Почему не любят евреев?

               
 

     Хочу поделиться мыслями и соображениями по  мучающему меня вопросу: «Почему не любят евреев?». Я над этим  постоянно думаю. И, к сожалению, чёткого ответа не нахожу. Единственной возможностью для самого себя  я вижу в том, чтобы вспомнить все мои встречи и общение в течение жизни с представителями этой нации. Получится вывод или не получится - это уже другой вопрос. 
     К сожалению, я очень поздно познакомился с творчеством  Эфраима   Савелы. Он тоже задавал себе такой вопрос. И в своих рассказах и повестях пытался ответить на него. Но, чёткого вывода, по моему мнению,  он не смог сделать.  Хотя всё что он пишет о евреях очень красочно, колоритно,  симпатично и завлекательно.  Его формула такова, что евреев не любят,   потому что они делают  всё не так как все остальные.
     Я решил в хронологическом порядке осветить моё общение с евреями в попытке, наконец,  ответить на этот вопрос. 
1. Левитан
 Начать, видимо, надо с того, что я в 6 лет попытался найти Левитана, который каждый день вещал о событиях на фронте в 41 году в коробочке репродуктора. Я тогда  понятия не имел, кто такие евреи, русские, украинцы. Но, моя тётя Лида, общавшаяся до войны с самим товарищем  Сталиным, сказала:  «Левитан - это такой щупленький еврей, а какой голосище».
            Волею судьбы мы с мамой в 1944 году оказались в Гомеле,  только что освобождённом от фашистов.   Мы ехали  в город Борисов через Минск  товарном  эшелоне,  где вместо теплушек были вагоны для перевозки угля.  Там  мы оказались  рядом с семьёй Шуб, состоящей из матери и  двоих детей.    Отец семьи  до войны был парторгом на комбинате «Коминтерн». Он успел посадить семью в последний поезд на Смоленск, а сам ушёл на фронт, где вскоре погиб.  Мальчик по имени Виля был моим ровесником. Мы с ним тут же сдружились. Мама тоже подружилась с матерью Вили, хрупкой, маленького роста, застенчивой женщиной.   Ранним утром по пути  следования в Минск в  вагоне стал ощущаться страшно неприятный запах. Вскоре эшелон остановился,  и перед нами предстала картина побоища, которое учинили наши над немцами  в Бобруйском котле. Мужики и пацаны кинулись собирать трофеи. Мы с Вилей  тоже спрыгнули на землю. Но его мать спокойным голосом сказала: «Виля, вернись». Он, понурив голову, повернул назад, а я побежал  за остальными. Мне удалось найти таганок с сухим спиртом и пачку таблеток, из которых немцы делали булочки. Виля сообразил, как пользоваться таганком, и мы тут же изготовили несколько булочек. В Борисове нас поселили в соседних домах. Мы продолжали дружить семьями, зачастую вели общее хозяйство. Виля учился со мной в одной школе, но классом старше и был отличником.  Узнал  я о том, что они евреи совершенно неожиданно. Мы оба хотели записаться в секцию бокса. Но, мать Виля сказала: «Не хватало  нам ещё  еврея боксёра». Мама попыталась мне объяснить, кто такие евреи и за что Гитлер их преследовал.  Я  сразу проникся состраданием к этим людям. Других чувств у меня не было. Виля пошёл в секцию гимнастики, через год получил первый разряд, вытянулся, стал ростом выше меня. А я боксе заработал перелом носа и нижней челюсти, но, до первого разряда тоже добрался.  Без проблем Виля после окончания школы поступил в авиационное училище, и через год, когда мне надо было тоже поступать, мы с ним встретились в нашем Борисове. Эта встреча оказалась последней. Он стал лётчиком дальней авиации и года через 3 погиб. Об этом парне я очень часто вспоминаю. Ведь я  с ним  общался почти 10 лет. И не припомню ни одного случая, где бы Виля показал себя с отрицательной стороны. Когда я предлагал ему какую-нибудь авантюру, он мне обычно говорил: «Витёк,  я не советую тебе этим заниматься».   И ясно аргументировал свою позицию.  Его мать не пережила потерю сына, и вскоре умерла. Сестра Вили, с которой мы продолжали общаться, как только открылась  возможность эмиграции,  обосновалась в Израиле. На этом  наше общение прекратилось. 
 Эпизод 2. Соседи
     Мы поселились  в добротных деревянных домах, построенных в 1927 году. Таких домов было 5. Но, один во время войны сгорел. В каждом доме было по 4 двухкомнатных  квартиры. У каждой квартиры был собственный  добротный погреб. В нашем доме в крайней квартире жила семья  коренных сибиряков Кийковых.  Мать Алексея Яковлевича  Кийкова – директора  комбината «Коминтерн» (ставшего в последствие  министром лесной промышленности),  Анна Галактионовна   ведала всем хозяйством этой большой семьи, где было четверо детей. Через стенку была наша с мамой комната. А нашими соседями были пожилая еврейская   супружеская пара. Муж был главным экономистом  комбината. Мы с ними  пользовались одним погребом, хранили там кадки  с солёными огурцами, капустой, а так же картошку. Когда я увлёкся фотографией, то проявлял там плёнки. Весной, возвращаясь из школы, я увидел  кучку  женщин из нашего дома, стоящих возле бочонка с огурцами.  Наша соседка вычерпывала из бочки огурцы с рассолом и выливала в рядом стоящий тазик и с возмущением говорила: «Посмотрите на рассол, он совершенно зелёный.  Он хотел нас отравить». Я сначала не понял, что это относится ко мне. А Анна Галактилоновна  ей  говорит:» «Я эту отраву беру себе. Ты, видать, забыла, что я тебе советовала солить огурцы с дубовыми листьями». Моя соседка притихла и удалилась домой. Женщины рассмеялись и тоже разошлись. Вечером, когда мама пришла с работы, и мы уже поужинали, раздался стук в дверь. Это был наш сосед-муж обвинительницы. Он сказал: «Витя, извини, пожалуйста, мою жену.  Она никак не может оправиться от того горя, которое настигло нашу семью. Нашего сына, дочь и всю нашу родню уничтожили фашисты. А мы с ней спаслись, поскольку перед самой войной поехали в командировку на Урал». Я был настолько  ошарашен, что передо мной впервые извинялся взрослый, пожилой человек. Когда мама узнала обо всей этой истории, он мне сказала:  «Витька, прекрати проявлять плёнки в погребе. Ты, действительно, можешь случайно в темноте пролить свои химикаты в кадку. Я и не знала об их трагедии. Ты уж, пожалуйста, помогай им как можешь».
