Особист

                Революционный держите шаг!
                Неугомонный не дремлет враг!
                А.А.Блок

      Серьёзной машиной был наш крейсер управления Тихоокеанским Флотом проекта 68 бис У-2, на котором я служил. 
      В походы(боевые службы) он ходил не так часто как другие корабли. Он был, можно так сказать, экспериментальной коробкой для испытаний всяческих военных новейших новшеств вооружения и систем, которые предназначались для флота.
      Только что-то новенькое наш ВПК (военно-промышленный комплекс) придумывал, тут же это новейшее вооружение сюда привозили, ставили на крейсер и потом он с этим вооружением выходил в море для испытаний, будто на испытательный полигон. 
      Конечно, военное оборудование испытывалось и на других кораблях, и на подводных лодках, и на самолётах и вертолётах в учениях, которые проходили далеко в океане, но сначала испытания проводились на нашем крейсере, флагмане тихоокеанского флота.

      Испытывалось различное новое вооружение: системы залпового огня; шестиствольные зенитные пушки; навигационное и гидролокационное оборудование;
гидроподводную голосовую связь;  связь в воздухе со всеми опознавательными знаками «свой-чужой»; космическая связь тоже была в разработке нашего корабля и прочие и прочие.

      Во время испытаний делались всякие там отметки с замечаниями, после чего всё это новейшее вооружение устанавливалось на более современных кораблях, которые выполняли боевую службу. А оборудование, установленное к нам, так и оставалось на крейсере, который таким образом обрастал всеми последними новшествами нашего отечественного ВПК.

      Естественно, когда мы выходили в море на непродолжительное время – дня на три или недельку, на нашем корабле располагался штаб флота с проверяющими из Москвы генералами, хотя тут и своих адмиралов хватало. Также были здесь и заводские рабочие, устанавливающие и отлаживающие своё оборудование.
 
      Куда ни крути – флагманом Тихоокеанского Флота был наш крейсер.

      Для обеспечения службы безопасности на корабле постоянно находился, как мы его между собой называли, местный чекист. На самом деле это был лейтенант из особого отдела КГБ - особист.

      У особиста была по левому борту на шкафуте своя личная каюта на одного человека, причём в таком месте, где очень мало людей ходит. Дверь в его каюту всегда была открыта. И когда приходилось мимо неё пробегать виделось что наш чекист всегда находится на своём посту и всегда смотрит в свою открытую дверь на того кто проходит мимо. А если дверь была заперта, то мы все понимали что наш чекист где-то по кораблю ходит.
 
      Сам я не раз видел как особист проходит через наш кубрик и что при его появлении мгновенно затихали все разговоры. Шёл он кошачьей походкой, очень тихо, появлялся незаметно: то сбоку, то за спиной. Взгляд у него был острым, пронзительным, колючим, ну прям как у нашего главнокомандующего! Наверно за одной партой сидели в училище. Встречаясь с его глазами, матросы сразу затихали и съёживались. А некоторые матросы рассказывали, что его взгляд будто рентгеном пронизывал всё нутро, проникая до самых кишок.

      Я прослужил на корабле уже 3-4 месяца. Вернулись мы с Японского моря после каких-то там ходовых испытаний и встали кормой к стенке, то есть крейсер пришвартовался к пирсу и начались обычные в таких случаях профилактические работы.

      Мне дали указание отремонтировать клинкет – это большой водопроводный кран. Я взял сумку с инструментами и полез в котельное отделение произвести ремонт. Ремонтирую себе потихонечку, перебираю инструмент, ковыряюсь в поисках то того, то другого и неожиданно для себя нашёл опасную бритву. Взял её в руки, осмотрел - была она очень старой и замызганной. Понял, что матросы ею резали прокладки для клапанов, шланги кромсали.
 
      Сразу вспомнился отец. Он с фронта принёс привычку бриться вот такою же опасной бритвой. Но у него она была складная и в чехольчике , даже была очень острой и блестела. В руки нам детям её никогда брать не позволялась. Да мы и не брали, знали, что она острее ножа у него была.

      А эта бритва… О! какое хорошее добро! - подумал я и провёл по лезвию пальцем – бритва была тупее тупого чего-либо находящегося. Ну, завернул бритву в ветошь (тряпку) – никакого чехольчика у неё не было, и понёс с собой в кубрик. Там положил её в свой вещевой рундук под парадную форму. Думаю сам себе:
- Надо придумать этой опасной бритве предназначение…
А сам пошёл дальше служить. Служу, а сам всё о бритве думаю:
- Что ж мне с нею делать-то?

      Служба идёт своим порядком. А в голове мысли о том, как отец по воскресеньям пристёгивал свой армейский ремень к ручке двери и правил её на том ремне. Так в раздумьях три дня прошло. Наконец, придумал я. Сам с собою разговор веду:
- Буду и я теперь, как и мой батя, бриться этой бритвой.
- Почему ею?
- Да потому! Что ту бритву электрическую с плавающими лезвиями , которую я с гражданки привёз, у меня многие просят побриться.
  Один Витька Белуданов с его цыганским синим подбородком который два раза в день брить надо , десятерых стоит.
   Мне, конечно, не жалко, но бритва моя за эти 3-4 месяца подсела, плохо выбривать стала, дёргает. В общем, в негодность пришла.
- Если же взять станок с лезвиями «Восток» или «Нева» или ещё какие, то лезвия через пару побритий тоже садились,
- Надо мне как-то выходить из создавшегося положения. Надо на отца-фронтовика равняться, с него пример брать.

