Хрустальные слезы

Эту историю рассказал мне сам главный ее герой. До тех пор мы представлены друг другу небыли, хотя я часто кивал ему при встрече головой на институтских просторах нашего кампуса – в той или иной степени, все мы были знакомы, так как в течение многих лет работали в одной организации, вместе сидели на собраниях, конференциях, пересекались во время различных празднеств и торжеств или на защитах диссертаций соискателями ученых степеней. Так получилось и на этот раз. После успешного (впрочем, как всегда) выступления адъюнкта на ученом совете, был я зван на банкет по этому поводу. Там мы и познакомились.
Дмитрий Иванович Холодов – почтенный, уже не молодой ученый муж специализировался в научной деятельности на физических полях в верхней полусфере корабля. Честно говоря, мне было на это наплевать, как и ему на мой диплом кораблестроителя, а поводом для общности интересов послужил какой-то малосмешной анектодец на извечную тему отношений между полами – толи жена ушла от мужа, толи, наоборот, в общем, не суть. Но, видимо, эта рассказка вызвала определенные ассоциативные воспоминания у Дмитрия Ивановича, а так как его соседом оказался именно я, то мне и предстояло выслушать эту историю. Поначалу, изображал внимательность из вежливости, потом стал кивать в такт акцентируемым моментам, и, в конце концов, поймал себя на том, что слушаю с глубочайшим интересом.
По мере того, как пустели бутылки коньяка на столе и расходились подвыпившие гости, подходил к концу и рассказ Холодова. Очень мне было интересно, чем все закончиться; и не было ничего в его повествовании экстраординарного, с голливудскими наворотами – обычная жизненная история, а вот, поди ж ты, захватила! И вдруг последняя фраза прямо-таки повергла меня в шок!
– Она умерла почти двадцать лет назад, – тихо сказал ученый и выплеснул в рот остатки коньяка из пузатого бокала.
– Подождите, подождите, – я затряс головой, сделав загадочно-недоверчивое лицо, как человек поймавший рассказчика на трудно объяснимом противоречии, – что-то со временем тут не бьется: вы говорили, что познакомились с ней в сорок два года, сейчас вам лет пятьдесят пять – пятьдесят семь, получается, что Юля умерла еще до знакомства с вами?
Я широко улыбался, давая понять, что по достоинству оценил его стиль рассказчика, а приврать, мол, мы все любим. Но он поднял голову и совершенно трезвым серьезным взглядом погасил мою улыбку.
– Значит, вы, молодой человек, думаете, что мне пятьдесят пять?
Он полез во внутренний карман пиджака и, достав паспорт, протянул мне:
– Полюбопытствуйте, – предложил.
Я открыл видавший виды истрепанный документ, посмотрел на год рождения собеседника и путем не хитрых вычислений узнал настоящий возраст визави. Пораженно смотрел я в его глубокие серо-голубые глаза, и, казалось, там до сих пор стоят хрустальные слезы, те, над которыми когда-то так жестоко посмеялись.
– Да, да, – мне девяносто пять, – покачал он головой с шевелюрой, лишь слегка посеребренной сединой.
Потом мы с ним посидели у него в кабинете, зашли в кафе, где добавили еще по сто пятьдесят под пирожок с яблоками, потом… потом я не помню, но с утра было очень тяжело, пришлось даже отпроситься с работы. Прошедший день и вечер не сделали нас друзьями, правда, теперь при встречах мы не просто кивали друг другу, а обменивались рукопожатиями. Как-то я подарил ему пару своих книг, он повертел их в руках, открыл обложку, прочел пару фраз. Посмотрел на меня поверх очков и сказал:
– Отлично, молодой человек, приятно удивлен. Может и мне мемуары пора писать, возраст-то вполне позволяет!
