Часть 7. Ох уж эти дети. Яблоко от яблони, или у к

     7. Яблоко от яблони, или у каждой пташки свои замашки

    – Бабушка, а ты из прошлого века, –  заявила Яся  за  ужином.
Хм, я не стала уточнять источник  этой  информации  и  в связи с чем она рассекречена.
– Да, – согласилась я, – я из прошлого века. А  хочешь,  открою тебе ещё одну  тайну? Твоя  мама  тоже  из  прошлого века. Не веришь? Вот спроси у неё.
Яся повернулась к матери:
– Это правда?
– Да, – рассмеялась моя дочь, – и твой папа тоже.
– И па-а-апа?! Ну, вы даё-ё-те…
    В самом деле, я родилась почти в середине  минувшего  столетия, и точно так же, как внучка (в её же, кстати,  возрасте, первый класс), была  потрясена,  высчитав, что моей  бабушке Анне в 1917 году  исполнился  двадцать  один  год. Это  был год свершения Великой Октябрьской революции,  о  которой мы, как казалось тогда, знали всё. День 7-го ноября, красный день календаря, был нашим любимым праздником с демонстрацией и застольями. Но мне представлялось, что революция  произошла  как минимум тыщу лет назад, раз было это до моего рождения. Преданья старины глубокой… Бабушка оказалась совершенно аполитичной особой. Слово революция даже не пыталась выговорить:
            – Отвяжись, короста! Не было у нас в деревне ничего этого. Работали с утра до ночи, вот и весь сказ!
    Вот так скочешь-скочешь, а потом оглянешься –  батюшки, уйма  лет  прошла! И  ведь,  если  не  смотреться  в  зеркало, ощущаешь себя молодой и задорной. Сколько за  эти  годы произошло умопомрачительных поворотов и  в  истории  страны, и в собственной жизни. Менялась жизнь, менялись люди. Тут, не к ночи будет сказано, и вспомнишь головоломку Карла нашего Маркса – сознание определяет бытиё  или  бытиё – сознание.
           Моего прадеда Дениса (по  отцовской  линии),  рядового  колхозника,  репрессировали  ещё  в тридцатых,  до  начала Великой Отечественной войны. Очень уж он, по  своей наивности, любил рассказывать мужикам на  завалинке,  как  побывал в плену  у  «ерманцев»  в  Первую  мировую. Какие у  них тамока дороги, сплошь  вымощенные  камнём,  а  «куфни»  в  белом кафеле. Разные штучки  с  ручками,  одну  повернёшь – голоса всякие и музыка играет, в другой штуковине огонь горит, жарь себе «яишню». А  вот  фляги  у  них  жалезные,  и  молоко-то в них не киснет, как у нас… Приехали однажды ночью и забрали моего прадеда, объявив его врагом народа  и  иностранным шпионом, и никто о нём больше ничего не слышал. А неча наводить поклёп на советскую действительность да расхваливать заморские диковинки! Жена его от горя умом  повредилась, стала  дурочкой, как в деревне говорили.  Пятеро детей остались без отца.
    Много позже мой троюродный дядя, в достаточно  уже  почтенном возрасте, вспомнил (я тогда собирала сведения  о  сородичах), что видел в детстве свою бабушку. Дети,  которых от греха подальше не  посвящали  в  подробности  из  прошлого, дразнили её Танькой-дурочкой, кидались  мелкими  камешками, а она бегала за ними и  плевалась. Дядя  жал  мне  руку и говорил, какая я большая умница, что задумала  написать историю рода.
– Ты пиши, пиши! – говорил он  с каким-то  надрывом. –  Дашь  потом  почитать. Я-то,  видишь,  ничем  тебе помочь  не могу, никто мне ничего не рассказывал, да я и не  спрашивал, честно говоря…
– Ну как же так?! А из уст в уста, от старшего к младшему? – Мне было обидно до слёз. Почему я была  такой  беспечной, почему мне казалось, что родители  и  все  родные  люди будут жить вечно?..
