Любит не любит

         Победа! Ура!.. Война закончилась, жизнь входила в новое русло. Фронтовики донашивали гимнастёрки, влезать в пиджаки, и конечно с наградами. А перед праздником была профилактика. Пиджаки проветривали на заборах, чистили щётками, асидолом натирали ордена и медали.
         Жили всяко, порой голодно, но всегда с юмором, о войне даже ни-ни. А у ребятни свой был увлекательный мир, в котором дружили, ссорились и конечно влюблялись. У всех свой имярек – Гека, Миха, Цова, Жека. Я был Лёкой. В младенчестве сам себя окрестил, так и осталось за мной.
Девчонки тоже были с нами. К ним серьёзно не относились, но и они порой удивляли. Если Тамуська падала, а она всегда падала плашмя, то орала так, что нос белел в корневище, и так пока за ней не придут.
         А вот Ася тихо хныкала и красивые слёзки умилительно капали на её сарафан. Жила с бабушкой тётей Шурой, которая занималась шитьём. Она и внучку одевала по моде. А уж когда купила ей тапочки, то Ася вообще стала королевной. Подошва у них была красной, и когда Ася бегала, то тапочки сверкали как в праздник. И чуть что эту невообразимую красоту она тёрла ладошкой, да ещё слюнкой для блеска.
        Конечно мы завидовали – у неё обутка, настоящая кожа. Мы-то босиком, хотя под ногами и стёкла бывают, и ржавые гвозди. Родители экономили обувь.
        Вообще-то за территорией кое-как, но следили, двор был стратегическим объектом. Там нянчили детей, сушили бельё. Конечно обсуждали соседей, артистов, империалистов, цены в магазинах и особенно на рынке. Мужчины тоже поговаривали о ценах, водка стала дорожать. Особый колорит – огороды. Без всякой ограды. Все знали, кто где, и с чужих грядок огурцы не рвали, разве что изредка. А удобряли тем, что лошади оставляли на улице. На промысел выходили с вёдрами, с совками. Коровяк мы тоже имели в виду, но в конском продукте, по общему мнению, витаминов всегда было больше.
        В сараях держали кто кроликов, кто кур. Одна курица пыталась даже кукарекать, за что тётя Настя свернула ей шею.  А дядя Терентий вообще корову держал. Поутру отправлял её с городским стадом в луга. А вечером она приходила сама и в воротах громко мычала. А когда ей чистили стойло, то всё это ручейком пробиралось на улицу и с мухами текло дальше, пока под солнцем не высохнет. 
        Дом наш был купеческий, крепкий, правда его потряхивало, когда под окнами трамвай громыхал. Но с этим мирились, и в нужное время даже удивляли людей. Топились дровами, и двор был ими завален. Иван Матвеевич был какой-то начальник, и ему привозили сосну. Толстенную! Сухую! Она и пилилась хорошо, и кололась. А уж остальные везли, что подешевле. Особо мучительным был вяз. Корявый, вывернутый весь, его пилить трудно, а уж колоть! Но пока, в дровах мы находили себе закутки, где устраивали штаб, посиделки, пробовали даже курить.
        Дворы сообщались через дыры в заборах. Хоть на ту улицу иди, хоть на эту. Это удобно. И особым почтением пользовался Вовка-колбасник из соседнего двора. Творческий был человек, россказни пёрли из него сами. Конечно там были злодеи с кинжалами и собаки людоедской породы. Конечно кровь веером – слева направо. Если б не наша доблестная разведка. Уж она-то давала всем прикурить!.. Мы слушали его, затаив дыхание, а выдыхали только под занавес… Кончал Вовка неожиданно. – Ну, ладно, я пойду.
        Ошарашенные, мы вылезали из дров. И что?! Можно в Чижика поиграть. Можно в Ножички. В Штандер тоже места хватало. Правда, иногда мяч в дрова залетал, и выискивать его было проблемой. Но для пряток было раздолье. В чику играть – это тем, у кого были деньги, у меня их не было. Но в фантики тоже интересно.  А как интересен был Квартет –  игра для тех, кто знает писателей, их книжки.
        Но когда на двор заезжала карета с серой в яблоках лошадкой, жизнь замирала. Это был романтичный восемнадцатый век! Тарантас подавался Иван Матвеевичу. Утром он уезжал на работу, а вечером так же возвращался домой. Кучер дядя Низам был весёлый, иногда катал нас по двору. А Иван Матвеич был скучный, ни с кем не разговаривал. Семья его тоже из благородиев, занимала весь второй этаж нашего дома. Им и на дворе отвели большой кусок земли, огородили забором. Там посадили яблони, смородину, какую-то траву. Только вот урожай собирать не удавалось, не учитывали они конъюнктуру. В сад мы лезли саранчой, там сладким было всё, даже кислое. Кайф был в революционности поступка, богатые делиться должны.
        Тогда охранять недвижимость привели овчарку. Собака служила исправно – рычала, лаяла, прыгала на забор. Но скоро сникла, хромать даже стала, а при виде нас, поджимала хвост и лезла в свою конуру. Увели её скоро, не стали мучить животное.
        Ну, а мы как обычно. Пацаны смородину ели с куста, а девчонки собирали в посуду и мудрили потом у плиты. Ася тоже мудрила, и всех угощала вареньем. Понемногу, по маленькой ложечке, но важен факт, и нам это нравилось. Ходила, конечно, с нами купаться, и её бабушка просила, что б я приглядывал за внучкой. Это было почётно, чувствовал себя ответственным, взрослым.
        Озёра далеко были от города, и мы таскали с собой картошку, пекли её на костре. Купались до посинения, зубами стучали, но отогревались и опять в воду лезли. Домой возвращались по солнцу, вместе с коровами.
        А тут сын тёти Дуси, вернулся из армии, и привёз целую сумку парашютного шёлка. Тётя Дуся руками развела, не знала, что с ним делать, и стала раздавать по симпатиям. Предложила нам по-соседски, а тётя Шура вообще полезный человек. Матушка мне сшила трусы. Хорошие! В них в футбол можно, и в кино. А вот Асе бабушка сшила купальник. И что?! Пошли на озеро. Она окунулась, а вылезти не может. Краешком глаза я причину увидел, и наказал пацанам отвернуться, пока она не переоденется.
        А потом вдруг объявляется Миха, приехал из деревни поступать в ремеслуху. Мы скорешились сразу. Забавный был, весь в прибаутках, смеялся не разжимая зубов, гы-гы-гы. Он был постарше меня, в девчонках разбирался, и однажды признался, что ему тоже нравится Ася. Это нас ещё больше сроднило. Мы были как браты по несчастью. Ася шутила с нами, хитро поглядывала, но это не серьёзно как-то. Нам-то хотелось!
        Но однажды она поставила двор на уши. Объявила, что вечером назовёт кого она любит. Мы напряглись, переживать стали. Конечно ножички были, футбол, но всех мучил один только вопрос. – Кто?
        Как назло, вдруг батя выходит и зовёт в баню. Надо идти. И мылся я не абы как, мылился дважды, пока шкурка под пальцами не заскрипит, отец это контролировал чётко... Ну всё, баста! Батя застрял в буфете у пива, а я домой… Вот и Мишка. – Ну как? – Тот сделал рожу и отмахнулся. Я всё понял.
       Жизнь остановилась. Её можно не продолжать. Я был готов. Даже помытый.