Gwalciciel

Ядовитый кубик заката, играя гранями, вот уже второй час падал за чернильно-глянцевый горизонт. Анна Ивановна заглянула в кофейник и улыбнулась. Выжженная коричневая гладь улыбнулась ей в ответ.

- Вы угощайтесь, - спустя минуту ворковала Анна Ивановна, ласково щурясь кофейными глазами.

Гранатовый оттенок, тронувший её алебастровые щёки, был тенью заката.

- Да, да.

Гость Анны Ивановны, одетый по-походному господин, волнуясь, теребил жёсткий манжет, застёгнутый на серебряную пуговицу с короной и головой льва.

- Приятный вечер, вы не находите? – вежливо произнёс господин.

Он был тронут доверчивой краснотой её щёк.

- Не нахожу. Но если вы хотите, пусть будет приятный, - любезно согласилась Анна Ивановна, наливая кофе в чашку с ноготок. – Такой поэтичный.

Её поклонник, оставив помятый манжет и, держа чашку с ноготок обеими руками, кивнул. Он не разбирался в поэзии, он презирал сквозную лирику брошенных на ветер слов, он любил охотиться и всегда возвращаться с добычей.

- Вы, наверное, утомились? – Спросила Анна Ивановна, принимаясь за оставленное вязание.

Большим деревянным крючком она вязала нечто круглое. Клубок земляничных ниток лениво переворачивался с одного бока на другой. Казалось, что Анна Ивановна лезет острым крючком в его душу, вытаскивая оттуда узорное тело, похожее на изломанное солнце.

- Нет, я не утомился, - растерянно пробормотал гость.

Вопрос сбил его с толку.

- Что это такое интересное вы вяжете?

Он смотрел на Анну Ивановну пытливо, как охотник смотрит на расстилающуюся перед ним равнину, пытаясь по движению травы определить путь жертвы.

- Похоже на мишень, - неудачно пошутил он.

- Это всего лишь новая скатерть для кофейного столика, - пояснила Анна Ивановна. – Хотите белого шоколада?

- Да, если вам не трудно, - виновато улыбнулся охотник.

Он не любил и кофе, и шоколад, и всё, что связано с ними – он тоже не любил, но мучительно захотел полюбить, когда эта чуждая ему женщина согласилась убежать с ним на край света, в безжизненную солнечную пустыню.

Анна Ивановна проворно встала и, покопошившись на кухне, вернулась с неглубокой тарелкой, на которой отвратительно поломанной горкой блестел белый шоколад.

- Вы пейте кофе, пейте! – ворковала она, усевшись в кресло и не прикоснувшись более к своей земляничной работе.

– Кофе немного горчит, - она лукаво улыбнулась, вспоминая маслянистую тяжесть напитка, - простите. Я немного рассеянна сегодня. Вместо сахара я положила ещё кофе!

Она рассмеялась мелким дробным смехом.

- А вчера, представляете, - продолжала Анна Ивановна низким взволнованным голосом. - Я зашла в душ, намочила голову и забыла нанести на волосы шампунь! Нет, вы только представьте!

Охотник представил Анну Ивановну, стоящую в душе с мокрыми волосами и покраснел.

Определённо она ему нравилась. Нравилась её незамысловатая болтовня о чуждых ему вещах, но он привык считать себя старым, изношенным человеком, повидавшем в жизни немало, и он невольно думал о том, зачем ему нужна эта красивая женщина, и зачем, пересиливая себя, пьёт он горчайший кофе, и зачем смотрит со страхом на оплывающую пирамидку из белого шоколада.

Анна Ивановна не унималась. Говорила она быстро, жарко и была похожа на прохладный ветер, который снится уснувшему в пустыне путнику, нашедшему оазис.

- А намедни я навестила сестру, - торопилась выговориться она. – Сестра писала роман на польском языке и попросила подождать. Я села в кресло и раскрыла новую её книгу под названием «Gwalciciel», но она меня не увлекла. Там писали о тропических лесах, о болотной гнили, о каких-то мерзких удавах, об охотнике, которого раздавил гиппопотам. Впрочем, о разном вздоре.

Я отложила книгу и стала смотреть, как пишет сестра.  Она держала перо в правой руке, и я подумала: «Надо же, а она, оказывается, левша! Я знаю её столько лет и ни разу не заметила, что она пишет левой рукой!»

Гость поперхнулся и закашлялся. Он схватился за жёсткий ворот своей куртки. Анна Ивановна встрепенулась и, поднявшись к нему, похлопала его между лопаток. Её распущенные волосы коньячного цвета коснулись его щеки, и ему показалось, что по его лицу проползла древесная змея. Ему захотелось вскочить и убежать. Но прежде – заткнуть этой женщине рот земляничным клубком шерсти.

Когда он откашлялся, Анна Ивановна с сожалением заметила, что его чашка с ноготок опустела.

- Я налью вам ещё кофе, - ласково сказала она, глядя на своего поклонника с обожанием.

Зажат, скован, стеснителен, но подбородок у него волевой, глаза золотисто-зелёные, а волосы мягкие, и, должно быть, приятные на ощупь. Староват, но опытен. Измучен, но податлив. Устал, но покорен.

- Да, - еле выдавил из себя охотник, мучительно переживая следующую минуту.

Изогнувшись, как носик кофейника, Анна Ивановна лила ему мерзкую отраву в чашку побольше, с тёмным ободком, похожим на свернувшуюся в кольцо гадюку.

Дрожащей рукой он взялся за кружку, и, стараясь не потревожить змею, быстро выпил напиток, заев горечь белым кирпичиком шоколада.

- А вы любите кататься в лифте? – огорошила его Анна Ивановна новым вопросом.

