет.

Перекос всегда случается в кривую сторону.

В жизни или-или, а того и того ни-ни.

Власть у тех, кто у штурвала – у тех, кто к народу спиной.

Если пешка прошла в ферзи, игре конец.

Мудрый человек последний совет тирану дает на эшафоте.


Власть и капитал
Что сильнее – власть власти или власть капитала? Кто кого обнимает нежнее?
У капитала не должно быть власти – должно быть влияние. Власть в объятиях капитала и капитал в объятиях власти – это начало конца власти и капитала.
Неограниченная власть расплющивает любого и из любого выдавливает все человеческое. Даже Наполеон, великий ферзь на шахматной доске истории, и тот не устоял.

Природа власти такова, что вокруг диктатора немедленно формируется мощное силовое поле слабо способных и мелко полезных лиц. Все самостоятельные лица и независимые фигуры сброшены с доски во время борьбы за делёж злачных мест и лишены доступа к рычагам влияния. Именно поэтому любой диктатор может почивать на лаврах. Дави неугодных и аплодируй себе.


Особенности профессии

Стоит в пути вопрос –
кем будешь в общем стане?
Ответ же очень прост –
что выберешь, тем станешь.

Дайте типографиям волю – только деньги будут печатать.

Товарное искусство не будоражит извилины. Поэтому имеет хороший спрос.

Одни журналисты добывают информацию, другие несут, третьи её сочиняют.

Попал в профессию – оберегай ее от синяков или ищи новую.

Власть боится любого шороха, она хорошо знает причины опасного дуновения.

Только тот, кто способен на всё, на всё способен.

У кого всё есть, тому много надо.

Ум успешнее честности. Честность затормозит, а ум лазейку найдёт.

Врач обязан лечить, излечиваться должны пациенты.

Ученым становится тот, кто не хочет иметь дело с людьми.

Подлость гнездится на мелких скалах, но доползает до высоких вершин.

Деньгам подвластны все, кроме тех, кто не способен их прикарманивать.

Деньгам подвластно всё, кроме более крупных сумм.

Состоятельных много – самостоятельных мало, но именно они открывают новые пути на всех ухабистых дорогах.


Портрет

Мне не пришлось жить в институтском общежитии. Жалей не жалей – ушедшее время не поймаешь. Друг Леопольд жил и немало интересных студенческих историй мне рассказал. Но я семь лет жил в общежитии инженерно-технических работников, а это уже не истории и приключения, а поступки, характеры и первые черновые наброски судьбы.

Передо мною с близкого расстояния прошли несколько десятков выпускников разных вузов разных городов страны. Условно уровень нашего общения я делю на две группы – эпизоды и события. Событие – это тогда, когда я в результате общения чем-то обогащался: мыслями, эмоциями или доброжелательным отношением ко мне, обогащался тем, что является плодотворной пищей для души. Эпизоды – это информация, пища для памяти, иногда полезная, иногда не очень, но тогда она забывается быстро.

Хороший производственный коллектив – это другое. Там обязательно устойчивое ядро – трудовая семья, а вокруг с той или иной степенью сближения остальные. Ну и конечно, как во всякой здоровой семье, свои временные споры, ссоры, обиды, но не приводящие к разводам или распадам, если начальство из каких-то побочных соображений не дробит эти семьи.

У меня в общежитии конфликтов с соседями не было. Я по сути маменькин сынок, но, как оказалось, неприхотлив, если в мою жизнь не лезут.
Из всех промелькнувших в общежитии лиц, трое были близки к тому, что я называю событием, но, как потом оказывалось, я для них был эпизодом. А вот для одного из всех других, по-моему, я почти сразу стал событием, но наше совместное пребывание было коротким. Прилетела очень красивая девушка, его однокурсница, ни минуты не колеблясь легла с ним в постель, а потом увезла его на свою родину.

Для меня настоящим событием стали два человека из фирмы академика Янгеля в Днепропетровске с нашим последующим перелётом на полигон Капустин Яр.
Нас полтора десятка лоботрясов, вырвавшихся на свободу и пять женщин, одна из которых Марина Дмаковская. Она лет на пять старше всех нас, сразу после вуза вышла замуж, но что-то не станцевалось. С такой женщиной не сойтись, это же надо иметь семь пядей. У меня одно объяснение – оказался засекреченным алкоголиком. Помучилась с ним пару лет и поняла безнадежность затеи.