    Моя  тётя,  старшая  мамина  сестра,  в  1942 году   в  девятнадцать лет ушла на фронт добровольцем. В 1943-м   на  неё пришла «похоронка», но она выжила, только была  сильно  контужена, до  конца  жизни  левая  сторона  лица осталась перекошенной. Победу  встретила  в  Восточной  Пруссии в городе Эльбинг. Вернулась  домой в свою деревню летом 1945-го. Как водится, встреча, слёзы, объятия, застолье… Всю  оставшуюся ночь прошептались с лучшей подругой на  сеновале. Знаете эти девичьи охи-вздохи: а ты? а они?  неужто не боязно было? страсть-то какая! а немцы-то эти  баще нашего живут? ой, мамочки, как интересно!.. 
К обеду разбудила не мать, а энкавэдэшники:
– Собирайся! С нами в район поедешь!
Там допрос, как положено, суровые люди в погонах:
–  Это  говорила,  а  это? Ты  же  подписку  давала  о  неразглашении! Что  ты  тут  дурочку  из  себя  корчишь? Занимаешься клеветой на  Советскую  Родину? А  на  это  что  скажешь?! – И выкладывают перед перепуганной  фронтовичкой  листочки,  исписанные торопливым почерком  лучшей подруги.
    Выбор  стоял  жёсткий: или по  этапу  с  политической  статьёй, или стать доносителем. Все планы на мирную  жизнь – под откос. Устроилась моя тётя воспитательницей в  детский дом. Расположен он был в лесу. Старики  преподаватели и дети-сироты, доносить-то  вроде  не на  кого.  А потом и вовсе вышла замуж и уехала  от  дома за  тридевять  земель, где её уже не искали.
    Я при поступлении в институт после школы   недобрала по конкурсу полбалла, пришлось  переводиться  на  вечернее отделение. Днём  работала  на  заводе,  вечером  шла  учиться. Когда  рассказывала  маме,  как  там  на  работе,  она  частенько хваталась за голову:
– Дочь!  Что  ты  всё  на  рожон-то  лезешь? Язык  твой под монастырь тебя  подведёт! Прижмись  да  сиди  тихонько,  турнут ведь тебя! Люди-то всякие есть.
Стала маме рассказывать только позитивную  информацию. Эффект был почти такой же:
– Дочь! Я вот слушаю тебя: то стишки какие-то  пишешь, то стенгазету выпускаешь,  то  ансамбль  какой-то  с  песнями. Ты работу-то свою хорошо знаешь, всё  исполняешь? Люди-то всё видят. Турнут ведь тебя!   
    Сколько ещё  раз  я  слышала  от  людей,  умудрённых  жизненным  опытом,  это «прижмись  и  сиди  тихонько», но  делала  по-своему,  хоть  и  случалось  немало  неприятностей   из-за моего правдоискательства. Но, по большому счёту,  я ни о чём не жалею.
           Вот теперь и я в возрасте своей бабушки Анны. Пою хором, при озарениях пишу кое-что, каждый день отслеживаю по Яндексу события в мире. По вечерам бурно обсуждаю с подругами самые животрепещущие внешнеполитические новости. Иногда, забываясь, начинаю просвещать дочь, на что тут же слышу:
           – Мама, вот только не надо этого! Смешно тебя слушать, будто можешь на что-то повлиять. Нам это не интересно, своих проблем хватает.
            Видимо, и правда, я из прошлого века. Так и слышу, будто издалека, бабушкин голос:
             – Отвяжись, короста!

