Про девочку и про Сталина

Небольшой очерк

Зал был полон и оживлен после докладчика, который довольно долго рассказывал о вожде и его заслугах. Многие уже устали, особенно дети, которые начали разбегаться со своих мест выискивая своих родных по рядам и местам. Те строго шикали на них, притягивая на колени и шепча на уши, чтобы те молчали. Некоторых просто выводили из зала, наклоняясь в пояс, будто бы боялись, что из-за них кто-то не увидит докладчика или отвлечет того от нужных слов о вожде. Извиняющиеся выражения не сходили с лиц родителей и серьезные с лиц потревоженных собравшихся.

Вскоре докладчик закончил и в зале пробежал вздох облегчения. Ему долго стоя аплодировали и тот, радостно оглядываясь, быстро ушел со сцены.

Народ начал расслабляться. Слышалось многоголосье и отдельные выкрики, радостные и счастливые. Сегодня день рождения Вождя, который праздновался уже как день страны. И хотя за окном было морозно и снежно, в этом зале было тепло и светло от огромных люстр, свисающих с потолка здания, бывшего когда-то немецкой кирхой. Его готическая архитектура и высокие беленые стены и каменные арки, создавали такое эхо в помещении, которые так кстати нужно было для создания атмосферы праздничности и возбуждения. И то, что именно здесь под её сводами праздновался день рождения Сталина было также символично – Победитель в сражении с врагом в его святой обители сам становился святым божеством. Так и считали все, кто сейчас находился здесь в этом зале, в этом здании, превратившимся в клуб железнодорожников. На фасаде был растянут красный кумач с надписью мелом «Да здравствует Сталин!», в фойе или по-старому в приходе всё ещё висели плакаты, напоминающие о войне «Ты записался добровольцем!», «Родина-мать зовет!», «Вставай страна огромная!», а на центральной стене, прямо на входные кованные двери, вместо креста, висел большой портрет вождя в золоченной тяжелой раме. По стенам сбоку висели картины из его жизни - «Сталин и дети», «Сталин и Чкалов», «Сталин и Мао» и еще разных художников, трудившихся на благо советской идеологии.

Вскоре в зале раздались фанфары, и народ стал успокаиваться, рассаживаться по своим местам. Здесь были семьи людей, так или иначе работавших на железной дороге – путейцы и техники-обходчики, инженеры и машинисты, начальники всех сортов и военные, прикрепленные к важному перевалочному узлу в центре России. Женщины и дети, старики и молодые люди, все еще не снявшие гимнастерки, с пагонами и орденами на выцветшей материи, были оживлены и улыбались. Сейчас перед ними выступят свои же земляки с поздравлениями и концертом.

К тумбе, что стояла в середине импровизированной сцены, где раньше возвышался аналой, вышел глава станции и поднял руку. В зале начал стихать шум.

- Здравствуйте, товарищи! – крикнул пожилой мужчина в черной форме железнодорожника. – С праздником! С днем рождения нашего дорогого и горячо любимого вождя Иосифа Виссарионовича Сталина!

Все зааплодировали и встали. Раздались выкрики-здравицы и залихватский свист, гул громких голосов воцарился над залом. Все были в восторге и хлопали с остервенением, будто сам вождь вдруг мог бы их услышать.

Железнодорожник на сцене вновь поднял руку, призывая к порядку. Зал начал остывать и вскоре все сели на места, но всё же не переставали переговариваться, обращаясь к своим соседям, будто советуясь с ними. Дети, повскакавшие со своих мест на первых рядах, также присмирели, после того, как выступающий обратил на них свой взор и погрозил пальцем, мол, сидите тихо. Народ успокоился, и вновь наступила тишина.

Начальник приосанился и горделиво вскинул подбородок, засунув, как и вождь на одной из картин, руку за фалду френча, пережидая радостное возбуждение зала.

- Сейчас мы увидим концерт в честь нашего дорого вождя и отца народов Советского Союза и всего прогрессивного человечества, подготовленный силами нашей художественной самодеятельности.

Снова послышались рукоплескания, и тот снова пытался остановить вал оваций, поднятой рукой.

Переждав, улыбнулся.

- И первой на сцену выйдет чтица с одой к вождю!Прошу приветствовать. Похлопаем! Просим!

Он сложил ладони и, хлопнув пару раз, повернулся в сторону, махнув кому-то, вероятно тем, кто стоял за красными шторами, символизирующими знамена. Куски материи на шестах колыхались от сквозняков, создавая иллюзию живых флагов.

Из-за них вышла маленькая девчушка, ростом в два вершка, в платьице из белого парашютного шелка, сшитого специально для её выступления матерью, стоящей сейчас за сценой, замирающей от волнения, сжимая пальцы в кулаки. Она во все глаза смотрела, как малышка смело подошла к середине сцены и встала спокойно, оглядывая зал, как учили. Огромный синий бант на головке качнулся на белесых тонких волосиках и серые глаза с интересом уставились на массу людей, сидевших ниже её постамента. Помолчав, выдержав паузу, как учили, она вдруг повернулась вбок и увидела, как мать кивнула ей:

- Начинай! – прошептала та губами, и девчушка махнула головкой в ответ, будто подтверждая, что поняла.

- Я маленькая девочка, танцую и пою, - начала она четко, громко.

Заиграл аккордеон за кулисой, и она, подхватив за фалды юбочку, подкрутилась на месте и притопнула ножкой, изображая танец. Потом остановилась и продолжила звонко:

- Я Сталина не видела, но я его люблю!

Тут она под аккомпанемент вновь заигравшего за кулисой аккордеона, вцепившись в свою пышную юбочку, сделала книксен и, обернувшись опять же к кулисе, с матерью, присела еще раз и быстро побежала к ней под рукоплескания оживленных, улыбающихся зрителей. Они не смолкали и девочка, подталкиваемая под спинку, снова вышла к людям, недоуменно оглядываясь назад, будто спрашивая, зачем. Мать радостно кивала и показывала, что надо поклониться ещё раз.

Девчушка, поняв кивки матери и её счастливое лицо, улыбнулась и вновь присела, наклонив светлую головку с большим синим бантом.

Она стояла посередине и уже без страха, с улыбкой на личике смотрела на хлопающих зрителей.

Ей в этом юбилейном году исполнилось три года, и это было её первое выступление на сцене, которое она запомнила на всю жизнь.

Не последнее…