История третья. Уведомления

С возвращением меня, анон. Приходить в себя понадобилось долго, очень долго. Впрочем, к чему враньё? Нет, я не приходил в себя. Я ждал, когда дела текущие станут достаточно плохи, чтобы написание мемуаров о криповых приключениях с Номером стали достаточно светлым убежищем на фоне унылого настоящего.
Вот, дождался. Можно и продолжить.
Если вы ещё не забыли, то в истории о подкастах я упоминал, что узнал об этом проклятом канале из смс-ки. Напомню, смс-ка прилетела от номера, определившегося кучкой битых прямоугольников.
Она была не единственной в своём роде.
Странные сообщения от не менее странных номеров приходили мне с завидной регулярностью. Это номера всегда отображались каким-то совершенно двинутым образом. Большая часть отображалась просто битыми прямоугольничками, — чёрными или распадающимися на эр-джи-би точки, — но попадались и более, хех, «креативные» варианты. Например, как-то раз мне пришла смс-ка с номера, который отобразился примерно десятком маленьких спиралек. Рассмотрев этот типа-номер под лупой, я обнаружил, что внутри спиральки были исчерчены маленькими полосками и пересечениями. Я понятия не имею, как старый мамин смартфон считал настолько детализированные символы. Не то, чтобы я прям шарил в подобных вещах, но почему-то мне кажется, что это технически невозможно.
Иногда это были просто какие-то знаки, настолько разнообразные и загадочные, что их описание могло бы занять не один трактат — поэтому заострять на них внимание я не буду. Одни напоминали мне символы мёртвых языков, другие ассоциировались с маленькими существами вроде жучков, а третьи выглядели до такой степени странно и противоестественно, что при попытке разглядеть их повнимательней меня начинало подташнивать.
Некоторые из смс-ок были написаны такими же нечитаемыми символами. Помню, вместе с одной из них каким-то образом прилетела весьма неприятная пикча.
Это была фотография, сделанная в темноте, которую разгоняла лишь слабая вспышка камеры. В этой темноте был виден бетонный пол, через который пролегали, внезапно, ЖД-пути.
Очень странные пути, поскольку они были слишком маленькими для настоящих и слишком реалистичными для игрушечных. Рельсы были явно сделаны из настоящей стали, шпалы — отлиты из бетона; и вся эта конструкция, к тому же, находилась в углублении, которое явно выдолбили спецом под неё.
Я быстро удалил прилетевшую пикчу. Просто не мог выносить того, что нечто настолько отвратительное будет пребывать в моём телефоне. Но тогда ещё я держал связь с одним художником из нетсталкерского сообщества, который попытался восстановить фото по моему описанию. Он, конечно, не поверил в мой рассказ, а я не стал тратить силы на подбор пруфов — однако признал моё описание красивым и сказал, что оно вдохновило его.
Что ж, прикладываю к своему отчёту.
Конечно, художник несколько облагородил то, что мне довелось увидеть в оригинале. Не думаю, что решился бы его выложить. То лысое розовое тельце с просвечивающими органами... Гигантский новорожденный мышонок или какой-то недоношенный плод с генетическими отклонениями? Не знаю. Но самым отталкивающим в его тельце был огромный свежий разрез, грубо зашитый обычными нитками. Из-под разреза выпирало что-то геометрической формы, заставляя окровавленные нитки слегка расходится и недвусмысленно намекая, что этот предмет явно запихнули в несчастное создание насильно. Мерзко даже думать, что за посылку могли упаковать таким отвратительным способом…
Ах, да. Я не говорил, что каждая смс-ка, за исключением той, с тг-каналом, сообщала мне о прибытии той или иной «посылки»? Нет? Ну вот, говорю.
Наверное, будет лишним уточнять, что ни одну из этих «посылок» я не заказывал?
На большинство подобных уведомлений я никак не реагировал. А вот «отправители» реагировали на моё отсутствие реакции по-разному — извините за тавтологию. Некоторые из номеров присылали ещё два-три странных сообщения и успокаивались. От других же приходили целые цепочки из смс-ок, которые выглядели примерно следующим образом:
«27 авг, 03:23. Мы доставили ваш товар в точку с наименьшим риском депривации иллюзий глобального порядка. Ваш товар в норме».
«01 сен, 04:06. Предупреждаем вас, что риск депривации в указанной точке повышается. Ваш товар в норме».
«05 сен, 02:15. Ваш товар был перемещён в точку с более стабильной иллюзорностью глобального порядка. Мы пришлём вам её координаты в ближайшее время. Ваш товар в норме».
«07 сен, 03:58. Ваш товар находится по указанным координатам и готов к передаче. Пожалуйста, заберите ваш товар».
«09 сен, 04:03. Функционирование вашего товара снижается. Пожалуйста, заберите ваш товар».
«10 сен, 04:26. Пожалуйста, заберите ваш товар».
«11 сен, 03:47. Пожалуйста, заберите ваш товар».
«12 сен, 03:59. Пожалуйста, заберите ваш товар».
«13 сен, 04:02. Ваш товар умирает».
«14 сен, 03:24. Ваш товар умирает».
«15 сен, 03:38. Ваш товар умирает».
«16 сен, 04:12. Ваш товар умирает».
«17 сен, 03:45. Ваш товар умирает».
…Уведомления об умирающем товаре приходят мне до сих пор — между двумя часами ночи и половиной пятого утра. Чем больше времени проходит, тем более битыми и искажёнными становятся буквы этих сообщений. Последние превратились в кашу из битых точек, заполнивших почти весь экран, который при открытии этих смс-ок становится практически чёрным. Но я всё равно не горю желанием забирать этот, мать его, «товар». Если честно, не хочу даже думать о том, что и каким образом может умирать более месяца. А также о том, до какой стадии разложения — или чего похуже, — оно могло дойти за это время.
