История первая. Переписка

На самом деле началось всё довольно невинно. Можно даже сказать — безобидно.
Прошло, наверное, несколько дней с тех пор, как я совершил неудачную попытку совершить звонок с этого Номера. Я не стал разбираться, в чём тут проблема и просто установил себе мессенджер с возможностью совершать звонки по сети. Не могу сказать, что мне было вообще от кого ждать звонка, но так я хотя бы мог в случае чего смогу связаться с родителями.
В общем, поставил я мессенджер и забыл о нём. У меня ещё оставалось полграмма какой-то херни, уже практически слипшейся в один большой кристалл, и блистер баклофена для отходняков — поэтому мне было чем занять себя настолько, чтобы не думать ни о Номере, ни о печальном положении с деньгами. И вот, когда я в очередной раз валялся под одеялом, восстанавливаясь после марафона, из полудрёмы меня внезапно выдернул звуковой сигнал мессенджера.
Эээээ… Что? Я ведь никому не сказал о своём новом Номере! Я настолько удивился, что даже нашёл в себе силы выпростать руку из-под несвежего одеяла и дотянуться до телефона.
На экране висело уведомление о том, что какой-то незнакомый абонент прислал мне следующее сообщение: «Пожалуйста забери костыли они в коридоре очень мешаются».
Я открыл мессенджер. Маленькая круглая аватарка отобразила лицо дебелой женщины лет 55ти и кусок отвратительной причёски с химзавивкой в виде мелких завитушек. Типичная тётенька из поликлиничной очереди. Единственное, что меня неприятно кольнуло при виде аватарки, так это выражение её лица. Что-то с ним было не так. Слишком стеклянные глаза, слишком сжатые губы, слишком пустой взгляд…
Впрочем, всё это мало меня взволновало, поскольку я абсолютно точно её не знал. Может ли это быть одним из старых контактов Номера, которым я сейчас пользуюсь? Сомнительно, учитывая, что Номер начинался с +131 или как-то так. Мне слабо верилось, что в нашей стране действительно работают такие ****утые номера.
Немного подумав, я написал в ответ: «Здравствуйте. Похоже, вы ошиблись номером».
А потом отложил телефон и приготовился провалиться обратно в болезненную дремоту. Но не прошло и минуты, как мессенджер снова пиликнул.
«Андрюш мне правда сложно ползать через все эти костыли приходится каждый раз раздвигать их в стороны. Мне нужно кресло я уже совсем короткая».
Я ещё не успел проникнуться жутковатым смыслом сообщения, а вслед уже прилетело ещё одно: «Мне кажется что исчезло ещё два сантиметра».
И следующее: «Я говорила тебе что с домом что-то не так».
Странные сообщения, странная ситуация. Но вот в чём я пока ещё точно не сомневался, так это в том, что я не Андрюша.
«Прошу прощения, но вы ошиблись номером. Я не Андрей, и знакомых с таким именем у меня нет».
Я отключил звук и наконец-то смог отключиться сам.
Глаза продрал много часов спустя, под мерзкий звон в ушах, с песком под веками и тяжестью во всём теле. Медикаментозный сон беспощаден, да. Скрипя сухим языком по такому же сухому нёбу, пополз на кухню, попутно едва не наступив на Сыча — смочить рот живительной водой. За окнами было уже темно, и я включил фонарик на телефоне, чтобы не разбудить бабушку, споткнувшись обо что-нибудь.
Когда я налакался воды из-под крана, мой иссушенный химией мозг наконец подсказал мне, что неплохо бы выяснить, сколько времени. Я взглянул на экран смартфона.
Там висело ещё несколько сообщений.
«Андрюш я знаю тебе со мной тяжело после операции но с этим домом что-то не так».
«Я продолжаю уменьшаться».
«Я говорила тебе что это нехороший дом. Я поэтому оставила мамино тело здесь».
«Помнишь она его называла дом ластик».
«Может быть ты догадываешься почему мы не нашли её».
Несколько минут я вкуривал в эту белиберду. На смену раздражению пришло какое-то беспокойство, похожее на жалость. Окситоцин в моём организме давно ушёл в глубокий минус, поэтому я был слабо способен к полноценной эмпатии, но всё же не мог не заметить, что сообщения явно напечатаны глубоко встревоженным человеком. Причём немолодой женщиной, у которой явно в наличии серьёзные проблемы со здоровьем — и, возможно, не только с физическим. Кем ей приходится этот «Андрюша»? Неблагодарным сыном? Каким-нибудь равнодушным племянником, которому глубоко срать на проблемную родственницу?