                ***
            Мы с братом погодки. Я поспешила составить ему компанию через год и девять месяцев. Это сейчас он импозантный седовласый дяденька на голову выше меня, а в пору младого отрочества многие были уверены, что из нас двоих именно я старшая. По причудливым законам физиологии мой организм развивался в ту пору более быстрыми темпами. Соответственно выглядела я, скажем, внушительнее, чем мой по-мальчишески худенький брат. К тому же была я еще та заноза и старшинства его не признавала. Как бойцовские петухи мы на равных делили место под солнцем и в тени, и у окошка, и за столом, когда надо было готовить уроки. Иногда маме приходилось нас разнимать. Тогда, хватаясь за голову, она вспоминала те лучезарные времена, когда маленький братик за руку выводил меня на прогулку, при необходимости снимал с меня штанишки и вытирал мою попу. Мама взывала к нашей совести, напоминая, кто из нас старший брат со всеми вытекающими, а кто девочка.
            При этом, заверяю вас, не было никакой личной неприязни. Мои поступки всегда диктовались исключительно благими намерениями. Брат же, совершенно не склонный к анализу моих мотивов, часто воспринимал их в несколько искаженном свете. Да, бывало всякое. Однажды я заложила его  маме (мне 6 лет, ему 8), когда увидела курящим. Ох, эта врожденная женская тяга к раскрытию мужских тайн! Мы с девчонками выследили мальчишек и обнаружили их «заимку» в лесочке за огородами. Там у них стоял шалаш из еловых веток, горел костер, а они, усевшись вокруг, курили сухую траву из полых трубок «пикана». Я помню свои душевные терзания, как лучше поступить. Решила, что не должна оставаться сторонним наблюдателем морального падения брата по наклонной плоскости. Взяла с мамы слово (о чем она тут же забыла), что брат не будет наказан, и выложила страшную тайну. В результате скандал и меня же назвали предателем. И вот ведь ирония судьбы или, как говорит моя внучка Дуся, bad карма: брат мой не курит, а я всё никак не могу избавиться от этой пагубной привычки.
           …Я училась в классе шестом, а брат соответственно в восьмом. Как-то в пятницу я рано вернулась из школы. Ура! Завтра выходные! С утра мама будет печь пирожки с мясом, по радио весело петь «С добрым утром, с добрым утром и с воскресным днем!» Но всю субботу опять займет генеральная уборка. Ничего против уборки я не имела, любила наводить чистоту. Только не так, когда над тобой стоят несколько контролеров качества.
           – Пройдись-ка, дочь, еще раз тряпкой по плинтусам, пыль там осталась, – говорила мама, заглядывая под кровать.
            Папа не оставался в стороне:
            – Иди-ка сюда, помощница. Смотри, ножки у стульев в пятнах, надо протереть. Начала делать, так делай хорошо.
           В общем, я решила изменить устоявшийся порядок, сделать уборку в пятницу одна. Работа закипела. За три-четыре часа я выдраила квартиру до блеска, помыла окна, полы в комнатах и сенях, лестницу и крыльцо (семья занимала второй этаж двухэтажного деревянного дома). Непередаваемое ощущение свежести и чистоты! На чуть влажных половицах ровно лежали ковровые дорожки, теплый майский ветерок в распахнутых окнах колыхал  тюлевые занавески.  Я уже предвкушала радостное удивление мамы и слова заслуженной похвалы!  До её прихода оставалось чуть меньше часа.
           И тут я увидела в окно возвращающегося из школы брата. Боже мой, эти мальчишки! Портфель сюда, носки туда, крошки на столе. Бр-р! Он, конечно же, разрушит всю гармонию. Стрелой метнулась по лестнице вниз и накинула крючок на входную дверь. Брат дернул дверь, позвонил, постучал, потом ещё раз и ещё.
           – Привет, может, ты погуляешь немного, пока мама не придёт? – ласковым голосом предложила я, высунувшись из окна.
           – С чего бы это? Открой дверь!
           – Понимаешь, я сделала уборку, а ты сейчас всё испортишь. Вот мама придёт, увидит, как всё чисто, тогда зайдёшь. Хорошо?
            – Ты дура что ли?! Открывай, говорю! Я есть хочу! – брат явно нервничал, ничего хорошего это не предвещало.