  С тех пор я старался выполнить просьбу матери, колол им дрова, носил воду, покупал хлеб. Переезжая на другую квартиру, мы дружелюбно с ними расстались.

 3. Евреи -  руководители
 3-1  Директор химлесхоза
 Берштейн 
    Сразу после освобождения Белоруссии в 1944 году стали возрождать химлесхозы. Борисовский  химлесхоз возглавлял Бернштейн. К нему и перешла работать  бухгалтером моя мама. Нам с ней дали отдельную  хибарку на территории, где был цех по производству рубероида, смолокурня, бондарный цех и небольшая лесопилка.  Во всех деревнях района были организованы участки по подсочке хвойных деревьев. Бернштейн имел мотоцикл и в течение недели носился по этим участкам. Я помню, что на лацкане его пиджака была жёлтая нашивка, означавшая, что он был контужен. Но, был ли он на фронте, я не знаю.  У него были  жена и дочь. Дочь, по его выражению, оказалась непутёвой, потому что вышла замуж не за еврея, а за какого-то  «пьянчужку -музыканта».  Видимо, Бернштейн выдвинулся на руководящую должность как 40-тысячник до войны. И был не очень грамотен. Однажды мама принесла мне почитать его приказ. Звучал он примерно так: «Мною замечено, что бухгалтер Л. и счетовод К. очень часто бегают в туалет и там покуривают. Я не позволю  КОЧИВАТЬ на ЛАВРУ. И требую соблюдать трудовую дисциплину». Мы с мамой долго смеялись. Но, она относилась  к нему с большим уважением,  потому что он был толковым и справедливым руководителем. Живица, которую собирали в районе,  шла на экспорт в Англию. И страна на этом зарабатывала хорошие деньги. Однажды Бернштейн пришёл к такой идее, что лучше бы отправлять живицу не в осиновых бочках, а в буковых или дубовых.   Результат оказался плачевным. Живица в буковых бочках не доплыла до Англии, поскольку  бук не разбухал, и живица в жару вылилась  на палубу парохода.   Из-за этой операции  Берштейн  чуть не лишился партбилета и должности.  Но, дело замяли, и он остался работать.  Когда бы он меня не встречал, он живо интересовался моими делами, был со мной очень приветлив.  В моей памяти он остался невысоким коренастым  мужчиной  средних лет  с седой шевелюрой. После того как   я уехал в Сибирь  в 1955 году, мы  больше не встречались. И судьбу его не знаю.

 3-2   Управляющий   госбанком
 Гильденберг  И.Г.
 
         Одной из первых контор, которая заработала в Борисове после освобождения, был Госбанк. Здание, в котором он располагался, сохранилось.  Управляющим банком  стал  Иосиф Григорьевич Гильденберг. Я хорошо его знал и часто  общался,  поскольку его любовницей была близкая подруга моей мамы. Она меня иногда использовала в качестве курьера. Это был красивый, худощавый, высокий  под 2 метра ростом мужчина лет 45. Он жил в своём довоенном доме с женой и сыном Гариком, который учился в нашей школе и был на 2 года старше меня. Жена Гильденберга, видимо, была мудрой женщиной. Зная о связи своего мужа с В.Т., всё же принимала её у себя дома и не устраивала скандалов.  Тем не менее, похождения  управляющего банком стали известны партийным органом. И чтобы замять скандал, его перевели в небольшой городишко Старые дороги, куда мы с Варварой Тимофеевной однажды поехали.  На обратном пути с нами до Минска поехал и Гильденберг. Случилось так, что мы стали свидетелями ночной  автомобильной аварии. В  разбитой машине никого не было. Водителя мы обнаружили   в кювете  окровавленного и без сознания. Наш водитель предупредил  Гильденберга, что травмированный водитель пьян и, дескать, нечего с ним возиться. На что тот ответил: «Это всё же человек. Если мы его не доставим в больницу, он погибнет». Мы с  Иосифом  Григорьевичем  вдвоём  перетащили водителя в нашу машину и отвезли в ближайшую больницу. Нас из больницы не отпустили, пока не приехала милиция, которая сняла с нас показания.   И. Г.  мне сказал: «Видишь, Витя, наш водитель нас предупреждал, что начнётся возня. Но, ты, молодец, что помог мне. Мы  с тобой поступили правильно». Этого симпатичного человека я больше не встречал. Его сын Гарик, окончив пединститут, многие годы директорствовал в  староборисовской  школе-интернате. Он был всеми уважаем как  хороший руководитель и порядочный человек.  Когда я приезжал в отпуск из Сибири, то иногда встречался  с ним и однажды даже  участвовал в одном застолье,  организованном моим другом  Борей, который работал в этом интернате. Но о нём рассказ ниже.    Гарик вспомнил о той истории на дороге, о которой знал со слов отца. И сказал, что отец всегда просил передавать мне привет. И тут я узнал, что год назад он скончался. Гарик дожил до момента, когда евреям разрешили эмигрировать, и с женой и дочкой уехал в Израиль.
 4. Старьевщик
         Он появился в городе неожиданно, но очень вовремя для нас, пацанвы.  Его маршрут обычно начинался от моста через Березину и заканчивался около вокзала, но  каждый раз  проходил по разным улицам. Сидя на трофейной бричке с  большими колёсами, тащимой здоровым битюгом,   он  слегка надтреснутым голосом покрикивал: «Каструля, бумаги, тряпки, металл». Из домов выходили женщины, мужики, а чаще ребятишки, сдавали ненужные им вещи. А взамен получали нитки, иголки, крючки, мыло и прочую мелочь, нужную в хозяйстве. Но, иногда он рассчитывался и деньгами.  Нас же он интересовал  по другой  причине. Нас прельщали лески, крючки и даже бамбуковые удочки, которых в магазине в те времена никогда не было.  Мы звали его Моисеичем. Чтобы получить несколько крючков, надо было притащить много тряпья или бумаги. И совсем другое дело, когда сдаёшь медный провод. Этот  Моисеич, принимая у нас металл, обвешивал нас  без зазрения совести. Мы решили ему отомстить. В  украденный  на железной дороге кабель в свинцовой оплётке  наложили щебёнки и сдали ему. В тот раз нам достался даже футбольный мяч.  Моисеич ухаживал за своим здоровенным битюгом, косил на лугу  траву, заготавливал на зиму сену.  Был он невысокий,  почти лысый, ходил в невзрачном хлопчатобумажном костюмчике,  в сапогах,  припадая на левую ногу.
