Новоевропейская философия. 1 17-й век

Ну ладно, Славик, скажут тебе, ладно, ты разобрался с античной, то есть с греко-римской, то есть фактически с древнегреческой философией.
Ну да, ты выяснил, что в рамках этого культурного феномена существовало от четырнадцати до восемнадцати философских учений, философских школ, занимавшихся проблемами физики, логики, психологии и политологии, более или менее удачно украшая их религиозно-мифологическими выдумками. Ты, конечно, понял, что все философские направления в Древней Греции, кроме одной-единственной неоплатонической школы, были изобретены в промежутке между 600 и 300 годами до нашей эры, а неоплатонизм возник в середине 3 века нашей эры.
Ну а дальше-то, спросят тебя, что было дальше, Славик, ведь, как известно, второй философский рывок в интеллектуальной истории человечества произошёл уже в Новое время, после окончания мрачной тьмы Средневековья.
Что было, что было … Дальше – новоевропейская философия 17–19  веков.
В общем, когда рухнула просвещённая Римская империя, когда эту самую всемирную Римскую империю съела зараза христианства, а потом добило исламское завоевание, просвещение исчезло. Редким феноменом стал не только кто-нибудь разбирающийся в философии, но и просто грамотный человек. Труды античных философов частично были уничтожены, исчезли, частично оказались погребены в завалах редких библиотек, где никто ими не интересовался. Все эти ужасы вполне свершились примерно к 600 году нашей эры. Мрачное Средневековье, то есть период варварского господства христианства и ислама на землях бывшей Римской империи.
Из трудов философов четырнадцати или восемнадцати философских школ античности более или менее сохранились в виде цельных трактатов только сочинения пяти главных философских школ античности, причём из этих пяти философских школ сочинения двух школ дошли на латинском, а не на древнегреческом языке, то есть это труды не греков-основателей философских школ, а их последователей-излагателей из числа римлян.
Вот это-то и выяснилось, когда примерно с 13–14 веков умные люди, которые наконец-то, после шестиста лет варварства, стали появляться в Европе, когда эти умные люди обшарили все древние библиотеки в поисках античных текстов.
Сохранились собрания сочинений основателя платонической (академической) философской школы Платона (дошли всё написанное им и даже кое-что ложно ему приписанное), основателя перипатетической философской школы Аристотеля (дошло примерно половина того, что он написал), дошёл труд одного позднего философа-скептика по имени Секст Эмпирик с исчерпывающим изложением всего учения этой школы, дошло собрание сочинений римского философа-стоика Сенеки, а также философская поэма римского философа-эпикурейца Лукреция. Труды же самих основателей школ стоиков и эпикурейцев Зенона и Эпикура до нашего времени не сохранились.
Труды философов прочих школ – ионийцев, пифагорейцев, элеатов, гераклитовцев, софистов, атомистов, мегариков, киренаиков, циников и других дошли до нас только в цитатах античных авторов, никаких цельных текстов нет.
Ну, конечно, сохранились ещё труды философов-неоплатоников, и много этих философских текстов, в том числе тексты и самого основателя школы Плотина. Но неоплатонизм – позднее явление, в чём-то даже не совсем античное.
Вот что удалось откопать в эпоху Возрождения (14–16 вв.) в области античной философии.
Сохранность античной философии в эпоху мрачного Средневековья зависела, прежде всего, от воли главной средневековой власти – церкви. А христианская церковь всю античную философию, может быть, кроме стоицизма Сенеки, считала ересью. То есть изо всех философских богатств величайшей античной цивилизации христиане сквозь зубы признавали только стоиков.
Чем христианам так нравились стоики? Стоицизм выработал успешную психотерапевтическую технику лечения больной души. Стоическая психотерапия требовала подавления человеком в себе страстей, четырёх главных страстей – желаний, наслаждений, страхов и скорбей. Все эти страсти стоицизмом отвергаются как порочные, злодейские и глупые. В принципе христианское монашество тоже борется с человеческими чувствами. Поэтому только стоицизм в Средние века в Европе и не запрещался.