            Я быстро соорудила бутерброд с колбасой, обвязала его ниткой и начала спускать из окна  второго этажа:
           – Вот, поешь. Подожди немного, мама уже скоро придёт. Пожалуйста.
           – Ну, ты дура! – кричал разъярённый брат. – Открой, говорю! Всё, тебе не жить, я тебе все ноги повыдёргиваю!
           – Теперь-то я уж точно не открою! Сам виноват. Жди!
           Ещё полчаса я терпеливо выслушивала угрозы, смиренные просьбы и подробности моей неотвратимой погибели, пока не пришла мама. Она встала между нами как рефери на ринге. Идея с уборкой по пятницам ей понравилась, а за брата я получила выговор. Кара настигла меня на следующий же день. Брат с другом коварно подстерегли во дворе дома и, взяв за руки и ноги, бросили в ванну с дождевой водой. А так хотелось всеобщего счастья!
               
                ***
    Не  знаю,  откуда  появилась  эта  фантазия,  но  Дуся  настойчиво требовала от  меня  сшить  пышную  юбку,  как  у  танцовщиц из телевизора. Пришлось порыться в своих  закромах, на которые уже давно точит зуб моя дочь. Она  твёрдо уверена, что если какая-то вещь не понадобилась  тебе в течение года, то её место в мусорном баке. А я так же  твёрдо знаю, что, как только что-то выбросишь, так тут же  это   оказывается  жизненно необходимым. Вот,  нашлась же  шёлковая алая юбка с каких-то незапамятных времён,  расклешённая,  с  оборками. Поколдовала  я  над  ней, кое-где ушила, вставила резинки, пришила бретельки, просверлила  и  нашила сотни полторы блестящих копеечных монеток. Получился чудесный сарафан в пол, блестит и звенит,  как  на  резвой лошадке.
    Дуся дополнила образ светлыми колготками на  голове, олицетворяющими русые косы ниже пояса. Стоит  перед телевизором с микрофоном, поёт, а я снова и снова  ставлю в караоке  её любимую  песню  под  названием  «Ага-Ага». Вы, наверно,  слышали  её  ещё  и  в  исполнении  Аллы  Пугачёвой: «Ледяной горою айсберг из  тумана  вырастает…» Короче, наряд внучке пришёлся по душе так, что дома  ничего другого она не надевала.
    Собираемся утром в детский  сад. Дуся, как никогда,  уже готова: на свитерок натянут алый сарафан, на голове  колготки.
– Нет, дорогая, – говорю со смехом, – так дело не  пойдёт, надо всё это снять.
    Внучка – ни в какую, буянит чуть не до  слёз. Пытаюсь  сохранять спокойствие:
– Мы зря теряем время, в таком виде я с  тобой  никуда  не пойду.
– Пойдёшь!
– Нет! Во-первых, это выглядит  нелепо, во-вторых,  на  улице холодно, в-третьих, опасно: можешь наступить на  подол и упасть.
Дуся сердито топает ногой:
– Так! Я сама родилась, сама выросла и сама знаю,  что  мне делать!!
– О-о-о, так это у вас наследственное? Твоя мама  говорит почти такие же слова. Я надеялась,  что  со  временем  она как-то разберётся в этой цепочке, но,  видимо,  зря ждала. Идея уже живёт в массах.
В конце концов,  сошлись  на  том,  что  наряд  берём  с  собой в детский сад и там уже его надеваем. Ох уж  эти  дети!  На Дусю в садике ходили смотреть.