Весёлая, неунывающая, заботливая. Не знаю даже, какие ещё слова подобрать. Организатор всех развлечений. Мы все жили одним коллективом. Рыбаки сходили на Солянку, принесли рюкзак рыбы. Кто не рыбак – марш чистить рыбу, помогать женщинам. Даже эта работа оказалась не скучной. Она договорилась со столовой, нам поджарили рыбу. Пир – горой, без алкоголя, на полигоне до пуска сухой закон, смех, шутки, рассказы.

Доминошные игры на высадку, обязательно только одна коробка домино. Кругом болельщики, шутки комментарии. Прекрасная разрядка после дневной работы. Я не очень контактный человек, но Марина меня опекала и втягивала во все затеи.
 
В следующий свой приезд в Днепропетровск я получил допуск только в цех, а Марина, не знаю от кого, тут же узнала об этом, и в первый же день моего пребывания пришла проведать меня. Мне это было очень приятно. Немножко пожаловалась мне. В лабораторию набрали много мужиков, и её от полигона оттёрли. А это была для неё отдушина – всё время быть среди людей. А я ей был очень благодарен, я получил опыт общения и в следующей поездке на полигон с совершенно новым составом никаких проблем в общении у меня уже не было.

В этой же поездке на полигон я сблизился с Виктором Морозовым, тоже для меня человек магнит. Я где-то о нём уже писал, но повторюсь – не большой грех.
Виктор один из первых сотрудников Янгеля в Днепропетровске. У него нет высшего образования, он окончил техникум, но руководит коллективом, в котором два десятка инженеров.

Сам он из глухомани Кировской области. Он единственный из мальчишек своего класса прошел через техникум, все остальные прошли тюремные университеты. Мало этого, он умеет показывать фокусы. Мало этого, в душе и по сути он художник. Карандаш и бумага с ним всегда. В эпоху взлёта КВН он был художником Днепропетровской команды, а капитаном был сын академика Янгеля.

Здесь на полигоне, в гостинице, в его, как у руководителя, узкой келье на одного, однажды он меня спросил: «Хочешь, я тебя нарисую».
Пятнадцать минут неподвижности, и в руках у меня лист бумаги стандартного формата, на котором я вижу себя в профиль, фанатически устремлённого в свои мысли.

К своим фотографиям я отношусь равнодушно. Есть несколько фотографий, снятых профессионалами во времена моего студенчества. Я прилизанный с завидной копной волос, но я там пустой, во мне ничего нет, что могло бы заинтересовать меня. Исключение составляют две любительские фотографии, тайком снятые другом Виталием во время нашего похода по Карпатам. Они немного напоминают портрет, нарисованный Виктором. Моя реакция на портрет понравилась Виктору, и он подарил его мне. Но судьба у портрета оказалась трагической.

В общежитии неизбежно с совершенно случайным временным интервалом происходит смена соседей. К кому-то ты привык, с кем-то даже сдружился, и хлоп тебе раз – расставание.
Первое ощутимое для меня расставание произошло с рыжим Людвигом, но оно было для меня ожидаемым. Он вырос в поселке Глебовской птицефабрики Истринского района, после вуза попал в Истру, но мечтал переселиться в Москву. Ему с его умением общаться с женщинами покорить москвичку – как лесной орех молотком разбить.

Второе расставание было для меня огорчительным.
Отец у этого соседа по имени был Илья. Естественно, сын Ильич. Он подселился ко мне через полгода после моего вселения. Мы с ним в разных отделах фирмы, но пару-тройку лет нам пришлось тесно общаться по работе, и мы помогали друг другу. Ему было поручено создавать лабораторию по испытанию приборов – климатические, вибрационные и всякие прочие.

Мне мой начальник лаборатории, кроме основной работы по созданию приборов и без отрыва от неё, добавил то ли должность, то ли обязанность – ответственный за все испытания всех наших приборов. У меня знаний по этой обязанности выше макушки – круглый нимб, а для Ильича это его профессия, но у него, кроме неведомо как заблудившегося вибростенда, ничего нет, даже датчика измерять вибрационные нагрузки этого стенда. Но если суетиться, какая-нибудь тропка отыщется.

Мы с ним пронюхали, что есть знаменитый в ту пору почтовый ящик сто один, которому поручено разработать все правила и законы этих испытаний, и есть знаменитый НИИ метрологии имени Менделеева, и обе эти фирмы в Ленинграде, а я в Питере свой человек. Директор НИИ профессор Арутюнов читал нам в Политехе лекции по электрическим измерениям – прекрасно и интересно читал.
Я легко убедил своего начальника, что ехать в Питер должны мы вдвоём, и он мигом устроил нам такую командировку.

