Прости, Господи, грехи вольные и невольные

       Когда у Надежды умерла мать, то отпевание и погребение постаралась Надя сделать как полагается и по церковным, и по людским канонам.

       Вроде бы не было причин чувствовать себя виноватой перед покойной, но прошли девять дней, потом сорок, год, пошёл второй, а чувство вины при воспоминании о матери только усиливалось, отнимая жизненные силы. В чём была её вина, Наденька ответить себе не могла.

       Из родительского дома уехала она сразу после окончания института, но уже успев и замуж выйти, и сына родить. По большой любви пошла Надя за курсанта военного училища. Получив диплом, подхватила годовалого сына, и как жена декабриста, поехала за мужем в монгольские степи.   

       Жизнь офицерской жены - не для слабонервных дамочек. Но воспитания Надюша была сурового: вышла замуж, куда тебя никто не толкал, то и будь везде рядом с супругом. Все трудности оттого и вынести смогла, потому что любила вторую половину по-настоящему, без громких слов и ожиданий благодарности.

       Так и гоняла её жизнь военная по белу свету. В далеке от родных тосковала она очень, с нетерпением ожидая очередной отпуск. Но каждый раз уезжала Наденька из родительского дома с болью в сердце и недоумением в душе. Вместо ожидаемого весёлого и радостного общения приходилось ей разбираться в семейных дрязгах, бесконечных обидах и жалобах.

       Хоть и была Надя самой младшей в семье, старшие брат с сестрой избрали её семейным третейским судьёй. Они без конца скандалили с родителями и что-то делили между собой. И как не пыталась она примирить родных, рассказывая, как тяжело жить без близких, не получалось ничего.

       По-настоящему поняла Надюша, что дружная и заботливая родня – это всего лишь её детские придумки, когда умер отец. Ни с кем из детей мать ужиться не смогла. А пока оформляла Надежда на работе внеочередной отпуск, да деньги искала на дорогу, за её плечами брат с сестрой вдруг нашли общий язык, и обманом оформив документы на квартиру, продали её, поделив деньги между собой. За пять тысяч километров везла Надя старуху-мать с двумя чемоданами, назанимав денег на билет для неё по соседям, которые, к чести сказать, долг этот простили.

       - Ты только не обижайся, мамуля, - сначала сыновья, а потом и младшая дочь, почти слово в слово сказали Надежде, - но мы не любим бабушку так, как тебе этого хотелось бы. И никто в этом не виноват. Мы ведь выросли без неё. Но она твоя мама, а это святое.

       Обид у Наденьки не было. Понимала, что требовать большего от детей нельзя. Росли они вдали от забот бабушки и дедушки. Ну что ж, офицерская жизнь - штука суровая.

       Надя с мужем, чтобы облегчить жизнь пожилой женщины на новом месте, старательно пытались свить для неё уютное гнёздышко. Но отношения не складывались и тёплыми так и не стали. Как-то незаметно и для Надюши, и для её супруга, мать, полностью зависимая от них, доводила дочь своими претензиями до белого каления: то требовала отправить её в дом престарелых, то винила дочь в том, что оказалась в чужом краю в далеке от родного края и могилы мужа, то жаловалась соседям, обвиняя Надежду в рукоприкладстве, а потом легко отговаривалась от всего, заявляя, что те всё придумали.

       Замечала Наденька, что у матери вдруг непонятным образом улучшалось здоровье и поднималось настроение только тогда, когда в её семье или у детей приключалась какая-нибудь неприятность. В такие моменты оживала она необыкновенно.

       Так и прожили семь лет.

       Не дожив до девяноста лет всего три месяца, матушка начала умирать. Именно – начала, потому что был это процесс вроде бы и не долгим, всего чуть больше двух недель, но суетливым, нервным, а главное – показавшим мать совершенно другим, незнакомым Наде человеком.

       Не испытывая никаких болей, женщина кричала по ночам, требуя, чтобы дочь сидела с ней рядом.

       - Мама, - страдальчески шептала Наденька, - не кричи, прошу тебя. Ты спать ни нам, ни соседям не даёшь. А всем утром на работу. Если у тебя что-то болит, скажи, я таблетку дам.

       - Ничего у меня не болит. Я встать хочу. Подними меня.

       - Мама, у меня уже радикулит обострился. Ты ведь мне даже не помогаешь, когда у тебе памперсы меняю. Я свалюсь, кто за тобой ухаживать будет?
 
       - Чтоб тебе тоже так же плохо было, как мне!

       - Мама, что ты говоришь?! Ты же своей дочери болезни желаешь! Какой кошмар! – с ужасом шептала Надя.

       - Пошла вон отсюда! Вызови врача, пусть меня в больницу возьмут.

       - Не заберут тебя никуда! В больнице болезни лечат, а от старости ещё не научились лечить!

       - Убирайся! Нет, постой! Дай мне руку!

       Когда прежде кто-то заводил разговор об энергетическом вампиризме, Надюша, если и слушала, то скептически качала головой.

       «Чепуха какая! – думала про себя. – И чего только люди не придумают.»

       Но когда та ухватила её за руку, Надя почувствовала, как закружилась голова и накатила тошнота.  А у девяностолетней умирающей женщины вдруг порозовели щёки, она сама села и с полчаса сидела, кокетливо болтая ногами.

       Поражённая таким преображением, Надежда вдруг поняла, что мать вампирит её, выжимая энергию, которой хватало, конечно, ненадолго. И потому она требовала от дочери, чтобы та ещё и спала с ней в одной комнате на полу рядом с её кроватью.

       «Она меня съест, - глядя на то, как в очередной раз родительница вцепилась ей в руку, и преодолевая дурноту, думала Наденька. – Господи, да я у неё даже, кажется, клыки вижу. Съест. Я умру, а она в свои девяносто будет жрать мужа, потом детей, ведь они её не бросят.»

       Умерла мать, пока Надюша бегала в аптеку, и дома никого не было. 

       Через год, как полагается, установили на могиле памятник. А когда в конце лета на день смерти матери Наденька пришла на кладбище, то с трудом нашла могилу. Вокруг захоронения всего за несколько месяцев выше человеческого роста разрослись осиновые кусты.

       - Ничего себе, вампирюга здесь лежит, - сказал, проходящий мимо мужчина. – Я такое уже встречал, когда между могил осины вырастали. Но чтобы в кольцо захоронение взяли? Это что ж получается: от старушки этой лежащие рядом отгородились? Или бабусю силы небесные от живых оберегают? Она кто тебе?

       - Мама, - прошептала Надя.

       - Намучилась с ней, наверно, – с сочувствием проговорил мужик. – Ты сюда часто не ходи. Побереги себя.

       - Мама, мама, - вытирая слёзы, тихо проговорила Надюша. – Каково тебе там, подумать страшно! Всю свою жизнь ты играла роль доброй, заботливой, понимающей. Правильно батюшка на отпевании говорил, что жизнь – это работа по очищению. Ты вон как долго прожила, воруя жизнь у других, а толку, если даже мёртвые от тебя шарахаются?!

       Уже под утро Наденька достала мамину фотографию, зажгла перед ней свечу и стала горячо просить Бога простить рабу божию Дарью за все грехи вольные и невольные. И чем дольше она говорила, вспоминая свою жизнь, тем легче становилось её душе.

       «Может и маме там легче сейчас?» - с грустью и надеждой думалось Наденьке.