Впрочем, не от всех сообщений о прибывших товарах я так шарахался.
Знаете, когда живёшь всего на несколько тысяч в месяц, волей-неволей начинаешь реагировать на любую возможность добыть для себя что-то полезное — пускай даже это предложение исходит от стрёмного отправителя, присылающего сообщения на не менее стрёмный Номер. Я не ожидал найти там что-то конкретное, но в глубине души очень надеялся, что, возможно, столкнусь с посылкой каких-нибудь веществ или препаратов.
Да, я пал уже достаточно низко, чтобы аналоги наркоты из других миров вызывали у меня тупое любопытство вместо опаски и отторжения.
Но своё любопытство я так и не удовлетворил. Потому что ни разу не забрал посылку — хотя честно пытался сделать это аж дважды.
В первый из разов, когда я решился отправиться на поиски посылки, номер отправителя отобразился в виде кучи значков решётки, между которыми была втиснута надпись ERROR.
"Zakaz pribyl v tochku zabora". И затем шли цифры координат.
Я вбил эти координаты в Гугл-карты. Они указали на какую-то заброшенную фабрику.
Ну что сказать… Много времени на сборы мне не понадобилось. По сути, собрать-то нужно было разве что яйца в кулак, поскольку поездка на метро обещала стать недюжим испытанием для меня, уже почти месяц сычующего вдали от человеческих скоплений. Но каким-то невероятным усилием воли я всё же заставил себя купить билет сначала на метро, потом на электричку, и доехать до нужной мне станции.
Дальше дело пошло уже легче. Станция находилась где-то возле посёлка Дальние Жопы, и вокруг не было никого, кроме парочки праздно шатающихся алкашей. А скоро и их пьяное бормотание я оставил далеко позади. Точка координат вела меня через трассу к широкому серому полю, вдалеке которого уже виднелась фабрика.
Она встретила меня нагромождением кирпично-бетонных прямоугольников, теснящихся один на другом, словно брошенные кучей коробки. Выбитые окна пялились в пустоту мёртвыми чёрными глазницами квадратной формы.
Я без колебаний шагнул под кирпичные своды, покоящиеся на ряде четырёхугольных колонн и пошёл исследовать здание. Рыскать по заброшке мне было и вполовину так страшно, как находиться среди людей.
Ничего особо интересного я там не увидел. Колоритно, конечно — выбитые окна, обрушившиеся этажи, скелеты сводов, редкая ржавая утварь, — но в целом заброс как заброс, в сети валяются тысячи фоток с подобным антуражем. Ходить по нему долго не пришлось, благо «посылка» вскоре обнаружилась на первом этаже. Не помню, заметил ли я по пути что-то зловещее или необычное. Если и заметил, то встреча с «посылкой» напрочь вычистила из моей головы такие незначительные детали.
Нет, на меня не выскочила неведома грёбана хтонь, меня не встретил трупак с посылкой, зашитой в разлагающееся пузо, или безумная бабка, трясущимися руками протягивающая мне окровавленный свёрток. В указанной точке я нашёл всего лишь… коробку.
Сначала мне показалось, что это самая обычная белая коробка. Только очень большая. Будете смеяться, но сначала я принял её за невесть как оказавшийся здесь холодильник нелепо-огромных размеров, который кто-то повалил на бок — настолько она была большой, белой и чистой, контрастно чистой по сравнению с окружающей её обстановкой. Лишь спустя пару минут осторожного осмотра я увидел, что сверху на неё нахлобучена обычная прямоугольная крышка с бортиками, какими закрывают коробки для обуви.
Я открыл телефон и сверил координаты по картам. Да, определённо, я прибыл в «точку забора» и передо мной находилась моя посылка, прибывшая невесть откуда. Из-за нелепых размеров коробки ситуация начинала выглядеть почти забавной. Я даже почти поверил, что меня настигли запоздалые галлюцинации после капсулы сибири, которую я схавал примерно неделю назад. Сука, да в этой «коробчонке» могло бы пять штук меня поместиться! Что мне там отправили? Слона? Фигурку Смауга из «Дарк Соулс» в натуральную величину?
Я подошёл немного ближе. Невероятно чистую коробку освещали тусклые лучи послеполуденного солнца, проникавшие через выбитые окна первого этажа. В их свете я разглядел, что поверхность коробки не такая уж ровная, и сделана явно не из картона. Её покрывали многослойные разводы, напоминающие узоры дамасской стали.
В какой момент мой загривок встопорщился отвратительными ледяными мурашками, а ноги стали мерзко-ватными? Почему меня вдруг заколотило от гнусного, выворачивающего наизнанку страха?
Тогда я этого не понял.
Но пока я стоял, скованный внезапно накатившим на меня ужасом, крышка коробки вдруг начала подниматься.
Сама по себе.
И не так, будто изнутри её поднимало что-то живое, нет. А неестественно как-то. Так плавно и ровно поехала вверх — будто… левитировала.
Или будто из коробки поднималось что-то, абсолютно равномерно и по форме заполнившее её пространство. И то, что показалось в щели между крышкой и краем коробки… Знаете, я бы очень хотел верить, что мне просто померещилось. Что нервы, недосып, сибирь и месячный марафон на эйфоретиках сомнительного качества сделали своё чёрное дело, и я просто словил мощный галюн. У меня есть основания так считать. И чертовски рад, что уже никогда не узнаю правды… во всяком случае, до конца.
Потому что я развернулся и рванул оттуда на всех парах, не оборачиваясь.