        Жил Моисеич недалеко от моего друга, во дворе которого мы складывали украденное или найденное барахло.  Однажды  с очередной порцией «вторсырья» мы подошли к воротам Моисеича  и услышали его разговор с дочерью, которой было лет 16. Он ей говорил, что пацаны, такие прохвосты обманули его, насыпав щебёнки в кабель.  «Они тебя разорили?» – спросила дочь.- «Да, нет. Но смотри,  какие они уже хитрые». – «А ты, папа, не хитрый, когда обвешиваешь этих пацанов?». – «Так я же, дочка, для тебя стараюсь.  Тебя же через год или два надо замуж отдавать».  Не дожидаясь концовки их разговора, мы тихонько смылись. Мать друга знала его чуть больше и рассказала нам, что жену, двоих младших  детишек и всех родственников, кто жил в Борисове, расстреляли фашисты. Девочку спасли какие-то крестьяне, а  Моисеич  от звонка до звонка провоевал в партизанах, в 44 году попал в блокаду у озера Палик и чуть не погиб там.   Вот почему  он прихрамывал на левую ногу. Очевидно, это был результат ранения. Узнав всё это, мы не стали больше его обманывать. Но, и он  перестал  так нагло нас  обвешивать. Благодаря его бизнесу, мы  стали удачливее в рыбалке и кормили своих матерей  язями и лещами. Мы повзрослели, в магазинах появилось  больше интересных для нас товаров,  и бизнес  Моисеича  как-то незаметно заглох.  Это было к лучшему, так как   воровство кабеля на железной дороге могло для нас кончиться плачевно.   Он исчез примерно  в 1947 году, сразу после денежной реформы,  и я его больше не встречал. Вспоминаю его как человека, который своим ремеслом скрасил наше  послевоенное детство, когда  у нас не было лучших развлечений, чем рыбалка и добыча  обменных товаров не всегда законным способом.
 5. Одноклассники
 5-1 Броня  Гуревич
       Наш  «Б»  класс пришёл к выпускным экзаменам, пройдя  сложный путь объединений-разъединений. Но, с 8-го по 10-ый состав был стабильным. Я до сих пор помню, кто, где и с кем сидел.  Из  32 учеников  у нас было 6 евреев, а остальные были русские, белорусы,  украинцы и один поляк.  Сказать, что наши 6 евреев держались особняком  или мы их как-то  выделяли, было бы неправдой. В Белоруссии все  от мала до велика хорошо знали, что сотворил с этим народом Гитлер и относились к евреям сочувственно.  Хочу начать свой рассказ с Брони Гуревич. Она отличалась тем, что всегда сидела на последней парте. С 6-го по 8-ой класс выглядела серой мышкой. А в 8 классе во  всю расцвела.   По росту я её догнал только в 10-м классе.  Но, самым впечатляющим  в этой девчонке были  её глаза чёрные и огромные. Когда она сердилась, казалось, что из них летят искры, а когда улыбалась, то оторваться от них было невозможно. Училась Броня не ахти.  Ни разу не  видел, что бы она с кем-нибудь конфликтовала.  Нас с ней объединяет одна забавная история.  Однажды  цыганка обворовала её и меня,  в наших закутках, где мы жили тогда.  Тогда я её спросил:  «Броня, а что она у тебя украла?»  -  «Сахар и макароны», -  грустью сказала она.  -  «А у меня -200 гр. подушечек и бутылку подсолнечного масла». 
 Произнеся эти фразы, мы с ней дружно рассмеялись.
     Отец Брони подрабатывал вечерами,  играя на огромной трубе  в духовом оркестре на танцах в нашем парке. И, когда я, танцуя с какой-нибудь девчонкой, проплывал мимо оркестра, он мне весело подмигивал, что означало одобрение моему вкусу. После окончания школы Броня осталась в Борисове, вышла замуж. Мы снова встретились с ней на 25-летие окончания школы, на другое утро я спешил на вокзал  к поезду и, проходя мимо её дома, увидел Броню, которая развешивала бельё. Она пристально посмотрела на меня своими прекрасными глазами. А я сделал вид, что я её не замечаю. И услышал только следующие слова: «Эх, Витька, Витька…» Много позже я узнал, что она эмигрировала в Израиль. И когда мне стало тошно жить, я вспомнил это : «Эх, Витька, Витька…» и решил её найти, но,  увы,  мне это не удалось.
 5-2  Лёва Райман
     С Лёвой я учился с 4-го класса. И сколько я его помню, от него всегда пахло чесноком. В его карманах  была непременно головка чеснока.   Причина этого была в том, что его отец, работавший слесарем на спичечной фабрике, болел открытой формой туберкулёза.  И Лёва чесноком спасался от заразы.  Учился он неважнецки,  был круглым троечником.  Знаменит Лёва был тем, что голыми руками поймал зайца в поле. Когда нас отправили  в колхоз на картошку, Лёва не утруждал себя серьёзной работой, зорко следя, не появится  ли надзиратель в лице классной или директора школы.  Откуда не возьмись, по полю начал носиться очумелый  заяц. Лёва притаился, лёжа на ботве, и ловко его схватил.  Мы тут же соорудили для зайца клетку,  и Лёва увёз его в город. Приходя каждое утро в класс, мы все спрашивали у Лёвы: «Как здоровье зайца?». Он сообщал, что заяц здоров, хорошо кушает. И принимал от некоторых одноклассников морковку в подарок зайцу. Но, Володя Макаров, который сидел за его партой и жил рядом с ним, заявил  вскоре, что Лёва врёт. «Они съели зайца в тот же вечер, даже меня угостили ».  Кто-то из нас громогласно обозвал Лёву  живодёром.  После школы Лёва поступил в военное училище.   Через год приехал в военной форме курсанта, которая ему очень шла.  Он был невысокого роста с чёрными вьющимися волосами, очень симпатичной физиономией.  Когда он появился в родном городе в форме лейтенанта, глаз было не оторвать от этого  офицера. Угробил  Лёву Хрущев, разогнав армию.  Лева, вернувшись в родной город, не имея ни специальности, ни семьи, спился и вскоре умер. Лёва был добрым, отзывчивым, спокойным, никому не сделал зла. Почему он не нашёл себе места в жизни после демобилизации, не понятно. И почему этот дружный еврейский народ не смог ему найти работу  и удержать от пьянства.  Я не могу припомнить ни одного другого  случая, когда  бы еврей спился.
