Гуманисты

               
   Село Чаривное. Село – как село. Таких на Херсонщине – сотни. Если бы не одно «но» – то ли по недоразумению или по чьей-то злой воле, а, может, из-за каприза истории оно оказалось на «передке». То есть на передовой. И это коренным образом изменило уклад жизни селян – половина с пожитками переехала на Украину, подальше, на запад, а половина – осталась. Но бесхозные дома недолго пустовали – их заняли российские контрактники.
   Вынужденные соседи обитали мирно: местные жители занимались своими делами, бойцы – своими. Селяне большей частью ухаживали за домашним скотом. Те, у кого были коровы и овцы, пасли их за околицей, стараясь не подпускать животных близко к танкам и гаубицам, притаившихся, как зверь перед броском, в окрестных рощах.
По вечерам над селом робко стелился жидкий дымок. Это бойцы готовили еду на примитивных кухнях, наспех оборудованных во дворах и в садах. Правда, начальство запретило разжигать костры, но солдатам так надоели тушенка и прочие консервы, что в конце концов командиры махнули рукой на такую вольность. А тут новая напасть: «укропы» так надавили на левом фланге, что почти перерезали дорогу, по которой поступали боеприпасы и продукты. Вот и вынуждены были контрактники самостоятельно добывать картошку, буряки, капусту и варить из них суп на костре.
  – Эх! – как-то раз, уже под вечер, когда солнце завалилось за днепровскими каналами, мечтательно подтянулся замкомвзвода – он же старшина – Музыкин, сорокалетний сибиряк. – Вот бы сварить из свежего мяса борщ! Как дома! Все бы отдал – лишь бы тарелку навернуть.
   – Ишь, о чем размечтался! – криво усмехнулся сержант Викулин, недавно вернувшийся из госпиталя. – Надо радоваться, что харчи заканчиваются.
   – Чему тут радоваться? – не понял Музыкин. – Даже запасы хлеба на исходе.
   – Диета, браток, диета! – хитринки блеснули в глазах Викулина. – Что толку объедаться? Я, вон, в госпитале пузо себе заработал. Думаешь, мне от этого хорошо стало? Как бы не так! До ранения мог без передыха одолеть двадцать километров, а теперь, дай бог, пятнадцать. Так что, Степаныч, нет худа без добра – через неделю все станем такими же подтянутыми, как Бельманда.
   Их разговор прервал шум мотора. К калитке, которая чудом держалась на одной петле, подъехал видавший виды «жигуленок». Из него, припадая на одну ногу, вышел командир взвода Заводсков – тоже из племени сорокалетних, коих зацепила война.
   – Все! Кончайте галдеж! – скомандовал он. – Скоро выдвигаемся. Готовьтесь!
   – Куда? – спросил Музыкин.
   – В разведку. Отбери пять человек. 
   – А что случилось?
   – Сам толком не знаю, – признался комвзвода. – В штабе все объяснят. Сбор в 21 час.
   – Надо так надо, – нехотя встал с места Музыкин. – Лишь бы не случилось, как позавчера. Обещали артиллерийское прикрытие, а в итоге – шиш. Хорошо, что отбились, обошлись всего двумя трехсотыми.
   – Я же сказал, – повысил голос комвзвола, – в штабе все растолкуют.
   – Чует мое сердце, – пробормотал Музыкин, – скоро жареным запахнет.
  – Степаныч, – как в школе, поднял вверх руку Викулин, – меня тоже включи в разведгруппу – у меня свои счеты с «укропами».
   – Ишь, какой прыткий! – улыбнулся Заводсков. – Посмотрим…
   …Разведчики вернулись только под утро – усталые, но живые. Только Викулина немного зацепило, причем пуля попала в ту же ногу, что и в первый раз.
   – Хорошо, что кость цела, – морщился от боли сержант, осторожно стаскивая с себя «Ратник».
    Разведчики не стали сразу же заходить в дом, чтобы не будить спящих товарищей. Но натренированный слух солдата, как бы крепко ни спал, всегда уловит даже малейших шорох.
   Первым вышел из дома связист с позывным «Шанхай», небольшого роста, с надвигом  пшеничного чуба.
  – Ну, как? – подошел он к разведчикам, расположившимся во дворе. – Все удачно? Что-то больно тихо было ночью, не то, что позавчера.
   Викулин деловито вытащил штык-нож и стал вытирать кровь с лезвия ветошью.   
  – Вот, – поиграл он штык-ножом, – ему скажи спасибо за то, что вам удалось поспать.
  – Значит, хорошо поработали?
  – Не то слово! – довольно улыбнулся «Барсук», самый молодой из группы разведчиков. – Я сам завалил одного бугая. Тоже ножом.
   «Шанхай» недоверчиво усмехнулся и присел рядом с Викулиным.
   – Леха, все-таки что за разделку туш вы устроили?
   – Э, – устало отогнал сержант от себя муху, – какая-то заваруха получилась – даже сами толком не поняли.
   – Но все же.
   Викулин приподнял голову и с ленивым прищуром посмотрел на солнце, которое уже показалось за «зеленкой».
   – Короче, так. Ты помнишь наш старый РОП?
   – Конечно. Он же теперь в серой зоне.
  – Ну, мы направились туда, – медленно прокручивая назад ленту событий, начал говорить сержант. – Думали, там никого нет. Но хрен да по деревне – сразу же наткнулись на укропов.
   – Как это… «наткнулись»? – не понял «Шанхай».
   – Помнишь, там был окоп «кишок», который мы вырыли?
   – Конечно, помню.
   – Он же был особенный.
   – Да, – согласился связист. – Он был перпендикулярным к линии фронта.
