Кролики

Игнату Григорьеву в ночь на пятницу в июле 1950 года приснились белые кролики. Они резвились на лужайке, перепрыгивали друг через друга и показывали фокусы.
- Кролики никогда не умирают, они становятся ушанками и дамскими шубками... - подумал он после пробуждения. - К чему они сняться?
Он проснулся без настроения на рассвете от шума во дворе многоквартирного дома в центре Москвы.
- Чего соседи расшумелись?! - зевнул он.
Жильцы соседних домов до ухода на работу распахнули двери дровяных сараев, и оттуда нёсся дробный будящий стук топоров и треск раскалываемых поленьев.
- Никуда в этой стране от дровосеков не спрятаться! - буркнул он и отправился в уборную, расположенную в конце коридора. 
В кабинке уборной от прорези в сиденье вертикальный дощатый короб спускался к выгребной яме на первом этаже. Фасад здания в этом месте несколько выступал за линию дома, и ветер, продувая сквозь узкие боковые оконца, высушивал бельё студентов, висящее на верёвках. На ржавый гвоздь, вбитый в стену, была нанизана крупно порезанная газета со статьёй:
- «Социализм спас миллионы крестьян от нищеты и бесправия».
Быстро выполнив все необходимые утренние процедуры, Григорьев отправился на работу. Настроение у него было боевое, в последнее время он сильно продвинулся по выполнению рабочего задания в институте.
- Сегодня доработаю схему, - размышлял он деловито, - и покажу профессору Грушину. Человек без мечты, как птица без крыльев!
Входя во двор конторы, где трудился последних полгода, Игнат увидел занятную сценку. Ворона где-то раздобыла большой ржаной сухарь. Однако беда в том, что сухарь по твёрдости явно приближался к бетону.
- Долбить его клювом вороне не улыбается! - понял он замысел птицы.
Она положила сухарь в лужу и сидела рядом, терпеливо ожидая вкусного пюре. Лужа была мелковата, поэтому прождав пять минут, ворона клювом его ловко перевернула, чтобы пища размягчилась равномерно со всех сторон.
- Жить на белом свете, значит постоянно бороться! - улыбнулся он.
Первым, кто встретил его в коридоре здания, был Санька Кусев, длиннющий тощий парень, не дурак выпить. Он работал на кафедре, которой заведовал профессор Грушин, заведующий научной частью института. Вся его жизнь сводилась к отчаянному зарабатыванию денег на выпивку. Поэтому он периодически попадал в милицию.
- Недавно Саня чего-то надебоширил в очередной раз, - глядя на него, вспомнил Григорьев, - и в институт пришла бумага из милиции с просьбой разобраться.
В ответ было написано строгое письмо из научной части на кафедру:
- «Уважаемый товарищ Грушин! Сотрудник вашей кафедры Кусев непотребно вёл себя в общественном месте. Примите меры. Зав. научной частью Грушин».
Санька был человеком весьма своеобразным, он умело подлаживался под любую среду: с проходчиками, пастухами, геологами, моряками и дворниками разговаривал строго на их языке.
- Всегда интересно наблюдать, - усмехнулся Игнат, - как интеллигент средней руки внезапно начинает сыпать отборным матом и жарить блатными словечками...
Они поздоровались и обсудили последние институтские новости.
- Ты посмотришь мои чертежи? - спросил Григорьев.
- Конечно… - пообещал Кусев. - Поехали завтра с нами за город. Шашлычков пожарим...
- Поехали, - с радостью согласился коллега.
Санька был мужиком шебутным. Его характер налагал определённый отпечаток на его творческие изыски, на атмосферу в кабинете, на его манеру жить за рабочим столом.
- Стол у него всегда в беспорядке завален бумагами... - осуждающе подумал он. - Какие ж будут шашлыки.
Когда посетители заходили к Кусеву в кабинет, то видели густые клубы дыма от папирос «Казбек». Санька в день выкуривал две пачки папирос.
- К концу рабочего дня в твоём кабинете находиться без противогаза просто невозможно… - заметил Игнат, когда зашёл к нему, чтобы показать разработанную им оригинальную схему вечного двигателя.
- Посмотрю после выходных! - сказал Кусев и бросил чертежи на стол.
Утром они поехали на природу. Погуляли вволю, чисто мужской компанией, возвращались вечером. Стояли на платформе, ждали электричку, Сане по нужде приспичило. На платформе народу тьма, он решил в ближайший лесок свернуть. Пять минут его нет, десять нет! - встревожился Игнат. - Уже электричка подходит, а его всё нету…   
Они впрыгнули в вагон, стоп-кран сорвали. Пока поезд стоял, увидели, как Александр заскочил перед отправлением. Отдышавшись, он рассказал с задумчивым лицом:
- Отливаю я, мужики, вдруг слышу недалеко в кустах шум какой-то, крики мужские и женские. Ну, я не любопытный, но мало ли чего. Пошёл,
смотрю, двое борются, он и она. Насилие налицо!
Товарищи его прервали справедливым упрёком:
- Ну что же ты?.. Надо было по соплям, чтобы знал, как по-человечески договариваться! Сам побоялся, нас бы позвал!
Он задумчиво продолжил:
- Да, я так и хотел, мужики!.. Только вот, блин, это она его насиловала!
Электричка набирала скорость. Хмурый народ в вагоне дремал, в основном дачники, с огромными сумками, возвращающиеся с загородных плантаций. 
