Белая кость

               
Первая глава.
Надежды и мечты

Ирина любовалась весенними пейзажами полноводной реки, придерживала белый шифоновый  шарф, трепетавший от потоков свежего ветра. Река давно отчистилась от грязно-серого ледового панциря. Девушка наблюдала за перистыми облаками, пролетающими, над головой сказочными пейзажами и любовалась багрово-красным  солнцем, величаво плавающим среди бело-голубого великолепия. Ей вдруг привиделось, что солнце –– это огромный корабль, облака –– воздушные волны. И плывёт этот сказочный корабль-солнце по волнам в дальние страны. Несёт жителям больших городов и маленьких посёлков надежду на счастливую жизнь.
Её сердце переполняло пьянящее чувство радости.
Пролетели беззаботные школьные и студенческие годы. Отзвенели выпускные экзамены. Прощальный вальс, она –– в розовом шифоновом платье, грациозно облегающем её тонкую, изящную фигуру. Красный диплом в сумочке вселял надежду на благополучие и удачу. Отличница, медсестра, фельдшер. Словно очнулась от навеянного сна, оглянулась.
«Интересно, где все однокурсницы»? — подумала она.
Девушки группами расселись на лавочках набережной. Весело щебетали, звонкий смех разносился над рекой.
«Что там впереди? — продолжала думать Ирина. — Наша новая дорога ещё затянута туманом»! — вновь посмотрела на однокурсниц.
«Каждая верит в своё счастье. Вот и я верю, надеюсь, что всё в моей жизни будет хорошо. Счастье уже рядом и скоро произойдёт самая желанная встреча. Есть любимый, единственный, и я верю, — он будет мой и только мой. И пойдём рука об руку, — радость и печали пополам»...
Только мысли... Но душа уже трепетала в предвкушении чуда. Снова и снова в памяти всплывал прощальный бал, ребята из военного училища… Сергей! Чувствовала себя пушинкой в его крепких руках. Вальс Рахманинова в тот миг звучал только для них. Карие глаза завораживали нежностью. Искорки этой нежности проникали в сердце, и оно замирало от наслаждения. Ирина улыбнулась, а мысли радовали и не отпускали, ретивыми скакунами уносили в страну грёз:
«Это он, это точно он! Другого  не дано. Стройный, широкоплечий,–– волевой подбородок, чёрные густые брови. Словно два крыла, подчёркивали пылкость и страсть в глазах, которые магнитом притягивали к себе». — Девушка чувствовала приливы радости и нежности к молодому офицеру.
«Даже в этот момент я вижу его глаза, которые смотрят на меня с облаков. Эти глаза преследуют и в толпе прохожих, и дома». — Она ещё полностью не осознавала, что любовь, первая любовь дала побеги и стала разрастаться в огромное чувство. Волны страстной нежности переполняли душу юной дончанки. Им внутри не хватало места, они рвались на простор. Девушка устремила взгляд ввысь и тихо прошептала, как бы прислушиваясь к своему шёпоту:
— Сергей, Серёжа, Серенький, Серый! Бог мой, какое замечательное имя. Подарок высших сил, — слова прервались, и ей почудилось, что кто-то позвал. Оглянулась.
«О, чудо! — пронеслось в голове. — Он рядом»?
Юноша с букетом белых ромашек возник  ниоткуда.
— Мои любимые цветы! — принимая неожиданный подарок, прошептала растерянно Ирина.
— Но? Почему ты в этот час здесь? — с интересом разглядывала парня. Мысленно отметила: «Как к лицу ему военная форма»! — старалась не выдавать нахлынувшую нечаянную радость, спрятала лицо в букет.
— Как ты меня нашёл? — прошептала, еле сдерживая волнение.
— Я знал, что вы после получения дипломов всей группой отправитесь на набережную. Мне с тобой нужно поговорить.
Ирина встревожилась и подняла на него васильковые глаза.
— Что-то произошло за то время, пока мы не виделись? — И вновь прижала букет ромашек к разгорячённому лицу.
— Как сказать! — ответил он однозначно. — Сегодня было распределение, и меня переводят на Дальний Восток. — Замолчал, как бы собираясь с мыслями. — Я предлагаю тебе поехать вместе.
Ирина с удивлением на него посмотрела.
— Я правильно тебя поняла, ты зовёшь меня с собой?
Сергей многообещающе улыбнулся.
— А в качестве кого ты меня приглашаешь на Дальний Восток?
— Я предлагаю тебе руку и сердце. Ты так ничего и не поняла?
Девушка, как эхо, повторила:
— Руку и сердце? Я думала, что это преждевременно! Мы не знаем хорошо друг друга. — Но её сердце ликовало: «Любит, любит»!
Сергей резко сдвинул чёрные брови, между глаз пролегла глубокая складка. Он стал нервно мерить мостовую широкими шагами. Упрямо скрестив руки за спиной в замок. В этот момент стал чужим, пугающим.
— Понимаешь, Иришка! Я уеду по распределению. Мы расстанемся надолго. Я не хочу тебя терять. Ты сейчас должна решиться: «да» или «нет»! — Он привлёк её за плечи, обнял, поцеловал в висок. Ирина легонько повела плечами, вслушиваясь в чарующие нотки.
— Ты мне безумно нравишься. Я до умопомрачения люблю тебя, — сбивчиво твердил Сергей.
Ирина выслушала его внимательно. Она боялась, что он может услышать, как громко бьётся сердца в груди. Но сдерживая эмоции, молча положила букет ромашек на столбик, к которому прикреплены решётки ограды. Цветы не удержались, упали в воду, не тонули, а качались на мелких волнах. Девушка провожала взглядом уносимые потоком ромашки. Затем перевела взгляд на любимого и, вздохнув, тихо прошептала:
— Я не знаю! Так сразу? — и пошла по аллее, ведущей в город. Белый шарф развивался по ветру. Его концы, словно два крыла, махали на прощание.
Сергей догнал Ирину на остановке трамвая. Они ехали молча, ещё долго бродили у её дома, вместе вошли в подъезд.

Вся семья в сборе, родители с младшей сестрёнкой Наташкой сидели за уставленным яствами столом и ждали Ирину.
— Она у нас просто умница! Обмоем диплом и отпразднуем окончание учёбы, — воскликнул Владимир Иванович. — Сама поступила, училась на отлично!
— Да, да, как ты прав, отец, хорошая и добрая будет медицинская сестра, — поддакивала мать, ставя на стол поджаренную, с золотистой корочкой, утку с яблоками. — Это любимое блюдо дочурки! Только почему-то задерживается?
Отец со знанием дела пытался откупорить бутылку марочного красного вина. В это время открылась дверь, и вошла их дочь с молодым человеком в военной форме. В комнате зависла тишина. Наташка с любопытством разглядывала незнакомого парня.
— Иришка, а это кто? У нас гости? — Сестра подбежала к матери, прижалась и воскликнула: — Мама, у нас гости!
Мать забеспокоилась, поставила на праздничный стол ещё один прибор. Напряжение не проходило. Родители девушки смотрели на военного и ждали объяснений. Молчание за столом затянулось. Отец не выдержал, разливая вино по фужерам, проговорил:
— За знакомство!
Сергей словно вышел из оцепенения, поднял фужер:
— Да, конечно, за знакомство! И я прошу руки вашей дочери.
Мать, охнув, прижала руки к груди и вопросительно посмотрела на Ирину. Отец в недоумении застыл с фужером в руке. Опомнившись, хриплым от волнения голосом проговорил:
— Просишь руки? Ну, и когда свадьба?
— Завтра, — опустив голову, произнёс смущенно Сергей. — Но сразу же резко встал, обнял Ирину уже твёрдо, словно ставя точку. — Да, завтра! Через два дня мы уезжаем в часть. Мне в училище выдали справку для бракосочетания. Времени совсем нет. Большой свадьбы, я думаю, не будет. Распишемся, посидим семьёй. — Он стал за спиной Ирины, как бы прикрываясь ею. — Я люблю вашу дочь. Позже будет и белое платье, и машина с куклой, цветы. Одним словом, всё дело в технике.
Наташка от восторга захлопала в ладошки.
— У нас будет свадьба! Наша Иришка выходит замуж. Ура-ра-ра!
Но родители не разделяли восторга младшей дочери. Эта новость обрушилась на них комом снега среди лета.