Никогда бы не подумал, что моя изношенная тушка способна на такую скорость. Я почти летел, словно во сне, не чувствуя ни тела, ни усталости.
Наверное, я бы умер от разрыва сердца, как загнанная лошадь, если бы в какой-то момент ноги у меня сами не подкосились, уронив меня в сухую грязную траву. Лишь когда адреналиновая завеса схлынула, тело сполна наказало меня за такое перенапряжение: сердце грохотало, в глазах темнело, грудь жгло судорожное дыхание, от сужения сосудов холодели кисти и стопы, а рот наполнился солёной вязкой слюной. Пялясь в серое небо, я приходил в себя и осмысливал пережитое.
Во-первых, я вспомнил, что случилось, когда на меня накатил дикий ужас.
В этот миг из мира внезапно исчезли все звуки. Нет, не то чтобы вокруг было особо шумно. Напротив, на заброшенном заводе было довольно тихо. Именно благодаря этой тишине я слышал шуршание своей одежды, ветер и редкие голоса птиц за окнами, шорох травинок и моего постоянного спутника — тонкий, едва различимый звон в ушах.
Но за мгновение до того, как крышка коробки стала подниматься это всё, просто… исчезло. Наступило такое безмолвие, что, даже не осознавая его, я пришёл в панику. Потому что это была неестественная тишина, абсолютная, какой просто не может быть на планете Земля — я бы назвал её вакуумной.
Во-вторых, я впервые задался очевидным вопросом: а как эта «коробка» вообще попала в точку назначения? В помещение, где я нашёл её, вёл лишь один дверной проём, через который она ни за что не пролезла бы — не говоря уже о маленьких окнах. Можно предположить, что её собирали внутри помещения, но во-первых, она выглядела абсолютно цельной; а во-вторых, слишком чистой для вещи, которую собирали в грязной, пыльной, осыпающейся заброшке…
Третье. Я точно помнил, что на Гугл Картах точка находилась внутри здания, обозначенного на карте серым чертежом. Уже когда я ехал в электричке, распугивая попутчиков грязной курткой и нервозной вознёй, то решил сделать скрин точки для истории — и не обнаружил там ни-че-го. Рядом та дорога, на которую я выбежал — а рядом с ней тупо зелёное пространство, ну типа не то пустырь, не то поле какое-то.
Бесполезно же доказывать, что я точно помню, как первый раз увидел на карте серый чертёж, обозначающий здание? Я ж грёбаный наркот, все мои слова всегда можно списать на “померещилось”. Сами решайте.
И четвёртое. Чертвёртым, собственно было то, что медленно выползало из коробки, поднимая её крышку. Тогда оно вызвало у меня панический ужас. Но сейчас, печатая эти строчки, я почти жалею, что малодушно удрал из заброшки. Знаю, звучит странно. Чтобы тебе было понятнее, читатель, сделаю небольшое лирическое отступление.
Лет десять-двенадцать назад, в детстве, когда я был мечтательным школьником с абсолютно чистым, нетронутым веществами телом, с неутраченной способностью радоваться жизни и с живым дедушкой в наличии, этот самый дедушка рассказал мне о радуге.
Нет, не о той, за которую в наше время могут впаять цензуру, а о метеорологическом явлении. Он рассказал, что радуга является обычным солнечным светом, “распавшимся” на семь цветов видимого спектра. Помню, я очень забавно обеспокоился тем, как свет соберётся обратно. Добродушно поржав, дед уверил меня, что как только вода перестанет падать с неба, естественная природная линза, преломляющая лучи, исчезнет — и радуга снова схлопнется в чистое белое сияние солнца.
Разумеется, мелкий я ни черта не понял. Но образ цельного белого света впечатлил меня очень сильно. Настолько, что классе в десятом я даже написал философский рассказ о художнике, который почувствовал, что слишком много вложил в свои картины, растеряв в мировой славе собственную личность. Весь рассказ художник охотился за своими картинами, чтобы сложить их в одно гигантское полотно, которое он собирался покрыть чистейшим белым цветом — цветом, символизирующим в моей голове цельность личности, возвращение к себе.
Тем же сияюще-белым цветом, которым светилась стоящая посреди заброшки коробка. Белым цветом чистого листа, ещё не замаранного строчками никчёмной биографии. Цветом, который может перекраситься в любой другой, который выберет сам.
Я выбрал грязный цвет однообразных дней, по которым день за днём шагал к печальному концу. Однако то вылезающее из коробки нечто, что я видел несколько секунд, безжалостно напомнило: цвет моей жизни мог быть и другим.
Ведь оттуда показался краешек гигантского куба, состоящего из подвижных лиц. Моих лиц, читатель.
Словно какой-то долбанутый 3D-художник скурпулёзно собрал все мои фотографии и вылепил из них кошмарную живую скульптуру, идеально подогнанную под форму Белой коробки. Я успел заметить там детскую мордашку меня-первоклассника с распахнутыми, удивляющимися миру глазами. Его гладкая щёчка перетекала в прыщавый лоб меня-семиклассника, под глазами которого уже наметились вечные мешки. Подбородок с жалким подростковым пухом упирался в скулу моего нынешнего лица: неприятно-костистого, с хмурым взглядом из-под сведённых бровей. Там ещё было лицо меня-тринадцатилетнего, уже слегка затравленное. Сморщенное красное лицо меня-младенца. Лицо меня-студента, уставшее, но способное иногда улыбаться. Дурацкая счастливая рожица меня-десятилетнего, в глазах которого наверняка можно было разглядеть отражение дедушкиной фигуры.