5-3 Рома Рубинчик
    Рома Рубинчик жил в знаменитом «трумэновском» доме, единственном многоэтажном строении города Борисова, оставшемся невредимым после  освобождения. В отличие от всех евреев нашего класса Рома был веснушчат и рыжеват. К 10 классу он стал довольно высоким и плотным. Учился он хорошо, но отличником не был. В наших проделках и  в спортивных занятиях   он  не участвовал. Но, когда однажды на концерте в честь какого-то партийного праздника, он вышел и  проникновенно прочитал несколько стихотворений, мы ему дружно аплодировали.  Тогда  одна из наших девчонок спросила, кто автор стихов, он скромно ответил: «Я их сам написал».  И когда на  уроке  Ромку поднимала учительница, он рассеянно  оглядывался, несколько секунд приходя в себя. А его сосед по парте Толя Дятликович  (будущий офицер-авиатор) объяснял: «Это он стихоплётством занимается». Увлечение поэзией для Ромы превратилось в смысл и стиль жизни. После школы он не пошёл учиться,  он решил изучать жизнь. Попал на службу на кораблях Тихоокеанского флота, где  проплавал 5 лет, работая электриком, демобилизовавшись в звании старшины.  Только после этого он поступил в электротехнический институт и всю жизнь работал по специальности, уйдя на пенсию с поста главного энергетика крупного предприятия. Я  (как и многие наши одноклассники) получил от него в подарок несколько томиков его стихов. И хотя я не   большой любитель  поэзии,  Ромины стихи  я перечитываю с  удовольствием. Они напоминают мне нашу юность,  друзей, первые влюблённости.
      Мы с Ромой очень сблизились  в старости, когда я переехал в Минск, и мы стали часто встречаться то в Борисове, то в Минске. Рома жил на 5 этаже «хрущёвки»  вместе с  женой Анной Исааковной , учительницей математики.  А его единственный сын жил в Могилёве.  Я  спросил Рому, почему он не уехал в Израиль. Рома ответил: «У меня одна Родина, и я не собираюсь её  менять».  На моём юбилее Рома почему-то отказался читать свои стихи.  Хотя мои одноклассницы очень просили его  об этом.    Он поднял бокал  за моё здоровье, произнёс несколько тёплых фраз в мой адрес.  И, как оказалось, это была наша последняя встреча.  Вскоре Рома трагически погиб, выпав с балкона, когда развешивал бельё. Меня поразило, что нам не дали проститься с Ромой. Его сын, ортодоксальный еврей,  хоронил отца по еврейским обычаям. У меня остался небольшой видеоролик, где Рома  выступает на моём юбилее. Я иногда включаю эту запись и с теплотой вспоминаю этого поразительно милого, порядочного и талантливого   человека .
  5- 4  Алик Ручкин
      Откуда у Алика Ручкина косая сажень в плечах, здоровенные  кулаки и отвисшая нижняя губа на  нагловатой физиономии,  сказать невозможно. Так он  выглядел к началу 10 класса. Ни в футбол, ни в волейбол он не играл. Никаким спортом не увлекался. Природа сделала его сильным.
 Не помню, где он жил, кто были его родители.  Учился он, перемогаясь,  с  тройки на четвёрку.  Он с первого раза поступил в лётное училище. Я встретился с ним на третий год после окончания школы. На танцах,  не помню, по какому поводу,  к нам придрались заводские ребята.  Я сказал Альке: «Прикрой меня сзади, а я урезоню вот этого ретивого засранца». Не успел я примериться для удара (я же был боксёром когда-то),  как получил удар кастетом справа. Придись он на 2 см выше, некому бы было писать  воспоминания    про  евреев  Борисовской  школы. Альки я не обнаружил,  и до конца  институтских каникул, он избегал  встреч со мной. На 25-летие окончания школы я спросил его: «Что же ты меня бросил  на поле боя, смылся, не сказав ни слова?». Он  уже в форме майора приобнял меня и сказал: «Кто старое помянет, тому глаз вон». К тому времени он занимал должность штурмана авиационного, полка и служил на Дальнем Востоке. Прошло более 60 лет после окончания школы, но я до сих пор не могу забыть его необъяснимую трусость  при его –то  физической мощи.
 5-5 Марк Рабинович
      С Марком я учился с 4-го класса. Сидели мы на соседних партах, чередую первую или вторую парту в правом ряду.  Начиная с 6-го класса, сначала учителям, а потом и нам стало ясно, что Марк на голову  способнее всех нас. У него была феноменальная память, великолепные способности в точных науках и ещё одно удивительное качество. Он очень быстро писал каллиграфическим почерком. Я не помню ни одного случая, чтобы у него в диктантах и сочинениях обнаружилась какая-то ошибка. Он был круглым отличником. И вместе с тем, он был заводилой в таких неблаговидных поступках как,  прогуливание   уроков, курение  и выпивка. В 8 классе мы (я, Борис Альтшулер  и Гарик Бутвиловский) пришли к выводу - хватит  нам получать за диктанты двойки и тройки, когда рядом такой грамотей, как Марик. Мы разработали « ножную систему оповещения», и Марик нас предупреждал, где писать  О или А, где ставить запятую.  Нашу систему обнаружила «русачка»  и на очередном диктанте отсадила Марика подальше от нас.  Результат  был закономерным. Я получил двойку, а остальные по колу.  Однажды, ещё учась в 6-ом классе, я зашёл к Марку домой. Они жили в небольшом деревянном домишке. Мы с Марком собрались идти в кино. А его мать ему говорит: «Марик, ты бы лучше занялся уроками. Витька и так поступит или в техникум или в институт. А ты же еврей, тебе надо стараться». Эта фраза звучит в моих ушах до сих пор. 