Вторая глава.
Новобрачные

Поезд мчался вдаль, рассекая огнями темноту ночи. Пассажиры мирно спали.
Ирина лежала на нижней полке плацкартного купе. До её сознания так и не дошло то, что произошло за эти дни.
«Я жена, я жена! — повторяла она раз за разом, неслышно шевеля губами, и всякий раз гнала нарастающую в груди тревогу. — Правильно ли я поступила, принимая скоропалительное решение о замужестве? Но ведь мечтала о нём. Но почему беспокойство и тревожное состояние не покидают? Словно я села не на свой автобус и не знаю остановки, откуда можно вернуться домой». — Девушка сильнее зажмурила глаза, чтобы не видеть света от мелькающих за окном поезда столбов с фонарями. Мысли вновь вернули её в прежнее русло. Её пугал и навевал страх сон, который приснился перед бракосочетанием:
Она стояла перед деревянным добротным мостом. Совсем не хотелось идти на этот странный мост. Там внизу грохотала бурная, с тёмной водой, река. Решившись, сделала шагов десять, вот тут и поняла, что мост очень старый, скрипучий. Ирина, закрыв глаза, побежала. Когда открыла, увидела широкую наезженную грунтовую дорогу. Вокруг, тёмной зеленью, простирался лес. Цветущие сады, пение птиц. Но не успела одной ногой стать на эту дорогу, как почувствовала, что ноги проваливаются. И это уже не дорога, а трясина. Вмиг исчезли поля, лес и цветы. Вокруг серый мрак, холод, голые скелеты деревьев. Они поднимали сухие ветки к небу, словно просили у Бога помощи и защиты.
Девушка пыталась отогнать навязчивые мысли, но они с новой силой завладевали её сознанием. Конечно, времени разбираться в этом потоке страха совсем не было. В спешке даже не запомнились торжественные минуты регистрации. Всё обыденно, просто. Первой брачной ночи тоже не было. Вместо этого —  жёсткий общий вагон и лёгкое похрапывание новобрачного на верхней полке. Мысли, горькие мысли навалились, сдавливали грудь. Ирина села, укуталась простынёй и стала смотреть в окно на серые очертания городов, лесных массивов.
«Мы уже пятые сутки в пути! Надеюсь, скоро и наша остановка? Новая жизнь, новые места, люди. Всё обыденно! — девушка мысленно сетовала, подняла взгляд на верхнюю полку. — Сергей муж! Словно обыкновенный попутчик. Пижама, тапочки, зубная щётка. Нет ни нежных поцелуев, ни крепких объятий, о которых грезила в мечтах. Нет трепета души, которое испытывала в родном городе… Он даже смущённо отводит взгляд, не смотрит в мою сторону. Сам не может осмыслить ситуацию, в которую меня затянул»?
В конце пути, на перроне их ждала грузовая машина с военными номерами. Солдаты помогли лейтенанту с молодой женой загрузить вещи в кузов, — два чемодана и несколько сумок. Ирина с удивлением разглядывала мужа, он щеголял в новенькой форме.
«Какая у него самодовольная улыбка! Надменный взгляд, раньше не замечала! Едем уже больше двух часов. Только стеной — огромные сосны». — Она выглянула из окна машины, рассматривая лес. Редко встречались пролески, небольшие полянки с хороводом берёзок. От цветения разнотравья перехватывало дыхание. Воздух благоухал запахами.
–– Сосны тонкие, высокие стволы тянутся к солнцу, у самой макушки пышная крона. Красиво, но так далёко от цивилизации, — не удержавшись, вслух воскликнула Ирина.
— Что вы! — солдат водитель посмотрел на неё удивлённо. — Часть у нас большая. Офицерам полагается отдельное жильё. Это мы живём в казармах. У вас всё по-другому. Среди леса много деревень. Правда, есть такие места, где не ступала нога человека. Волков много. Но что вам волки, к воинской части они не подходят. У них своя жизнь. –– Он, не отвлекаясь от дороги, продолжал:
— Вам уже и работа есть. Вы медицинская сестра. Это для нас удача. Учителя есть, есть просто жёны, нигде не работают. Но с врачами и медсёстрами завал. Да ещё молва разнесла, что вы фельдшер. Это так здорово!
Ирина улыбнулась, тоска на некоторое время отступила.
Домик, предоставленный прибывшему офицеру с молодой женой, был довольно-таки уютным. Большая кухня, спальня с высокими окнами, наполненная солнечным светом. Ванна и туалет в голубой плитке. Мебель с казёнными номерами. Всё новое, чистое.
«Ну и пусть, — подумала Ирина. — Главное –– все сложности поездки в прошлом. Теперь это наш дом и здесь мы будем создавать наше счастье». — Она стояла у окна прихожей, как и спальня, залитой золотыми потоками полуденного солнца. Наблюдала за солдатом и Сергеем, вносивших вещи. Он, как и раньше, не смотрел жене в глаза. Подошёл, на ходу поцеловал в щеку.
— Ну, Ирина, устраивайся, будь хозяйкой. А я — в часть, служба.
Девушка удивилась такому неожиданному решению. Оставшись одна, ещё раз растеряно оглядела комнаты. Теперь они не показались такими уютными. Страхи снова зашевелились в душе. Она села на чемоданы, стоящие посреди комнаты. Горькие слёзы текли по щекам, она даже не старалась сдерживаться.
Одна, совсем одна в богом забытой глуши! Услышала, как стукнула калитка, послышались шаги. Батистовым, кружевным платочком быстро вытерла слёзы. В это время осторожно открылась входная дверь. Надежда маленькой искоркой затеплилась в груди.
«Вернулся, теперь мы вместе, а я глупая расстроилась»! — Но какое постигло разочарование, когда в комнату вошли две незнакомые женщины.
— Добрый день вашей хате, — тихим, но добрым голосом проговорила одна из них.
«Наверное, учительница», — подумала Ирина.
— Мы с вами соседи. Я –– Марина Фёдоровна, жена политрука нашей части. А это, — она легонько подтолкнула вперёд вторую женщину, — наша любимица, душа компании Олечка Николаевна, жена командира части. Мы дружно живём, одной семьёй. — Марина Фёдоровна подошла к Ирине. Внимательно рассматривая, подняла с чемоданов.
— Ну и почему плачем? Глазки –– заглядение, весенние незабудки, волосы пышные, с завитушками! Ну, просто снегурочка, красавица! — Она мельком взглянула на вещи. — Смотрю, и сумки не разобрала? Ты пойми, наши мужчины служат, а мы их тыл.
— Олюшка, — обратилась Марина Фёдоровна к жене начальника части, — ставь чайник, похозяйничай в столовой. А мы с Ириной,.. как отчество?
— Да какое отчество, –– немного успокоившись, возразила девушка. — Просто Ира.
— Нет, милая, не просто, –– отчество необходимо. Будешь работать в медпункте, ездить на вызовы.
— Куда ездить? — с тревогой в голосе переспросила Ирина.
— Мы, милая, — продолжала Марина Фёдоровна, — и соседям, сельчанам помогаем. Вокруг тайга. Наша часть –– это кусочек цивилизации. Вот я учу детей. В части деток мало. Их прикрепили к местной школе, плюс — из дальних деревень подвозят. Вот так и живём. — Её лицо озарила восторженная улыбка.
«Как у мамы!» — подумалось Ирине, и сразу все тревоги разбежались. Она доверительно улыбнулась в ответ.
— Так как насчёт отчества?
— Владимировна, — застеснявшись, тихо ответила девушка.
— Вот и хорошо получается, Ирина Владимировна. — Марина Фёдоровна разговаривала, расспрашивала, и проворно раскладывала вещи в шкафу. Убрала наверх чемоданы.
В комнату вошла ещё группа женщин.
— Прошу любить и жаловать, — Ирина Владимировна, медицинская сестра, а это, Ириночка, офицерские жёны. Сейчас попьём чайку и по домам. Нашей хозяюшке необходимо отдыхать. Знакомиться будем позже, в процессе службы. — Она обвела женскую команду дружеским взглядом.
— Ольга Николаевна, на правах хозяйки части разливай вино.
Марина Фёдоровна подняла наполненный до половины гранёный стакан:
— Девочки, за знакомство!


Третья глава.
Переполох
Не дождавшись мужа, спать в новом доме пришлось одной. Ирина лежала на большой кровати, составленной их двух солдатских. Было удобно, только одиноко. Она долго прислушивалась, ловя каждый шорох в ночи. Забылась к утру.
Разбудила её Марина Фёдоровна, она легонько открыла дверь и с материнской нежностью проговорила:
— Просыпайся, мой дружок Ириночка Владимировна. Наши через неделю домой заявятся. На полигоне они, учения. А у тебя, дружок, первый рабочий день. Попьём чайку, и я покажу место работы, где ты зачислена фельдшером, — она сняла со спинки кровати белую, ручной вязки, ажурную шаль и набросила Ирине на плечи.
— Не грусти! Глазки-то грустные. Поначалу все мы через слёзы проходили.

Марина Фёдоровна открыла дверь медицинской части, пропуская вперёд Ирину Владимировну.
— Дружок, теперь ты здесь хозяйка. Комнат всего три: процедурная, приёмная и твой кабинет, –– помещения светлые, просторные. Мы старались навести здесь стерильный порядок по всем законам Минздрава.
— Выходит я в одном лице и врач и медсестра? — вздохнула Ирина, обведя тоскливым взглядом своё рабочее место.
В родственной обстановке сразу преобразилась. Марина Фёдоровна, заметив перемены в настроении Ирины, улыбнулась.
— Умница, справилась со своими страхами. Родная стихия? Уверенность и выдержка на лицо. Ты устраивайся, а мне, дружок, в школу пора, вечером увидимся.

За делами и заботами Ирина стала привыкать к месту жительства. Иногда вспоминала Сергея, и её пугал приближающийся момент встречи. Родителям писала, что у неё всё хорошо. Они звали в гости, готовились отпраздновать настоящую свадьбу.
«Жена без мужа, — горько шутила над собой. — Зачем мне эта свадьба? Не в радость! Соломенная вдова — вот кто я»! —
Старалась гнать беспокойные мысли. Не получалось, пустота в сердце разрасталась. Тоска — чёрными грозовыми тучами. Порой перехватывало дыхание. Она сравнивала себя с рыбой, выброшенной на берег штормом. Задыхалась в одиночестве в холодной постели и лишь в рабочей обстановке оживала душой.
«Люди в части добродушные, отзывчивые, только в этом мне и повезло»!
— Ирина Владимировна, хочу вас попросить. — К ней обратился боец-срочник: — В трёх километрах от части есть деревушка. Там живёт девушка, такая хорошенькая. Но у неё на левой щеке соскочил нарыв. Прийти к нам в часть наотрез отказывается. Стесняется показывать всем гадость на лице. — Он с надеждой в голосе всматривался в её глаза.
— Ирина Владимировна, а, может, вы сходите в эту деревню? Помогли бы девушке. Я вам расскажу, как туда добраться, проводить не смогу, дежурство. А дивчина мается.
Выслушав солдата, взвесив свои возможности, Ирина собрала дорожную медицинскую сумку и с утра отправилась в деревню. Солдат, выпуская её за проходную, благодарил:
— Как Настёнка обрадуется, на танцы теперь станет ходить. Если бы вы только знали, как она мне нравится! — Он застеснялся своей откровенности, засмущавшись, стал рассматривать начищенные до зеркального блеска сапоги.
Ирина всматривалась в счастливое лицо юноши. Потом вспомнила.
— Не забудь предупредить в части, — дружески улыбаясь, попросила солдата перед дорогой.

День радовал своей теплотой и свежестью. Ирина, перекинув сумку через плечо, бодро зашагала по дороге, которая вела через густой бор. Выйдя на поляну, усеянную малиной, охнула.
«Сколько же здесь ягод! Да крупные, сочные, сладкие. Жаль, нет лукошка, угостила бы всех женщин. Да и родниковая вода сладкая, такой в нашем городе не пила». — Присела отдохнуть на пригорок. Солнце уже вовсю припекало. Облокотилась на ствол огромной ели, прикрыв глаза, задремала.
«Где-то я уже видела эту полянку»? — Девушка старалась вспомнить, где и когда встречала похожие лесные пейзажи.
«Сон, это был сон перед свадьбой. Неужели всё сбывается? Как грустно, обидно и больно».
Марина Фёдоровна вернулась в часть с учениками и решила проведать свою подопечную. К её великому удивлению медчасть оказалась закрыта.
«Странно, куда ушла, не предупредив? Наверное, неважно себя почувствовала».
Ещё больше встревожилась, когда и дома Ирины Владимировны не оказалось.