                ***
Ту-тук, ту-тук. У-ухх! Мимо  с присвистом проносится встречный поезд. И снова – ту-тук, ту-тук. В приспущенное окно ветер заносит в купе неповторимый запах железной дороги, он круто замешан на прожаренном солнцем железе, машинной смазке и пропитке шпал. Пассажиры спешно рассовывают чемоданы, переодеваются в домашнюю одежду и начинают знакомиться с соседями. Тут же выгружаются на стол варёные яйца и копчёная куриная грудка. Вряд ли кто-то выехал из дома натощак, но жизнь в поезде всегда начинается с перекуса. Наверно, люди неосознанно заедают какую-то грусть от расставания или необъяснимую тревогу от ожидания того, что ждёт их впереди. Проходит немного времени, сглаживается амплитуда взбудораженности, начинаются тихие доверительные разговоры. Звеня стаканами, пассажиры тянутся по проходу к купе проводницы за кипяточком. При этом им приходиться быть весьма осмотрительными и лавировать между свисающими с полок чьими-то крутыми пятками.
 Ясе уже одиннадцатый год, но всё ещё иногда просит усыпить её под стук вагонных колёс. Просовываю руку под подушку, тихонько покачиваю и завожу на ушко бесконечное ту-тук, ту-тук. Но этот рассказ не о ней, а о старшей внучке.
Дусе было три с половиной, когда мы с ней отправились в первое большое путешествие. К морю в Геленджик. Два дня в поезде с ребёнком это, скажу  вам, серьёзное испытание. Кажется, я предусмотрела всё: книжки, раскраски, еду, даже горшок взяли с собой. Ни биотуалетов, ни кондиционеров в то время в наших фирменных поездах не было.
Часа через два Дуся уже полностью насладилась мелькавшими за  окном видами. Не раз позалезала на верхнюю полку, полежала на нижней, и отправилась осваивать пространство нашего плацкартного вагона. Скоро вернулась с двумя девочками. Далее количество попутчиков в возрасте от четырех до шести росло в геометрической прогрессии. Человек пятнадцать обоего пола, повизгивая, носились по проходам. Опустошали столики со сладостями, бросались игрушками и карандашами.
– Дуся, откуда у тебя это?
В руке у внучки горсть пахучих мохнатых ниточек от сыра-косички.
– Тётеньки угостили. Спасибо я сказала.
Спустя какое-то время снова с сыром.
– Дусенька, я тебя потеряла. Нельзя быть назойливой, это неприлично.
– Бабуль, мы просто поболтали с тётеньками. Они сами угостили меня. 
На второй день мне стало казаться, что дети способны раскачать наш вагон. Надо было принимать меры.
Девчонок шесть вместе с Дусей (ядро преступной группировки, донимавшей пассажиров) усадила на свою нижнюю полку. Сначала мы по очереди сочиняли сказки, потом стихи.
– Девочки, а вы любите петь? Какая у вас любимая песня? Сейчас я включу камеру и буду вас снимать.
Эти милые трещотки, доселе не знакомые друг с другом, родом из разных городов, мгновенно состроили страдальческие мины (даже моя очень юная Дуся) и, не сговариваясь, затянули:
– Уходи-и  и  дверь закро-ой. У меня теперь другой. Мне не нужен больше твой номер в книжке записной. Натерпелась, наждалась, я любовью обожгла-ась…
Востроносенькая темноволосая девочка со смешно торчащими хвостиками (если не ошибаюсь, звали её Ксюшей) подвинула мне небольшой листок бумаги:
– А вы можете для меня нарисовать яблоко?
– Конечно, давай.
Я нарисовала яблоко по всем правилам светотеней, с плодоножкой и листиком.
– Спасибо. А ёжика ещё  можете?
– Ксюша, тут места для ёжика не осталось. Он же должен быть больше яблока. Надо было сначала его рисовать.
– Это ничего. Нарисуйте маленького.
– Ну вот, как-то так, – подвинула я листочек Ксюше.
– Ещё дерево! Можете? – её маленький пальчик настойчиво упирался в бумажку.
– Интересная у тебя последовательность. Давай я нарисую  яблоню на обороте и стихотворение для тебя.
Я нарисовала яблоню и сбоку написала какой-то экспромт в четыре строчки. Девочка внимательно всё изучила, потом очень внимательно посмотрела мне в глаза:
– Спасибо большое! Я буду помнить вас всю жизнь!