   – Вот именно! Мы хотели по этому окопу подойти как можно ближе к укропам. И надо же такому случиться: мы подползли и прыгнули в окоп.
   – А там укропы!
   – Абсолютно верно! Сколько их было, в темноте не разобрать. Но они нас не ждали. Мы в прямом смысле слова свалились на головы. Все растерялись. Куда стрелять? В кого? Не разобрать…Мы первыми опомнились и схватились за ножи. Ну, немного покромсали их. А потом дали деру. Они стали стрелять в нас, но уже было поздно – выбрались без потерь. Только меня немного зацепило. Вот и все – ничего интересного.
 
   «Шанхай» взял со стола, грубосколоченного, с кривыми ногами,  закопченный чайник, налил туда колодезной воды и поставил на чугунную плиту.
   – Сейчас разожжем огонь и чайку попьем, – сказал он тихо, с виноватой улыбкой, будто стыдясь, что ночью всласть удалось поспать.
   Не успел связист зажечь огонь, как со стороны улицы послышалось блеяние. Все с недоумением повскакали с мест.
   На улице стоял баран, а за ним испуганно топтались три овцы с подросшим ягненком. Баран с недоумением смотрел на непрошеных гостей. Он не блеял, не метался по сторонам – просто стоял и смотрел. Смотрели и бойцы. Они тоже ничего не понимали.
    Первым опомнился «Барсук».
   – Старшина! – крикнул он. – Ты мечтал о борще! Вот он стоит – твой борщ! Хватай за рога, пока не сбежал.
   – Да, – подал голос кто-то. – Вот подфартило-так, подфартило! На всю роту хватит.
   – Рано делить мясо, сначала надо разобраться, – сказал Музыкин, отломив большой кусок хлеба.
   Музыкин подошел к барану и молча протянул лакомку.
   – Ну, давай, ешь.
   Баран обнюхал угощение, потом – руку и гордо отвернул голову.
   – Ишь, какой аристократ! – улыбнулся старшина. – Посмотрим, как поведут себя твои подруги.
    Но овцы тоже отказались от угощенья – они сбились в кучу и испуганно, вразнобой блеяли.
   Музыкин потерпел бы полное фиаско, если бы не ягненок. Он осторожно, с опаской подошел к старшине и просительно подняв голову, робко прикоснулся губами к хлебу. Теперь не устояли и овечки – они дружно окружили старшину. Последним сдался баран. Но когда он протянул шею, чтобы взять в рот лакомку, от куска хлеба ничего не осталось.
   – Сразу видно, – засмеялся «Шанхай», – баран – явно бендеровский – тупой и продажный!
   – У нас в селе бендеровцев не было и нет! – послышался мужской голос со стороны забора.
    Все повернули головы на голос. За забором, прячась за ветку вишни, стоял пожилой мужчина.
    – Сосед! – подозвал рукой Музыкин. – Чего прячешься? Подойти к нам! Мы – свои!
   Мужчина в ответ что-то не внятное пробормотал, но все же, найдя пролаз в заборе, зашел во двор. 
   – Эти овцы, – указал он рукой на стадо, – хозяина дома. Он их то ли продал, то ли на время оставил у брата. Видно, сбежали…соскучились по дому.
   – А брат где живет? – поинтересовался Музыкин.
   – В Красносельском.
   – Ни хрена себе! – присвистнул Викулин. – Как же они дошли, ведь там сплошное минное поле? Нет, баран – не бендеровский: умный и заботливый. Вишь, какими тропами он привел свою семью.
   «Барсук», уже успевший скинуть с себя экипировку, подошел к мужчине.
   – Отец, давай, так сделаем: мы заколем овец, а деньги тебе оставим. Ты их потом отдашь хозяину. Но это на всякий случай…если мы уйдем.
   – Малец! Хватит трепать языком! – не на шутку разозлился Викулин.
   – Леха, успокойся! – подал голос Музыкин. – Валера дельный совет дает. Сначала заколем овец…ну, и барана – тоже, разделаем, взвесим мясо, только потом отдадим деньги. Как ты на это смотришь, сосед?
   – Мне все равно, – пожал плечам мужчина. – Ваша воля, делайте, что хотите.
Когда мужчина скрылся в своем дворе, Музыкин оглядел бойцов.
   – Ну, кто из вас умеет резать баранов? Добровольцы, поднимите руку!
   В ответ было дружное молчание.
   – Инициатива наказуема, – прервал молчание Викулин. – Пусть режет Валера.
   – Я?! – ударил себе в грудь «Барсук». – Ни за что! Я даже муху не убиваю, только хлопаю газетой! Вот, Викуля, пусть режет – он тоже инициативный, порой даже слишком.
   – Ишь, чего захотел! – возмутился сержант. – Я крови боюсь. Даже когда кровь берут из вены, закрываю глаза. Серега, может, ты? Все же ты деревенский, на гражданке как-никак был фермером.
   «Шанхай» удивленно уставился на друга.
   – Ну, и что? Если деревенский, значит, живодер? Нет, я не согласен, лучше буду голодным, чем резать овечек. Они же пришли домой…топали через минное поле. И что? Теперь их будем кромсать на мясо?
    – Тогда, давайте, застрелим из автомата, – предложил «Барсук».
   Теперь пришла очередь возмутиться Музыкину.
   – Из автомата?! По мирным животным?! Может, сразу е..нуть из РПГ?  На куски, чтоб шкурой не возиться?! Да вы, что? Рехнулись? Мы же не фашисты...какие-то. Нехай живут…Мест во дворе всем хватит. Достаньте последние буханки – они же голодные.