«Выспалась на славу. — Ирина открыла глаза. — Давно так не отдыхала! Как сладок сон в лесной чаще, да и дневной зной спал, солнце за ели садится. Но как красив вечер»! — Девушка некоторое время восторгалась таёжной красотой, и привычно подхватив сумку, зашагала по еле заметной уже дороге, переходившей в тропинку.
«В лесу-то как потемнело! Бог мой, как сердце трепещет. Чудится, что за мной зорко наблюдают из-за деревьев. Необычные зелёные огоньки виднеются среди кустов, и кто-то постоянно взвизгивает. — Ирина Владимировна остановилась, всматриваясь в лесную чащу. — Так повизгивала соседская собака, когда встречала хозяина с работы», — думала Ирина, ускоряя шаг. Через полчаса стало совсем темно. Страх развеялся, когда вышла на большую поляну.
«Какая же я трусиха. Вот и стог соломы. Домик, в окошках свет». В стёклах отражались лучи заходящего солнца. Она легонько открыла дверь сеней, а затем –– горницы. За столом сидели мужчина с женщиной.
Увидев входящую девушку, они от удивления дар речи потеряли. Словно увидели приведение. Ирина осмотрела избу — у стены небольшая лавка с ведром, с привязанной к дужке маленькой алюминиевой кружкой. Опустила рядом свою ношу, присела на краешек лавки, в могильной тишине весело воскликнула:
— Вот я и дошла, успела до темноты!
Мужчина лет семидесяти, с посеребренной бородой и такими же волосами на голове, растеряно почёсывал затылок. Его жена спохватилась первая:
— Милая, а ты куда дошла?
— Как куда, к вам, — бойко ответила девушка, — это же деревня Стойки?
— Так ты, дочка, шла в Стойки? Эх ты, голова, — опомнился и дед. — Стойки далеко от нас, за сосновым бором. Я лесовик, охранник леса. Вот ты куда забрела и не догадываешься? А я понял, — снова, задумавшись, почесал затылок хозяин сторожки. Был он коренаст, в кирзовых сапогах. Штанины брюк заправлены в сапоги. Рубашка-ковбойка тёмно-синего цвета, в крупную клетку, с длинными рукавами, по верху накинута чёрная безрукавка с маленькими карманами. На лбу очки, закреплённые на шнурке, –– словно уздечки за ушами. Он напоминал Ирине крепкий грибок, не по годам резвый и улыбчивый.
— Ты медичка из воинской части? Меня предупреждали. Но тебя мы в гости не ждали. Мать, что застыла, потчуй гостью.
Женщина лет пятидесяти пяти проворно захлопотала у печи.
— Садись, милая, к столу, — ласково приговаривала она. — Это же надо в такую даль одна! И волки не тронули? Здесь их стаи, размножились. Мы вот и корову с козами за оградкой держим. Зарежут и глазом не моргнут. А ты одна через лес, мимо волчьего логова? Не иначе Господь всемилостивый уберёг. Пожалел невинную душу, защитил.
Дед недовольно крякнул.
— Хватит причитать. В часть сообщить нужно. Переполох будет большой. Да аппарат у меня отказал, механика жду. Но сообщить надо!
— Не переживайте, — успокоила их Ирина Владимировна, — солдат на посту знает куда я пошла. Попросил помочь его девушке в хуторе Стойки. Он, конечно, предупредит, я лично просила.
— Вот и ладненько, вот и хорошо! — радостно повторяла хозяйка. — Кушай и отдыхай, намаялась, горемычная. А завтра поутру мой муж, Пётр Иванович, отвезёт тебя по назначению.
Марина Фёдоровна, словно капитан на мостике корабля, сидела у телефона и обзванивала лежащие вокруг деревни. Все предупреждены, только в лесной сторожке трубку не брали.
— То ли Пётр Иванович осматривал свои угодья, то ли аппарат не работает? — Она решилась потревожить начальника части. К великому огорчению и он выехал по срочному делу. Она обратилась к мужу-замполиту.
Подняли по тревоге дежурных солдат. Выстроившись в длинную цепь, прочёсывали округу.
— Солнце садится. — Марина Фёдоровна понимала: искать в темноте нет смысла. — Придётся отложить на утро.
Хорошо, что дежуривший утром солдат вспомнил, куда ушла медсестра.
— Ты почему молчал? Струсил? Там волчьи тропы.
Солдат стоял по стойке смирно и только моргал рыжими ресницами.
— Ты не представляешь, –– городской человек один в лесу… Уходи с глаз моих прочь! С тобой позже разберутся. — Она обратилась к дежурному офицеру: — Заводи машину, поехали!

Пётр Иванович поднялся до зари.
— Там, в части, переполох, а у меня есть запасной вариант на самый срочный случай. — Он вышел на улицу с ракетницей, подставил длинную лестницу к дому, залез на крышу и послал в небо сразу три заряда. Они, шипя, взвились в предрассветное небо.
— Как фейерверк на Новый год, — усмехнулся лесовик. — Надеюсь, увидят. Марина Фёдоровна уж точно. Она женщина сердобольная, спать не станет, пока не найдёт беглянку.
Ирина нежилась в прохладной комнате на мягкой перине. На стене –– ходики с огромными синими глазами кота. Из-за громкого тиканья часов долго не могла уснуть. Ей ничего не снилось на новом месте. Под утро с улицы послышались встревоженные голоса. В окно засветили фары машины, стукнула дверца, и голос Марины Фёдоровны прогнал последние мгновения хрупкого сна. Женщина вбежала в горницу и обняла проснувшуюся девушку.
— Живая, живая, — прижимала к своей груди ещё тёплое от сна тело. — Разбойница, напугала. Мы с ног сбились, разыскивая, а она вот, спящая красавица! Собирайся в часть!
Ирина Владимировна раскрыла глаза. Удивилась, сколько людей набилось в дом.
— А можно я здесь останусь жить? Здесь спокойно, уютно! Я не хочу в тот холодный, пустой дом. Можно? — она просяще, с надеждой заглядывала в глаза Марине Фёдоровне.
— Не выдумывай! А работа? Скоро и муж вернётся. К леснику можешь в гости приезжать. Правда же? — она оглянулась на стоявших за спиной лесника и его жену.
Пётр Иванович прищурил лукаво глаза, погладил лысеющую голову. Его жена радостно закивала.
— Конечно, рады будем. Только ради Бога, не сама, а в сопровождении. Милости просим!



Четвёртая глава.
Серая мышь

Утром, собираясь на работу, увидела, как мимо окон промелькнула фигура человека. В дом вошёл Сергей и они долго молча смотрели друг на друга.
— Ну, жена, как ждала мужа? — произнёс с сарказмом. — Знаю, доложили! Накуролесила. Всю часть в ружьё поставила. — Надменно улыбнулся. — Здесь не город и не набережная. Здесь служат Родине и не безобразничают.
Ирина смотрела на него испытывающе.
— Зачем ты меня сюда привёз? Почему бросил и не остался на три дня, как всем положено? Струсил? Сбежал от меня?
Сергей прошёл в комнату и сразу –– к окну. Отвернулся и смотрел на улицу. Ирина увидела резкие перемены: виновато опущенные плечи, исчезла гордая офицерская выправка, которой он так гордился прежде. Угасла в глазах нежность, которая так очаровывала её.
В его памяти всплыл разговор с другими офицерами на учениях. Как-то он рассказал о встрече с Ириной и о быстрой свадьбе. Офицеры подняли его на смех, колкие шутки ущемляли его самолюбие. А лучший друг Алексей совсем раскритиковал:
— Ты, жених, отхватил серую мышку и доволен? Кто ездит в Тулу со своим самоваром? Да у нас здесь девчонки просто красавицы. Возьми хоть буфетчицу Алку. Одно заглядение. А у твоей ни кожи, ни рожи. Только и всего, что фельдшерица.
Такого натиска от сослуживцев не ожидал. Отмалчивался, понимал, –– первая влюблённость прошла, в душе образовалась пустота.
В медицинское училище их, будущих офицеров, привели на прощальный бал. Ирина показалась удивительно хорошенькой, светлой, какой-то не земной, воздушной. Стоя у окна, молчал, и не было сил пошевельнуться. Стройная девушка в розовом шифоновом платье очаровывала. Он не смог удержаться, боялся, что другие ребята опередят. Но в поезде разглядел по-новому и разочаровался. Прибыл в часть — струсил, сбежал. Да, начальник гарнизона давал три дня на устройство семейного быта. Сейчас она стоит за спиной и ждёт объяснений… Пот мелким бисером выступил на лбу. Он снял фуражку, положил на подоконник.
Что ответить, когда видишь глаза, полные отчаяния. Но не любимые глаза. Да, хотелось приехать уже бывалым офицером, а не желторотым юнцом. И — облом. Даже матери с отцом не сообщил о женитьбе. Знал, что будут против… Он повернулся к Ирине и долго молча рассматривал.
«Ребята говорят, что дурнушки ласковые в постели. Попробовать? Всё-таки она моя жена»? — на душе от этих мыслей стало спокойно. Он прижал Ирину к груди. Она, словно котёнок, притихла и замерла.
Первые огорчения...
«Девственница, но неумёха. Холодная жаба, не любимая. Страстной ночи не получилось, а как хотелось! Первый блин комом»! — решил жених и отвернулся к стенке.

«Чужой, совсем чужой! — разочарование захлестнуло. — Первый мужчина, и всё так плохо! — Она злилась на себя и на него. — Неужели все женщины испытывают с мужчинами то, что пришлось испытать? Боль, жуткая боль, разрывающая плоть внутри»! — Смотрела на спящего мужа, и её стошнило. Горели покусанные губы. На кухне заварила чай, накинула на плечи любимую шаль и просидела до утра.
Сергей не спал, когда Ирина ушла на работу. Слышал, как готовила завтрак, убиралась на кухне.
«Как настоящая жена, — мыслил он. — Ну да, моя жена?» — Он просто выжидал, когда Ирина уйдёт. Позавтракав, поспешил в часть. Его съедала изнутри совесть.
«Первая брачная ночь? Если бы кто знал, как мне не хочется называть её женой. Знаю, что эгоист, — внушал сам себе, — я молод, красив. Она же согласилась выйти замуж». — От этих мыслей даже остановился на полдороги.
«Но ведь не соглашалась. Я нагло вошёл в дом. Я настоял, требовал, спешил, и сам же потом стал гнушаться». — Задумался, решил пойти к Ирине в медчасть.
«Дам развод, посажу на поезд, пусть уезжает. — Где-то под сердцем защемило. Остановился, задумался. — Но, что скажет командир? Только женился и сразу развод? Ляжет пятно на моё честное имя? Выучился, стал офицером и вдруг из-за какой-то бабы всё бросить? Растоптать, предать мечту»? — Круто развернулся и пошёл в сторону части.
«Надоест, сама бросит. Вот это правильное решение. Моя совесть будет чиста».