      Вот так за несколько дней службы и рассуждений сам с собою надумал я найденную бритву привести в надлежащее состояние.

      В свободное от вахт время уселся я в кубрике, достал из настенного шкафчика на переборке камушек, которым ножи правили и начал бритву доводить до нормального острого состояния.
  Матросы, увидев такое, начали от меня шорохаться, сторонкой обходить, опасаются, значит. Старшины тоже разбежались от меня подальше. ХМ! - посмеиваюсь я над ними.

      Но потом поразмыслил и, чтобы не пугать людей, ушёл в корабельный душ – он тоже моё заведование. Сам думаю:
- Посижу тут тихонько один и все дела с бритвой доделаю.

      Уже и большим камушком точил и более мелким маленьким камушком точил бритву, а всё не получается у меня довести её до ума. Пробую её – она всё режет! Хлеб режет! Бумагу режет! А волоски никак резать не хочет.

      Тут в душевую ко мне заходят друзья-матросы сибиряк Юра Комлев с якутом Иваном Софьянниковым. Поглядели на мои мучения и говорят:
- Нормальную, Володя, ты вещь придумал. Только бати наши на кожаном ремне правили бритвы свои.

      Вот тут-то и я вспомнил своего отца, как он на ремне  бритву правил. Решил тоже на ремне доводить до ума бритвенное лезвие.

      Уже пару дней между вахтами вожу лезвием по ремню, а она всё не направляется. Я уже давно устал, хотелось всё это дело бросить, одно лишь упрямство меня держало.
   Тут снова заходят друзья-матросы меня проведать. Спрашивают:
- Ну, Володя? Не получается? Так ты пасту ГОИ, которой мы бляхи драим, насыпь на ремень – она тебе всё отшлифует. (Аббревиатура ГОИ – это государственный оптический институт. Паста ГОИ бывает разных цветов: от зеленого до светлозелёной; от розового до светлорозовой; а ещё и белой паста ГОИ бывает).

      Так я и сделал. Намазал ремень пастой ГОИ и с нею продолжил править бритву. А сам время от времени  у себя на руке пробую остроту, срезаю маленькие волоски на руке. Поэтому, пока я бритву правил, то всё своё предплечье долыса себе выбрил.

      В эти дни как я в корабельном душе находился ко мне несколько раз наш особист заходил, разговоры со мной заводил. Когда впервые он сюда зашёл, то я сразу понял зачем он пришёл, я же холодное оружие в руке держу, оттачиваю. Мысль тогда в голове мелькнула:
- Сам меня нашел? Или сдал кто?

      Особист же спокойно берёт баночку(лавочку) и садится напротив. Сам пронзительно на меня смотрит. Я на это ноль внимания, продолжаю бритву править. Он начинает мне вопросы задавать.
- А зачем это?
- А для чего?
Я потихоньку отвечаю. Он дальше продолжает задавать свои каверзные вопросы.
- А кого ты хочешь зарезать?
- А куда применять будешь?
- Бриться ею хочу. - отвечаю я - С бритьём у нас туго, поэтому хочу ею бриться.
Он далее вопросы задаёт и чувствую я, что особист куда-то клонит, к какой-то государственной измене меня подводит. Спрашивает и спрашивает почему я тут нахожусь и что здесь делаю? К чему готовлюсь?

     Думаю я, что если дураком прикинусь – он сразу поймёт, поэтому решил прикинуться просто бревном. Тупо отвечаю:
- Да, бритва. Вот у меня отец брился такой, и я хочу такой же бриться.

      Начал чекист каждый день приходить, когда у меня вахты не было. Знал где я нахожусь и что я делаю. Продолжал меня своими вопросами выводить на разговор.
- Что я делаю? Где я хочу её применять?
А я опять и опять ему отвечал:
- Да, это опасная бритва. Вот отец мой такой бритвой брился, и я хочу как он бриться тоже опасной бритвой.
В общем, три дня ходил он ко мне, расколоть пытался, потом перестал, отстал от меня.

      А я уже начал пробовать бриться. Естественно, никто меня такой бритвой бриться не учил - были порезы. Опять помогли друзья Юра Комлев и Иван Софьянников. Пришли они ко мне, Юра поглядел как я бреюсь и посоветовал:
- А мой батя вот такой же бритвой брился, а только он всегда рядом с собой газетку держал, чтобы лезвие вытирать.

      Я газетку взял и совет этот применил – стал лезвие о газетку вытирать. Не сразу у меня получилось освоить такое бритьё, только спустя пару недель начало получаться. Причём бритьё стало получаться таким классным, таким шикарным! После такого вот бритья два дня лицо чистое, почти как свежевыбритое будет - это точно.
      
      Намыливаешь растительность на лице, затем изменяешь угол атаки лезвия к лицу градусов до 70. Кожа становится эластичной и тогда лезвие вытаскивает из кожи даже корни волос. А если ещё лицо охладить, по нему провести кусочком льда, то это вообще шикарно! Корни волос как бы замерзают внутри. На лице ощущение свежести и чистоты!
  Я думаю, что мужчины меня поймут как это здорово.

      Чекист же меня долго не забывал. Он время от времени появлялся и внимательно смотрел как я управляюсь с опасной бритвой. Потом всё-таки оставил меня в покое. Но я понял, что на карандаш я к нему попал. Каким-то левым чувством до конца службы, даже непонятно откуда я чувствовал, что за мною ведётся какой-то негласный надзор.