В эпоху Возрождения в Европе шла борьба за разрешение всех прочих античных философий. Ну, эпикурейцы и скептики были самыми настоящими атеистами, поэтому с изданием этих текстов и с возрождением этих философских традиций было очень тяжело. Фактически, удалось европейским философам порассуждать скептически только к концу 16 века (Монтень), а уж всерьёз называть себя эпикурейцами стали только в середине уже 17 века (Гассенди).
Да что там говорить об атеистах эпикурейцах и скептиках. Даже за платонические воззрения Д. Бруно в конце 16 века сожгли на костре! Правда, уже в 13 веке авторитетный христианин Фома Аквинский признал пользу изучения логики Аристотеля и ввёл её в практику европейского образования, то есть тут всё же обошлось без костров, запугивания и страхов.
То есть вся новоевропейская философия 17–19 веков начиналась с простого изложения прежде запрещённых античных философских текстов. Тут первым значительным именем был Мишель Монтень (1533–1592) с его книгой «Эссе» («Опыты») (1572. – 1362 с. (тут указан год написания книги и объём её русского перевода в страницах печатного текста)). Это и было начало новоевропейской философии. Ещё бы! Даже у Платона и Аристотеля боги в разной форме присутствуют, а скептики отвергают не только богов, но и истинность всякого утверждения!
Как это вообще могло произойти? Как попы не успели сжечь автора «Опытов» вместе с его еретическим текстом ещё до напечатания? А очень просто – во Франции (а Монтень – француз, правда, с еврейскими корнями) в это время шла долголетняя и жестокая религиозная война между католиками и протестантами. В условиях войны никто особенно на печатание чего-то заумно философского внимания не обращал.
Это не католическое? Нет. Это не протестантское? Тоже нет. Ну, тогда власти вмешиваться в философский процесс не стали – «Эссе» Монтеня благополучно вышло свет и стало первой в новое время философской сенсацией. Да ведь и вправду сказать – пишет месье Монтень очень просто, не заумно, увлекательно и изящно – прямо роман какой-то, а не философский труд!
Так начался первый из трёх периодов новоевропейской философии – период эпохи научной революции 17 века. Это она, эта революция, была только научной в каких-нибудь Франции, Нидерландах, Германии или Италии, а вот в Англии эта революция 17 века была не только научной, но и политической – страшная бойня, гражданская война с казнью короля, неистовыми дискуссиями и тираниями! Поэтому хочется назвать этот период новоевропейской философии прямо-таки английским, поскольку английские философы в этот период сыграли решающую роль.
Ну, потряс воображение публики Монтень своим «Эссе», а что же было дальше?
А дальше был сэр Френсис Бэкон (1561–1626), депутат английского парламента, лорд Веруламский. Можно сказать, что вот он-то как раз и был самым настоящим отцом новоевропейской философии. Ведь Монтень был просто одним из последних возродителей античной философии. А вот сэр Френсис, тот был сложнее!
Бэкон взял да и усовершенствовал самого Аристотеля, то есть логику Аристотеля, основу мышления, основу науки, главное основание так называемой схоластики, той самой схоластики, которая господствовала в университетах Европы аж с 13 века, со времён Фомы Аквинского.
Вся логика Аристотеля насквозь дедуктивна. Непонятно? Ну, это очень просто. Это когда из общего закона делают конкретный вывод. Например, если верно утверждение, что все женщины красивы, то верно и утверждение, что вот эта конкретно Маша Иванова тоже красива, поскольку, как ни крути, является женщиной.
Бэкон же заявил, что и индуктивная логика, обратная дедуктивной логике Аристотеля, тоже может адекватно отражать реальность. То есть, что если данная конкретная Маша Иванова красива, то значит и прочие женщины тоже красавицы.
Ну да, вы посмеётесь и скажете, что и не все женщины красивы изначально, и по одной Маше нельзя сказать обо всех женщинах. И вы будете правы. В абсолютном значении правы. Но не в относительном. Ну, начнём мы для опровержения всеобщей женской красоты перебирать всех женщин. Берём одну – красива, берём следующую – красива, дальше – красива. Скажете – просто повезло, случайно попадаются красивые.