Пятая глава.
Предательство

После совещаний у начальника гарнизона Сергей с другими офицерами постоянно заходил в войсковую столовую. Буфетчица Алла как всегда приветливо улыбнулась, и встряхнула рыжей копной волос.
«До чего же эта девушка приятна во всех отношениях, — любовался ёю Сергей, — точёная фигурка, пышная грудь, длинные, с золотым отливом волосы. А глаза сверкают зелёным цветом, как у дикой кошки». — Ночи, проведённые с ней, волновали. При одной мысли, вся его плоть набухала в неистовом желании.
«Как она улыбнулась мне, — мечтательно вздыхал Сергей. — Словно мяукнула, по-кошачьи грациозно кивнула своей золотисто-бронзовой шевелюрой. Ярким кончиком языка облизнула нежно розовые губки. — Сердце парня учащённо забилось. Он с усилием сдерживал желание пройти за стойку, обхватить упругую грудь. Прижаться губами к глубокому вырезу на блузке. И всё. Никого и ничего не видеть и не слышать, только он и она».
Она, перехватив его пылкий, желанный взгляд, показала на часы, висевшие над головой.
«Понятно! — пронеслось в мозгу. — Вечером встреча, и до утра он будет плавать в море блаженства». — Радость от предстоящего наслаждения отразилась в глазах.

Ирина Владимировна в закрытом военном городке мужа не видела месяцами. У неё расширился объём обязанностей — главная медицинская сестра Окружного военного госпиталя. Большой штат, профессиональные врачи и медицинские сёстры. Правда, немного подкачало здоровье.
Лечащий врач гинекологического отделения предупреждал:
— Беречься нужно, голубушка! Беременность протекает с осложнениями. Необходима госпитализация, — повторял при каждом посещении его кабинета… Ирина Владимировна грустно улыбнулась.
В сумочке с прочими документами давно лежит направление.
— Разве я себе и ребёнку враг? Только мужа нигде невозможно найти, — сокрушалась и торопливо набирала номер телефона части.
«Ну, где бродит этот лейтенант Сенюшкин Сергей Георгиевич? Мой горе-муж? Уже десять утра? Дежурившие офицеры давно вернулись по домам, а где же мой»? — Она нервничала всё больше и больше. Остановилась рядом с сумкой, в которую сложила необходимые вещи.
«Неподъёмная! Кто поможет»?
От горьких раздумий отвлёк щелчок дверного замка. Сергей крадучись скрылся в ванной и запёр дверь. Ирина машинально подняла упавший на пол китель, поставила разбросанные туфли на обувную полку. Уловила незнакомый запах духов, когда поднесла ближе к лицу офицерский китель.
«Глупая, не догадывалась, верила. Пока я по больницам сохраняла ребёнка, он –– по бабам». — Эта мысль остро пронзила грудь. Ирина присела в прихожей на полку с обувью.
Сергей вышел из ванной, на ходу вытираясь банным полотенцем, увидев свой китель в руках жены, раздражённо фыркнул:
— Ну, не повесил. Тебе тяжело? Брось, я сам всё сделаю. — Он злился, глядя на располневшую жену. Отёкшие ноги, огромный выпирающий живот, лицо в коричневых пигментных пятнах.  «Была серой мышью, а сейчас уродом стала», — брезгливо отвернулся.
— Есть хочу. Почему не накрыла на стол? Дома сидишь и всё киснешь!
Ирина, придерживая живот, попросила:
— Сам разогрей. Еды мало. Не могу ходить в магазин, тебя не допросишься.
Сергей метнул на неё гневный взгляд.
— Я офицер, белая кость. Мне не пристало бегать с сумками по магазинам. Зарплату приношу, будь добра купить и приготовить.
Дрожащим голосом, с трудом сдерживая слёзы, произнесла:
— Серёжа, ты забыл, я беременна. Мне нельзя поднимать тяжести.
Он оглядел её с ног до головы и ехидно улыбнулся.
— А мне ребята говорили, что дурнушки выносливее кошек. У них больше жизней… Я тебя просил оставлять этого ребёнка? Сделала аборт и всё, забыли... Ребёнка от тебя не хочу, мне он не желанный. Детей нужно рожать от красивых женщин. Лишний раз смотри на себя в зеркало.
После этих слов живот резанула острая боль. Ирина с побелевшими губами стала медленно оседать на пол.
— Позвони в больницу, скорее, что-то пошло не так!
— Зачем? — съехидничал Сергей. — Ты же сама фельдшер. Слабо и себе оказать помощь, а других пытаешься лечить, учить, воспитывать. — Он быстро пошёл в сторону двери, на ходу надевая китель.
— У меня времени нет с тобой возиться, я отпросился в части только на обед. Но дома шаром покати, придётся идти в столовую. — Вышел из квартиры, хлопнув дверью.
Ирина, преодолевая боль, подобралась к телефону.
«Кому звонить? Конечно, Марине Фёдоровне». — Новая режущая боль от схваток огнём пронзила низ живота.
«После приезда в городок я ей правда редко звонила, но только она может мне сейчас помочь, всегда была поддержкой и опорой», — подумала Ирина Владимировна, набрала номер, услышала знакомый голос, но не успела ответить, потеряла сознание.


Шестая глава.
Рождение близнецов

Ирина открыла глаза и глубоко вздохнула. Постепенно привыкая к свету, увидела белые стены и потолок, удивлённо посмотрела по сторонам, и не смогла вспомнить, как оказалась в этом месте. Странная комната постепенно принимала чёткие очертания. В большое, светлое, настежь открытое окно заглядывало солнце. В ярко-зелёной кроне щебетали воробьи. Лёгкий ветерок играл с занавесками.
Ирина попыталась приподняться, но зашумело в висках и перед глазами заплясали чёрные мушки. Повернув на бок голову, увидела рядом с кроватью на стуле женщину в белом халате.
«Она спит! — подумала Ирина. — Зачем будить, человек спит тихо, мирно».
Но от скрипа пружин кровати женщина сразу проснулась и тихонько вскрикнула.
— Ну, слава Богу, вы пришли в себя! Ирина Владимировна, как вы нас напугали! Я знала, я верила, — всё обойдётся. Не родилась ещё на свете такая сильная духом женщина, как вы. Господь создал вас такой миниатюрной и хрупкой, и –– родить двойню!.. Не укладывается в голове! — она хлопотала у кровати больной.
— Пока вы болели, ваши малыши успели подрасти, набрать вес. Славные лапочки, спокойные ангелочки, лучше не бывает. Слава Богу, что и Марина Фёдоровна, и наша медсестра на скорой из поликлиники, приехали одновременно. Войдя в квартиру, застыли на месте. Вы лежали на полу посреди комнаты в луже крови.
Ирина попыталась изобразить на лице что-то вроде улыбки. Скорей всего, получилось плохо, у дежурившей округлились глаза, и она сорвалась с места.
Через минуту в палату стремительно вошёл лечащий врач. Медсёстры отделения стайкой собрались за его спиной, радостно улыбаясь, поздравляли её с новорождёнными. Всё вокруг пришло в движение: капельницы, уколы, дружеская поддержка. Коллеги старались не напоминать о тех тяжёлых трёх месяцах, когда боролись за жизнь роженицы. Весь персонал госпиталя, от врачей до санитарок, знали очень сложную семейную ситуацию главной медсестры.
Акушерка больницы Елена Николаевна, седеющая дородная дама в ослепительно-белом халате, скрестив руки на груди, ласково улыбалась, любуясь своей пациенткой.
— Умница вы наша, Ириночка Владимировна, голубушка, выстояла. Мы с Мариной Фёдоровной по очереди дежурили в реанимации, поддерживали капельницами. — Она раскраснелась, улыбка не сходила с лица. — Всё, всё, кома позади! На поправку пойдём? Вот и куриный бульончик повара приготовили.
Елена Николаевна, словно мать, подбадривала, приговаривая:
— Давай ещё ложечку! Смотрите, люди добрые, румянец заиграл на её щёчках. Губки порозовели. Как исхудала за эти месяцы! Ничего, были бы кости, кожа нарастёт и жирок завяжется. Сегодня малышей принесут, впервые увидят мамулю. За окном уже давно весна, тепло. Если будешь так хорошо себя вести, скоро выпишем.
Она подошла к окну и отдёрнула занавески.
— Наши девчонки твоим ребятишкам «приданное» подготовили. Но есть для тебя ещё радость. — Она лукаво подмигнула. Её добродушное лицо осветила загадочная улыбка. — В связи с тем, что семья ваша увеличилась, в новом доме выделили трёхкомнатную квартиру. Мы вещи перевезли, управились без хозяйки. Представляешь, так хорошо вышло — рядом с госпиталем. Марина Фёдоровна руководство госпиталя на уши подняла, до генерала дошла, результат налицо.
Ирина её не слушала. Ей хотелось спросить о муже Сергее. Как он, где сейчас? Но Елена Николаевна, казалось, специально старалась не видеть немого вопроса в глазах молодой женщины. Она сыпала словами, между ними не было и просвета. Всё говорила и говорила на отвлечённые темы, ведь она же не могла сказать бедняжке всю голую правду.