Десятки сросшихся в единый барельефный куб лиц. Сотни морганий и микро-движений. Не припоминаю, чтобы какая-то из моих харь корчила гримасы, однако все они производили впечатление живой массы, которая дышала, подёргивалась, реагировала на температуру воздуха, прикосновения пылинок… за исключением одного лица.
Сколько бы усилий я не предпринимал, пытаясь вытравить его черты из памяти, всё было тщетно. Щель приоткрытого рта с запавшими сухими губами. Неестественно узкие ноздри. Острые скулы, прилипшие к черепу. Застывшие белёсые глаза, едва выглядывающие из-под серых век.
Лицо меня-мертвеца словно въелось в память.
Всю дорогу до дома я отчаянно пытался переключить мысли на что-то другое: от размышлений о том, что купить в магазе на оставшиеся триста сорок рублей до воспоминаний о детском рассказе про художника. Но раз за разом возвращался к одному и тому же наблюдению — моё мёртвое лицо не было старым. Более того, оно мало чем отличалось от моего нынешнего лица. Хотя смерть исказила его достаточно сильно, не до такой степени, чтобы не заметить отсутствия возрастных изменений, свойственных хотя бы сорокалетним.
Вероятно, я настолько сильно не хотел думать об этом, что со временем всё чаще и чаще стал задумываться о другом: а чем бы всё кончилось, не сбеги я из это заброшки? Что бы я мог увидеть, если досмотрел извлечение живого куба из коробки до конца? Был ли белый цвет коробки знаком, что мне предоставят шанс начать всё сначала? И если да, то как бы это могло произойти? Через перемещение во времени? Или каким-то более фантастическим образом?
Так приятно было купаться в этих пустых, но сладких мечтаниях, читатель. Настолько, что через какое-то время образ Белой коробки практически романтизировался в моём сознании. Наверное, из-за этого страх перед уведомлениями отступил через какое-то время.
Да, ты будешь смеяться, но эта история ничуть не помешала мне продолжить попытки ухватить призрачный профит от неизвестных отправителей. Спустя пару недель после встречи с Белой коробкой я получил следующее сообщение, на которое охотно клюнул.
Оно пришло не в виде смс-ки, а упало массагой в мессенджере, и зацепило меня прилагающейся схемой проезда. Конец красной ветки, выход такой-то, дальше по улицам в какой-то там переулок. Почему бы и нет. Поход в пределах людного мегаполиса казался не таким пугающим, как поездка на заброшенную фабрику где-то в Дальних Жопах. К тому моменту у меня как раз начался очередной виток отношений со спидами, поэтому я находился во власти нервозной энергии, которую было некуда девать. Длительные покатушки на метро под злой вапорвэйв выглядели неплохим вариантом. Сбегав до магаза за кефиром для бабули и «Китекэтом» для мёртвого Сыча, я заткнул уши наушниками — и отправился в путь.
Любишь ездить в метро, читатель? Лично я обожаю. Толкучка в полунабитых вагонах создаёт ощущение одиночества, а непрекращающийся шум — ощущение тишины. Для меня метро всегда было местом, в котором можно побыть наедине с собой. Когда я учился в универе, этот отрезок между домом и учебным заведением был островком свободного времени, возможностью спокойно послушать музыку и что-то обдумать.
И хотя универ исчез из моей жизни, странным образом отношение к метро не изменилось… точнее, оставалось неизменным до этого самого случая, о котором я пишу.
В отличие от происшествия с Белой коробкой, здесь я не сразу заметил, как что-то пошло не так.
Если бы я мог вернуться назад во времени, то посоветовал бы себе обратить внимание на длительность поездки. Будь я внимательней, в какой-то момент мне стало бы ясно, что поезд едет уже необычайно долго. Слишком долго. А ещё я посоветовал бы себе обратить внимание на то, что народу не становится сильно меньше — хотя рассасывание пассажиров к концу ветки было закономерным явлением.
Но настоятельней всего я бы посоветовал себе вытащить из ушей эти грёбаные наушники, заглушавшие голос из динамиков. Хотя сейчас я уже никогда не узнаю, какой из тревожных звоночков поступил первым: странные названия станций или странный пассажир? В любом случае, последнего я заметил первым, извиняюсь за каламбур.
Вынырнув из дремоты, я открыл глаза и вздрогнул.
Пассажира, сидевшего прямо напротив меня, трясло. Хотя нет, трясло — не то слово. Он буквально содрогался, словно глубокие судороги пронзали его тело раз за разом. Больше всего происходящее с ним напоминало жесткий эпилептический припадок или пляску, в которую тело пускается на электрическом стуле. Но при этом трясущийся ухитрялся продолжать спокойно сидеть на месте, втиснутый между одутловатой бабкой в блёклом пальто и кучерявым парнем хипстерского вида.
Которых, к слову, ничуть не смущало такое соседство.
Потрясённый увиденным, я несколько секунд просто пялился на трясущегося. Потом мозг начал считывать детали: грязноватые коричневые брюки, бесформенная серая куртка с глубоким капюшоном, засунутые в карманы руки… Мои глаза инстинктивно попытались отыскать лицо, но трясущийся сидел с низко опущенной головой, поэтому я не то, что лица, а даже клочка волос не увидел.
Кто это? Мужчина или женщина? Какого возраста, в каком состоянии? Может, капюшон прячет расширенные зрачки, либо стекающую с подбородка слюну? Или перекошенное лицо, выдающее отклонение вроде детского церебрального паралича? Пора ли звать на помощь?