Питер 1950 года и Питер через десяток лет – это два разных города. Питер через пять лет после войны – уцелевшие блокадники, интеллигенты довоенного образца. Через десяток лет с окраин новостроек, «под гармонику наяривая рьяно», потянулся во все районы отборнейший русский мат. Подросли дети старожилов. Ну как после такой войны их не баловать? А подросшие дети своё недовольство, приправленное злобой, выносят на улицу.

Понаехали со всех регионов вшивые отличники. Из-за них в вуз не поступишь. Придётся в армию идти или на производство и под гармонику обниматься там с пролетариатом.
Действительно, провинция знала, хочешь выбиться в люди – учись и иди в вуз. Других путей не было.

Но в ленинградских фирмах всё было не так. Ни в каких других предприятиях страны, где я бывал, так доброжелательно не принимали, как в Питерских НИИ и заводах.
Через несколько лет в лабораторию Ильича стало поступать оборудование и измерительная аппаратура к ним.

В общежитии в нашей квартире тоже произошли серьёзные изменения. Вместо Людвига к Мурату подселили Мехти, а сам красавец Мурат по примеру Людвига стал интенсивно окучивать Москву и вскоре туда переехал. Почему к Мехти никого не подселили, у меня только догадки. Или Мурат не выписался из общежития, или Мехти договорился с комендантом. Деньги у него водились. Ни на алкоголь, ни на женщин он ни рубля не тратил, да и в еде был неприхотлив, но женщины на вечер были ему необходимы практически ежедневно, а случалось, но не часто, обычно летом, две или даже три.

Вёл он себя с ними, как султан. Никаких встреч, никаких проводов и всего один случай появления женщины, когда он принимал другую. Эта очень красивая высокая статная женщина изредка посещала его в течении нескольких месяцев. Такой привилегией, до поры до времени, после неё пользовалась еще только одна – полная противоположность первой: невысокая, некрасивая и предельно худая.

Первая женщина месяца два или три не приходила. Я в некотором роде служил у Мехти швейцаром. Он, прекрасно зная, что дверной звонок, это к нему, никогда не выходил встречать, а мне гораздо легче пойти и открыть, чем терпеть назойливые звонки. И вот однажды звонок. В дверях красавица, а лицо у неё – лицо человека, решившего на отчаянный поступок. Я ей объясняю, что Мехти занят, но она меня отстраняет и решительно уходит в его комнату. Через полчаса она выходит, стремительно проходит мимо моего стола, и больше я её в городе ни разу не видел.
Еще одна история, связанная с ним.

В нашей туристской компании появилась молодая очень симпатичная учительница русского языка и литературы. Естественно, в походах мне есть о чём с ней поговорить. Она, как и я, отслеживает новинки в литературных журналах.
Однажды звонок в дверь. Открываю – она стоит. По моей физиономии она поняла моё изумление и мимо улыбаясь успокаивает меня: «Я не к тебе, я к Мехти».

Часа через полтора она выходит из его комнаты и опять мило улыбаясь говорит: «Не отрывайся от своих занятий, я сама закрою за собой дверь».
Через три месяца гром с ясного неба. Она выходит замуж за начальника лаборатории программирования нашего отдела.

Более неприятного человека я в нашем НИИ не встречал. Он закончил мехмат МГУ, потом аспирантура и защита диссертации. Ему в нашем отделе сразу дали лабораторию, собрав в неё полтора десятка программистов. Через полгода все разбежались, кроме одного парня и двух женщин. Женщин попросили потерпеть, их терять не хотели.

 Программирование он знал хорошо, тут претензий нет, но во всем мире, с его точки зрения, нет ни одного человека, сравнимого с ним по таланту, а это позволяло ему сверху вниз с нескрываемым презрением смотреть на всех остальных, Лицо его при этом неприятно перекашивалось и изображало предельную брезгливость, а в добавок ко всему он неприятно особым образом очень громко шморгал носом. Создавалось впечатление, что его обильная сопля должна вот-вот вылететь, но он с трубным хлипом успевал её поймать и с шумом отправлял во временное подлобное хранилище.

В тот день, когда я на работе узнал о женитьбе сопливого начлаба, у меня в общежитии произошло небывалое событие. Я где-то задержался и пришел в своё жилище на добрый час после обычного. Через полчаса из своей комнаты выглянул Мехти и сразу ко мне. Для него это совершенно неурочное время. Иногда он со мной беседовал, но это всегда происходило после приёма посетительницы и его ужина.

Он сразу без всяких предисловий изложил мне своё искреннее возмущение.
 – Зачем она приходила ко мне? Я же был её первым мужчиной. Неужели не могла подождать три месяца?
Мне нечего было ему ответить. Ни тогда, ни сейчас я не профессор в этих вопросах.
Через три месяца молодожены развелись. Она тут же исчезла из города, а он исчез через месяц после неё.