«С вами что-то случилось? Где вы находитесь? Вы можете написать мне адрес?» — набрал я сообщение, едва попадая непослушными пальцами по сенсорной клавиатуре.
Ответ пришёл незамедлительно.
«Андрей хватит ты знаешь где я».
«Забери меня отсюда пожалуйста».
«Я боюсь что будет только хуже и хуже».
Понятно. Деменция, маразм, все дела. Спасать надо тётеньку.
«Послушайте, я не Андрей, но я готов вам помочь. Как вас зовут? Откуда вас надо забрать?»
В глубине души я понимал, что вообще-то стоит позвонить в 911 или ещё какую службу спасения. Может быть даже сходить к ментам. Я всё это знал. Я всё это, чёрт побери, знал! Но к тому моменту социофобия взяла меня в ежовые рукавицы. От одной лишь мысли о том, как я буду трындеть с полиционерами, у меня в глазах начинало темнеть, а сердце пускалось в тахикардический пляс.
И даже читая сообщения от старой беспомощной женщины, которая была где-то совсем одна, в беде и в страхе, я не мог заставить себя переступить через свой панический страх контактов с людьми.
К тому же я так легко убедил себя, что готов поехать спасать её самолично, если она только сообщит своё местоположение! Но точно так же я и понимал, — не желая себе в этом признаваться, — что она ничего не скажет.
Все мои жалкие попытки наладить контакт упирались в глухую стену жуткого бреда.
Бреда, с каждым сообщением всё яснее и яснее обрисовывающего ситуацию, которую мой разум понимал — но отказывался воспринимать.
«Я говорила что в этом доме нельзя жить моя мама ещё это знала».
«Я не знаю что там точно случилось после того как мы нашли те корни в подвале».
«Я врала тебе когда говорила что мы не живём там потому что там умер дедушка и у мамы плохие воспоминания».
«Помнишь я говорила тебе что Артек сбежал это тоже была ложь. Его сбила машина когда ты был на юге. Мы отвезли его к ветеринарам но было поздно. Он умер и я увезла его в дом ластик».
«Через неделю его там уже не было».
«И с мамой было так же на самом деле я задушила её подушкой потому что больше не могла ухаживать за ней мне было очень тяжело».
«Я отвезла её в дом ластик чтобы не было вскрытия я боялась что на вскрытии признают факт убийства».
«Я знала что тело просто исчезнет с Артеком было так же».
«Я наверное плохой человек меня Бог наказывает. Но я уже попала в аварию и лишилась ног. Я заслужила умереть по человечески».
«Артек и Мама были мёртвые когда попали в этот дом А я живая мне очень страшно Андрюш приезжай пожалуйста».
«Меня совсем уже мало осталось».
Не «мне совсем уже мало осталось», а «меня».
К концу потока сообщений, в который я слабо пытался вклиниваться со своими спасательскими расспросами, жалость к этой тётеньке как-то подиспарилась. И дело было не в её стрёмных признаниях, которые вполне могли оказаться всего лишь плодами воспалённого рассудка. Нет, мне просто стало совсем уж не по себе.
Настолько, что желание продолжать участвовать в этом отпало.
Но я тогда был слишком ослаблен и отуплён отходами, чтобы придумать чтобы придумать что-то умнее ухода в игнор. И я, читатель, просто продолжил своё типичное пост-марафонное существование, налегая на антидепрессанты с ноотропами, отпаиваясь вонючим «Майским» и отъедаясь дошираками.
А на поступающие сообщения забил.
Но, похоже, не взаимно. Ведь они упорно продолжали капать на мой Номер — иногда раз в пару дней, а иногда и несколько раз в день. Я не хотел их видеть, старался не смотреть, но невольно цеплял краем глаза всплывающие уведомления на экране.
И я не мог не замечать, что сообщения становятся всё более жуткими и тоскливыми.
«Андрюш я теперь веду учёт меряю себя каждый день рулеткой».
«В день исчезает примерно сантиметр иногда больше».
«Андрюш мне очень страшно ведь внутри всё тоже получается исчезает. Я уже давно не чувствую голода с тех пор как у меня не стало живота но что будет когда исчезнут лёгкие? Андрюш я знаю я плохой человек я убила бабушку но мне так страшно».