Я панически огляделся и понял, что все эти вопросы не интересуют никого, кроме меня. Остальные пассажиры продолжали равнодушно покачиваться в такт едущего поезда, закопавшись в гаджеты и книги. «Окей, возможно, челик реально болен, — поспешил мой рассудок уцепиться за успокоительную мысль. — А эти бабка и студент по бокам от него — заботливые родственники, сопровождающие больного в поездке. Конечно, так и есть. В противном случае они бы просто не смогли бы его игнорировать!».
Наблюдать эту болезненную трясучку было довольно неприятно, поэтому я снова закрыл глаза и попытался раствориться в электронных битах.
Покой продлился недолго.
Не прошло и десяти минут, как мне на руку плюхнулась тяжёлая тёплая капля. На этот раз я открыл глаза почти в панике, уверенный, что увижу у себя на руке кровь.
Но нет.
Тягучая жижа, повисшая на моих пальцах, больше всего напоминала густой бензин с яркими разводами. Настолько яркими, что на несколько секунд я просто выкинул из своего восприятия всё остальное, сконцентрировавшись лишь на них. Я увидел, как в этих узорах проскользнул расплывчатый овал с двумя кружочками внутри. Глаз. Потом длинная линия, оканчивающаяся загибающимся в бок полукругом. Нос с ноздрёй. Потом кривые вытянутые линии, смыкающиеся вокруг ряда пеньков…Широко раскрытый, кричащий рот с зубами…
Брезгливо, но аккуратно, стараясь не задеть находящихся радом пассажиров, я попытался стряхнуть жижу — и только сейчас заметил, что возле моих ног натекла уже целая лужа.
По блестящей чёрной поверхности, разлившейся по затоптанному полу вагона, плыли радужные разводы. Словно зачарованный, я вглядывался в них, забыв обо всём на свете — а они рассказывали мне историю. Трансформирующиеся узоры перетекали один в другой, меняли форму, превращаясь то в изысканный инструмент для ампутации человеческого эго, то в схему внедрения пятипалых технологий в распространённый транспорт, то в отчёт о солипсировании всеобщего сознания, то в портрет пережившего разрастание нервных окончаний за пределы кожных покровов…
Мне было не впервой залипать на такие “мультики” — под грибами я наблюдал чудесные зрелища на чём угодно, от бабкиного ковра до пустой стены. Но никогда раньше у меня не получилось разобрать в собственных глюках сюжет. Причём настолько масштабный и мрачный.
Каким-то образом я понимал значение каждого из обрывочных образов, являвшихся мне в радужных разводах, и без труда выстраивал взаимосвязи между ними, складывая в единую историю.
Величайший метафизический прорыв.
Новая ветвь открытий человечества.
Слияние тела и сознания.
Отслоение коллективной признанной реальности.
Параллельное бытие.
Размытие грани между наукой и религий.
Торжество единств во всех смыслах.
Рай нашёлся в смешении всего мира.
Расцвет великого всепоглощения.
Агония самосознания.
Эпоха уничтожения.
Разлом миропорядка.
Стремление к соединению противоположностей вело не в рай, но в хаос.
Сросшиеся личности бьются в конвульсиях.
Одинаковые существа в рушащемся мире.
Одинаковые существа, объединённые стараданием.
И хотя в тот день я был под спидами, которые обостряют внимание и чувство времени, я совершенно не понимаю, сколько проторчал вот так, склонившись над чёрной лужей. Кажется, что не меньше пары часов — но эта пара часов словно пролетела за минуту. Не знаю, до каких ещё открытий довело бы меня это наблюдение, если бы его грубо не прервали.
Чья-то нога в коричневой штанине и грязном ботинке тяжело опустилась на лужу. Вокруг подошвы вспенились мелкие чёрные… нет, не пузырьки. Лужа вспенилась, словно икринками, сотнями крошечных человеческих лиц — одинаковых, слепленных друг с другом, разинувшими рты в мучительных воплях. Но через секунду пена начала расправляться обратно, и образы лиц поглотила единая чёрная жижа. С промелькнувшими в голове словами «одинаковые существа, объединённые страданием» я поднял глаза.
Если в прошлый раз я только вздрогнул, то на этот раз аж отшатнулся при виде Трясущегося. Ещё бы, ведь теперь он стоял прямо надо мной, практически упираясь потёртой серой курткой в мой нос! Казалось, в стоячем состоянии его заколотило ещё сильнее. Тело бедняги исполняло что-то невероятное, словно в каждую его часть тела били десятком электрошокеров одновременно, хотя стопы при этом стояли на полу твёрдо, как приросшие. Если бы не наушники, в которых по-прежнему бесновались футуристические мотивы, клянусь, я бы наверняка услышал шуршание его дешёвой одежды даже поверх рёва поезда — так лихо его колбасило.
Я уже сказал, что попытался отшатнуться от этого внезапного соседа? Увы, отшатываться оказалось некуда. Стоило мне отклониться в сторону, как мой локоть наткнулся на что-то живое и дёргающееся. Словно ужаленный, я обернулся в другую сторону и… увидел второго Трясущегося. В точно такой же бесформенной куртке и таких же неряшливых брюках. Содрогающегося всё таким же лютым колотуном.
Прямо-таки близнеца того, что стоял передо мной. Кажется, даже пятна грязи у них на одежде совпадали.
Даже не знаю, что шокировало меня сильнее — наличие второй твари (да, стрёмная одинаковость этих ребят убедила меня в том, что людьми они не являлись) или то, что я не заметил появление второго из них у меня под боком. Точнее…
…третьего.
Да, случайно бросив взгляд за спину того Трясущегося, что нависал надо мной, я совершил потрясающее открытие — тот, которого я увидел самым первым, никуда не делся. Он всё так же сидел напротив, рядом с той же бабкой в блёклом пальто. Будто почувствовав мой взгляд, старый знакомый наконец-то поднял свою голову.