… Прошло около пяти лет и как-то вечером, после тяжелого трудового дня, перешагнув порог КПП, уперся взглядом в свеженький некролог, где руководством сообщалось, что на сто первом году ушел из жизни Дмитрий Иванович Холодов, замечательный человек, ученый с мировым именем, доктор наук, автор более трехсот научных и исторических трудов и т.д. и т.п. Все это я знал и так, а вот то, что мне рассказали сотрудники его отдела на похоронах, удивило меня не меньше, чем его возраст, когда он рассказал мне кусочек своей биографии пять лет назад. Оказывается, он не умер после долгой и продолжительной болезни, как это повсеместно случается с людьми почтенного возраста, а погиб под колесами спортивного автомобиля во время своей утренней пробежки! Это в сто-то лет!
На следующий день я залез в Интернет, но среди огромного количества его трудов никаких мемуаров не нашел; навел справки у коллег по работе – о таком никто не слышал, побеседовал с начальством – тот же результат. А надо сказать, что в то время я себя как раз решил в малой прозе попробовать, вот и пришла мне в голову мысль, включить в сборник ту историю, что поведал мне покойный под коньячок с пирожками. Родственников и близких друзей своих он пережил, сын обитал где-то в другом городе, обидно будет, что правду столь похожую на сказку никто не узнает. А так, глядишь, и вспомнят долгожителя, помянут добрым словом – рукописи-то, как известно, не горят. Ну, а коль, что не так напишу – память-то у любого человека дырявая, да я еще спьяну слушал, и времени прошло прилично – так за то меня судить уже некому. Но я постараюсь, чтобы не судили не только потому, что некому, но и потому, как не за что.
Изложил я эту историю не от первого лица, как, понятно, ее выслушивал, а от себя лично, так, как если бы ее изначально рассказывал кто-то третий. Так точнее передаешь чувства и ощущения героев рассказа, ведь согласитесь, если здесь можно еще подавать оценочные характеристики Дмитрия Ивановича героине, то его же словами описывать ее чувства к нему самому, как-то не очень.
Читайте на здоровье, как уж получилось.

Рассказ Дмитрия Ивановича Холодова
(написан от третьего лица)

Диме Холодову уже сорок два стукнуло, когда эта егоза в институте появилась. Думал еще: «Что это она в цитадель научной мысли устроилась – и зарплата не та, и не по специальности, да и просто скучно». Оказалось, депрессует после развода с мужем, уже года два как. Но особой печали в глазах у нее никто не видел, а когда ему, едва знакомому человеку, через неделю в любви призналась, так и вовсе версия о глубокой скорби от развала семьи смешной показалась.
Когда узнала, сколько ему лет – не поверила, пришлось паспорт показывать.
– Я думала, мы ровесники, – удивленно захлопала длинными ресницами.
Тоже, нашла сверстника, он уже за девками бегал, когда ей только пуповину перерезали. Впрочем, не самая критическая разница. Ох, и любовь у них началась! Он – конь здоровый, хоть и за сорок, а не одной седой волосинки, кожа гладкая, мышцы, ежедневно гирями и штангой подкачиваемые, упругие и сильные; она – ноги от ушей, грудь третьего размера, мордочка смазливая, молодая, охочая до плотских удовольствий фантазерка. По пятницам, после работы накрывали столик дома, водочка – селедочка, закусочки деликатесные, соки – лимонады, песни и музыка под настроение – то забойная танцевальная, то тихая задушевная, типа «Не жалею, не зову, не плачу…» Бывало, что и за добавкой бегать приходилось.
Потом ночь любви и страсти, только под утро и засыпали. И что интересно – ведь не только сексом занимались – наговориться не могли, темы не иссыхали. То косточки кому-нибудь по работе перемоют, то про бывших своих женщин – мужчин рассказывают друг другу, то планы совместные строят, причем Света (так звали двадцати шестилетнюю чаровницу) не на два – три месяца вперед заглядывала – годами мерила, а то и десятилетиями.