Я от души рассмеялась:
– Ой, спасибо тебе, мусенька  моя! Это слишком громкое заявление.
Позже, отправившись за кипятком для чая, не утерпела и остановилась около купе родителей Ксюши. Рассказала им про общение с их забавной дочкой. На что мама девочки, совсем не удивившись, утвердительно заявила:
– Раз сказала, значит, запомнит. Можете не сомневаться. Она мне иногда рассказывает такие вещи, я начинаю верить, что ребёнок помнит весь процесс своих родов. Откуда она может знать это в пять лет?!
Долго не выходила из головы эта Ксюша, хотя и у меня есть ранние  детские  воспоминания. Помню, рассказала маме о видении, которое часто приходило во сне. Я лежу в кровати, передо мной ничем не занавешенное  окно. Снаружи, поперёк оконной рамы установлены доски, по которым с криками бегут вверх люди. Я вижу только их ноги в кирзовых сапогах и отблески  пламени в стеклах на фоне ночной темноты. Мама уверяла меня, что я не могу этого помнить, а случай такой был на самом деле. Родители построили дом и уже крыли крышу, которая вдруг загорелась. Видимо, кто-то из команды помощников бросил окурок на чердаке. Много позже я высчитала по трудовой книжке отца, что семья переехала из глухой деревушки в поселок в августе 1960-го года. Мне в это время исполнилось два с половиной года. К концу осени того же года был построен наш дом.
Ещё один случай. Летом к нам приехал в гости папин младший брат. Утром он на раме велосипеда повёз меня в детский сад. На повороте дороги колесо увязло в песке, и мы рухнули на землю. «Дурак!» – вырвалось у меня, когда я рассерженно отряхивала от пыли платье и ушибленные коленки. На что дядя пообещал рассказать родителям, какая я грубиянка, такие слова нельзя говорить взрослым. Не могу сказать, выполнил ли дядя свою угрозу, но как я мучилась целый день от стыда за свой поступок, помню до сих пор. Папин брат был болен, вскоре он умер от порока сердца. Хоронили его мои родители. Каждый год мы семьёй  ходили в Троицу на кладбище на его могилу. Однажды я прочитала табличку на кресте и поразилась дате смерти. Это был октябрь 1961-го года. Значит, мне во время нашего маленького ДТП было три с половиной. Как избирательна память!
… Отдыхали мы с Дусей в Геленджике почти месяц. Домой возвращались тоже на поезде. На одной из остановок мы прогуливались по перрону, когда к нам бросились две молодые женщины. Присев на корточки, они радостно тормошили мою внучку:
– Дуся?! Дуся, это ты? Ты нас не помнишь?
Мы с внучкой недоумённо переглядывались. Женщины были явно  огорчены. Время стоянки истекало, обе стороны курьёза разошлись по разным вагонам. Мы так и не смогли вспомнить этих женщин. Ясно было одно, это личные знакомые Дуси. Но кто?! Постояльцы отеля в Геленджике? Там чуть ли не каждый день всей столовой уговаривали Дусю что-нибудь съесть за обедом, а она лишь мотала головой, прогуливаясь между столами. Кто-то с пляжа? На нём половина отдыхающих помогала мне выуживать внучку из моря, чтобы она хоть десять минут погрелась на солнышке. Одна девушка даже попросила у меня адрес и разрешение писать Дусе письма.
На следующей остановке поезда встреча повторилась.
– Дуся! Кудряшечка наша! Не вспомнила? Месяц назад мы с тобой вместе ехали к морю в одном вагоне. А сыр-косичку помнишь?
Ах, сы-ы-р! Тут мы с Дусей  обе прозрели.

                ***
    Поехали мы с Дусей,  вернее,  полетели  на  море,  на  Чёрное,  в  Сочи.  По  миру  второй  год гулял  «Ковид-19»:  пандемия, первая волна, вторая. Все должны  носить  маски  и  перчатки, сохранять дистанцию в полтора метра, а  отдохнуть-то хочется. В Турции, конечно, классно, да  и, надо  сознаться,  дешевле,  но  антиковидные   правила  так  быстро  меняются, что страшно застрять в чужой стране.