Меня жизнь с Мехти в соседней комнате нисколько не напрягала, а Ильича она иногда раздражала. Однажды прихожу с небольшой задержкой после работы – кровать его совершенно пустая. Третий сосед в моей комнате Лёня Береснев. Он еще более чем я человек неконтактный. На его глазах Ильич переселился в весёлую квартиру, она в соседнем подъезде. По сути Ильич поступил правильно – ему со мной и Лёней скучновато, но я огорчился. Переезд за час не решается. Надо у коменданта разрешение получить. Мог бы предупредить, но он даже этого не сделал. Не счёл нужным.

Немало лет пролетело, пока я понял, что произошло. Я с детских лет и в последующей жизни хотел иметь друга, а не всем это надо. Я думал, что мы с Ильичом друзья, но, как оказалось, я для него эпизод, и он легко расстался со мною. Для него в это время и все девчонки – эпизод, друзья у него велосипед и лыжи.
Настоящим другом стала ему жена, а я не совсем случайный свидетель её с ним знакомства, и в качестве мелкой мести я всё сейчас обнародую.

Возвращаюсь я с небольшой задержкой к себе в общежитие и вижу: девчонка из соседнего корпуса общежития вывела велосипед, немножко проехала, а потом повела к подъезду Ильича, но остановилась в некотором отдалении и делает вид, что внимательно осматривает свою технику. А в этом подъезде один единственный велосипед, и по времени Ильич должен вот-вот его вывезти. Теперь и я делаю вид, что кого-то жду, и демонстративно рассматриваю свои ручные часы.

Появляется Ильич. Подругу он явно заметил, но не обратил внимание и уже собрался оседлать технику, но она его окликнула. Между ними завязался разговор, и я минут семь изображал человека, кого-то ждущего. Наконец они сели на велосипеды, и поехали – она впереди, он сзади.
К концу лета они заехали в загс.

Немало лет пролетело. Пришли мы с Валей на платформу нашей железнодорожной станции, а там Ильич держит на руках внучку лет трёх, может чуть больше.
 – Твоя? – спрашиваю. А девчонка во все глаза с любопытством смотрит, что за люди перед нею.
 – Моя, – отвечает с гордостью.
 – Меняешь на кота?

Девчонка несколько минут изумлённо смотрит на меня, а потом внезапно разворачивается на руках деда, крепко обхватывает своими ручонками его шею, а голову прячет за его голову. Ильич её успокаивает:
 – Дедушка не будет тебя менять, дедушка тебя любит.
Через несколько секунд девчонка разворачивается ко мне лицом. В глазах радость и гордость – ты слышал, дедушка не будет менять меня на кота, дедушка меня любит.

Исчезновение Ильича из квартиры – не последнее для меня огорчение. Через какое-то время исчез Лёня Береснев и объявился в той же весёлой квартире. Вместо него поселился земляк Мехти, совсем молчаливый человек, а Мехти для него – что-то вроде повелителя и божества.
Вместо Ильича поселился Саша, но о нём отдельный рассказ, если смелость и вдохновение не иссякнет.
 
А уже потом вместо Саши появился сосед – главный виновник истории с моим портретом. Денис Маслин. Он мне сразу понравился. От него веяло такой благожелательностью, что трудно было не растаять. Собирается в магазин, обязательно спросит, не надо ли мне чего, если да, то он купит. Он очень общительный человек, а комната наша скучноватая. Уходит – предупредит, где будет, рюмку другую там выпьет, если представится возможность, но ни разу не возвращался сильно подвыпившим и ни разу не нарушал общий постельный режим.

Меня он совсем покорил одним случаем. Пришёл поздно вечером сильно расстроенный – такое не сыграешь, и всё откровенно рассказывает. Познакомился с девчонкой, она ему очень нравится, и как раз сегодня после работы она впервые пригласила его к себе домой. У неё свой домик в посёлке за Иерусалимской станцией.

Сначала приготовила ужин, накормила сытно и вкусно, потом, естественно, поцелуи, объятия, прижатия одетых тел к друг другу, а когда дошло до постельной кульминации, у него стопроцентный сбой основного инструмента и море позора. А она его утешает. Это она виновата, затянула желаемое событие, придешь завтра, сразу этим займёмся, и у тебя всё получится.
После такого его откровения – ну свой парень, свой в доску.
На следующий день опять пришёл поздно, но счастливый, как никогда. Даже спрашивать не надо – за сто вёрст видно.
Но соседом моим он был не долго.