В душе охотника шевельнулось сострадание.

«Она сумасшедшая», - подумал он про себя.

Он решил сбежать, как только солнце сядет. Сбежать в гнилую болотистую низину, чтобы снова не спать, слушая, как хрюкает гиппопотам, и верещит ночная птица. Он предпочитал одиночество сумасшествию.

Анна Ивановна, упиваясь замешательством гостя, переспросила. Никогда наверняка не знаешь, на верном ли ты пути. Испуганный охотник поспешил ответить, что кататься в лифте он не любит.

- Я тоже теперь не люблю, - засмеялась Анна Ивановна, откидываясь в кресле.

Луч заходящего солнца упал на её мраморную шею, повязанную лёгким шарфом.

- А вот в детстве я очень любила лифт, - сказала она серьёзно. – Я просила сестру покатать меня, но она всегда была занята, ей всегда было некогда, она писала романы, но я хотела покататься на лифте, и тогда она заставила меня выучить правила. Я до сих пор помню их. Я думаю о них, как будто в мире нет ничего другого, о чём можно было бы подумать.

Анна Ивановна уставилась на охотника горящими глазами хищника, которого уже нельзя приручить. Он готов был поклясться, что видел однажды этот взгляд, когда лежал, скошенный болотной лихорадкой. В бреду он постоянно видел эти тёмные глаза, и они постоянно ему что-то говорили. Но он не помнил, что.

- Хотите знать, как я катала свою куклу?

Охотник предпочёл бы этого не знать, но, опасаясь за своё здоровье, согласно кивнул. Только бы она не предлагала кофе.

- Вот ещё чашечка кофе, - Анна Ивановна протянула ему тёмный ободок.

Охотник обречённо взял отраву из её рук, обречённо поняв, что она, подобно гиппопотаму, не остановится и расскажет ему о том, как она в детстве любила кататься в лифте. Он отдал бы сейчас свою жизнь, только бы не слышать этого.

- При перевозке ребёнка в коляске возьмите его на руки, войдите в кабину, а потом ввезите коляску. При выходе сначала вывезите коляску, а затем выходите сами с ребёнком на руках.

Охотника затошнило. Загорелыми пальцами он вцепился в чашку с такой силой, что гадюка, свернувшаяся кольцом, проснулась и уползла под кресло, туда, куда закатился земляничный клубок. Все они были заодно с сумасшедшей хозяйкой.

- Ты знаешь правила, девочка? – вдруг заговорила Анна Ивановна свистящим шёпотом.

- Для вызова кабины нажмите кнопку вызывного аппарата. Вот сюда пальчик. Какой у тебя невинный розовый пальчик. Войдя в кабину, нажмите кнопку нужного вам этажа. Сюда. Дай я уберу волосы с твоей шейки. А теперь нажми сюда. Кнопка «стоп» служит для экстренного вызова кабины. Нам ведь некуда торопиться, правда? Ты знаешь, что детям нельзя кататься без сопровождения взрослых? Всё хорошо, не бойся, дай мне свою куклу. Какая у тебя красивая кукла. Наверное, мама тебе её купила…

- Вам интересно? - Анна Ивановна прервала воспоминания, встала с кресла и нагнулась к тяжело дышащему кавалеру.

Все они сначала держатся молодцами, а потом начинают смотреть на неё, как на омерзительную гадюку.

Охотник, вжавшись в спинку мебели, видел, как те самые глаза, преследующие его в бреду, говорили и говорили о том, о чём он не хотел вспоминать, а он слушал и умирал, и видел, как чёрная гадюка заползает в его рот, и как клубком земляничных ниток скручивается у него в животе.

- При поездке с собакой, входя и выходя из кабины, держите её за ошейник. - Анна Ивановна сорвала с шеи воздушный шарфик, обнажив старый, рваный шрам. – Будешь моей собачкой, и я подарю тебе красивую пуговицу – смотри, какая она блестящая. Она из чистого серебра, на ней лев и корона. Встань на коленки, девочка, ты ведь на самом деле не девочка, ты моя собачка! И для начала собачка оближет своего хозяина, ты же хочешь, чтобы хозяин обрадовался?

Охотник из последних сил протянул пальцы к манжету куртки и рванул его. От манжета с треском оторвалась серебряная пуговица и упала на ковёр. Луч солнца высветлил голову льва и стёршуюся корону.

Анна Ивановна схватила гостя за плечи и впилась в него ненавидящими глазами. Охотник задыхался. На его губах выступила пена. Последнее, что он увидел, был облепленный грязью гиппопотам, который ворвался в палатку и затоптал его насмерть.

Анна Ивановна подняла с ковра отлетевшую пуговицу, осмотрела её и усмехнулась.

Может, это та самая пуговица, а, может, и нет. На свете так много похожих пуговиц! И похожих охотников! Не ровен час, можно и ошибиться. Она принесла иголку с ниткой и шкатулку. Раскрыв шкатулку, она высыпала на столик десятка два серебряных пуговиц с короной и головой льва. Потом ссыпала их обратно и захлопнула шкатулку. Такая у неё уже есть.

Сев на колени возле гостя, она заботливо пришила на его манжет оторванную пуговицу, затем вылила в раковину отравленный кофе из кофейника, тщательно вымыла кружки и чашки. Улыбаясь каким-то своим мыслям, она взяла в руки рулончик туалетной бумаги, намылила ладони и с удовольствием опустила руки под тёплую воду.

В гостиной остывало тело мужчины, который не любил кататься в лифте.

Убедившись, что он действительно мёртв, Анна Ивановна легонько ткнула его носком туфли в шею и презрительно произнесла:

- Gwalciciel [1].

Примечание:
1.Gwalciciel (польское) «насильник».