«Я больше не могу дотянуться до замка на двери. Зря я оставила её закрытой глупая была совсем».
«Теперь всё время думаю, как ты откроешь дверь если приедешь».
«Андрей только не вызывай спасательную бригаду пожалуйста мне будет очень стыдно ведь теперь ни одна одежда не подходит мне я всё время голая».
«Андрюш я постараюсь замотаться в простыню перед твоим приездом чтобы всё прилично было ты только приезжай».
«Не могу больше принимать ванную раньше как-то на руках подтягивалась а теперь боюсь что не вылезу обратно если буду мокрая. Полотенце с собой взять не могу не дотягиваюсь».
«Очень стыдно я так давно не мылась от меня наверное нехорошо пахнет».
«Я сегодня снова замерила себя рулеткой Я начинаю исчезать быстрее».
«Андрюш я подумала что если дом сотрёт меня по плечи то руки и голова получается будут отдельно. Не знаю что делать если я останусь без рук».
«Мне не нравится мамина фотография в гостиной она очень плохо на меня смотрит».
«Андрюш если получится привези с собой священника пожалуйста Я хочу покреститься и чтобы мне грехи отпустили».
Ну и всё в том же духе.
Продолжался этот цирк примерно неделю, пока я не пришёл в себя настолько, чтобы волосы на затылке у меня начали шевелиться при созерцании всех этих сообщений вкупе с аватаркой. Что-то меня в ней смущало, то ли ракурс был какой-то странный, то ли выражение лица этой тётеньки было несколько… ненормальным.
Но это конечно была фигня по сравнению с последними двумя сообщениями, которые прилетели одно за другим: «Дом оставил от меня только голову», «Я теперь всё поняла Я скоро стану домом».
Знаю, звучит нелепо и почти даже смешно, но от этих трёх предложений внутри моих кишков чуть кирпичный завод не открылся. Я решил, что с меня хватит и НАКОНЕЦ-ТО допёр до простого и очевидного решения — заблокировать мою собеседницу.
Пока я ставил блок, мне пришлось переключится на страничку с информацией о юзере.
На которой фотографию аватарки было видно в полном размере.
И я охренеть как пожалел, что успел увидеть её.
Потому что в полном размере фотографии было видно, что это не женщина. Это только... бюст женщины.
Голова, шея, плечи, согнутые в локтях руки, которыми она опиралась на пол, развалившиеся в стороны огромные мерзкие груди с тёмными сосками.
А ниже них — ничего.
Тело заканчивалось на уровне выше локтей. Словно ей отсекли абсолютно всё по самое солнечное сплетение. Только вот ни крови, ни ожидаемых кишок там не было, что делало картинку ещё более неприятной. Будто передо мной даже не труп, а гнусная насмешка над человеческим телом, какой-то отвратительный уродец, неестественный обрубок. И, что ещё хуже, этот обрубок смотрел прямо в камеру осмысленным взглядом живого человека -- да, явно начавшего терять здравый рассудок, -- но ЖИВОГО.
Судя по ракурсу, эта милфа зафигарила селфач, установив телефон куда-то на комод или стул и расположившись на полу. Она фотографировались на типичном советском ковре, и я истерически всхихикнул, представив, что этот пыльный пережиток прошлого тупо засасывает её, как зыбучие пески.
Но на самом деле мне было совсем не до смеха. Не вовремя вспомнились рандомные отрывки из сообщений: дом-ластик, тело исчезло, меня остаётся всё меньше...
Знаете, я видел инвалидов, у которых нет ничего ниже пупка. Но я почему-то уверен, что человек не может оставаться в живых, если у него отсечено всё ниже солнечного сплетения.
Или если от него осталась «только голова».
Не спрашивайте меня, как моя собеседница ухитрялась набирать текст, если всё было именно так, как я предполагаю. Я не знаю. И не хочу знать. Потому что если эта… штука умеет печатать без помощи тела, то кто знает, на что ещё она способна. Возможно, даже на то, чтобы покинуть пределы «дома», которым она «стала».
Почему-то мне отчаянно не хочется верить, что у неё может быть такая возможность.
К слову, когда я открыл наш чатик, чтобы переписать в рассказ её сообщения, то заметил, что аватарка поменялась. Теперь в маленьком кружочке отображается не лицо пожилой женщины, а что-то тёмное и склизкое, похожее на кусок сырого пористого мяса, сфотографированный при слабом освещении.
Открывать полноразмерную аватарку я не стал.