Пушкин Самозванчество

Отчего то более всего  Пушкина в теории и практики предела власти земнородных привлек образ  Бориса Годунова и Григория Богдановича Отрепьева
Фактически оба были самозванцами
Потом появились в кулуарах интриг иные само званцы:
Ивашка Попов (Лже-Иван V)
Стефан Малый. Происхождение его неизвестно, назвался царем Петром Федоровичем и действовал на территории Черногории, боролся с Османской империей в 1766-1773 гг. Захватил власть. Отличался умной внутренней политикой.
Лжедмитрий II точно неизвестно. Большинство исследователей сходится во мнении, что Лжедмитрий II был поповичем (сыном священника), вероятнее всего из Белоруссии, хотя возможно, что и из Стародуба
Лжедмитрий III - московский дьякон Матвей = весной 1611 г в Ивангороде появился еще одни человек, называвший себя царем Дмитрием
Григорий Орлов (попав по выбору на кастинге в постель блудуара императрицы Ек-2, нетитулованный возмечтал овладеть и приложением в ее титулу = троном русских царей, а теперь и императоров; надежда на милость любовницы заглушила в Орловых всякое чувство , кроме адского  честолюбия и жажды владеть всем)
Емельян Пугачев = Петр III Федорович
Княжна Тараканова = Елизавета Владимирская
Лжеанастасия Анна Андерсон
Алексей Иванович Поприщин – литературный двойник Гоголя в «Записках сумасшедшего», нацелившийся на испанскую корону = а какой русский Иван (имя слуги испанского барона Альберта в Скупом рыцаре Пушкина) не мечтает о троне, да хоть бы и испанском  …)
Нос-Ковалев – коллежский асессор, религиозный самозванец (см. Владимир Глянц. Гоголь и Апокалипсис, 2004) – он же Антихрист по Вл. Соловьеву философу = герой гоголевской повести Нос о «тайне беззакония», молящийся в Казанском соборе в день Благовещения, идеальный образ апостасий иного мира апокалиптики  (из ранней версии «Портрета» в ред. Арабесок)
***
Удачливыми были единицы самозванцев  -  Годунов, Лжедмитрий I = им трон достался
Но это как сказать – их же нагнала скорая на расправу  смерть = неотвратимое возмездие, воспетое Пушкиным не раз
Хотя ведь были и совсем мало кому известные обличители:
Петр Никитич Тургенев, мещанин
Федор Калачник, торговый человек
Вот как о них поведал историк Скрынников Руслан Григорьевич в главе Плаха  книги 1612 год:
«В конце концов инициаторы розыска отказались от намерения организовать крупный политический процесс с участием многих видных лиц. Лжедмитрий распорядился привлечь к суду вместе с Шуйскими лишь нескольких второстепенных лиц. В их числе были Петр Тургенев, Федор Калачник и некоторые другие купцы. Род Тургеневых пользовался известностью в Москве. До опричнины дядя Петра Тургенева был ясельничим в дворцовом ведомстве у царя Ивана Грозного. Петр Никитич служил головой в дворянских сотнях. Он так и не получил воеводского чина, но имел один из высших поместных окладов — 500 четвертей земли — и числился «выборным» дворянином из Воротынска. Федор Калачник, судя по прозвищу, был посадским человеком.
Чтобы устрашить столичное население, Отрепьев велел предать «изменников» публичной казни. Дворянина Петра Тургенева вывели на пустырь (Пожар) и там обезглавили. Сообщение о казни Тургенева имеет документальное подтверждение. В подлинной челобитной Дениса Петровича Тургенева подчеркнуто, что отца челобитчика, Петра Тургенева, убил «вор-Рострига». Монах Авраамий Палицын называет Петра мучеником и обличителем «вора».
Сохранилось предание, что торговый человек Федор Калачник, идя на казнь, во все горло кричал, что новый царь — антихрист и все, кто поклоняется этому посланцу сатаны, «от него же погибнут».

Короче, были лже-Ивашки, лже-Алешки, лже-Пертушки, лже-Митрушки, лже-Васьки …

Пушкин обожал игры со случаем и игры с максимальной ставкой, доведя себя в итоге игры « с темным  в себе» до игры со смертью:
Григорию Отрепьеву он придал в своей исторической (!) драме свои внешние черты и потому то, закончив рукопись, хлопал в ладоши, бился в радостной истерике  и кричал:
Ай да Пушкин, ай да сукин сын!

И никто (почти) не  понял мотив и природу этого крика считавшего самим себя аристосом первой линии первой когорты дворян

Пушкин готов был быть самозванцем и скрытым смыслом заявил об этом в «Борисе Годунове» как раз перед очередным междуцарствием и смутой 1825 года, о пришествии которых его предупредил Иван Пущин