    Дочь погуглила в интернете и нашла довольно  приличный санаторий, цена приемлемая и фотографии  номеров вполне себе симпатичные, до моря рукой  подать. Не  знаю, что радостней – предвкушение скорого чуда или  наслаждение осуществлённым желанием? Может, и то и  другое, а вернее – сразу две радости.
Недели две обдумывания каждой детали туалетов,  беготни по магазинам, закупки всего, что ТАМ должно  пригодиться или не пригодиться. И вот наш самолёт  приземлился на юге  нашей благословенной  страны. Сходили  по трапу – ещё светило солнце, а вышли из аэропорта с чемоданами – в Сочи уже тёмные  ночи.  Весёлый  брюнет  из  службы трансферта домчал нас  по  улицам,  залитым  огнями  иллюминаций  и музыкой, до пункта назначения.
    Вышли  из  машины,  надышаться  не  можем:  воздух  просто осязаем, замешан  на  запахах  цветов  и  моря. Кругом  высятся современные корпуса санаториев, пальмы, музыка  со всех сторон, счастливые лица… Идём направо, уже  мечтая принять душ и бежать к ночному морю.
Музыка и свет фонарей остаются за спиной. Перед  нами  наш  корпус,  до  боли  напоминающий   двухэтажные оштукатуренные домики, построенные в нашем родном  городе ещё пленными немцами. Тётенька за стойкой, как в  старой советской общаге, берёт ключ и сопровождает  нас  по  деревянной скрипучей лестнице на второй этаж. Уныло  катим за собой чемоданы по открытой ветхой веранде.  Тётенька не без труда распахивает перед нами дверь  в  номер – вернее, в номера, он оказался сдвоенным. Наше  разочарование трудно передать словами, из цензурного  приходят на ум только старые русские поговорки: как  обухом по голове и серпом по…
    Перед нашими глазами предстал узенький  коридорчик  с метр шириной, ведущий в крохотную  комнатушку  с  двумя  кроватями, шкафом и письменным столом. Под столом  уместился маленький холодильник. Я попыталась открыть  его дверцу, для  чего  пришлось   сдвинуть кровати вплотную друг к другу. Один санузел на два номера с ванной в жёлтых подтёках и таким же унитазом. У меня возникло острое желание закурить.
– А балкон здесь есть? –  спрашиваю.
– Конечно, – отвечает  радушная  хозяйка, – всё  у  нас  есть! Вот, пожалуйста. Только курить строго запрещено, –  добавляет она, заметив в моей руке пачку сигарет. – Пройдёте ещё два корпуса, там есть специально отведённое место. Да, и на балкон я бы не советовала  выходить:  здание  старое, сами понимаете…
– Да,  я  всё  понима-а-аю, –  бормочу  я,  осматривая  имитацию балкона шириной в  одну  стопу. – А  у  нас  ещё  и  соседи появятся?
– Надеюсь, что нет. Всё прекрасно! Пока  располагайтесь, это ваши ключи, сейчас  принесу  постельное  бельё, и будем оформляться. Хорошего вам отдыха! – дежурная с приветливой улыбкой быстро засеменила к себе.
    Полминуты тягостного  молчания  и  озирания  вокруг. Не знаю, как приободрить внучку, которая сидит на  свёрнутом в трубочку матрасе в глубокой тоске:
– Бабуля, ну это же отсто-ой! Я не хочу здесь жить.
– Да всё нормально! Мы сюда будем приходить  только ночевать. Станем весь день купаться,  загорать,  гулять  везде. Каких-то две  недели, – успокаиваю я, – привыкнем.   Да-а, были  у  меня,  конечно,  подозрения,  что  всё  слишком  хорошо складывается, и цена, и условия, но ведь твоя мама  не терпит негатива и сомнений. Позитив притягивает  позитив!