       Чёрт дёрнул меня и Марка влюбиться в одну и ту же одноклассницу. И с тех пор, как это выяснилось,  2 года до окончания школы были для меня кошмарными.  В наших с ним отношениях абсолютно ничего не изменилось.  Мы  так же вместе продолжали наши забавы. Один парень, который учился на класс младше нас, Шурка Соболевский, вдруг стал устраивать мне всякие пакости. Он возглавлял сплочённую шайку своих ровесников и держал в страхе всех ребят в округе.  Началось с того, что однажды на лыжном кроссе они насыпали на лыжню канифоли, и я с размаху улетел носом в сугроб.  А они стали пинать меня лежачего. Пакости повторялись почти полтора года. Я знал, что Марк дружит с этим Шуркой. А на мой вопрос: «Скажи, Марк, ты не знаешь, что Шурке от меня надо?». Получил ответ: «Так он же дурковатый». Надо сказать, что Шурка физически был крепче меня. Но, я был гораздо ловчее.  Однажды  летом в парке,  в биллиардной он  стал плеваться в мою сторону. Это приём он делал виртуозно. Маленькая порция слюны летела на расстояние 4-5 метров.  Я набрав полный рот слюны, подошёл к нему вплотную и, харкнув в физиономию, включил самую высокую скорость. У него были длинные руки, но короткие ноги. Конечно, догнать меня он не мог. Вражда с Шуркой продолжалась до самого окончания школы.  Много лет спустя, я, директор института, будучи в отпуске, ехал из Борисова в деревню к своей жене. Рано утром на автобусной станции встретил Шурку. Я его не узнал. По теперешним понятиям это был бомж.  «Витька, купи мне 50 грамм водки, а то трубы горят», обратился он ко мне. Я с возмущением  послал его на три буквы. «Купи, а я тебе скажу кое-что интересное». – «Что интересное  ты, подонок, можешь мне сказать?»  - «А ты помнишь, как горели еврейские дома?» - « Ещё бы не помнить». Это было в зиму  с 52 на 53 год.   – «В одной из бригад по поджогу этих домов работал и я».  Я Шурке не поверил.  Я  этим вопросом я интересовался всю жизнь, так как к нему имела отношение моя мама. Её вызывали в КГБ и предупредили, чтобы она  не выясняла, кто поджигает дома евреев. КГБшники считали, что евреи сами поджигали свои дома ради страховки. И такую версию внушали всем.  Я был ошарашен словами Шурки. Взяв ему 100 г. водки,  я спросил: «А зачем вы  устраивали мне пакости?»  -« А я-то тут при чём?»-заявил он. –«Ты спроси у своего дружка Марка, что он на тебя взъелся.  Он нам за нашу работу покупал сигареты, билеты на стадион и в кино».
   Спросить Марка мне не удалось. Он уже жил в Израиле. Я через своего аспиранта Гришу передал Марку, что если он появится в Борисове, то я ему морду побью. Это желание у меня не исчезло до сих пор.  Но, кажется, Бог наказал его раньше. Марк уже несколько лет живёт в состоянии овоща.  Девушка,  из-за любви к которой велась эта подпольная война, Валентина, предпочла нам обоим другого парня и счастливо живёт в Подмосковье в окружении дочерей, внуков и правнуков.
       Подлая тактика, которую применил Марк, даёт мне право заявить, что среди евреев встречаются  подонки  довольно изощрённые  и талантливые, хотя возможно, это  случается не так часто. 
 5-6   Борис Альтшулер
       С Борисом у меня особые отношения. Нас с ним связывали с самого начала  страсть к курению, рыбалке, футболу, позже к девахам, а  теперь  единые взгляды на политику наших государств.  Не знаю, согласится ли со мной Боря, но я считаю его своим преданным другом. Но, начнём по порядку.
         Все пацаны в классе считали, что Борька не должен был родиться евреем, поскольку  он, в отличие от других еврейских  ребят, был участником всех наших проделок. Моё пристальное внимание он привлёк  в зимой 50 года.  В ту зиму снега навалило очень много. Тогда улицы никто не расчищал. Выйдя на тропку, протоптанную в сугробах, метрах в 100 впереди я увидел Борьку в длинном, купленном на вырост пальто. Навстречу ему шёл наш директор  школы В.А. Самцевич. Борька ему поклонился, тоже самое сделал и я, догнав Борьку. И вдруг Борька выпрыгнул из пальто, начал  топтать его в снегу и гасить искры на рукаве свитера. Я подбежал, ничего не понимая. А Борька матом выразил возмущение по поводу незапланированного появления директора на  своём пути. Произошло следующее. Мой друг шёл в школу и покуривал. Увидев Василия Андреевича, он спрятал сигарету в рукав пальто,  пока он раскланивался с директором, огонь  нашёл путь к свитеру и коже руки.  Ожог был хоть и небольшой, но глубокий.  -  «А что ты сразу не скинул пальто, когда почувствовал ожог?»  - «Так он бы сразу понял, что я курю, наябедничал бы отцу, и началась бы история».  Тут надо сказать несколько слов  про его отца. Он тоже был директором сельской  школы,  воевал в  Сталинграде, имел несколько орденов, был тяжело  ранен, но продолжил служить в армии, работая в госпитале,  до конца войны.  Он был строгим,  и  Борька его побаивался. Израненное  пальто он донашивал до 8 класса.  Постепенно  у нас сложилась рыбацкая кампания, в которую входили мы с Борькой и Гарик Бутвиловский. Мы много времени проводили на Березине, нам очень нравилась ночная рыбалка, когда в костерке мы пекли картошку, вели разные разговоры и  иногда   удачно ловили рыбу. Начиная с 9 класса, мы той же командой прогрессируя в футболе, стали играть в заводских командах. Борька  к тому времени очень подрос и вместе с Бутвилом играл нападающим.  А я играл полузащитником. Играя за стеклозавод, мы   стали чемпионами  города Борисова. В награду за успешную игру нам разрешали брать в цехе  продукцию этого завода. А это были пепельницы, рюмки, бокалы, которые мы при выходе с завода тут же обменивали на самогон.  Вкус самогона мы познали несколько раньше, когда вылавливали из Березины бутылки, выброшенные с парохода «Янка Купала». Дело было в том, что крестьянки привозили самогон на продажу, а милиция часто устраивала облавы на пристани. Тогда бедным женщинам ничего не оставалось, как выбросить его за борт, чем  мы и пользовались.
      Неожиданно для нас Борька заделался футбольным судьёй. И очень быстро завоевал авторитет  принципиальностью и неподкупностью. Вполне возможно, что его карьера могла пойти по этому пути. Он достиг республиканской категории. Но, один подонок  из чиновников, подтасовал выборы коллегии, и Борька, послав их всех на три буквы, решил поступать в пединститут на  факультет иностранных языков, а не на   физкультурный.  Вернувшись немного назад, надо отметить, что учился мой друг не очень хорошо, особенно ему не давалась математика.  Однажды в попытке помочь ему на контрольной работе я обозвал математичку скотиной и вылетел из школы на 2 недели.  Борька  отмочил однажды такой фокус. Наша учительница английского  языка была на сносях, но успела дать домашнее задание на тему: кем я хочу стать.  Борька стал излагать перед всем классом свой вариант задания. После нескольких фраз, произнесённых им на английском, девчонки начали хихикать. А лицо училки  стало наливаться кровью. Она плюхнулась на стул и крикнула: «Вон из класса!»   Борькино   сочинение мне перевела Валька Потёмкина.  Смысл был таков: я хочу стать врачом-гинекологом и принимать  следующие Ваши роды.  Но, получилось по- другому. Из всего нашего класса никуда не поступило только трое: Игорь Андреев (будущий военный хирург), я и Борька. Мы с Игорем устроились работать, а Борька приодетый родителями в шикарный макинтош и такую же шикарную шляпу, прохлаждался. Зарплату Игоря, а потом и мою, мы  все трое  успешно реализовали в ресторане «Березина».  А с Борькой ближе к осени мы пристрастились посещать пригородный поезд, стоящий по ночам на запасных путях. Там было много податливых смазливых проводниц. Это  увлечение закончилось тем, что Борькин  светлый макинтош был весь измазан сажей, когда  во время облавы милиции на путях, девчонки спрятали нас в котельной.  Мы ночевали у меня, так как наша  с мамой хибарка была рядом со станцией. Утром мама, увидев Борькин макинтош, запричитала: «Где это вас носило?» На что проснувшийся Борька нагло соврал, что мы участвовали в тушении пожара.