– Что-то больно глубоко копаешь, – блаженно улыбался Дима, – столько ведь прожить надо.
– Ничего, – Светлана была оптимисткой во всем, – вот поженимся, куда ты от меня денешься!
В субботу отсыпались и шли гулять, далеко, пешком, без всякой цели. Заходили в магазины, что-то покупали, пили пиво, ели шашлыки в придорожных кафешках. Бывало, что пятничный загул плавно перетекал в субботний, но ничего предосудительно никто из них в этом не видел: они были вместе, а значит, по определению ничего плохого делать не могли – несгибаемая логика влюбленных. В воскресенье отлеживались, отпивались молоком, кефиром и крепким чаем, наводили порядок в квартире (а жили они у Холодова на южной оконечности города), и на следующий день, отдохнувшие и счастливые выходили на работу. Не жизнь – сказка, обзавидуешься!
Трудились не напряжно, она в бухгалтерии счетоводом, он по мере сил двигал вперед науку, писал статьи, монографии – каждый делал свое дело, которое знал и любил. Обедать ходили вместе. Иногда после этого Света затаскивала своего избранника к нему же в кабинет (или наоборот), где на сладкое и происходило то, что должно происходить между двумя влюбленными людьми. Проходила рабочая неделя, а в пятницу начиналось все сначала.
Он дарил ей подарки: цветы, одежду, часы, драгоценности – то, на что хватало его в целом приличной по мерке обычных людей зарплаты; она ему любовь и очарование молодости. Такой бартер устраивал обоих.
Вскоре по ее настоянию подали заявление в ЗАГС, через три месяца поженились. Отпраздновали скромно, все-таки не первый брак у каждого, но ресторан заказали на тридцать человек, не так уж и мало. Штамп в паспорте мало что изменил в их жизни, разве придал законный статус их отношениям, и без того очаровательно прекрасным.
Летом взяли отпуск вместе, скатались в Севастополь, там у Дмитрия много однокашников по институту осело после развала Советского Союза, у одного и остановились; сам он на две недели в Египет улетел. Тоже, конечно, куда-нибудь заграницу хотели, но степень секретности документов, с которыми работал глава семейства, напрочь отрезало такую возможность. Но мыс Фиолент, А-Я, Херсонес, да даже городской Хрустальный пляж показались молодоженам Раем, потому что неважно, где ты находишься, если рядом с тобой любимый человек. Вино, море, солнце, прогулки по городу из белого известняка – все воспринималось, как подарок судьбы.
Отпуск промелькнул зигзагом молнии, оставив в памяти сплошной яркий сполох. Наступили трудовые будни, которые мало что изменили в уже накатанной жизни супругов. На удивление, чем больше Дима проводил времени со своей суженой, тем больше влюблялся в нее. Его не утомляло постоянное присутствие этой женщины в его жизни. Он теперь не мог себе представить, как можно пойти без нее в гости, а когда Света уезжала к родителям на набережную Обводного канала и задерживалась там больше, чем на день, начинал безумно скучать, волноваться и даже, чего с ним раньше никогда не случалось, ревновать, накручивая себя различными додумываниями где она и с кем. Он понимал, что это глупо и всячески скрывал от нее, но когда Светлана ушла на вечер встречи одноклассников и вернулась за полночь, да еще и выпившая, не выдержал и наговорил ей кучу непотребностей.
Она не обиделась, села к нему на колени и, погладив по щеке, сказала:
– Дурачок, я люблю только тебя. Ни на кого больше не смотрю, никто мне не нужен. Не обижай меня больше своим недоверием.
И поднявшись на ноги, потянула его за руку на кровать.
Через два с половиной года такой сладкой жизни грянул гром, откуда не ждали – в связи с существенным урезанием финансирования института из-за кризисного состояния экономики страны, посыпались кадровые сокращения, и Света осталась без работы. Употребив все свое влияние, Дмитрий Иванович сумел ей выбить переназначение на младшего научного сотрудника в свой отдел, но она мягко отказалась.