Но ведь то же самое можно сказать, например, про любой закон физики и химии! Да, мы используем эти законы для расчёта, например, машины. Да, эти законы не всегда исполняются. Потому что абсолютного знания вообще нет. Да, эти законы несовершенны. Но машины, построенные по этим законам, – ездят! И дома, построенные по этим законам, стоят, не падают! Конечно, и машина, в конце концов, сломается, и дом рано или поздно обветшает, будет нуждаться в ремонте.
Да, эти поломки и обветшания говорят нам, что законы физики и химии, нами сформулированные, оказались несовершенны, они выведены индуктивно, экспериментально. Но ведь машина работала-таки какое-то время! И дом не рушился тоже какое-то время! Значит, и законы физики и химии, пусть несовершенные, полезны, и индуктивная логика Бэкона Веруламского тоже очень полезна!
Все логические трактаты Аристотеля принято объединять в свод под названием «Органон». Ф. Бэкон назвал свой сенсационный философский труд совершенно логически – «Новый Органон» (1620. – 210 с.). Это был уже второй сенсационный философский труд в истории новоевропейской философии после Монтеня. Бэкон совершенно точно сформулировал, что наука для того, чтобы быть полезной, должна быть экспериментальной, что эксперимент – основа адекватного познания реальности. До этого античные философы не додумались! Ни Платон, ни Аристотель, ни Плотин, ни прочие греческие умники. Античная наука и философия эксперимент почти всегда отвергали. Потому что признавали только дедуктивную логику Аристотеля.
Главное высказывание Бэкона все знают: «Знание – сила».
Ну, следующий был просто великим человеком! Да, Монтень храбр и красноречив, да, Бэкон поправил самого Аристотеля! Но этот! Этот Рене Декарт (1596–1650), французский офицер, впоследствии нанявшийся офицером в армию Нидерландов и всю оставшуюся жизнь проживший в этой маленькой свободолюбивой стране! На самом деле он был великим математиком, великим физиком, великим физиологом и великим психологом. Во все эти науки он внёс решающий вклад. Как и в философию («Первоначала философии» (1644. – 126 с.)).
Он был экспериментатор, последователь Ф. Бэкона. А офицером он был, потому что жил в эпоху всеевропейской бойни между католиками и протестантами, во время великой Тридцатилетней войны (1618–1648). Да и в Англии в то время бушевала революция (1640–1660). Декарту ещё повезло, что ему удалось осесть в протестантских Нидерландах – в его прекрасной Франции в его время католические власти не дали бы ему заниматься ни наукой, ни философией.
Декарт показал своей жизнью, что уже в 17 веке философу, чтобы быть философом, надо быть, прежде всего, учёным – математиком, физиком. Кабинетные философские абстракции без связи с наукой – пустопорожняя болтовня.
Главная философская мысль Декарта – особый способ существования человека во вселенной. Человеческая жизнь есть непрерывное мышление, экспериментальная научная деятельность. Существование человека есть его разум, есть его рациональность. Если истины физики и химии познаются человеком экспериментально, то истины математики являются врождёнными свойствами человека. Между прочим, это до сих пор актуальный вопрос науки психологии – что в человеке получается воспитанием, а что является врождённым. Декарт окончательно возродил античный рационализм.
Главное высказывание Декарта: «Мыслю, следовательно, существую».
Английская революция освободила мысль от пут религии, от мракобесных запретов, хотя открыто называть себя атеистом в 17 веке философу было ещё опасно. Как и всегда в философии, насущным вопросом была проблема наилучшего устройства государства. Над этой проблемой бились ещё античные мудрецы – и Платон, и Аристотель, и стоики, и циники. Столь же насущным и животрепещущим был этот вопрос и в 17 веке. И истерзанная гражданской войной и фактическим революционным безвластием Англия породила философа, который сумел оригинально ответить на вопрос каким должно быть государство.