    Следующий заход в высшее учебное заведение  (Горьковский пединститут) оказался успешным. Борька стал студентом факультета иностранных языков, то есть пошёл по стопам своей беременной училки. Игорь поступил в военно-медицинскую академию. А я с приключениями  -  в Новосибирский сельхозинститут.  Мы несколько раз встречались на каникулах, эти встречи часто завершались небольшими пьянками.  После окончания института Борис вернулся в Борисов и стал  педагогом староборисовской школы-интерната, где проработал без малого 40 лет. Там же нашёл себе жену, тоже педагога,  Нину Карловну Маковецкую. Они родили и воспитали 2-х прекрасных сыновей. Школа располагалась на территории бывшей усадьбы великого князя Константина. Но, от усадьбы осталось только одно капитальное строение, где располагалось общежитие для обслуги князя.  Его превратили в коммунальные квартиры для педагогов. И теперь постоянно в квартире Нины и Бори  летом проходили гуляния отпускников с шашлыками, овощами и выпивкой. Чаще всего инициатором этих застолий был Марк Рабинович. У Нины хватало мудрости не разгонять нас и терпеть эти попойки. 
             Таким образом,  Боря и Нина в силу своих возможностей участвовали в строительстве развитого социализма, предполагая, что их сыновья будут жить при коммунизме.   В разгар перестройки их интернат пришло указание провести выборы директора на конкурсной основе. Коллектив единогласно предложил кандидатуру Бориса. И тут началась бюрократическая возня. В конечном счёте, Борису прямо сказали, что он не должен участвовать в выборах  из-за национальности. Такой подлости со стороны администрации ни Борис, ни Нина выдержать не могли. И  быстро оформив документы, эмигрировали в США, впрочем, оставив младшего сына, не пожелавшего поехать с ними,  в Москве. Теперь Борис и Нина приезжают в Борисов из Чикаго, чтобы посетить могилы своих родителей.  Каждый раз я встречаюсь с ними. Однажды Борис мне сказал: «Представляешь, Витя, мы десятилетиями честно трудились и верили в светлое будущее, ненавидя капиталистов, а вот теперь капиталисты дали нам возможность доживать в достатке, в удобстве без всяких проблем». И всё же при каждой  встрече они мне  признаются, что тоскуют по Родине. Здоровья вам, дорогие моему сердцу, Нина и Боря!
6  Еврей-эколог

      Рассказ про Иосифа Абрамовича Берга надо начать с забавного эпизода из жизни моей мамы.  В 1965 году, выйдя на пенсию, и заработав однокомнатную квартиру в хрущёвке, она твёрдо решила перебраться в Ленинград и объединиться со своими сёстрами.   В результате  множества мытарств,  старшая сестра  мамы тётя Оля  к тому времени жила в коммунальной комнатушке, а младшая сестра  тётя  Лида в подвальной клетушке дворника.  По их инициативе мама поменяла борисовскую квартиру на коммунальную клетушку в Питере.   В Питер мама поехала через Москву, она хотела повидаться  с двоюродной сестрой,  с которой не виделась с 30-х годов. Эта тётя Галя была замужем за легендарным человеком - первооткрывателем норильских залежей драгоценных металлов.  За это открытие Николай Николаевич  Александров получил в Москве на Софийской набережной прекрасную квартиру.  Я несколько раз в их семье  бывал и с  этим замечательным человеком   неоднократно  беседовал. 
       Скорый поезд Минск - Москва в Борисове останавливался всего на несколько минут.  Мама не успела подняться на подножку вагона, как поезд тронулся. Её вовремя подхватил какой-то мужчина,  им оказался  Иосиф Абрамович Берг.  Ещё не доехав до Москвы, они приняли решение больше не расставаться. Надо сказать, что после ареста моего отца в 1937 году, мама ни с кем не вступала в брак. А тут вдруг решилась. И. А. в этом поезде возвращался  из мест своего детства и юности. Он родился в 1905 году в районе Бобруйска. В 22 году после окончания школы он поступил в Ленинградский политехнический институт, после окончания которого, был направлен в Магнитогорск, где проработал до 1930 года.    В 30-ом году он занимал должность начальника отдела техники безопасности металлургического комбината.  Своими необычными  требованиями по соблюдению техники безопасности, хронометражем рабочих  мест и прочими новациями  он руководству комбината изрядно надоел. И когда на завод приехал министр тяжёлой промышленности Серго Орджоникидзе, то главный инженер  обратился к нему с такой просьбой: «Заберите Вы от нас этого жидёнка.  Он не даёт нам возможности решать поставленные задачи».  Серго заинтересовался молодым, упорным инженером и после долгой ночной беседы,
 предложил ему переехать в Ленинград для работы на Ижорском заводе. И поставил задачу, разработать нормативы  и регламенты по технике безопасности   и условиям труда металлургов.    Министр понимал  важность этих задач и увидел большой потенциал  молодого инженера. Видимо, Серго Орджоникидзе  видел, что  то, что делает И.А. направлено на сохранение жизни  и здоровья  людей и  окружающей среды.  Так И. А. оказался в Ленинграде с женой и маленьким сыном.  Опираясь на поддержку Орджоникидзе, с которым он находился в постоянной переписке, и на Ижорском заводе он продолжил свою «подрывную» деятельность.  В конце 36 года, когда  по доносу  он попал в застенки  НКВД, его заместитель добился встречи с Орджоникидзе и, благодаря этому, И.А. вышел на свободу. И, видимо,  после этого  снизил  свою активность. После смерти Орджоникидзе его больше не трогали.  Блокаду Ленинграда он пережил вместе с семьёй. А все родственники оставались в Белоруссии и во  время войны  погибли, как и многие другие евреи.