Седьмая глава.
Соперница

Сергей равнодушно слушал поздравления от сослуживцев. Без энтузиазма пригласил в кафе, хотя особой радости не ощущал. Так поступали офицеры, когда в семье рождались дети. Его пассия — Алка, без приглашения явилась, разряженная.
Собираясь в кофе, сидя перед трюмо, расчёсывая шёлковые пряди тёмно-каштановых волос, перебирала в памяти последние встречи с любимым:
«Глупая я баба! Верила, что нашла своё счастье. Полюбила красивого, настоящего мужчину. Хотя сплетни чёрной паутиной заплетали улицы и дома воинской части. А я ощущала себя среди них затравленным зайцем. Косые взгляды соседей,.. но ради прекрасного чувства терпела насмешки». — Память подбрасывала всё новые и новые события жизни, любовные встречи... От горьких воспоминаний хотелось убежать, спрятаться.
«Словно ушат холодной воды вылился на меня, когда один очередной, не состоявшийся поклонник тайно привёл вечером в клуб. Как стыдно, сколько пришлось услышать о себе грязных и подлых слов. Это не сослуживцы разносили по городу сплетни, а он, самый любимый и желанный. — Переполнилась гнева чаша». — Женщина закрыла лицо руками и застонала.
«Это конец! Рухнули мечты о семейной жизни. В груди печёт, обжигает раскалённым железом. В сердце застряла стрела, вырвать сложно, трудно, больно, но необходимо, — и она задохнулась от боли, а глаза застилала мгла. — Ничтожество, человечек с погонами на плечах, холёный хлыст, любитель красивых слов и мерзких поступков», — с раздражением бросила щётку на столик трюмо. Подправила копну волос.
«Как хочу последний раз посмотреть в его холодные, надменные, лживые глазки и понять, что же бьётся в груди, вместо сердца? Ты, милок, последнее время, упорно не обращал на меня внимания? Избегал, но последнее слово за мной». — Она распахнула дверцы шкафа, подбирая наряд.
«Сегодня я должна выглядеть на все сто. Ещё докажу тебе, что и я не лыком шита! Умею не только любить, но и мстить. Сегодня, только сегодня расставлю все точки по местам»…
Алла походкой пантеры вошла в офицерскую столовую. Ловила на себе проникновенные взгляды поклонников. Улыбалась направо и налево, но в глазах плясали предупреждающие молнии, готовые зажигательный праздник превратить в кучку пепла.
— Эй, официант, принеси стакан и налей полный!
Она подняла стакан и с ехидной улыбкой на алых пухленьких губах посмотрела на возлюбленного.
— Хочу сказать тост!
В столовой наступила тишина. Офицеры молча смотрели на очаровательную фурию и разбушевавшуюся любовницу в одном лице.
— Братцы, давайте выпьем за папашку, и за близнецов, которых этот папашка ещё не видел или не желает видеть!
Её зелённые глаза дикой кошки сверкнули зло. Не сдерживая раздражения, подняла стакан, наполненный до краёв водкой.
— Смешно, комедию ломаешь, папуля? Ты бы, голубчик, уже определился, я или она? Она там, в больнице подыхает, а ты трусишь? На двух стульях хочешь усидеть? Ещё никому не удавалось! Боишься, что звёздочку лишнюю не дадут? В капитаны метишь?
Женщина залпом выпила и с силой стукнула пустым стаканом о стол.
— Сам говорил, что тебе эти дети, вот как этот пустой стакан!  — Она резко оттолкнула гранёный, и он покатился по столу, упал на пол, разбился. — Вот, смотри, что тебе скоро останется. Эти мелкие осколки будешь собирать всю оставшуюся жизнь, да ничего у тебя не получится.
Так же резко, как и стакан, Алка отодвинула стул, метнула на Сергея взгляд, полный ненависти и презрения.
— Размечтался, квартиру получил, меня заманивал, но это же не твоё, а детей, жены. А я, дура, верила, надеялась, потому что безумно любила. За тобой по острым камням готова была идти без оглядки. Господи, кого любила? Конченую тварь? — Она поставила руки на стол, круглый вырез на платье подчеркнул упругую, пышную грудь. Мужчины не могли оторвать взгляда от манящих женских прелестей. Алла снова опалила огненным, презрительным взглядом присутствующих.
— Вы офицеры, где же ваша честь? Белая кость, Белая кость! Вы ничтожества, трусы и подонки. С кем сидите за одним столом? Скажи, кто твой друг, и я скажу кто ты! Как скорпионы в банке, жрёте друг друга за спиной. Пишете кляузы, выслуживаетесь перед начальством, дерётесь за тёпленькое местечко. Среди сидящих здесь, в этом зале, нет ни одного стоящего офицера. Настоящие там, на посту. — Она тряхнула бронзовой гривой.
— А ты, иуда, прощай! Моё сердце и двери дома для тебя и для всех вас, жаждущих, закрыты навечно.


Восьмая глава.
Одиночество

Ирина Владимировна осторожно переступила порог новой квартиры. Она действительно была хороша. Светлая детская, широкий коридор, уютная кухня, и даже с телефоном. Женщины военного городка спешили на помощь. Дверь не успевала закрываться. Всем хотелось понянчить и подержать на руках малышей. Только муж Сергей не приходил. Ирина всё ждала и надеялась, что он одумается.
«Придёт, увидит ребятишек и не сможет больше от них уйти. Какие они у нас замечательные! — мечтала она ночами в холодной постели. — Неужели за полгода у него не ёкнуло в сердце, как живут его кровиночки»?
Часто, уложив малюток, она пила в одиночестве чай на кухне. Приходилось пить много, чтобы ребятишкам хватало молока. Однажды, уставшая от дневных забот, Ирина Владимировна сидела в одной из комнат, тупо смотрела в пустоту и вдруг, словно вспышка молнии, в голове что-то щёлкнуло. Перед глазами возникла картина забытого сна: «Голые деревья тянули ветки к небу, а под ногами не дорога, а зыбкая топь». Она вспомнила огромное болото, и как её ноги медленно погружались в зловонную жижу.
Женщина склонилась на стол, обхватила голову руками и застонала.
— Вот значит, что предвещал мне этот сон! Я, глупая, сама дала затянуть себя в трясину… А женского счастья и не видать! — Она прислушалась: в детской — тишина. Малыши мирно посапывали в кроватке.
«У меня есть дети. Они отцу не нужны, но нужны мне. Разведусь и уеду к маме. Милая моя мамочка, ведь ты же ничего не знаешь о своей непутёвой дочери. Мамочка, как я хочу, чтобы ты была рядом. Ты — единственный дорогой мне человек на всей земле». — Ирина вновь вышла на кухню, прикрыв дверь детской. Воспоминания и мысли снова отвлекли от действительности.
«Я помню, ты сердцем предчувствовала, что радости в моей жизни с этим человеком не будет, поэтому в день бракосочетания не отходила от меня ни на минуту. За улыбкой и нежностью прятала слёзы. Родная моя, я долго тебе не писала, жалела. Догадывалась, что не спишь ночами, считаешь капли карвалола».
Ирина Владимировна решительно набрала номер телефона соседки матери. В этот миг она боялась, что кого-нибудь не будет дома. Ей казалось: если она в этот час не услышит родной голос, то умрёт от безысходности.
В трубке зашуршало и раздался спокойный голос соседки тёти Паши:
— Слушаю, вы кто?
— Это я, Ирина, позовите маму.
Голос матери довёл её почти до истерики. Ирина твердила только одно:
— У меня всё хорошо, но ты приезжай, приезжай срочно.

Сергей появился неожиданно. Ирина Владимировна перестала его ждать и мечтать. В данный момент звонила мать и сообщила, что скоро будет. Ирина Владимировна накрыла стол и нетерпеливо выглядывала с балкона.
Он вошёл, развязный, бесцеремонно сел за стол. Небрежно сбросил на диван свой китель.
— Неужели меня ждала, или ухажер завёлся?
Перед ней сидел наглый, омерзительный, говорливый человечек, с ручками и ножками, но пустыми глазами и такой же пустой душонкой. Больше нет того стройного, красивого юноши, который её очаровал. У женщины, словно пелена упала с глаз. Холённое, но уже обрюзглое лицо, расплывшееся, дряблое тело вызывали отвращение. Даже дорогой одеколон не смог перебить стойкий запах перегара. Напрасно она лелеяла надежду создать с ним добрую, хорошую семью. Как он был теперь ей противен! Развратник, бабник, пьяница!
Сергей заметил её брезгливый взгляд, и «масляная» улыбка разлилась на жирном лице.
— Соскучилась?
Он накладывал в тарелку еду. Ирина подошла и забрала у него тарелку и вилку.
— Нет, просто этот стол не по твою честь. Ты не приучен ждать, когда другие соберутся. Моя мама едет, её жду.
— Твоя мать в моей квартире? Не бывать этому! Через порог не пущу.
Он не кричал, а как-то шипел и хлопал руками себя по бёдрам.
— Тихо, твёрдо проговорила женщина. Ты забыл, что мои дети спят? Тебя здесь быть не должно… Ах да, вспомнила, кто-то прописан ещё. Кто он и откуда взялся, я не знаю. Знаю одно: мне с детьми эту квартиру выделил госпиталь, где, как тебе известно, я работаю главной медсестрой. Твоя квартира там, где ты меня бросил беременную, истекающую кровью — умирать.
Он злобно зарычал:
— Жаль, что ты не подохла! Я так надеялся освободиться от тебя. Ты, серая мышь, желала стать женой офицера и командовать мной? Но пока ты моя жена, и твои дети записаны на мою фамилию, я буду жить здесь.
Ирина спокойно выслушала его пылкую речь.
— К сожалению опоздал! Я подала на развод. Завтра суд. Вот повестка, читай.
Сергей побледнел и заорал во всю глотку:
— Как посмела опозорить меня?
Он размахнулся и ударил бывшую жену изо всех сил по голове, хлопнул дверью и выбежал на площадку.

Марина Фёдоровна встретила Веру Александровну, они, разговаривая, поднимались по лестнице. Мимо них пробежал муж Ирины, так быстро, словно за ним гналась стая диких собак.
Вера Александровна схватилась за сердце, когда увидела свою дочь полуживой на полу. В спальне плакали разбуженные криками двойняшки. Нашатырный спирт привёл Ирину Владимировну в чувство. Марина Фёдоровна не знала, кого нужно первым спасать. Одной она накапала успокоительных капель, а другой прикладывала мокрое полотенце к синяку у виска. Ирина слабо улыбнулась, увидев расстроенную мать.
— Мамочка, с приездом, я так тебя долго ждала!