Этим философом был Томас Гоббс (1588–1679). В своём сенсационном философском труде «Левиафан» (1668. – 588 с.) он показал, что только очень сильное государство, не стесняющееся подавлять эгоистические, самоубийственные импульсы своих подданных, приносит благо людям, только такое сильное, если хотите – тираническое государство крайне необходимо для нормальной жизни. «Человек человеку – волк» - вот его главная мысль. Неважно, какая религия господствует в обществе, неважно какими завиральными идеями закидывает общество философы. Важно, чтобы государство сумело подавить всякого, кто нарушает его, государства, монополию на применение силы.
Конечно, немедленно на Гоббса посыпались подозрения в атеизме. Чтобы отвести от себя столь опасное в то время обвинение Гоббс назвал свой главный политологический труд именем одного малоизвестного библейского чудовища, а половину всего текста книги посвятил бесконечным выпискам из библии, вполне подтверждающим его главный тезис о сильном государстве как источнике блага для людей.
Гоббса приветствовали правители всех убеждений – ему благоволил и лорд-протектор Английской республики, всемогущий революционный диктатор Оливер Кромвель и английский король в изгнании, сын казнённого английского короля Карл 2-й Стюарт. Да и вообще всякий, кто когда-нибудь пытался успешно командовать людьми, понимает важность применения сильной власти.
И Монтень, и Бэкон, и Декарт, и Гоббс, по сути, религию отвергали и религию ограничивали в её претензиях на руководство обществом. По сути, это были атеисты, научные атеисты, которые для обоснования своих философских взглядов ни в каком боге не нуждались. Но следующий великий философ 17 века продвинулся на пути к атеизму чрезвычайно сильно. По сути, он и был уже полным атеистом.
Еврей из Нидерландов, потомок испанских евреев-сефардов, бежавших от католического террора испанских королей в свободную Голландию, Барух Спиноза (1632–1677) был ремесленником, изготовлял оптические приборы. За его взгляды его преследовала его собственная еврейская община, в которой религиозный фанатизм был ещё очень силён.
А взгляды Спинозы были очень логичными и очень оригинальными. Спиноза логично развил предельно религиозное отношение к миру сущего. Бог всемогущ, бог везде, бог на небе, бог на земле, бог в каждой песчинке и в каждом атоме. Бог везде. Это – система пантеизма, то есть всебожия («Этика» (1677. – 228 с.)). Если бог везде, то лишается смысла всякое религиозное поклонение, всякие религиозные обряды, все религиозные организации. Всё, что мы можем в этом всебожном мире – изучать этот мир, изучать научно. Фактически Спиноза показал, что предельная религиозность есть самый настоящий научный атеизм.
Строгая логика, применённая Спинозой к религии, поражает своей верностью и совершенно точными выводами. Только недостаток религиозности делает человека религиозным, только оскорбление бога человеком порождает все на свете религии, ведь всякие религиозные догмы, всякие религиозные ритуалы и всякие религиозные организации есть самообожение и кощунство, оскорбление всемогущего всебога. По настоящему верующим, по настоящему религиозным является только научный атеист.
Спиноза – высшая точка новоевропейской философии, Спиноза – наиболее смелый из философов, то есть наиболее философ, чем все прочие, потому что не так тяжело найти истину, как тяжело выдержать тот террор, который обрушивает глупое, дикое, невежественное общество на мудреца, этой истины достигшего! И ранняя смерть затравленного мракобесами Спинозы, мученика науки, мученика философии, показывает, как даже в свободной Голландии было тяжело говорить истину в 17-м веке.
Декарт, конечно, был великим учёным, великим философом, однако, в его теории человека получается, что материя, из которой состоит человек, особая, мыслящая. Что человек есть существо несколько даже нематериальное. Божественное, что ли. То есть картезианство, учение Декарта («Картезия» по-латински), – философия несколько религиозная, косвенным образом протаскивающая бога в науку. Следовало экспериментально подтвердить или опровергнуть врождённую способность человека мыслить, прежде всего, мыслить математически.