       Моё личное знакомство произошло в 1966 году. Приехав в отпуск к маме в  Питер, я встретился  с ним у подъезда их дома. И сразу узнал его по описанию мамы.  Ростом он был не больше 165 см, щупленький, с большой копной седых волос, выцветшими голубыми глазами и огромным носом. Я сразу подумал: как этот человек сумел помочь маме подняться в вагон. Но рукопожатие его оказалось сильным. И.А. оказался жилистым мужичком.  Он  признал во мне учёного. Мама ему сразу похвасталась, что я кандидат наук. И он воспринял меня вполне серьёзно.  В тот же вечер мы с ним разговорились, он показал свои книги и брошюры. Я, как и многие инженеры того времени, был воспитан так, что заботу о природе   мы ставили на последнее место. Главным для нас был результат.  Иосиф Абрамович показал чёрно-белую фотографию какого-то завода, где было 7 здоровенных  кирпичных труб, и спросил: «Как Вы думаете? Что это значит?».  У меня в голове тут же пронеслись картинки наших заводов в Новосибирске. И я произнёс: «Индустриализация». Он так хитро на меня глянул и сказал: «Вот эта наша индустриализация  до добра не доведёт».
     Много лет спустя, когда И.А. уже не было на этом свете, я попал зимой в Красноярск, где над городом в течение недели висел  смог,  от которого миллионный горд задыхался.  Я вспомнил эти слова И. А.
    Его сын, Наум, окончив институт стали и сплавов, всю жизнь проработал металлургом  на Ижорском заводе. В отличие от отца он был высокий, статный и красивый человек. Он женился только к сорока годам на женщине –биологе, окутанной секретностью с ног до головы. У них родилась дочь. И. А. постигло ещё одно горе. Наум скоропостижно скончался от рака лёгких. Видимо, это  окончательно подкосило отца.  Однажды он пошёл за молоком и не вернулся, умер на улице от инфаркта. Для мамы счастливое замужество закончилось. Когда бы мы потом не собирались, о чём  бы ни  говорили, всегда вспоминали добрым словом И. А.  А я всегда думаю, что это был первопроходец, обеспокоенный  здоровьем людей и природы. Светлая ему память.
    7. Сослуживцы
   7-1  Лившиц Владимир Моисеевич
        С Володей я учился в институте в одной группе.  Он учился отлично, не то что я. Его отец Моисей Вульфович работал на кафедре  эксплуатации машин ассистентом.  Он был руководителем  производственной практики после нашего первого курса. Тогда со мной случилась большая неприятность, и я вынужден был никого не предупредив, уехать в город.  Моисей Вульфович обеспокоенный моим отсутствием, послал Володьку ко мне домой. Я вынужден был сообщить ему свой секрет и попросил никому об этом не рассказывать. Вернувшись в институт, я выяснил, что М.В. зачёл мою практику, хотя я отсутствовал 10 дней. Из дальнейшего нашего общения я понял, что он секрета моего отсутствия не знает.   С тех пор  в лице Володьки я приобрёл надёжного друга. 
     Так получилось, что мы с ним стали работать в одном институте.  Он начал свой трудовой путь с   должности мастера нашего опытного завода. С первых шагов он показал свои великолепные организаторские способности. И через 3 года сал главным инженером этого завода.  Мы с ним одно время вместе мыкались по съёмным комнатушкам в нашей деревне, деля последнюю копейку на хлеб, селёдку и выпивку. Уже тогда Моисеич   стал непременным участником наших  походов на рыбалку, охоту, по девкам. Он не был послушным, примерным еврейским мальчиком. Выяснилось, что он великолепно играет на гитаре, на трубе и на барабане. И когда в институте организовали оркестр, он стал его ведущим солистом. 
    Неожиданно для всех, и особенно для Моисеича, стал тот фат, что я защитил диссертацию. И Моисеич произнеся историческую фразу: « А я что? Дурнее Витьки?» покинул опытный завод, где ему уже светила должность директора, и перешёл в институтскую лабораторию диагностики двигателей. Два года он дневал и ночевал  в стендовых. С блеском защитил кандидатскую.  В ту пору он уже был женат, у него, как и у меня, росла дочь.  В разношерстной  команде, плывущей по Оби до Сургута на катере,  Моисеич  проявил  свои чисто еврейские качества.  Когда у нас кончились продукты и деньги, а плыть надо  было ещё  целую неделю, на одной из пристаней он сошёл на берег с тремя рублями. И через 2 час вернулся с огромной бычьей головой на плече, испортив свою куртку. Эта голова  кормила нас до самого Новосибирска, то в виде супа, то в виде холодца и других блюд. Холодильник на катере был изготовлен под руководством  Моисеича  и мог вместить до тонны продукции. В нём мы домой везли 98 кг осетра, купленного у рыбаков. И всей  командой поклялись, что не дотронемся до него, пока не прибудем в город. Эту клятву нам помог сдержать Моисеич своей смекалкой.
     В научном плане Моисеич уцепился за такую проблему, которая позволила ему (и не только) защитить докторскую, а  десяток аспирантов  Моисеича   позащищали кандидатские.
    Когда мне предложили поработать на Кубе, Владимир Моисеевич  2 года выполнял мои обязанности заместителя директора  по научным вопросам.
       Владимир Моисеевич Лифшиц  создал научную школу, которая стала известна не только в Союзе, но и за рубежом. Если считать эффективность разработок его лаборатории и сравнивать с затратами на   её  содержание, то она окажется  в сотни раз выше. Однако, кроме трёхкомнатной квартиры, небольшенькой  дачи и «жигулёнка», за всю жизнь ничего  В.М. не имел. Но, вырастил прекрасных детей, дочь и сына.  Три года назад я был потрясён вестью о его смерти.  А полгода спустя умерла его жена Нина, тоже сотрудница нашего института.
 Володя был великолепный  инженер,  настоящий учёный,  отличный организатор, верный друг, честный человек.