– Здесь и так платили с гулькин нос, а МэНээСы еще меньше получают, не хочу сидеть у тебя на шее. И подруга к себе  в фирму зовет, ей бухгалтер как раз нужен, а зарплата втрое против здешней.
Покладистый муж был вынужден согласиться, да и доводы казались вполне логичными. Расстроился, конечно, но в чем-то был даже рад – ну, не могло все идти так идеально гладко у людей, разделенных более чем пятнадцатилетней разницей в возрасте. Пусть хоть такие неприятности, может они предотвратят большие, которые по теории вероятности не могли не произойти. Но все пошло не так.
Уже через неделю Светлана сказала мужу:
– Знаешь, у нас в фирме все такие респектабельные, красивые.
– Ты о чем? – не понял он.
– Ну, в институте контингент, как это – пожухлый что ли, люди одеваются не модно, растрепанные какие-то.
– Меня-то это, надеюсь, не касается? – преувеличенно весело поинтересовался супруг.
Света не ответила на вопрос, но продолжила:
– А там женщины все яркие, выглядят, как топ-модели. Мужчины подтянутые, спортивные, костюмы с иголочки – весь день проходят – нигде ни одной морщинки на ткани. Красивые, деловые, обеспеченные, уверенные в себе люди.
Дмитрию стало неприятно, он никогда не оценивал людей по отглаженности костюма. Всю свою жизнь, начиная с учебы в институте, он провел среди людей связанных с наукой, там ценились компетентность, образованность, общая эрудиция, профессионализм. Самый уважаемый им человек ходил в штучных брюках, военных полуботинках и вязаном свитере, но был членкором РАН , профессором, доктором физико-математических наук, автором бесчисленного количества книг, монографий и научных трудов. Первый раз за всю совместную жизнь супруги заснули, не поцеловав друг друга.
Прошло еще несколько месяцев. В целом, домашняя жизнь семьи Холодовых была вроде бы такой же, как раньше, но Дмитрию Ивановичу стало казаться, что от жены начало веять некоторым холодком: она стала задерживаться на работе, объясняя это большой загруженностью; сексуальная составляющая их жизни уменьшилась, зато поездки к родителям стали куда более частыми; стабильно раз в месяц Светлана уходила на какие-то корпоративы.
– Я не могу не участвовать в жизни нашей фирмы, – говорила она, подводя глаза перед зеркалом, – мы все друзья, единомышленники, коллеги и все значимые даты справляем вместе.
– Что-то их многовато. Может, жена могла бы и мужа познакомить со столь дружным коллективом? – не без ехидства поинтересовался Дима.
– Что ты? – она на секунду даже краситься прекратила, – у нас так не делают. Там только свои.
– С каких это пор я перестал быть для тебя своим?
– Не придирайся к словам – приходить с мужьями и женами у нас не принято.
– Хорошо, что жить еще с ними не запрещают, – зло сказал он и ушел в другую комнату.
Однажды она не пришла домой ночевать, а следующим вечером, явившись с работы, объяснила, что пришлось остаться у заболевшей мамы.
– А чего трубку не брала, сама не звонила? – подыграл ей муж – он прекрасно знал, что у матери ее вчера не было.
– Ой, – отмахнулась Светлана, – столько всего навалилось: и работа, и в аптеке очередь сумасшедшая за лекарствами, и мама капризничала… Не до разговоров.
Дмитрий хотел было сказать, что ее родительница вчера сама звонила ему вечером, интересовалась, как у них складываются отношения, даже приехать хотела, но он отговорил, успокоив ее словами, что у них все в порядке. Хотел, но не стал. Он настолько любил свою жену, что готов был простить ей абсолютно все, предоставить абсолютную свободу, даже разделить ее с кем угодно, лишь бы она оставалась его женой, лишь бы иногда можно было гладить ее плечи, целовать шею, смотреть в бесстыжие глаза. Вечером говорить «спокойной ночи», а сутра спрашивать «как спалось?»