На майские праздники я собрался ехать к родителям в Белоруссию. Обычно после зарплаты в конце месяца я регулярно отправлял по почте родителям часть своего заработка, а на этот раз решил – сам отвезу. Эти деньги и деньги на обратный билет я положил в чемодан, в котором хранились носильные вещи, документы и мой портрет, нарисованный Виктором Морозовым. Билет в Белоруссию был уже заранее куплен.

Денис был в курсе моих планов. За три дня до моего отъезда он меня предупредил, что переселяется в весёлую квартиру нашего подъезда. Понятное дело – скучно ему с нами, но поступил честно, предупредил, первый случай в моей общежитейской жизни.
За два дня до моего отъезда он переселился.

Мне пора ехать в Москву на Белорусский вокзал. Я открываю в шкафу-кладовке свой чемодан – там ни рубля. В холодном поту ищу документы – слава богу, все целы. В сберкассу бежать – она уже закрыта. Придётся признаться родителям, что меня обокрали, брать у них деньги на обратный билет.

Спускаюсь по лестнице. Из весёлой квартиры на втором этаже доносится шум и гам. Понятно, Денис устраивает банкет по случаю своего вселения. Я это зафиксировал, но не придал этому никакого значения. У меня другие заботы. Я обречённо еду в Москву. В вагоне уже не до сна – какая сволочь могла это совершить. Обвинять соседей по квартире даже в голову не пришло. Подозрение пало на пропойцу из соседней по лестничной площадке квартиры общежития.

Точно он. Отомстил. Однажды я одолжил ему деньги. Обещал вернуть с зарплаты – не вернул. Через пару месяцев пришёл просить снова. А где должок? Ах, забыл. Но теперь точно сразу с зарплаты за оба раза заплатит. Видимо, почувствовал, что я колеблюсь, и дожал меня. В третий раз пришёл просить через три месяца, но тут у него ничего не вышло. Ушёл злой и обиженный. Вот и решил отомстить. Он же хорошо знает, что английский замок нашей двери, видел же он несколько раз, и их же замок не лучше, можно отжать любой тонкой расчёской. Приехал в обед – на этаже никого, шарь целый час.

Мама отнеслась к событию с пониманием. На её жизни много чего случалось. Не я её, а она меня успокоила.
Вернувшись домой в Истру, я внимательно осмотрел чемодан и с ужасом обнаружил, что на дне нет портрета. Ворюга, интеллигент поганый, деньги завернул в бумагу, так в кармане унести не мог, а потом, наверно, порвал и выбросил в мусорную корзину.

О сумме денег я быстро забыл, маме с первой же зарплаты всё недостающее вернул, а о портрете забыть не мог. На соседа пьяницу я теперь волком смотрел, но недолго. Его отправили за ворота, и он исчез.
А Денис вскоре женился на той же женщине и даже через год стал отцом.

Пролетело ещё несколько лет, я уже сам отец семейства. И тут погибает Леопольд.
В нашей милиции какой-то праздник. Утром пьяный милиционер водитель везёт домой пьяных милиционеров, разгоняет машину до предела её возможностей и, не вписавшись в поворот, сбивает насмерть Леопольда.

Нет хозяина, хромает техника. У Риммы сломался холодильник. Мастерская по ремонту уже есть, но на дом не приезжают. Привозите, разберёмся. Римма позвала меня и Женю Ерёмина, когда-то первого сотрудника Леопольда, а Женя своего однокурсника Уварова, уже начальника лаборатории. Ждём с ним Женю, а тот всегда опаздывает.

В лаборатории Уварова в должности техника работал Денис, я это знал. И Уваров мне вдруг рассказывает, что Денис регулярно читал мои записные книжки и мою толстую общую тетрадь, а потом Уварову регулярно всё пересказывал. И тут меня током ударило. Я сразу вспомнил шум и гам в весёлой квартире на нашем втором этаже. Откуда у него деньги при его малой зарплате. Банкет был в последних числах апреля, от зарплаты далеко и до аванса не близко. Как же он профессионально втёрся ко мне в доверие. Не выдал бы мне Уваров такую информацию, никогда бы на него не подумал.

Пролетело, наверно, ещё лет пятнадцать. Прохожу проходную, за ней вестибюль, а там на дальней стене висят доски для объявлений. На одной некролог и на фотографии в чёрной рамке кто-то знакомый. Некролог всегда вызывает печаль. Приближаюсь с грустью в душе, но мою грусть из меня мгновенно вышибает злорадство. На фотографии мой ворюга Денис.