- Не надо катить на меня бочки! - закончил обидчивый Кусев.
Им оставалось сидеть, глядя в окошко. На следующей станции их внимание привлёк мужик, который во всю прыть бежал по перрону по направлению к электричке. У мужика здоровые баулы в обеих руках, переброшенный мешок через плечо, на шее узелок.
- Баулы перевязаны тряпками, видимо, - метко отметил Григорьев, - чтобы не развалились…
По закону подлости машинист объявил:
- Осторожно, двери закрываются, следующая станция…
Народ в вагоне заметно оживился, прильнули к окошкам, обсуждая:
- Успеет, не успеет…
Мужик всё-таки успел. Видно второе дыхание открылось. Подбежал к двери, рожа красная, сопли, слюни. Попытка затормозить на скорости привела к тому, что баул упал на землю. Тряпки лопнули, все фрукты-овощи в мгновение ока оказались разбросанными по перрону.
- Капец урожаю! - злорадно заржал Санёк.
У мужика одна нога оказалась почти в вагоне, другая на перроне давила картошку-капусту. Брызги овощей полетели в разные стороны, на сочной мякоти мужик оступился, и его нога взмыла высоко вверх. Чувство ответственности за имущество не дало ему уронить баулы, и он, гордо раскинув руки, держал их мёртвой хваткой. Обе ноги по инерции закинулись почти до головы.
- Такой растяжке позавидовали бы даже балерины…  - оценили довольные зрители.
Гордым сталинским соколом он влетел в электричку, пропахал весь тамбур и вылетел на противоположный перрон. Двери закрылись, электричка отъехала.
- Вот так номер! - ахнул Григорьев. - Я такое только во сне с кроликами и видел…
Народ, удостоверившись из окошек, что мужик жив и невредим, всю дорогу до Москвы тихо ржал.
- Стыдно вроде как, - посмеивался Игнат, - у мужика горе, но и сдерживаться нет сил!
От хмурых, усталых лиц пассажиров не осталось и следа.
- Хотя, конечно и смех, и грех… - пожалел его Саня.
Ночью Григорьеву опять снились игривые кролики. Следующим утром ему по дороге встретился кот «Васька». Его когда-то подобрала сердобольная жена профессора Грушина. 
- Она притащила откуда-то кота… - вспомнил он. - Хорошая тётка, но из-за отсутствия детей, распространявшая материнские инстинкты на кого попало, в том числе и на всякую живность.
«Васька» стал вполне взрослой и половозрелой особью, годов трёх, с бандитскими глазами, повадками обычного дворового кота, и замашками беспризорника. Он нёс в зубах стыренную сосиску, чтобы в укромном уголке без помех сожрать.
- Где он её украл?! - подумал Игнат.
За ним по пятам шла ворона и периодически хватала клювом кота за хвост. Тот оборачивался и грозно шипел сквозь занятые сосиской зубы.
- Понятно, что добычу отпустить не в состоянии и разобраться с обидчицей по причине занятости зубов не может! - ласково засмеялся Григорьев. - Но шипит очень грозно и продолжает сваливать по направлению кустов… 
Но ворона не отставала и с усердным упорством тянула «Ваську» за
хвост. Наконец, нервы у кота не выдержали и он, выплюнув добычу,
кинулся на обнаглевшую обидчицу. Та отбежала, а затем, перемахнув через котяру на крыльях, быстро схватила сосиску и улетела.
- Ловко! - одобрил Игнат. - Самое высшее наслаждение сделать то, что, по мнению других, вы сделать не можете. 
Кот с жалобным видом остался стоять посредине дороги.
- Жалко «Ваську»! - пожалел животное человек. - Кот хороший, но хитрый…
Его любили все сотрудники института, гладили по мягкой шерсти, когда он тёрся о ноги курящих.
- Только гадит всюду! - жаловались служащие.
Его пытались приучить облегчаться в большую и плоскую банку из-под маринованной селёдки, но «Васька» её игнорировал, за что был периодически нещадно бит уборщицей. Ровно в девять часов раздался нечеловеческий рёв из кабинета Кусева:
- А-а-а-а-а!.. Где эта сволочь?! Убью, курву!
Сотрудники повыскакивали из кабинетов и ринулись к Саньке. Первым делом по носу Григорьева шибанул вонючий запах кошачьей мочи. Весь стол был залит зловонной лужей, в которой мокли его чертежи.
- Это же был единственный экземпляр моей разработки! - застонал он от осознания потери.
Кусев пытался промокнуть их чистыми листами бумаги, но помогало слабо. Кот почуяв неладное, забился куда-то в укромный угол. Разъярённый Санька тщетно пытался его разыскать.
- Я разобью твою тупую башку! - орал он.
Несчастный «Васька» решил сменить место схрона, Кусев заметил и попытался изловить поганца для того, чтобы утопить его в канализационном люке.
- Он, по безалаберности оставив бумаги на столе, забыл закрыть дверь кабинета на ключ перед выходными... - догадался расстроенный Григорьев. - Месяц работы над чертежами коту под хвост!
Обычно ленивый кот приобрёл реакцию леопарда. «Васька» с диким мяуканьем летал по стенам, спасаясь от длинных рук мстителя и его тяжёлых ботинок. Шмыгнул в дверь и его больше никто в институте не видел.
- Зато у Санька стол идеально чист! - обрадовался через неделю Игнат. - Кабинет всегда проветрен и заперт на ключ. И я теперь знаю, к чему снятся кролики!