Как же я был счастлив, что его капюшон оказался зашит толстыми тёмными нитями, небрежно наложенными крест-накрест и плотно стягивающими место, предполагающее отверстие для лица. Да, это выглядело жутковато — однако я совершенно не хотел знать, что прячется за этими грубыми нитями, которыми тварь пялилась на меня вместо глаз. И тряслась.
Тряслась, издевательски попадая в ритм моего злого вапорвэйва; тряслась в жутких конвульсиях; или от холода; или от пронзающих всё тело импульсов; или от чего-то ещё, что её пожилая соседка явно воспринимала, как норму.
Кстати, а куда подевался кучерявый студент?
Едва я успел подумать об этом, как бабушка спокойно поднялась на ноги и вышла из открывшийся дверей вагона. Похоже, поезд уже давно замедлил свой ход — но, увлечённый изучением Трясущихся, я этого не заметил.
Зато заметил кое-что другое.
Вагон по-прежнему оставался полным. Только людей в нём больше не было.
Были человекообразные фигуры в бесформенных серых куртках и коричневых штанах. Одни дёргались, сидя. Другие предавались своим конвульсиям, стоя. Какие-то очень по-человечески привалились к боковым поручнями, не переставая содрогаться. Некоторые стояли перед раскрывшимися дверями и пялились перед собой косыми крестами толстых нитей, стягивающими разрез капюшона.
Но не было больше ни кучерявых студентов, ни уставших дядь и тёть с гаджетами, ни даже той блёклой бабки — да, пока я офигевал от происходящего, она успела очутиться по ту сторонудверей, захлопнувшихся у неё за спиной.
И я остался один в вагоне, полном Трясущихся тварей.
Когда поезд тронулся, на меня наконец-то свалилось осознание того, в какое дерьмо я вляпался. На этот раз дело происходило не в переписке и не в телеграм-канале, а в самой что ни на есть реальности. Как так получилось вообще?! Я ведь даже не успел добраться до места, в котором лежала посылка!
Внезапно вспомнив о цели своего путешествия, я осторожно, продолжая коситься на окружавших меня Трясущихся, извлёк из кармана телефон и открыл картинку со схемой проезда.
Готов поклясться чем угодно — она выглядела совершенно нормальной, когда открыл её в первый раз. Но теперь она изменилась.
Красная ветка, до конца которой я должен был доехать, змеилась извивающейся кровавой линией, уходя далеко за пределы карты метро. Как нервное окончание, разросшееся за пределы кожного покрова… Пока я читал названия станций, которые язвочками краснели на этом отростке метрополитена, мои руки задрожали так, что Трясущиеся соседи спокойно могли принять меня за своего. «Несуществующая». «Поглощенчество». «Лимбова развилка». «Катарсическая». «Тотальный переход». «Экстатик». «Химерово».
Казалось, от напряжения у меня пересох не только рот, но и глаза — вся влага перешла на вспотевшие ладони. Скользким пальцем я смахнул изображение вниз, на адрес.
«Станция Дистимическая, выход в сторону улицы Танатологина, Апейронов пер. 0, стр. 299670796, второслойный к».
На экран телефона плюхнулась жирная чёрная капля с радужными разводами.
Наученный предыдущим опытом, я не стал в них всматриваться. Стерев каплю рукавом, я сунул телефон обратно в карман и твёрдо решил, что не собираюсь ехать до этой самой «Дистимической» — даже если на ней запрятана бочка халявного мефедрона.
Только вот шансов выбраться из этой заварушки, похоже, оставалось всё меньше.
Время стало работать против меня — если раньше оно словно растягивалось, то теперь начало схлопываться. Я не так уж долго изучал схему проезда, но за это время за окнами успело промелькнуть станции три или четыре.
И чем дальше продвигался поезд, тем хуже становилось.
С каждой остановкой то, что находилось за пределами поезда, все меньше походило на человеческую архитектуру. Пол и столбы приобретали всё более тусклый и тёмный оттенок, словно отдавая свой цвет темноте, которая сгущалась от станции к станции — их очертания становились нечёткими, расплывались, как тающий воск; а на поверхности появлялись дыры, напоминающие провалы в гниющих язвах. Осторожно, пытаясь одновременно избежать капающей с потолка жидкости и соприкосновения с Трясущимися пассажирами, я начал пробираться к выходу.
Это оказалось непростой задачей, поскольку и той, и других становилось всё больше.
Протечки чёрной жижи наблюдались теперь по всему потолку поезда, а Трясущиеся грозили с минуты на минуту создать настоящую толкотню. Те из них, что зашли на более поздних станциях, выглядели значительно хуже предыдущих. Их одежда напоминала уже скорее лохмотья, нежели нормальный наряд, а трясучка начала сбивать координацию движений. Если до этого непрекращающиеся конвульсии не мешали им сидеть, стоять и ходить, то вновь прибывших тварей заметно штормило — им то и дело приходилось хвататься за поручни и друг за друга, размахивая развязавшимися нитями на капюшоне.
Итак, теперь мне приходилось прорываться сквозь покачивающийся вагон, маневрируя телом между цепких пальцев Трясущихся, а взглядом — как мимо распахнутых капюшонов, так и мимо радужных разводов на лужах, которые уже почти похоронили под собой пол вагона. К сожалению, при этом взгляд мой выхватывал другие детали.
Например, то и дело взмётывающиеся брызги крови за окном, будто поезд время от времени взрывал колёсами пакеты, накаченные кровью. Или многочисленные человеческие руки, которые наползали на окна откуда-то извне — это и было внедрением пятипалых технологий? — безобразно размазывая брызги полузапёкшейся крови по стеклу.