Получил то, что заслужил, а ему еще нет сорока. Дорого бы дал, чтобы знать, что он чувствовал, когда понял, что ему приходит каюк.
Любить, так любить, ненавидеть, так ненавидеть.
Деньги я бы ему простил – соблазн его победил. Портрет я ему простить не могу.


Капризы и явления природы и быта

Грехи страстей толкают вниз
и лица, и народы,
но грех и страсти – не каприз –
явление природы.

Погода о себе не заботится, но ей и на нас наплевать.

Даже у климата свои причуды.

Природа обожает грозу, а не у каждого есть зонтик.

Пути у всех разные – финал один.

Каждый старается оседлать пик славы, чтобы сидеть не колко.

Грош тебе цена, если тебе знают цену.

Себя не рассмотришь – других не поймешь, себя не поймешь – других не увидишь.

Не надо быть умным, чтобы казаться дураком.

Даже шиш хочется получать с маслом

Безвозвратно потерянное взывает к возврату, но потеряно безвозвратно.

Легче всего удовлетворять вкусам, которых нет.

Упрямство ничего не создает. Ему не до того – оно горой за себя.

Новые ошибки – учителя мудрости, повторение старых – зубрежка глупости.

Революция не объединяет людей – требования одинаковы, а мечты разные.

Злоба и ненависть – дети зависти, а подлость – результат их работы.

Кончил дело – приканчивай следующее.

Не надо искать повод, он сам найдется, и не надо винить повод: не он – так другой.

Не всякая идея бывает плодотворной, но без идей – как без карты и компаса.


Спектр критики
Есть политики, которые делают себе имя на критике прошлого. К ним власть относится снисходительно. Не ее они ругают.
Есть политики, которые, не понимая скрипучую механику реального, предлагают наивные идеальные меры. Таких власть не любит, но без энтузиазма и злости.
Есть политики, которые, критикуя власть, предлагают реальные меры, но эти меры идут в разрез с интересами власти и остро им противоречат. С такими политиками власть сражается до победы. Тут все всерьез, любыми средствами и без компромиссов.


Развороты левых дел

Для власти хищник – сокол,
а массы – воронье,
и прокурорским оком
власть четко бдит свое.

С ворующими крохи борются строго – сразу видна борьба за народную тарелку.

Возле богатого очага все с красными лицами.

Работать честно не престижно – нет дохода на шик и блеск.

Талант начальника – использовать всё и всех в свою упряжку и копилку.

Работа может страдать, а начальник не должен – он этого не любит.

Важней работы видимость работы. Ее и демонстрируют.

Работать мало желающих – все хотят зарабатывать.

Мелкий соблазн побуждает, а крупный расплющивает.

Себе – сполна, остальным – остатки.

Каждому кажется, что он бы…, а оказывается, он, как каждый, а то и хуже.

«Вину можно найти, – говорил важный чин, – а можно не заметить.» И как тут быть?

Не для того работаем, чтобы не брать.

Все – за, а против те, кто вынужден давать.

Вина за неудачи перекладывается на чиновников, но им за это дань с остальных.

Перелет из стаи в стаю – технология политики.

Любой трон подвержен колебаниям, а аппарат трястись умеет.

Святая обязанность тружеников власти – улавливать то, о чём не говорят.

Фемида слепа, но замечает мнение, которое витает в высших слоях атмосферы.

При охране – ставка на ретивых, при преобразованиях – на нерасторопных.

Особые приказы не пишут – их передают из уст в уста доверенными лицами.

Малюта Скуратов – не фамилия, а функция, почитаемая в узких кругах.

Каждый вплоть до высшей меры любит сомневающихся в его непогрешимости.

Разделяй и раздевай, а старуха с косой подведет итог.


Тяжесть познания

Инерция человеческого мышления сильнее инерции физической природы.
Все в школе учили, как возникает религия. Все знают, что все началось с язычества – с поклонения всему неведомому, от которого зависела жизнь. Единого бога для больших групп населения (христиан, мусульман, иудеев, буддистов) придумали значительно позже. Бог – создание человека. Но знания об этом мертвым грузом покоятся в сознании тех, кто желает верить. А тем, кто верит, ничего не докажешь.
Подобные психологические процессы управляют сознанием человека и в других сферах деятельности.

Когда завистливые человекообразные стряпают или распространяют грязные легенды о людях, выпадающих из общего серого ряда, значительные массы населения охотно им верят и ни за какие бриллианты не хотят расставаться с приятной для них верой. Вот почему первопроходцы познания должны понимать и помнить, что легкой жизни у них не будет.

