Мужчина из Харькова

Солнце, казалось, хотело отыграться на Красавине за среду, когда днем шел дождь. Оно пекло и жарило. Пот выступал на лбу. Он вытирал его ладонью. Рубашка пристала к мокрой спине. Он сел на скамейку в тени старой вишни. Перед ним была пустая привокзальная площадь.

У него в кармане билет на поезд Днепр-Львов. Он возвращался домой.

Здесь, в этом городке, остановившись черт знает где, в каком глухом углу у дальней родственницы, он провел две ночи и вконец измучился.

Вчера он полтора часа добирался до кладбища, где по жаре, которая на минуту-две прерывалась сеющим тревогу мелким дождиком, красил оградку на тещиной с тестем могиле. Собственно, для этого он сюда и приехал.

У него первый вагон. Когда он подошел к нему, с ним в него садились еще трое: молодая женщина и женщина и мужчина средних лет. Их места были рядом. Так они и ехали вчетвером два с половиной часа.   

Красавин уставший, и эта усталость не этого дня, а вообще – от жизни,  мужчина шестидесяти лет, на нем синяя футболка, в цвет ей, на коленях стертые до белого брюки и черные кожаные туфли.

Мужчина напротив Красавина лет пятидесяти. У него почти круглое мягкое бабье лицо с реденькой темной бородкой. Глаза серые. На голове вылинялая коричневого цвета бейсболкой с надписями на английском: «монтана» и «оригинал». Дальше черная футболка, синие джинсы и  дешевые китайские кроссовки.

Он смотрел в телефон, иногда, и Красавин подозревал, что специально для него, чтоб начать разговор, произнося отдельные фразы вроде этой «началось!», или «они уже в Воронеже!», «теперь Путину конец!»

Женщина среднего возраста встала с лавки и пошла смотреть в окно  на Ингулец, который в том месте, где они проезжали, широко разлился, и далеко от зеленого берега, где на нем, выше маленькие домики во дворах, увитых виноградом, с грушами и абрикосами, как бы, как мяч, подброшенными выше крыш, и сползающими к воде аккуратными полосами огородов, лодчонка качается на ленивой волне, в ней рыбак.

-Зарос, - сказала она, вернувшись. – Где вы живете?

-Я не знаю адреса, - ответил мужчина с телефоном.

-Тогда как же? 

-А так, что я был у родителей, которые приехали из Харькова. Сестра сняла им тут квартиру.

-Вы тоже из Харькова?

Он рассказал, что из Харькова, но уехал оттуда еще в первые дни войны. Родители – только сейчас. Почему он раньше? Потому что дом разбомбили. У него была квартира на северной Салтовке.

-Говорят, что там на верхних этажах всу устраивали огневые точки,- вмешался в разговор Красавин.

-Смысл там их устраивать. Их  легко расстрелять. Там рыли траншеи вдоль дороги. В траншеях были офицеры. «Вагнер» уже в Воронеже.

Красавин думал, что это невозможно, что нельзя, чтоб второй раз за день… Первый раз был, когда он ехал на вокзал. В автобусе чистенькая старушка, пристававшая ко всем с одним и тем же, мол, ее Костю положили в больницу. К совсем еще юной девушке: «Галочка, Костя в больнице. Он просил, чтоб ты забрала диски». Та, смутившись, отмахнулась от нее. К Марине. «Здравствуй, Марина», - Марина, может, и не Марина вовсе, а другая, только посмотрела в ее сторону. Рядом с ней села сильно крашенная женщина лет пятидесяти. «Галя, как поживаешь? А у меня Костя в больнице», - и дальше, перепрыгивая с одного на другое: где купить цикорий, как взять справку из военкомата.  Она держит перед собой листик с мелким текстом в файле, как те, которые просят на операцию.

В нем возникло сомнение: а не из тех ли он. Ведь есть разные люди. И больные тоже. Старушка не совсем больная, потому что за деньги. Этот? Так и не скажешь, какой он. Весь дерганный. Или под впечатлением несет всякую чушь. Красавин тоже, случалось, возбуждался по самому ничтожному случаю. Вот и он такой.

-Вот, смотрите, - тот показал телефон.

-Это Харьков?

-Какой Харьков? Не видите – Воронеж.

-А это Харьков. Я снимал, - на видео много крови, кровь течет по асфальту, убитые и раненые мужчины и женщины.

-Ужас. 

-После всего этого самые пророссийские  перестали быть ими, они их ненавидят. Это вы - в центре, в крае непуганных идиотов. Вам повезло. Мне и вот им нет. Но теперь все. Теперь ему конец. Конечно, мятеж подавят, но какой ценой. Ну, и пусть, пускай перестреляют друг друга. И тогда мы пойдем в наступление.

Они подъезжали к Знаменке.


Он позвонил, ему ответили. Он:"Ты видел, что происходит". Ему: "Это шоу". Он: "Ладно. Когда приеду, покажу". Теперь Красавин переменил свое мнение о бреде на то, что тот читает, смотрит ложь, а тут жадное и пустое ожидание, оно, подначивая его, толкало на выводы о переворотах и революциях.

-Мы для русских бандеры. Вы тоже бандера. Двоюродного брата расстреляли. За что? За то, что подозрительный и бандера. Отвели в сторону и выстрелили. Хорошо, что его подобрали люди. Сначала он был Харькове. Потом перевезли в Киев. Теперь в больнице в Нидерландах. Там ему заменили коленную чашечку.

-Я русский.

-Говорить по-русски, еще не быть им. Как вы докажете? Собственно, никто не будет разбираться, кто вы. Вы говорите с акцентом и небритый, как я, - тут он проверил рукой, на месте ли борода. – Так что, не поможет. Вам  сколько лет?

-Пенсионер. А насчет того, что не бритый, то дома побреюсь, - тут у него возникло желание поговорить и уже через минуту он рассказал, что, когда шел на кладбище, то увидел машину и в последний момент - в ней вэсэушников, и спросил в открытое окно, по-русски, мол, правильно ли иду. Машина остановилась. Из машины: «Правильно, идите туда и туда», - ответили ему. Он подумал, что надо было спросить по-украински, и дальше уже с насмешкой: "Могли ведь и застрелить".И тут мысль: зачем стрелять, все равно иду на кладбище.

Все рассмеялись. И молодая женщина тоже.

-А вы знаете, среди всу 70% русскоговорящих. Так что…

-Подъезжаем. Сейчас будет мост. А там пять минут и наша станция.

-Вы где вы живете в Ч.? – спросила мужчину из Харькова женщина средних лет.

-В районе речного порта.

Они жил в общежитии. Платили семьсот гривен с человека. Их трое: он, жена и ребенок – это две сто.

Уже когда они переходили на южный вокзал, где Красавин рассчитывал успеть на дизель,  и мужчина их обогнал, он подумал, что тот не низенький, а среднего роста, и что задница у него жидкая. Он уже не был уверен в правильности первого впечатления о нем, что тот сумасшедший, но то, что тот не там читает, так это точно.