Пока я протискивался к выходу, соблюдая все возможные меры предосторожности, поезд проехал ещё несколько станций. Сами можете представить, насколько худо всё стало снаружи…
Знаете, как я выдержал этот кошмар? Как не хлопнулся в обморок, не поехал крышей, не оцепенел от ужаса, оставшись сидеть на месте?
Мне помогли две вещи. Первое — насколько безумным не становилось бы окружение, оно по-прежнему сохраняло общие черты метрополитена. Сиденья, поручни, форма стёкол, само движение поезда и многие другие вещи оставались неизменными.
А это означало, что на любой из станций должна быть другая сторона платформы. С поездом, который идёт в обратную сторону.
Всё, что мне оставалось — верить в фантасмагорическую теорию о том, что если продвижение в одну сторону доставило меня в эпицентр искажённой реальности, то продвижение в другую должно из неё вытащить.
Ну и вторая вещь, которая спасла меня — это наушники. Точнее, музыка, которая долбила через них, оставаясь связующей ниточкой с нормальным миром. И если поначалу я корил себя за то, что вовремя не спалил странные названия станций или ещё какую-нибудь подозрительную хрень, то теперь был готов расцеловать мой старенький плеер. Почему-то я уверен, что если бы услышал хоть что-нибудь — бормотание Трясущихся тварей, голос из динамиков, визг крошечных лиц, которыми вспенивались чёрные лужи, когда я или кто-то из искажённых пассажиров наступали в них подошвами, — я бы сошёл с ума. Но пока знакомая мелодия продолжала держать мой мозг на нормальных частотах, я ухитрялся не сливаться с творящимся вокруг безумием.
Сжав в потной ладони плеер, как спасительный талисман, я с трудом пролавировал к двери, которая как раз открылась. Оставалось самое сложное — покинуть вагон и пробежать платформу. Точнее, ту метафизическую субстанцию, в которую она превратилась.
У меня не было плана на случай, если бы поезда в обратную сторону не оказалось. Или если платформа предательски растянулась бы у меня ногами в бесконечность, не давая дойти до её противоположного края. Или на случай ещё какой-то херни, обламывающей мою спасительную теорию. Я не хотел думать о возможности застрять в этом искажённом стрёмном подобии московского метро.
Кстати, знаете, почему я почти не описываю свои чувства? Их просто не было. Все поглотил отупляющий шок. Как резко лишившийся конечности человек не испытывает боли первые несколько секунд, точно так же я не испытывал страха, отвращения и любых других эмоций.
Зато все тактильные ощущения были на месте.
Я чувствовал, как мои подошвы проваливаются в чёрно-пористую поверхность платформы — словно в болото, — с каждым шагом всё тяжелее вырываясь из её липких объятий. Я чувствовал, как под моими ногами вскипает чёрная пена из визжащих лиц, ощущая даже лёгкую вибрацию от их агонистического микро-хора. Наверное, я бы мог поехать кукухой, но истерическая сосредоточенность продолжала держать мое сознание в тонусе — я понимал, что если столкновение с одним из Трясущихся повалит меня в эту засасывающую массу, которая заменила пол, то подняться обратно мне уже не светит.
Очертания этих тварей окончательно потеряли сходство с представителями рода человеческого. Рваные, остроконечные лохмотья, вопреки всем законам физики болтающиеся по направлению вверх, а не вниз, уже казались не одеждой, а кусками разодранной плоти или толстой кожи. Трясучка сменилась чем-то вроде сильной вибрации — их силуэты, снующие между уродливыми подобиями столбов и скамеек, стали казаться мне размытыми, почти неуловимыми.
…Не помню, пришлось ли мне стоять на той стороне платформы в ожидании поезда. Если процесс ожидания и продолжался какое-то время, мой мозг милосердно выдавил его из памяти, оставив в ней лишь детали: густую бездонную тьму на месте боковой стены метрополитена, смутное непрекращающееся копошение в провале, по которому должны были пролегать рельсы и волну крови, которая залила мои ботинки, когда нечто, похожее на поезд, наконец-то вынырнуло из черноты в полумрак станции.
«Don't you move too fast but don't go too slow, — словно наставляя, пели мои наушники, когда я заходил в разверзшуюся пасть дверей, — I need your love tonight… I'll catch you when you fall and fall again…»
Сжавшись и сощурив веки настолько, чтобы не различать окружение во всех его отвратительных деталях, я скорчился в углу вагона. Будь я верующим, ещё бы и молился, наверное. Только увы, не знал ни одной молитвы.
Как вы уже могли догадаться, если бы моя теория о возвращении в нормальный мир не подтвердилась, вы бы сейчас не читали этот текст. Но мне повезло по всем фронтам — начиная от того, что Трясущиеся ни разу не проявили ко мне никакого интереса и заканчивая тем, что мне удалось вынести свой рассудок более-менее целым из этой передряги.
Да, возвращение в привычную реальность оказалось ещё более беспалевным, чем выпад за её пределы. Если бы не перерыв между треками, в котором я услышал обычный человеческий голос из динамиков, объявляющий о Фрунзенской — может, так и уехал бы в депо, дрожащий, крепко зажмуривший глаза и находящийся на грани обморока.
Когда я наконец решился разомкнуть веки, то проехал ещё пару станций, ошалело оглядываясь вокруг. Смена обстановки случилась слишком внезапно, поэтому хмурые обитатели пост-советского пространства, драные сидения и засранный желтоватый пол вагона поначалу шокировали меня едва ли не больше всего, что я увидел в параллельном мире.