«Она молодая, – успокаивал он сам себя, понимая, что это бесполезно, – перебеситься, нагуляется и уйдет от своих деловых и уверенных в себе. Ведь это не может быть смыслом жизни! Все еще будет хорошо».
Как-то прогуливаясь в выходной день по набережной Невы, Светлану окликнула какая-то моложавая женщина, оказалась, коллега по работе. Они фальшиво расцеловались, и супруга представила мужа подруге. Диме показалось, что Света при этом нервничала. Ее сослуживица с оценивающим любопытством окинула взглядом Дмитрия и неопределенно покачала головой. Ему было на фиг не нужно и уж точно совсем неприятно это знакомство, но он вежливо ответил на все вопросы новой знакомой и молча подождал, пока подружки не исчерпают внезапно возникшую тему для обсуждения.
– Это наш менеджер по продажам, – сказала жена, когда через пятнадцать минут они, наконец, остались вдвоем, – очень состоятельная женщина, но все равно пашет, как лошадь.
Дмитрия Ивановича покоробило от такого сравнения.
– Пашут в поле, – огрызнулся он и тут же перевел тему, – пойдем перекусим чего-нибудь? Здесь отличная чебуречная недалеко.
Возражений не последовало, и остаток прогулки прошел приятно и весело.
Через два дня Светлана доверительно сообщила мужу, что в целом Дима понравился Эльвире Александровне (так звали встреченную на набережной менеджера по продажам), но когда она узнала, что ему уже сорок пять, то сказала, что он староват для такой очаровашки, как она. Дмитрию было абсолютно наплевать на мнение какого-то менеджера, да он и вообще забыл о той встрече, но почему-то опять стало неприятно. А вот Светлана, похоже, сделала для себя вполне конкретные выводы.         
Через месяц она заявила супругу, что хочет с ним расстаться.

–  «Любви прозрачны обязательства,
    Они не стоят ничего;
    Нельзя готовым быть к предательству,
    Даже когда ты ждешь его».
 
Процитировал он свое же четверостишье и опустился на пуфик в прихожей.
– Что случилось с тобой? – он поднял глаза на пока еще жену, – за три года, что мы были вместе, ты стала еще прекрасней, но куда ты делась? Верни мне мою Светочку.
На глаза навернулись слезы – он любил и такую Светлану, но похоже, ей уже было все равно. Дмитрий не собирался ни уговаривать, ни удерживать жену – насильно мил не будешь. Он смахнул ладонью слезинку со щеки, она с непонятно откуда взявшимся звуком, певучим каким-то, мелодичным, ударилась о зеркальную поверхность дверцы шкафа-купе.
– Ути Господи, – Светлана смотрела на него сверху вниз, – слезки-то у нас какие – прямо хрустальные. Что ты как баба истерики закатываешь?! Это наша прерогатива. Ну, не получается у нас вместе быть, возраст, все такое. Все говорят, а со стороны виднее.
– Со стороны не виднее, – он поднялся на ноги, слез больше не было, – со стороны завистливее.
Она собрала наиболее необходимое и ушла. Через неделю вывезла окончательно все свои вещи, помогал ей в этом молодой, действительно подтянутый и спортивный парень примерно ее возраста, где-то под тридцатник. А еще через месяц семьи Холодовых не стало – развелись.
… Прошло двадцать лет. Это только кажется, что два десятилетия большой срок, в жизни они проходят почти мгновенно, как прочесть эти три слова «прошло двадцать лет…» Да, сделано было немало. Дмитрий Иванович и в сорок пять был уважаемым человеком, а за это время защитил докторскую, поднялся по карьерной лестнице, сменил место жительства, переехав в трехкомнатную квартиру на севере города, успел снова жениться и опять развестись. Этот брак был, что называется, результативней – недавно его сын отметил совершеннолетие.