    Дуся встаёт, подхватывает чемодан и решительно  направляется к двери:
– Я здесь жить не буду! Я улетаю домой!
– Как ты себе это представляешь?! – кричу ей в спину.
Выглянула на веранду, а Дуси уж  и  след  простыл. Со  вздохом забрала чемодан и тоже, с опаской опираясь на  хлипкие перила, спустилась вниз. Слышу, как моя  пятнадцатилетняя внучка спорит с дежурной:
– Я не настолько себя не уважаю, чтобы жить  в  таком  номере! Поищите нам другой, звоните  куда-нибудь,  иначе  я  улетаю домой…
    Тётенька недоумённо переводила взгляд с Дуси на  меня, явно не понимая, кто здесь  яйцо,  а  кто  курица. Ох  уж  эти дети! Пришлось ввязаться «в драку»:
– Давайте позвоним в ваше управление, поищем  другой номер. Мы по вашим буклетам рассчитывали на  совершенно другой уровень комфорта.
    Через час бурных переговоров мы с внучкой  уже  шли  в соседний современный корпус. На ресепшене нас  спросили, какой этаж устроит, какой вид из окна. Мы  выбрали вид на море. К этому времени Дуся успела  доложить всю «фронтовую  обстановку» маме;  та  обещала  к  понедельнику (дело  происходило  в  ночь  на  субботу)  дозвониться до туроператора и в Роспотребнадзор. Даже  зная  боевой  характер  дочери (она  может  горы  свернуть  и  всех  поставить на уши  в  поисках  правды  и  справедливости),  на помощь я не очень рассчитывала. Мы здесь, она там. Слишком неповоротлива наша бюрократическая машина,  чтобы принимать  незамедлительные  действия,  а  процесс-то  уже идёт, и срок нашего отдыха всего лишь две недели.
Милая девушка предложила  мне  доплатить  за  номер  по четыреста рублей за день. Я заплатила за два до  понедельника, подсчитывая в уме, во сколько  мне  обойдутся  эти непредвиденные расходы.
    Мы поднялись на десятый этаж и в изнеможении  рухнули на свои кровати. Шикарный номер с  кондиционером, телевизором, холодильником. С балкона  море как на ладошке, лунная дорожка на чёрной зыби волн  так и манит прикоснуться к ней, но у нас уже не было сил.
    В понедельник мне позвонили из Управления  курортами Адлер-Сочи и поинтересовались, что меня не  устраивает в отдыхе на их замечательных курортах.  Внимательно меня выслушали и согласились, что, грубо  говоря, некорректная информация на сайте  очень  похожа  на  заведомый обман покупателя. Тут же принесли свои  извинения и предложили жить в предоставленном нам  номере без всяких доплат до конца срока. Самое синее в  мире, Чё-ё-рное море моё!!! Спасибо Дусе! Спасибо ещё за самое яркое впечатление. Это она настояла на нашей экскурсии в море к дельфинам. Восторг, когда рассекаешь на катере, а буквально рядом с тобой резвятся стайки дельфинов, выпрыгивают из прозрачной толщи воды, обдавая  искрящимися  брызгами.

P.S. Вернувшись  домой, я,  конечно  же,  делилась  незабываемыми  впечатлениями со всеми друзьями и  знакомыми, отчиталась и перед своими коллегами  на  работе. А тут в скором времени день рождения у нашего  начальника. Он спрашивает:
– Может, девушки, торт купить? Какой вам?
Одна сердобольная дама отвечает:
– Ну что вы будете ещё бегать за тортиками! Вон у  нас возле завода ларёк есть, там лучше что-нибудь взять.
И тут встреваю я:
– Лично я не настолько себя не уважаю, чтобы  угощаться тортиком из ларька. 
К перерыву на обед –  о-опа,  сюрприз! Честно скажу,  как любитель и гурман в этой области, такого вкусного торта  я ещё не пробовала! Ем, а сама думаю:
–  Надо же! Работает!