Рано утором звонкая трель дверного звонка разбудила всех.
Ирина проснулась с головной болью и не смогла встать с постели.
— Мамочка, слышишь, звонят, открой. Кто это в такую рань?
Мария Ивановна, после вечерних разборок зятя с дочерью, всё поняла. Долгое молчание Ирины подтвердило её догадки. Она надеялась, что время всё расставит по своим местам, и пока не собиралась делать серьёзные выводы.
Зять Сергей с красивым букетом роз стоял у порога. Мария Ивановна молча отступила в сторону, пропуская его в квартиру. Он, не поздоровавшись, прошёл мимо. Не снимая обуви, направился в спальню к Ирине. Через несколько минут разорвалась тишина, словно «бомба». Зять выскочил с красным лицом, извергая ругательства. Вышел на кухню, бросил на стол фуражку, грохнул кулаком по столу и голосом, не терпящим возражений, заорал:
— Я отсюда никуда не уйду. Развода не дам. Детей заберу. Докажу, что ты невменяемая и по тебе тоскует психушка. На алименты она подала! Вот, выкуси!
Он скрутил фигуру из трёх пальцев.
— Деньги ей нужны! Они всем нужны. Ты докажи, что эти уроды мои дети!
Дверь в детскую открылась и две солнечные головки показались над кроваткой.
— Ну, докажи! У меня волосы тёмные, а у них — как снопы перед жатвой!
Ирина молча стояла у двери кухни. В этот момент она была похожа на школьницу, которая по-детски заложила руки за спину. Уставшими глазами смотрела на разбушевавшегося, когда-то любимого человека. Сейчас в душе всё выгорело, ничего не осталось, только горькая пустота. Хотелось, чтобы он ушёл как можно скорее и оставил её с детьми навсегда.
— Ну, что молчишь? Ведь я вернулся, ты об этом мечтала! Видел по твоим глазам, что любила. Вот он я — бери! Теперь твой!
Мальчишки заплакали, Ирина поспешила к ним. Стоя у кроватки, повернулась к бывшему мужу и спокойно, без эмоций произнесла:
— А теперь ты нам не нужен. Доказывать мне нечего. Ты считал себя офицером — Белой костью. Я в это горячо верила. Мне хотелось, чтобы наши дети гордились тобой. Ты увлечённо рассказывал об армии, и я пошла за тобой на край света. Ты был единственным и последним мужчиной в моей жизни. У тебя получилось навсегда отбить у меня желание видеть кого-то рядом с собой. Не признаёшь детей и не надо. Я Сашку с Мишкой подниму сама. Слава Богу, родители и друзья рядом. Помогут. Руки, ноги есть, не калека. Только развод! Прощай, уходи и не расстраивай моих детей, и знай, что их у тебя нет и никогда не будет!


Девятая глава.
Всё, что ни делается, — к лучшему

— Вот, опять всё повторяется! — прошептала раздражённо миловидная женщина в белом халате. — Почему-то время от времени меня настигает необъяснимая тревога, страх, будто надвигается какая-то опасность! Нервы натянуты до предела.
Старшая медсестра Н-ского госпиталя Ирина Владимировна смотрела отрешённым взглядом в окно. «Ещё три дежурства и выйдет из отпуска ночная медицинская сестра Светлана. –– Ирина Владимировна с термометрами застыла среди процедурной. — Тяжело совмещать свою работу и подчинённой! Специалистов не хватает». Поймала себя на мысли, что рассматривает уличные фонари, которые окутывали тёплым, розовым светом больничный двор, раскидистые ивы и цветущие клумбы.
Она подумала: «Фонари очень смахивают на кобру в позе атаки: изогнулись, раздули плафоны-капюшоны. Вот и необъяснимая тревога сейчас вползает в душу, словно холодная змея. От домашних проблем даже на работе не отмахнуться. Точат изнутри боль и обида, вот и чудится всякая ерунда. Дай-то Бог, дежурство сегодня будет более спокойным, чем прошлый раз! Пройдусь я лучше по палатам, раздам термометры и, возможно, отвлекусь от тревожных, назойливых мыслей».

Уже на пороге процедурного кабинета Ирина Владимировна остановилась, прислушалась. Через приоткрытую форточку услышала звуки сирены, въезжающей на территорию госпиталя машины скорой помощи, вздрогнула. Громко хлопнул дверью водитель, спешили по коридору с каталкой санитары. Ей навстречу с тревожным выражением лица шёл дежурный врач кардиологического отделения Владимир Михайлович.
— Ирина Владимировна, держите лист назначения, готовьте капельницы. Вновь прибывшая пациентка в тяжёлом состоянии, её поместили в восьмую палату. Необходимо срочно сделать ЭКГ и УЗИ сердца.
Новенькая из восьмой палаты встретила медицинскую сестру с улыбкой на бледном, обескровленном лице.
— Сестричка, милая, вен-то у меня нет. Попрятались от частых инъекций, бастуют!
«Ухоженная фифочка, не из работяг, — подумала Ирина Владимировна, критически её рассматривая. — По документам восемьдесят, но выглядит гораздо моложе. Пепельно-каштановая шевелюра, лихорадочно искрящиеся карие глаза, тяжёлое, отрывистое дыхание».
— Да, и эта ночка предстоит сложная! — с досадой констатировала Ирина Владимировна.

Мысли о пациентке из восьмой палаты не оставляли её и в выходные дни. Бурное субботнее дежурство не давало расслабиться в кругу семьи, неоднозначные семейные раздоры отошли на задний план.
— Просто из головы не выходит последнее дежурство, — сокрушалась Ирина Владимировна.
Через час после госпитализации у больной началась жгучая загрудинная боль, мучила одышка, приступы бронхиальной астмы сотрясали грудь. То женщина жаловалась на боли в животе, то задыхалась, словно рыба, выброшенная на берег, и хватала воздух посиневшими губами. Давление скакало, аритмия зашкаливала. Чтобы избежать коронарной смерти, потребовалось срочное хирургическое вмешательство.
Пациентке выпал шанс выжить, потому что в эту ночь дежурным был именно Владимир Михайлович — кардиолог от Бога, врач высшей категории.
«Интересно, как она сейчас себя чувствует? — подумала Ирина Владимировна. –– Нужно позвонить девчонкам в отделение и узнать. Жаль, если все труды пойдут насмарку».
Теперь она каждый день, придя на работу, первым делом спешила проведать больную. Это уже стало нормой, и старшая медсестра частенько засиживалась у неё после смены.
«Надо же, — думалось Ирине Владимировна, — словно родного человека встретила. Рядом с ней отдыхаю душой, впитываю живительную силу. Сама еле-еле вырвалась из цепких лап смерти, а от неё исходят флюиды благоговения, словно в её теле неисчерпаемый родник доброты. И почему я прикипела к этой пациентке? Наверное, потому, что мне с ней спокойно, без оглядки могу обсуждать волнующие темы».