За это взялся Джон Локк (1632–1704) – не только философ, но и политолог и педагог. Главная его мысль: «Нет ничего в уме, чего бы не было в чувствах». То есть никакого врождённого разума в человеке нет, никаких божественных, потусторонних сущностей. В человеке всё сугубо материально («Человеческое разумение» (1689. – 704 с.)). Локк, таким образом, окончательно сформулировал концепцию английского эмпиризма, противостоящую концепции французского (картезианского) рационализма.
Локк был типичным порождением Английской революции – глубоко равнодушный к религиозным вопросам, сторонник теории общественного договора как основы существования государства, сторонник терпимого отношения к разным протестантским ересям. Будучи фактически атеистом, он яростно отрицал это, поскольку даже в терпимой послереволюционной Англии звание атеиста было достаточно опасным.
Научная и философская революция 17 века не была бы революцией, если бы у неё не было своей контрреволюции. Контрреволюции философской. И таким главным философским контрреволюционером стал Готфрид Лейбниц (1646–1716) – немец из онемеченных славян, великий математик, человек у которого спрашивал советов по организации научной деятельности в России сам русский царь Пётр Великий.
Главные свои возражения Лейбниц направил против эмпиризма Локка («Человеческое разумение» (1704. – 499 с.)). Лейбниц пытался создать свою философскую систему. Ох уж эти немцы! Если уж немец начнёт философствовать, так непременно будет создавать целую философскую систему. Ну вот нет у того же Гоббса или у Локка серьёзной, всеобщей системы, нет! Зато полезные, достойные внимания мысли есть. И мысли вполне научные, подтверждаемые практикой. Да, у континентальных философов (то есть у французов и у голландского еврея) что-то похожее на философскую систему есть (картезианство, спинозоизм, скептицизм Монтеня), но, конечно, до умопомрачительных немецких философских выдумок им далеко!
Лейбниц решил скрестить религию с атомизмом, то есть с тем же античным эпикуреизмом. До Лейбница все были уверены, что это невозможно, что все атомисты – обычные научные атеисты. Как и все эпикурейцы. А вот Лейбниц придумал! Так какой-нибудь ребёнок придумывает себе новую игру, чтобы не было скучно быть ребёнком.
Лейбниц согласился, что мир есть движущиеся атомы, как это и утверждает атомизм, как это утверждает наука. Но атомы эти – «монады», говорит Лейбниц, то есть вполне себе божественные сущности. Именно через них бог и командует миром. «Спас» Лейбниц религию. Создал систему не католическую, не протестантскую, не православную и даже не исламскую, а свою собственную религию, которую вскоре стали называть деизмом – религией очень абстрактного бога, не связанного ни с одной из существующих религий, а больше всего похожего на бога Аристотеля, который, как известно, только дал первоначальный толчок миру, а потом в деятельность мира вообще не вмешивается.
Конечно, «включив» бога, можно «доказать» что угодно о чём угодно. В лице Лейбница философия снова опустилась до мистической религиозности. Лейбниц сумел удивить – до него все были уверены, что из атомизма никакой религии не получить, а он это умудрился сделать. Большой затейник!
Таковы семь главных философов первого периода новоевропейской философии с их семью главными трудами. Период этот – 17 век, английский век, век Английской революции, век крутого взлёта науки, век окончания религиозных войн в Европе, когда европейцам стало ясно, что не религиозный фанатизм может улучшить человеческую природу, а научный атеизм.
Вот эти семь философов и их главные, сенсационные труды, определившие всю новоевропейскую философию:

Монтень (1533–1592): «Опыты» (1572. – 1362 с.).
Бэкон (1561–1626): «Новый Органон» (1620. – 210 с.).
Декарт (1596–1650): «Первоначала философии» (1644. – 126 с.).
Гоббс (1588–1679): «Левиафан» (1668. – 588 с.).
Спиноза (1632–1677): «Этика» (1677. – 228 с.).
Локк (1632–1704): «Человеческое разумение» (1689. – 704 с.).
Лейбниц (1646–1716): «Человеческое разумение» (1704. – 499 с.).