Мордовские посиделки. Гулливер

Мордовские посиделки.

Из воспоминаний.

 Володя Гулливер.

Птицу видно по полёту, а жигана — по лопарям.
Внешность Гулливера приковывала взгляд сразу и надолго.
Иначе и быть не могло: стеганый чёрный бушлат, кепка-восьмиклинка, а сапоги — хромовые, начищенные гуталином до ослепительного блеска.
Эти «хромачи» мелодично поскрипывали в такт его мягкой, плывущей походке.
 О походке стоит сказать отдельно — будто отдельный куплет в той блатной песне, что я готов был слушать бесконечно.
Он не шёл,а парил над грязью лагерного пола, и лишь лёгкий скрип сапог, придававший его облику особый шик, выдавал в нём человека.
 Иначе его можно было бы принять за росомаху — самого коварного таёжного хищника, что бесшумно скользит по следу жертвы.
Так и Гулливер, «особист» с пятилетним сроком за плечами, двигался с тихой, хищной грацией.
Завершал картину мундштук с сигаретой с фильтром.
Со стороны могло показаться нелепым, но здесь это был важнейший элемент стиля, такая же деталь гардероба, как и бушлат.
Присев на корточки,Гулливер медленно обвёл взглядом братву, столпившуюся в углу барака, и тихо, почти вкрадчиво спросил:
—Воры на командировке есть?
Он,разумеется, знал, что в лагере нет ни одного вора в законе.
Но таков был ритуал, незыблемый уклад этого преступного мира.
—Кто за лагерь в ответе? — последовал второй вопрос, риторический.
Ответ ему был известен задолго до этого разговора.
Ещё с тех пор, когда не было мобильников, на любом «централе» или в «транзитке» работали «тачковки» — живая сеть, мгновенно доносившая, кто, где и как стоит.
Эта паутина опутывала всю страну, а прежде — весь Союз.
Сделав глоток чифира из закопчённой эмалированной кружки— дань традиции — и передав её соседу-бродяге, Гулливер получил свой «купец», заваренный специально для него.
 Он налил крепкий чай в стакан, улыбнулся уголком губ и сказал:
—Братва, от души! Чифирок — что надо, только тяжеловат. Сердечко пошаливает, да и бочину прихватывает.
 — Он выразительно провёл ладонью по ребру, показывая на ноющую печень.