 После Евклида никто не хотел верить Лобачевскому, после Аристотеля никто не хотел верить Галилею и Ньютону, после Ньютона никто не хотел верить Эйнштейну. Вся энергия мышления направляется на изощренную защиту предыдущей веры, поскольку возникает чувство, что у тебя из-под ног выбивают почву. На познание нового, на трудоемкое переустройство своего мировоззрения нет желаний. Только шашки наголо и штыки навстречу. Обороняться легче, чем штурмовать.
 
Познать что-то новое – самая легкая часть работы первооткрывателей. Разрушить, хотя бы у некоторых, прежние представления – самая трудная и почти непосильная часть любой созидательной работы


Кактус влияния

Во времена заката правления Никиты Хрущева Последнего и расцвета Леонида Брежнева Промежуточного образованная часть населения страны подверглась повальному эпидемическому поветрию. Советские люди стали фанатическими поклонниками портретов американского писателя Хемингуэя. Сами книги мало кто читал, на массовом бытовом уровне о них не говорили и их не обсуждали, но портрет писателя полагалось иметь, наличие его было пропуском в стан особо избранных.

 Изображение писателя было единственным, варьировались только размеры, от карманных до комнатных, но без канонического Хемингуэя нельзя было обойтись. Он висел возле водителей на окнах автобусов, смотрел со стен кухонь и гостиных, красовался в кабинетах и прочих общественных местах, слабо связанных с начальством. Умная власть, а власть для себя никогда не бывает глупой, смотрела на это с пониманием.

Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не лезло в политику, тем более что портреты самой власти несоизмеримо более крупных размеров щедро подвешивались на фасадах зданий, на улицах и площадях и вообще везде, где положено. С Хемингуэем они не пересекались, и он не составлял им конкуренции.

Но всему на свете бывает конец. Хемингуэй как внезапно завладел сердцами и душами дипломированных советских людей, так внезапно и выветрился оттуда. На смену ему тут же пришли заморские кактусы. Страна без понуждения вождей совершенно добровольно занялась кактусоводством. На колючки кактуса теперь можно было напороться на кухне, в гостиной, в кабинетах, в лабораториях.

На данном историческом этапе развития без кактусов жизнь не могла состояться. Даже в автобусе можно было встретить заморский кактус. Когда вы едете в гости, что еще подарить и чем похвастаться, если у вас есть колючки необыкновенной красоты, о которые хозяйка, к обеденному столу которой вы стремитесь, еще не накалывалась.

Но, как всему на свете, и увлечению кактусами пришел конец. Страна облегченно вздохнула, освободившись от колючек, и занялась сбором макулатуры. За 20 килограмм бумажного хлама можно было получить талон на книгу с красочной обложкой в шикарном переплете. Вдруг оказалось, что, например, без Жорж Санд за сданные 20 килограмм бумаги, наш человек не может жить.

И это действительно так, потому что жизнь обрела смысл и наполнилась глубоким макулатурным содержанием. Нужно было стоять в многочасовых очередях, чтобы сдать 20 килограмм груза, а если удастся довезти на тачке, то и все 40. Потом с талоном на вожделенную книгу носиться по Москве в поисках именно того магазина, где эта книга продавалась.

К счастью информация налажена была великолепно. Внезапно по Москве и всему Подмосковью разносилась весть, что на Глухой улице на дальней окраине есть Жорж Санд, и все Подмосковье с Москвой вместе устремлялось на эту глухую улицу.
Но и книгам приходит конец.

Надо отдать должное нашему образованному человеку. Он настоящий интернационалист и не делает различий между своими и чужими. Теперь не только Жорж Санд, но и Пушкин с Гоголем валяются в подъездах в надежде, что кто-нибудь их подберет. Книги с полок полетели на свалку. У нашего образованного человека новое заразное поветрие. Все дружным строем, увлекая ротозеев, маршируют в религию.

Профессора гуманитарных профессий, недавние члены парткомов и преподаватели безбожного научного коммунизма теперь с экранов средств информации восторженно шпарят наизусть солидные куски богословских книг, а дети совершенно не религиозных родителей внимают их откровениям разинув рты. Да и не только дети.

Понятно устремление в религию политиков. Они за лишний голос избирателя на все пойдут. Понятно устремление туда разочарованных людей. Они цепляются за возможную соломинку. А сытые и откормленные что там потеряли? И что находят дети, переступив здравые и мотивированные взгляды родителей?