Постепенно Ирина Владимировна всё больше раскрывала сердечные тайны Галине Павловне (так звали пожилую женщину). Та слушала внимательно, не перебивала. Только иногда в её глазах и на лице появлялось чувство тревоги. В одно из таких вечерних дежурств Галина Павловна сама позвала медсестру:
— Ирочка, я могу так тебя называть? Посиди со мною рядышком, сегодня смена спокойная! Надеюсь, все ваши подопечные уже спят глубоким сном, как рыбки! Хочу выразить свою благодарность тебе, медицинским сёстрам и врачам вашего отделения. Благодаря вашим заботам моё сердце работает, как часы после ремонта виртуоза часовщика.
Ирина Владимировна присела на стул у кровати, и в этот момент подумала:
«Эта женщина, несмотря на возраст, –– сильная духом. Стойко переносит послеоперационные боли, не сдаётся, цепляется за жизнь».
— Хочу с тобой посекретничать, –– продолжала Галина Павловна. — Теперь ты будешь моим слушателем. Усаживайся поудобнее, рядышком. Моя исповедь не займёт много времени.
Она загадочно улыбнулась. В карих глазах заплясали чёртики.
— Хочешь верь, а хочешь не верь, но в последнее время, возможно, из-за продолжительной болезни, я стала отчетливо видеть образ моей покойной матушки. В тяжёлые минуты испытаний она, как Ангел-хранитель, –– рядом. Не пугайся, из ума я не выжила.
Ирина Владимировна и не думала бояться, за время работы в госпитале случалось видеть и слышать много непонятного и необъяснимого. В то же время она знала, что пациенту необходимо дать возможность выговориться.
— Вот послушай! –– Галина Павловна приподнялась, а Ирина Владимировна заботливо поправила подушки, расправила одеяло. Лицо пациентки озарила радушная улыбка, она как-то преобразилась, в голосе чувствовалась бесконечная нежность.
— У нас была большая семья: пятеро детей, мама и отец. Два старших брата-близнеца учились в восьмом классе, две сестрёнки-близняшки –– в пятом, а я, поскрёбыш, самая маленькая. В то время мне исполнилось всего-то неполных семь лет. Мой отец — ладный из себя, сероглазый красавец с пышной шевелюрой чёрных волнистых волос, работал на какой-то базе начальником. Сама понимаешь, мужчина видный, ухоженный и при деньгах, ну а женщины, как мухи, к нему липли.
Наша мама — тоже красавица, но часто выглядела уставшей, так как занималась хозяйством, детьми. В доме достаток, идеальный порядок. В те годы, после войны, многие семьи еле-еле сводили концы с концами. Да, у нас было всё, только не было радости, спокойной и счастливой жизни. Отец, одетый с иголочки, вечером уходил из дома и возвращался поутру. Переодевался, завтракал, и — на работу. И так из месяца в месяц. Мама всеми силами пыталась его образумить. Но её доводы не имели силы. Он словно обезумел из-за новой возлюбленной блондинки, с размалёванной кукольной мордашкой. Это я подслушала, когда мама говорила бабушке. Мне тогда захотелось тоже такую куклу. Наивно, правда?
Скандалы в доме не утихали. Поэтому мои старшие братья и сёстры старались задерживаться в школе. Май на дворе, последний месяц учёбы, у братьев экзамены. Сестрёнки записались на дополнительные занятия с учителями. Жаловаться соседям нам строго-настрого запретили, и никто не догадывался о том, что происходило за стенами дома с красной железной крышей и с голубыми резными ставнями на окнах.
Галина Павловна потянулась за кружкой с водой. Пила медленно, сосредоточенно, словно собиралась с мыслями.
— Во время частых ссор моих родителей я пряталась в кухне под большим круглым обеденным столом, закрывала уши думочками (диванными подушками). Большая бархатная, тёмно-зеленая скатерть с тёмно-коричневой бахромой спускалась до самого пола, и никто не догадывался о моём убежище. После очередных жарких сцен и жестоких побоев матери отец уходил, хлопая дверью. В этот момент я спешила на помощь маме. Была для неё и сиделкой, и поддержкой. Прикладывала мокрое полотенце к кровоподтёкам, обнимала, вытирала слёзы, успокаивала. Вместе плакали.
Галина Павловна вновь на некоторое время замолчала. Воспоминания растревожили душу. Улыбнулась, а глаза заполнились горькими слезинками. Глубоко вдохнула, словно собирала силы, чтобы опять окунуться в прошлое.
И вот в тот злополучный вечер отец пришёл домой с работы, поужинал, переоделся и собрался уходить. Мама встала у двери, предприняла очередную попытку образумить, уговорить. Я, предчувствуя новый скандал, поспешила к думочкам, и через бахрому скатерти наблюдала за происходящим в комнате. Ручонками крепко закрывала себе рот, чтобы не кричать.
Отец совсем обезумел, уже не контролировал свои действия, он избивал маму. Я видела, как она падала, поднималась, что-то кричала и от нового удара падала, поднималась, вся окровавленная, но упрямо пыталась закрыть собой входную дверь. В прихожей у вешалки стоял топор. Мои братья, когда кололи лучинки для самовара, оставляли его у порога, чтобы часто не бегать в сарай. Он был лёгкий, небольшой и остро заточенный. Даже мне был по силам. Я увидела, как падая, мама зацепила его рукой. На какой-то миг лицо пересекла жёсткая улыбка... Отец дико закричал, схватился за голову, упал. На полу рядом с ним растеклась большая лужа крови. Мама, обезумев от содеянного, отбросила топор и выбежала на улицу.
Пациентка вновь замолчала. Она закрыла глаза и низко опустила голову, словно собирала волю и мужество в кулак, чтобы не заплакать. Через несколько минут Галина Павловна выпрямилась, щёки горели красным маком.
Ирина Владимировна испугалась обострения болезни из-за переживаний.
— У вас давление? Немедленно ложитесь. Я схожу за аппаратом. Перенесём ваши воспоминания на завтра.
Галина Павловна вздохнула.
— Успокойся, Ирочка, это всегда так со мной, когда я начинаю ворошить прошлое, поэтому очень редко предаюсь воспоминаниям. Не спеши и не торопи меня. За долгие годы рана в душе даже не зарубцевалась. Не помню, сколько прошло времени. Мне было очень страшно рядом с неподвижным отцом. Я мышкой выскочила из укрытия и пулей полетела следом за мамой. Заглядывала во все уголки, звала, искала по всей территории нашего участка. Ты не представляешь, как меня в тот момент трясло. Да, да, всё моё тело дрожало осиновым листом, в душе бурлил огненный котёл отчаяния. Нашла мамочку в коровнике, она висела между небом и землёй. Из моей груди вырвался яростный крик. Я выскочила на улицу, стучалась в соседские дома, звала на помощь. Подоспевшие соседи вынули из петли тело мамочки и положили посреди двора. Отца с раздробленной головой вынесли из дома и тоже положили рядом. Так и похоронили вместе.
Родственники, родные сёстры и братья моих родителей, на семейном совете решили не отдавать племянников в детский дом.
Галина Павловна замолчала и прикрыла дрожащими руками глаза.
— Ну, вот опять вам плохо, — забеспокоилась Ирина Владимировна, — я бегу за дежурным! Зачем вы себя изводите кошмарными воспоминаниями?
— Нет, мне сейчас как никогда хорошо. Ты только не уходи, дослушай, это важно и для тебя.
На её побледневшем лице вновь разлился румянец, мгла застелила глаза, наверное, чаша воспоминаний переполнилась.
— Мне без мамы было очень страшно. Тогда я ещё не понимала и не осознавала, что она ушла навечно. Хотя надеялась, верила, что мамочка моя придёт, найдёт и заберёт с собой. В суматохе обо мне не вспомнили, а, возможно, решили, что кто-то из родных раньше уехал и забрал. Окна и дверь дома заколотили досками. А я в это время, наплакавшись, крепко спала. Когда проснулась, поняла, что осталась совсем одна. Кричала, стучала в окна, дверь, но меня никто не слышал. Дом, рубленный из брёвен, стоял посреди участка. За ним –– подвал, два сарая. Если бы во дворе оставался сторожевой пёс Пират, он бы, наверное, поднял лай. Но, к сожалению, и его увели.
Время застыло на месте. Я нашла в себе силы, чтобы из своего убежища перейти в спальню родителей. Легла на широкую никелированную кровать, укрылась любимым одеялом мамочки из красного атласа и словно провалилась в пустоту. Изредка просыпалась, звала маму, не дождавшись ответа, снова засыпала.
Галина Павловна ласково посмотрела на медицинскую сестру.
— Ирочка, ведь я полностью не осознавала всю глубину горя. Меня охватила какая-то тоска, появилась опустошённость в душе, забирающая силы. Вдруг в тёмной комнате возник светлый лучик, а в нём образ мамочки. Только она мне казалась какой-то страной, парила в воздухе, а не ходила ножками. Веришь, радости моей не было предела. Мамочка стала показывать мне, где лежат продукты, вода, хлеб, пела песни. Я точно знала, что она рядом и мне совсем не было страшно, любимый голос успокаивал и убаюкивал. Вскоре в пустом доме раздался скрежет. Испугавшись, я попыталась натянуть на голову одеяло, но не смогла, оно было очень тяжёлым. Затем послышались быстрые шаги. В спальню вбежал один из моих старших братьев. Я неподвижно лежала на кровати, только и смогла закрыть глаза от ослепительного дневного света, даже руку не было сил поднять. Он вынес меня на улицу. — Женщина сжала пальцы в кулак, и некоторое время молча смотрела в окно палаты. Затем улыбнулась и сказала:
— Воспитала меня родная сестра мамы, тётя Оля. Она любила, жалела меня, как самую родную и единственную, хотя у неё было трое своих детей. Я получила высшее образование. Удачно вышла замуж. У нас с мужем замечательные дети. Внуки взрослые, подрастают правнуки.
— Ирочка, милая моя девочка! — Галина Павловна взяла медсестру за руку. Нежно гладила и приговаривала:
— Горестные твои истории о семейной жизни подвигли меня рассказать этот печальный опыт из жизни моих родителей. Послушай меня, если тебе трудно живётся с мужем, никогда не жди, что он изменится. От ваших ссор страдают больше всего дети. Любви уже давно нет и вернуть прошедшее невозможно. Мама моя верила, наверное, сильно любила его, надеялась, что муж изменится, но ошиблась. Только оставила сиротами детей. Ты повторяешь судьбу моих родителей, странно, но это так. Разорви замкнутый круг, беги от этого человека без оглядки. Вспомни нашу русскую пословицу «Всё, что ни делается, делается к лучшему».

Ирина Владимировна не спеша шла домой. Рассказанная история стала для неё ушатом холодной воды. Ей стало страшно от мысли, к чему могут привести постоянные скандалы в доме. Женщина осознала, что неспроста болела душа последние дни. Она с малютками стояла на краю пропасти. Тревога звучала набатом в груди, предупреждая о надвигающейся беде.
— Родные вы мои мальчишки, вы мои близняшки, простите меня. Вам ведь только три годика!
Ирина поняла, что встреча с Галиной Павловной была предопределена свыше. Высшие силы, через испытания маленькой девочки, раскрыли ей глаза на трагизм положения, создавшегося за последние годы. Страх за детей сдавливал грудь. В этот момент о себе уже и не думала.
— Да, да, только так! Дети, вот главная цель в жизни!
Она ускорила шаг.