 7-2     Купершмит Элио Ушевич  (Леонид Саввич)
    В пору становления нашего института в роли заместителя директора по общим вопросам появился Леонид Саввич  Купершмит.  Кто его порекомендовал нашему директору осталось невыясненным. Но, личность оказалась неординарной. Несмотря на сахарный диабет, этот очень тучный товарищ и пил, и курил, и матерился. Но, при нём строительство объектов института приобрело такие темпы, что можно было диву даваться. Он привозил из Москвы все фонды и наряды, которые обычному смертному добыть было невозможно.  Однажды в узком кругу, куда попал и я, он поведал свою биографию. Оказалось, что его семья и все его родственники погибли где-то на Украине в первые  же месяцы войны. Он, же будучи мобилизованным,  ляпнул в компании солдат, что Гитлер правильно делает, уничтожая евреев. И трибунал приговорил его к расстрелу. Но, расстрел заменили штрафбатом. По пути к месту службы и неминуемой смерти, он подхватил дизентерию. И капитан-особист  на каком-то полустанке выкинул его из теплушки, заявив : «И  так сдохнешь, нечего на тебя патроны тратить». Но, он выжил и даже успел повоевать.  Под Ржевом был тяжело ранен и с медалью «За боевые заслуги» демобилизован. Однажды, будучи в командировке в Москве, я зашёл к вице-президенту ВАСХНИЛ. Он неожиданно спросил меня: «А Вы знаете, что ваш Купершмит  Герой СССР?» Я на мгновение опешил, но заявил, что знаю. А тот продолжил: «Ну, как же можно отказать Герою Советского Союза в кирпичах, цементе или гвоздях?» и ехидно улыбнулся.  Первое, что я сделал, когда вернулся, спросил нашего директора, знает ли он, что Купершмит  по Москве ходит со звездой Героя. Тот тоже весело улыбнулся и сказал, что знает.   Больше я никому не говорил об этом. Но, когда получил трёхкомнатную квартиру в коттедже, то добрым словом вспоминал Леонида Саввича,  как и десяток других наших сотрудников, приобретших крышу над головой.  Леонида Саввича мы, молодые сотрудники, очень полюбили не только за его энергичную, эффективную хозяйственную   деятельность, но и за его  юмор, анекдоты, открытость и отзывчивость.  Наше московское руководство и обкомовское начальство всё настойчивее требовали от директора не позорить институт, считая Леонида  Саввича  авантюристом и уголовником. Борис Васильевич отбивался от них как мог, оберегая его своим непререкаемым авторитетом. Но, Леонид  Саввич, видимо, сам почувствовал, что дело может закончиться плохо, и ушёл из института.  Через несколько лет после войны у него была  новая жена и малолетний сын.   Мы продолжали дружить с этим удивительным, неординарным человеком, изредка помогая ему в  некоторых бытовых делах. Вскоре он умер, не дожив до 50 лет. О судьбе его семьи я ничего не знаю.
 7-3  Литвак Алексей Маркович и  Иппы
      С Литваком  я познакомился  когда был переведен в Москву.  Он работал заместителем директора по научной работе, будучи кандидатом наук. Поскольку нам предстояло  решение  очень необычной  задачи  по разработке  пилотного проекта  по созданию информационно-консультационной службы (ИКС) для сельского хозяйства СССР, мне предстояло собрать команду , способную  решить эту задачу.  Ознакомившись с работами Литвака, направленностью его научной деятельности, я понял, что он не подходит для этой работы. О чём ему прямо и сказал. Но, был не против,  чтобы он остался в институте в должности зав. лабораторией.  Можно было предположить, что Алексей Маркович кинется под защиту своих министерских кураторов (а таковые были). Но, к моему некоторому удивлению и к его чести, он поступил по -другому, заявив: «В.В., я Вам пригожусь в других делах».  «Это в каких же?» - спросил я. – «А Вы что?  Не видите, что происходит?» - спросил он. А происходило то, что разваливался Союз. И нашему всесоюзному институту оставалось недолго существовать.
    Дальнейшие события показали, что Литвак, действительно мне пригодился. Все неприятности, связанные с разными ведомствами и до безобразия быстро плодившимися конторами, он решал гораздо лучше меня.  Когда коллективу перестали регулярно платить зарплату,  он организовал поездку в Астрахань на КамАЗе, привезя несколько тонн арбузов и дынь для нашего коллектива и министерских чиновников. Конечно, никаким замом по науке он не был. Но, был честным  и   преданным  помощником в  организационных и деликатных делах. Мы с ним расстались друзьями.
      Но, реализация пилотного проекта требовала привлечения очень квалифицированных людей. Таким оказался Н.Н. Силин. Он был знаменит тем, что, будучи хорошим математиком, разработал модель оценки эффективности научных разработок. Пробная проверка этой модели сильно обеспокоила некоторых  руководящих академиков и  член-корреспондентов, высветив  не совсем научные, не совсем  честные результаты их деятельности.  С работой в академии наук Силину пришлось расстаться. Он пришёл к нам на должность замдиректора по науке, приведя ещё двоих специалистов отца и сына по фамилии Ипп. Разработка проекта пошла высокими темпами. Но, вскоре Силин скоропостижно скончался, и вся  нагрузка легла на Иппов.
      Удивительно похожие друг на друга, ростом под 190 см, красавцы, они  обладали современными экономическими, математическими, словом, кибернетическими знаниями.   Леонид  Ипп  (отец) обладал ещё и незаурядными дипломатическими способностями. Дело в том, что нашу работу постоянно контролировали эксперты мирового банка. Вот с ними и воевал в течение 2-х лет  Леонид  Ипп.  Его еврейская  мудрость, толерантность способствовали  хорошему деловому  контакту с индусами, которые были в составе экспертного совета.      Получилось так, что эти три еврея,  Литвак и  Иппы  были моей основной опорой  как в науке, так и в борьбе с бюрократами. А   с Сергеем  (он был моим аспирантом) мы разрабатывали модели  использования идей А.В. Чаянова.   Сергей уже тогда обладал знаниями по программированию и математическому моделированию, что очень нам пригодилось.  И в дальнейшем   он возглавил коллектив, который разрабатывал модели  оценки урожайности больших массивов, что представляло огромную ценность для управленческих решений. 
   Развал страны продолжался, разваливались и научные коллективы, в том числе и наш. Я ушёл на преподавательскую работу, а мои три друга еврея тоже ушли из института.
    Подводя итоги написанному, могу уверенно сказать, что среди близко знакомых мне евреев оказался только один трусоватый,  и только один подловатый.  Остальные  в памяти остались как порядочные достойные люди, с которыми  я бы пошёл в разведку.   У меня нет причин не любить евреев, наоборот,  я к этой нации отношусь с большим уважением.
  Частично причиной этой симпатии  является  тот факт, что во мне тоже течёт несколько процентов  еврейской крови.
       Почему же многие не любят евреев, хотя успехи в науке, в экономике достигались и достигаются  во многом благодаря  евреям.
05.07.2023 г. Минск.