Его жизнь после расставания со Светланой стала комплексом спланированных мероприятий и повторная женитьба, как бы это плохо не звучало, была всего лишь его частью. Он испытывал чувство глубочайшей вины перед третьей женой, женщиной, терпевший его непростой характер почти пятнадцать лет. Но, что поделаешь – он не любил ее, он вообще больше никого не любил. Просто шел от одного намеченного пункта плана к другому. И все смог, все успел, кроме одного – не избавился от любви к женщине, когда-то предавшей его. Теперь он твердо знал – время не лечит, а лишь позволяет свыкнуться с мыслью, что ничего нельзя поправить.
И еще: за эти промелькнувшие двадцать лет Дмитрий Иванович почти не изменился внешне. Он и в сорок пять выглядел на тридцать с небольшим, а в своем нынешнем почтенном возрасте больше сорока ему никто не давал. Что уж являлось тому причиной – не понятно было не только ему, но и врачам, к которым Холодов несколько раз обращался за разъяснениями это феномена. Говорили что-то про Х-хромосому, про чистые сосуды и исключительно здоровое сердце, но ясности это не прибавляло. Он не сидел ни на каких диетах, не вел особо здорового образа жизни (ну, бегал по утрам пару километров, никогда не имел личного автомобиля, немного занимался со штангой, но все это на любительском уровне, без системы). При этом любил вкусно поесть, периодами хорошо выпивал и вечерами покуривал крепкие сигариллы. Впрочем, такое чудо его нисколько не тревожило, наоборот – радовало.
Сын учился в военном училище и предпочитал редкие часы увольнительных проводить с матерью; к отцу тоже заезжал, но не часто. Так что жил Дмитрий Иванович в своей трехкомнатной квартире возле Сосновского парка один, если не считать собаки престижной в наше время пароды «лабрадор». Скучно? Да, нет, в общем-то. Научная деятельность, написание статей в различные журналы, участие в семинарах, комиссиях, работа над монографиями и учебными пособиями, научное руководство при написании диссертаций в целом скучать не давали. А увлечение коллекционированием холодного оружия, переписка и встречи с другими одержимыми этой страстью профессионалами и любителями, съедала все его свободное время, а заодно и избытки финансов, получаемых в виде гонораров за свою основную деятельность.
Чем только небыли завешаны его стены и завалены полки и столы: здесь были виды метательного оружия, такие как бола, гарпуны, дротики, шнепперы, сюрикены, чакры; колющие копья, кортики, крисы, протазаны, сариссы, стилеты, даже фальшион и ятаган; дага, катана, различные виды кинжалов, кхопеш, мачете, кхукри, нагината и эспадрон; к особо ценным относились ударно-дробящие боевые нунчаки, кама, шестопер, пернач и буздыхан. Так что, особо скучать не приходилось.
Как-то возвращался он с одной такой встречи, где ему удалось сторговать за вполне приемлемую цену мизерикордию  семнадцатого века в неплохом состоянии. Настроение было прекрасное. Вышел из поезда на Финляндском вокзале, прошел насквозь зал ожидания и оказался на улице – хотелось после сутолоки электрички, прежде чем нырнуть в метро подышать свежим воздухом. День подходил к концу, осенний вечер выдался теплым и лучи заходящего солнца приятно согревали спину Дмитрия Ивановича не по сезону обтянутую легкой матерчатой курточкой – не рассчитал.
– Дима, – услышал он вдруг.
Повертел головой – да нет, здесь никто из знакомых не живет.
– Это что, чудо? – говорила женщина лет пятидесяти или чуть больше, стоящая напротив, метрах в двух, – или Бог услышал мои молитвы?
– Вы мне? – для верности ткнул себя пальцем в грудь.
– Да, наверное, услышал – она не ответила на вопрос, – и перенес в прошлое, чтобы мы могли начать все заново.