И лишь к концу красной ветки я смог прийти в себя настолько, чтобы подняться на поверхность и купить себе пачку Винстона. Меняя в дрожащих пальцах одну сигу за другой, я сидел на остановке и плакал. Нет, не как страдающая баба или обиженный школьник — слёзы невыносимого напряжения сами собой катились по моему лицу, хотя внутри я ощущал лишь пустоту.
Как обычно, у меня не нашлось однозначных ответов касательно случившегося. Я не знал, чем являлся мир, в котором мне довелось побывать. Была ли это некая параллельная вселенная, жители которой решили стереть различия, уничтожить контрасты и противоположности на всех уровнях и слиться в единую энергию? Делали ли они это с помощью той чудовищной чёрной жижи, в разводах которой можно было увидеть невероятную историю разрушения мира? Или же у нашего мироздания куда больше двух измерений — и эта чёрная дрянь просочилась в параллель, наиболее близкую к нашей реальности, из совсем уж чуждых и далёких горизонтов бытия? Нашёл бы я в посылке источник этого средства всеобщего смешения? Вернулся ли я в наш лишь благодаря твёрдому внутреннему намерению ни за что не получать посылку?
Ни в чём из этого я не мог быть уверен. Кроме одного — всё увиденное мной абсолютно точно не было затяжным бэд-трипом.
Потому что кое-что всё-таки изменилось после моего возвращения.
Во-первых, плеер. Который мне, к слову, пришлось выкинуть. Ведь все закаченные в него треки, прошедшие вместе со мной мрак искажённого метро, начали меняться. Первые дни я списывал это на неполадки в устройстве, потому что изменения происходили постепенно. Олдфаги наверняка помнят тот лёгкий неприятный оттенок, которые приобретали песни на аудиокассетах, когда батарейки в магнитофоне только-только начинали сдавать. Примерно с такой же скоростью менялись и песни в моем плеере. Однако сколько я не пытался заменить то гнездо, то зарядку, то аккумулятор, то провод — ничто не помогало. Песни беспощадно «садились», звуча все более низко и замедленно.
Конечно, будучи отбитым извращенцем, я не сразу выбросил плеер. Какое-то время даже с интересом включал знакомые композиции, ожидая, до какой степени изменения они дойдут в конце концов. Постепенно slow motion, растягивающий знакомые мотивы в противоестественный бас, слил их в глухой неразборчивый рокот. Однако у этого музыкального бормотания обнаружился весьма интересный эффект: при длительном прослушивании в нём можно было услышать слабые, но чёткие звуки. Например, хлюпающие шаги, плеск какой-то густой жидкости, что-то вроде тихого завывания ветра в трубах, шуршание ржавчины и хриплое дыхание. Порой через эти звуки удавалось считать небольшой сюжет. К примеру, такой: кто-то, тяжело дыша, шёл сначала через нечто вязкое и липкое, потом вылез на твердую хрустящую поверхность, прошёл несколько шагов, упал, что-то с бульканьем изверг из своего организма и какое-то время лежал неподвижно под лёгкий звенящий шум. Затем откуда-то издалека приползло нечто массивное, многоногое — и стало лакать…
Какое-то время разбор этого аудиотеатра был одним из моих любимых развлечений, но я завязал с этим после того, как испоганенная музыка начала разговаривать голосом моей младшей сестры.
Это было уже чересчур — сестренка, старадающая от врождённого порока сердца, скончалась в возрасте полугода, не научившись произносить даже отдельные слоги. После её нескольких лепечущих рассказов о нашей старой квартире и о том, как она не может найти маму, я отнёс плеер к ближайшей помойке.
После чего разбил большим бетонным обломком. Ну так, от греха подальше.
А второй вещью, безнадёжно сломавшейся после путешествия на ту сторону, оказалась… красная ветка метро.
Десятки — или сотни? — новых станций со странными названиями, растянувшимися за пределы карты московского метро, так никуда и не делись. Где я бы ни открывал эту проклятую схему, красный отросток исправно висел в её верхнем правом углу. Словно тонкий кровавый разрез, он уходил ввысь, ввысь и ввысь… Сколько я ни мотал карту в приложении, эта ветка не заканчивалась. Лишь названия станций, которые по мере “перемотки” становились всё страннее и неразборчивей, начинали превращаться из букв русского алфавита во что-то мерзкое и уродливое. Понятия не имею, к какому языку относятся те символы, в которые они трансформировались от станции к станции, однако смотреть на них было неприятно — как и на некоторые из номеров, с которых я получал смс-ки о прибытии новых посылок.
Видел ли эту удлиннившуюся линию кто-то, кроме меня? Честно говоря, я побоялся проверить это. Просто удалил приложение, все скриншоты и любые изображения, связанные с картой метро. Надо ли добавлять, что в метро я с тех пор не езжу, подбирая маршруты на наземном транспорте? Такое обстоятельство не могло не умерить мой исследовательский пыл. Как минимум потому, что я задохлик с убитыми сосудами, которые не приспособлены к долгим стояниям на промозглых остановках. Так что к уведомления об очередных посылках я воспринимал уже без особого энтузиазма.
Однако я поклялся себе, что если по какой-то жизненно важной необходимости мне и придется спуститься в подземку, то я любой ценой буду избегать смотреть на схему станций.
Любой.
И, конечно же, закачаю в смартфон свои любимые треки перед поездкой.
…Ну что сказать, читатели. Возможно вам показалось, что мой рассказ становится всё более абсурдным и путаным? Тогда спешу успокоить — он потихоньку подходит к концу. У меня в запасе осталось всего лишь одного грандиозное событие, о котором я хочу поведать.
Если, конечно, успею сделать это до того, как всё закончится.