Человек произошел от обезьяны. Религия с этим не согласна, но против фактов не попрешь. Животное наследие прошлого цепко держит человека за штаны. Если стадо взяло курс, отставать от него и оставаться в одиночестве или в меньшей его части боязно и даже страшновато. Чтобы вообще пойти против, это какой же личностью надо быть? Независимых и самостоятельных людей в каждом поколении по пальцам перечесть.
Оставим в покое молящихся. Подумаем, что ждет нас впереди.

Увы. В цепочке Хемингуэя, кактусов, макулатурных книг и религии вычислить какую-нибудь логику невозможно, но для испуга и растерянности нет оснований. С нашим образованным человеком не соскучишься. Он придумает такое, что и не придумаешь. И не предскажешь. А поэтому всем ревностным поклонникам новой слепой моды дай бог без потерь пережить текущую повальную эпидемию и при полном отсутствии иммунитета благополучно перейти к следующей.


Звезды контор
Живет чиновник – блат на блате,
но у верхов – любимый зять:
всего в стране на всех не хватит,
и кто-то должен отказать.

Возможность вершить наши судьбы любого чиновника делает важным тузом.

Правители способны вытрясти душу каждого, а чиновники – только карман.

Любой чиновник бывает просителем, но он знает, как и кого подмазывать.

Оратор владеет искусством жеста, а чиновник – искусством кукиша.

Чиновники – психологи: знают, как плюнуть в душу, чтобы посетитель заткнулся.

Главный принцип чиновника: ишь ты! Самому надо.

В конторах важные вопросы идут со скрипом – с них можно снять большой урожай.

Сердобольные чиновники бывают, но не им карабкаться по служебной лестнице.

В конторах допотопные порядки, но кабинеты отделаны по современной моде.

Пока люди живы, чиновник о своей судьбе может не беспокоиться.

Посетители приходят и уходят, а чиновника со стула не спихнешь.

Чиновники – люди железные, для них чужое горе, как пуля мимо.

Чиновники не делают погоды, но влияют на климат.

Второсортных чиновников не бывает, они всегда первого сорта и высшей пробы.


Вокруг быта
Сферы безумия
Люди все разные, но каждая сфера деятельности требует от специалистов, ею занимающихся, определенных профессиональных качеств. Поэтому при всем разнообразии у людей одной профессии есть неуловимые однотипные свойства.

Например, каждый серьёзный писатель хочет рассказать, что он в жизни познал и увидел. Это стремление становится направляющей целью его жизни, и он на пути к цели не пожалеет ни себя, ни родных, ни близких – всё расскажет даже то, что для людей другой сферы деятельности кажется немыслимым и недопустимым.

У террористов своя специфика. Мне кажется, террористы и диктаторы – психологически люди близкие. Террористы и диктаторы живут в своем фанатизме и сумасшествии под управлением непомерной воли и цели. И те, и другие легко переступят через родных, через близких, через своих и чужих детей. Для них это мелочь по сравнению с той целью, которая не дает покоя их воспаленному мозгу.

Минус счастье
Человечество медленно и трудно, но неуклонно осознает, что жизнь должна быть справедливой по отношению к любому человеку. Каждый, поднявшийся на вершины по головам других, понимает это. Поэтому он активно прячет концы в воду и лакирует свои деяния, но боязнь, что его делишки рано или поздно будут пересмотрены не под его углом зрения, лишает его возможности быть счастливым. Человек получил все, к чему стремился, но возведенное здание оказалось построенным на песке. Почва уходит из-под ног. Он судорожно заделывает бреши, но все рассыпается снова.


Погреб и погребок
Что получает тельце,
скрывает покрывало –
одним дается сердце,
другим дается жало.

Душа иного, как погреб с плесенью – всё есть, но всё гнилое.

Нельзя прыгать по всему фронту желаний – всего не схватишь.

Некоторые тратят силы – себя поднять, а иные – других опустить.

Хорошо живет тот, из-за кого другие – не очень.

Даже счастливчик спотыкается – у везения свой предел.

Легче выпалывать чужие всходы, чем свои сорняки.

Возле каждой акулы свои прилипалы.


Свое «но»
Своё мешает «но»,
когда идем под флагом,
когда же холим зло,
то «но» бывает благом.

Валет даме не спонсор, но у него есть другие достоинства.

Страна чтит своих героев, но после смерти.

Новая метла метет по-новому, но старыми методами.

За стадом пыльно идти, зато видно дорогу.

Обласканные в настоящем с носом в будущем, но не все и не всегда.

От болезни можно вылечиться, но не обязательно.

Человека мозгами не раскусишь, но можно чувствовать всеми фибрами.

Цель придумать легко, но трудно достичь.

Хитрость иногда плодотворна, но всегда чревата.

Взрослого не перевоспитаешь, но женщины и за такую работу берутся.