На несколько секунд плотный людской поток из прибывшей электрички скрыл женщину от Дмитрия, и ему показалось, что он больше не увидит ее, но вот пассажиры схлынули, и он опять увидел нечаянную собеседницу. На этот раз облик показался смутно знакомым.
– Мы знакомы? – он сделал шаг вперед, теперь людские массы стали обтекать беседующих с двух сторон, а не ломиться между ними.
– Ну, да, никакого будущего, – грустно улыбнулась она, – но чудо осталось – ты по-прежнему молод, а вот меня время не пощадило.
Теперь он узнал ее! Светлана! Но это была не та тридцатилетняя красавица, которой не продавали сигареты в магазине, неправильно оценивая ее возраст, а вполне себе выглядящая на свои года, а может и постарше, тетя. Конечно, по внешнему виду в матери она ему не годилась, но на старшую сестру вполне тянула. Фигура погрузнела, лицо стало шире и как-то оплыло, глубокие морщины не мог скрыть даже толстый слой косметики. Прическу видно, что делала, но она ее не молодила. Да и одета как-то блекло, наверное, так и должны одеваться без пяти минут пенсионерки. Впрочем, в ареале его общения, женщины бальзаковского возраста, даже не входящие в когда-то озвученную Светланой элиту успешных, подтянутых, уверенных в себе, смотрелись в разы лучше, чем его бывшая жена в настоящий момент.
– Ты прекрасно выглядишь, – еле выдавил он из себя.
– Не ври, – усмехнулась она, – сколько мы не виделись?
– Двадцать лет и сорок шесть дней.
– Так точно помнишь?
Он молчал.
– Я наказана за гордыню и выяснилось это уже через четыре года после нашего расставания.
– После того, как ты ушла, – поправил Дмитрий.
– Да, после того, как ушла, – не стала спорить она, – Я искала тебя потом, но ты сменил квартиру. В институт, куда я несколько раз приходила на КПП, без пропуска не пускали, а те из знакомых, что проходили мимо, были не слишком словоохотливы со мной.
Он молчал.
– Потом узнала, что ты женился и у вас родился сын; на этом мои поиски и закончились.
Он молчал.
– Бог не дал мне детей, родители умерли, и я жила одна. – Из ее глаз катились слезинки, мутнея от косметики, по мере скатывания по щекам. – Нет, у меня, конечно, периодами появлялся кто-то, но ненадолго – так, баловство одно.
Он молчал.
– Ну, что ты молчишь?! – не выдержала она.
– А что я должен сказать? Посочувствовать тебе, пожалеть? Каждый прожил свою жизнь в соответствии с теми представлениями о ней, какие имел.
Ему вдруг стала глубоко безразлична эта женщина, чувство любви к которой он питал почти четверть века. Все эти непонятные откровения – к чему они? Время прошло и Владимир, носивший воспоминания о Светлане, как некий фетиш, увидев ее, вдруг понял, как ему глубоко наплевать на ее материализовавшийся образ. Лучше бы он ее не встречал и жил с этой «иконой» в сердце всю оставшуюся жизнь. Жестоко – наверное, а о справедливости думать не хотелось.
– Что-то слезки у тебя какие-то не хрустальные, скорее, мутные, как качественный янтарь, – он был противен сам себе.
Она опустила голову и, достав платок, вытерла лицо.
– Желаю тебе удачи, живи вечно. – Светлана развернулась, и вскоре ее силуэт растворился в толпе прохожих.
Больше они не виделись, а через десять лет она умерла. И он, словно заколдованный, прожил ровно тот срок, что пожелала так любимая им когда-то женщина.

Вот такая история. Нечто похожее, только пока без фатального конца, случалось и со мной. И я ронял хрустальные слезы. Тогда я думал, что эта беда лишь мой удел, а оно вон как выходит! Наверное, с каждым, кто живет полноценной жизнью, происходит что-то подобное. Так уж устроен мир…