Десятая глава.
Дезинфекция

В маленькой комнатке трудились над бухгалтерскими отчётами, не поднимая головы, специалисты в ватных фуфайках, укутанные вязаными, пуховыми шалями, –– ноги в шерстяных носках и валенках. Только руки предательски мёрзли, и специалисты узкого профиля старались согреть коченеющие пальцы о стаканы с горячим чаем.
Их начальница, главная медсестра Н-ского военного госпиталя Ирина Владимировна, не поднимая головы от бумаг, попивала дымящийся чаёк из смородиновых веточек с сухариками, которые многоуважаемая повариха госпиталя сушила в духовке из хлебных остатков. У главной медсестры рабочий день расписан по минутам, и даже ради обеда не могла остановить процесс. Приходилось всё делать на ходу, так как от этих накладных зависела работа кухни, складов, аптеки, водителей. Она крутилась белкой в колесе, чтобы вовремя подписать и проверить отчёты, ведомости, калькуляции, которые в любую минуту могли быть востребованы.
В этот момент трудовую атмосферу нарушила сестра-хозяйка Филипповна. Она ураганом влетела в бухгалтерию, разрумяненная с мороза, в ватной телогрейке, в заиндевевшем пуховом платке, в изящных, подшитых резиной валенках, с новой порцией аппетитно пахнущих сухариков на большой тарелке с голубой, позолоченной каёмочкой, поставила их на стол перед главной медсестрой.
— Девчата, даже на улице теплее, чем у вас. Начальник госпиталя и на вас экономит? Такая экономия дров и угля приведёт к трагедии. Превратитесь в сосульки. Вот, угощайтесь! Свеженькие, тёпленькие! — налив себе чаю, она присела как обычно на стоящий у двери стул и, хрустя хлебным лакомством, стала рассказывать местные новости. Эта женщина всюду успевала, обо всех всё знала — от её любопытного носа невозможно было что-либо скрыть. О каждом местном происшествии Филипповна каким-то образом всегда узнавала первой, а потом, как сорока, разносила по отделениям.
Вот и сейчас, не переставая жевать, она поведала:
— Наконец-то увезли больного с вирусной инфекцией, гепатитом А, в другой стационар. Ох, уж и долго он бедный ждал машину, сидя в холодном боксе! Благодаря поварихе Сергеевне не закоченел. Сердобольная женщина угостила его сухариками и горячим чаем. Хоть немного подкрепился перед дорогой, ведь когда ещё ему придётся пообедать — дорога-то дальняя…
Ирина Владимировна перестала писать и с жёсткой ноткой в голосе спросила:
— А вы где взяли эти сухарики?
— Да вон, в коридоре на окошке.
Она, охнув, растерянно посмотрела на сухарики, на главную медсестру и вновь перевела взгляд на сухарики. Другие сотрудницы как по команде подняли головы от своих трудов и с ужасом в глазах смотрели на сестру-хозяйку. В комнате зависла звенящая тишина.
— Филипповна, — тихо, с шипящей ноткой, выдохнула Ирина Владимировна, — а возможно, что этот больной оставил там эти сухарики?
— Я не знаю! Тарелку взяла как обычно с подоконника, у окна, который рядом с вашей бухгалтерией.
Ирина Владимировна бросила ручку на стол.
— Всё, приехали! — мысли заработали, как часы. Её уже не беспокоила работа, недоделанные отчёты и ведомости. Как в кино, перед глазами предстали ужасающие кадры будущего. Вначале желтушная стадия — общее недомогание, потеря аппетита, дикие боли в мышцах и суставах, высокая температура, полное кишечное расстройство, резкое понижение давления. И это будет длиться в течение двух — пяти недель. Даже если их успеют вырвать из цепких лап опасной инфекционной болезни, желтизна кожи сохранится ещё не один месяц. Но самое главное — заразиться могли все в этой комнате, кто ел злополучные сухарики. Она медленно, печальным взглядом обвела присутствующих и произнесла:
— Болезнь Боткина? Мы контактные? Получается, все разом заразились?..
— Бог мой! — воскликнула Филипповна, — ведь это эпидемия!
Она прижала руки к груди, побелевшими губами, со слезами, в смятении и дрожью в голосе прошептала:
— Девочки, милые, простите меня! Я это, я вас наградила страшной болезнью! Надеюсь, никто из вас не болел прежде сифилисом или малярией? –– Она обвела взглядом притихших и как-то сразу поникших женщин. Её голос изменился и стал хриплым. Медсестры молчали, только лица их становились всё прозрачнее и прозрачнее.
Ирина Владимировна резко остановила стенания сестры хозяйки:
—  Ты, Филипповна, точно с ума выжила — что такое болтаешь?
— А вы, что, разве не знаете? У тех людей, которые перенесли эти заболевания, болезнь Боткина, по медицинским терминам гепатит «А», переходит в злокачественную, то есть в острую форму, это, мои дорогие, цирроз печени и всё — конец!
Двадцатилетняя медсестра Эллочка с посиневшими губами, с выразительно округлившимися глазами, почему-то заикаясь, внесла предложение:
— А-а-а давайте выпьем как можно больше горячего чая или нет, лучше фурацилина, в процедурке целая трёхлитровка, сама утром относила.
Но тишина в бухгалтерии нарастала. Даже было слышно, как за стеной пронзительно гудит северный ветер. По-стариковски кряхтят ветки деревьев и стучат в разрисованные сказочными узорами окна. Конечно, коллег по несчастью парализовал страх перед неясным будущим, им даже казалось, что волосы стали шевелиться не только на макушке.
Филипповна, нервно зашагала от стола к двери и обратно, громко восклицая:
— Ой, мамочка, что я наделала! Ой, мамочка, возьми меня обратно…
— Да присядь ты! — еле сдерживая внутреннее раздражение, крикнула Ирина Владимировна. Она уже не думала о сроках сдачи документов. Теперь вся эта суета сует и проблема отошла на второй план. В один миг была перечёркнута вся жизнь, впереди неопределённость. Дети останутся сиротами. Обвела опустошённым, печальным взглядом своих подруг по несчастью, помолчала некоторое время, и вдруг предложила:
— А не выпить бы нам с вами?
Филипповна остановилась у стола, с удивлением посмотрела на главную, а потом, словно очнувшись, радостно поддержала:
— Да, да, конечно, спирта! Я мигом, я на склад! Я сейчас!
Дружно, обречённо выпили залпом, и закусили всё теми же сухариками.
Сковавший все мышцы тела страх стал отступать, кровь теплой рекой побежала по венам, и на бледных лицах разлился румянец.
— Наливать ещё? — робким заискивающим голоском спросила Филипповна, преданно заглядывая в глаза начальнице.
— Наливай! Была, не была, помирать –– так с музыкой! — подвела черту Ирина Владимировна. Им уже даже стало жарко, и теперь это происшествие с вирусом не казалось таким безысходным.
–– Авось пронесёт! — промолвила Эллочка, развязывая узел на пуховом платке и расстёгивая пуговицы на ватнике.
Они и не заметили, как за их дружной компанией уже минут десять наблюдает заведующая пищевым блоком Н-ского госпиталя Людмила Матвеевна. Дородная, пышногрудая, в отливающем голубизной халате, накрахмаленной шапочке из марли на голове. Она очень торопилась за калькуляцией, бросив другие неотложные дела. Сергеевне, поварихе, необходим этот документ, как воздух. Без него она не могла составить раскладку из продуктов для обеда стационарным пациентам госпиталя. Но то, что увидела, её не только удивило и озадачило, но и возмутило до глубины души. Она прекрасно и давно знала Ирину Владимировну, — не один год проработали вместе, –– как очень ответственного сотрудника. Теперь все сослуживцы, возглавляемые главной медсестрой, пили не чай, а чистый не разведённый спирт, закусывая, считай, только рукавом (сухарики не в счёт). На столе, среди отодвинутых в сторонку документов, — банка с нарисованной змеёй и надписью большими буквами «СПИРТ». Лицо заведующей пищеблоком госпиталя побагровело от возмущения. Нарисованные брови взметнулись вверх, колючие молнии блеснули из глаз. Но, сумев вовремя обуздать и не выпустить на свободу свой праведный гнев, задала казалось простой, но шкурный вопрос:
— А что здесь происходит? По какому поводу праздник?
Филипповна, оглянувшись на голос, резво подскочила, обняла за плечи и подвела к столу.
— Хочешь с нами за компанию? — заботливо пододвинула полную до краёв стопку, пояснив:
— Понимаешь, так вышло, мы проводим дезинфекцию изнутри. Всё под контролем на сто процентов. Теперь ни одна даже малюсенькая бацилла не выживет.
Людмила Матвеевна осторожно отодвинулась от неё на расстояние вытянутой руки, непонимающе, с сарказмом обвела стоящих вокруг стола сотрудников со стопками. Бациллы? Вы что, — больные?
— Да! Все — сидящие в этой комнате, — со счастливой ноткой в голосе согласилась с ней Филипповна. При этом, не забывая доливать горячительное коллегам.
— А можно поинтересоваться, чем вы заразились все и так сразу?
Филипповна указала на злополучную тарелку:
— Вот, полюбуйся, — это они! Скажи, ты угощала сегодня сухариками больного, которого переводили из-за инфекции Боткина в другой стационар?
— Да, угощала! А что? Не понимаю?
— Так вот, он забыл эти сухарики на окне, а мы их съели.
Теперь Филипповна горестно опустила голову на грудь, глубоко вздохнула, вернулась на своё любимое место у двери и опустилась на промёрзший стул.
— Я принесла этот треклятый вирус с этими треклятыми сухариками девчатам и я, понимаешь, я виновата в общем заражении и в эпидемии. Но теперь и ты в контакте? И зачем пришла? — она закрыла лицо уголком пухового платка и горько зарыдала.
Заведующая столовой взяла в руку один сухарик и зашлась раскатистым смехом.
— Девчушки, вы точно заработались! Мы те сухари давно убрали и выбросили, согласно санитарным требованиям. А эти с пылу жару, прямо из духовки помощник повара вам несла — я попросила. Но по дороге она вспомнила, что не сняла с плиты бульон и вернулась на кухню. А эту тарелку поставила на окно, где вы, Филипповна, её и нашли и как всегда устроили бурю в стакане. Вытирайте слёзы, убирайте спирт, эпидемия отменяется!
В комнате, в зыбкой тишине, через минуту грянул звонкий, счастливый, женский смех.

Одиннадцатая глава.
Ангелы-хранители

Закипевший чайник на газовой печке в кухне напомнил хозяйке, что пора угощать гостей душистым чаем. Испечённые ватрушки манили своим запахом. Ирина Владимировна пригласила всех к столу. Ольга Николаевна и Марина Фёдоровна заскочили на минутку проведать подружку, да и засиделись.
— Да, — воскликнула Марина Фёдоровна, — здорово же жизнь тебя, Иринка, пощипала. Мы с Олюшкой не успевали тебя вытягивать из разных передряг. Не заметили, как пролетело время, всё в заботах и заботах. Но ты не лыком шита. Смотри, каких ребят подняла! Боюсь, скоро бабкой станешь! А личную жизнь когда будешь устраивать? Молоденькая ты ещё, на русалочку похожая. Счастье твоё где-то рядом бродит!
Ирина Владимировна отмахнулась от её слов.
— Да ну вас, счастье! Вон — моё счастье бегает. Наверное, не подобрал Господь для меня вторую половинку. И вы — моё счастье. Всевышний вас ко мне приставил, словно Ангелов-хранителей. Вот я к Богу и потянулась. Мне хорошо, спокойно, когда читаю молитвы, слушаю в церкви службу.
Ольга Николаевна переглянулась с подругой.
— Иринка, ты что, в секту записалась? Побойся Бога, детей пожалей!
Ирина Владимировна поставила на стол чашку с недопитым чаем, поправила и разгладила все складки на белой скатерти.
Марина Фёдоровна тоже в напряжении ждала ответа. Ирина Владимировна, как всегда с выдержкой и спокойствием в голосе, улыбаясь, ответила:
— Нет, это не секта. Это церковь наша гарнизонная. Помните батюшку, малышей крестил? Я в трудные минуты к нему обращалась, ближе познакомилась. Вот и стал он нашим духовником. В это воскресенье с мамой, детьми в гости идём. Поедем с сёстрами и прихожанами по святым местам. Они все добрые, отзывчивые, мне с ними легко.
Подружки обратили внимание на Ирину в тот момент, когда она стала рассказывать о Боге. Её лицо преобразилось. Глаза заполнились необыкновенным лучезарным светом, а голос стал каким-то умиротворённым. Она изменилась и внешне, и внутренне. Женщинам показалось, что над её головой нежно парил голубой ореол.
— А мы и не догадывались, что ты ходишь в церковь. Твоя душа нашла себе отдушину. Мы замечали перемены в тебе. Так, Марина? — воскликнула Ольга Николаевна.
— Да, — подтвердила Марина Фёдоровна. — Примечали и радовались. Ты, Ирочка, стала спокойнее, а твои глаза избавились от глухой тоски. Они заискрились и засияли звёздочками. Мы рады за тебя. Прости за любопытство, о бывшем муже что-либо известно? Помните, как он себя любил величать — «Белая кость»? Надо же, придумал! Сам-то из деревни. Думали, –– парень умница. Военное училище с отличием закончил, и всё пошло прахом. Кем стал? Зазнался, подонок и ничтожество. Мой муж как-то говорил, что в Болгарии он. Женился, детей не нажил.
Ирина Владимировна загадочно улыбнулась. Улыбка лучезарными лучиками разлилась по её спокойному лицу.
— И не будет! Не может больше Господь послать ему такую благодать. Дети — это Божья награда. Он от них отрёкся. Большое испытание нужно пройти, чтобы Господь снял с него все грехи. Я его, подруженьки, давно простила, но из груди вырвала навсегда. Двери моего сердца для него закрыты на амбарный замок, а ключ я выбросила в глубокое озеро.

Декабрь 2018 г.