Porozmawiamy po polsku!

    Политика всегда разделяла поляков и русских. А язык объединял. Общая индоевропейская база, соответствия в диалектах, влияние немецкого и французского на польский, переработка им приобретенной чужой  лексики и передача её русскому языку в оригинальной фонетической упаковке - об этом я напишу непременно. Но сейчас - ещё один шажок к циклу миниатюр (или рассказов, если получится) о моих иностранцах.
               
    Кристина 

    В Институте ksztalcenia nauczycieli (повышения квалификации учителей - надеюсь, правильно написала по-польски, только l перечеркнутого не нашла)) в Щецине она встретила нас в качестве декана и нашего куратора.
    Познакомиться с русскими преподавателями пришла с ней Илона, девочка 14 лет, прекрасно говорившая по-русски.  Инка, как её называла мама, была очаровательно непосредственна, без всякой развязности, тоненькая, темноглазая.
   Экстравагантности мамы – одетой броско и слегка вычурно, на мой взгляд, - Инка противопоставляла подростковую простоту в одежде и общении. Она попросила разрешения приходить к нам после наших занятий, чтобы говорить по-русски и побольше узнать о современной жизни в СССР, и куда лучше всего поехать, и что посмотреть в театрах… 

    Через два дня я вспомнила о новых знакомых и удивилась, что Инка не приходит. Но она пришла: «Мама в больнице. Увезли по скорой с очень высоким давлением».

    Я узнала адрес и отправилась в ближайший свободный день в больницу. Я проходила по каким-то длинным серым коридорам, внутренне сжимаясь от убогой больничной обстановки. Но хуже было, когда я вошла в палату.
    Это было отделение нейрохирургии, куда, однако, пускали свободно. В палате на койках лежало и сидело человек шесть-восемь пациентов – кто в ожидании операции, кто после неё, с выбритым и наполовину сине-фиолетовым черепом с выделявшимся неровным шрамом.
    Кристина, слегка опухшая, ещё пребывала в ожидании операции, в страхе и надежде.  Мы обнялись, поговорили… С тех пор я стала для неё Zinka (это в польском уменьшительно-ласкательное), навсегда родная, как и мои дети, особенно «Коленька-моряк», которого она увидела в первый приезд в матроске.
 
   С Илоной было непросто, все перипетии я знала. В шестнадцать лет умненькая и миленькая девочка  влюбилась в наркомана, моталась с ним по «хипповым» европейским лагерям и кемпингам, ушла из дома и жила в какой-то жутко загаженной съёмной хибаре. Трагедия разворачивалась на глазах у Кристины, но справиться она не смогла.
     Инка уехала лет в 18 во Францию, родила от испанского наркомана девочку. Его мать нашла сына среди клошаров Парижа, вырвала у непутевых родителей внучку и увезла в Испанию … Кристина упорно искала дочь и внучку, то находила след и бросалась по нему, то теряла.
    Она не раз приезжала в Ленинград, подрабатывая организацией турпоездок, всё хуже себя чувствовала, всё больше плакала.
    О её смерти сообщила мне, однако, Илона. Это был единственный раз, когда она дала о себе знать. Связаться с ней мне не удалось. Жива ли сейчас подававшая такие надежды умница Инка…

    А Кристина иногда напоминает о себе, когда я нахожу её длинные письма на смеси русского и польского. Она рассказывает о партии «Справедливость», дикой инфляции в стране, о причудах своей престарелой матери, об успехах Инки, о поездке во Львов, где Кристина родилась перед войной… То шутит и бодрится, а то горько жалуется на несправедливую жизнь, одиночество, тоску по дочери.
    Когда я приезжала к ней на Рождество, она изо всех сил старалась устроить праздник по всем правилам: на столе 12 блюд и непременный жареный карп. Мы бегали по рынкам и магазинам, и Кристина каждый раз сокрушалась, что мало взяла денег: цены росли ежедневно, и даже чаще. Это было грустное Рождество. Польша была в депрессии, а в доме две женщины - старая мать и стареющая Кристина - "держали спину", но всё печальней смотрели в будущее.      
 
    ... Иногда я словно слышу  милое обращение ко мне «Zinka kohana». Песни до сих пор помнят мои дети – через столько прошедших лет: Jestes’my jag’odki» - «Мы черные ягодки, растём в зелёном лесу, у нас черные глазки, синие щёчки, и зеленые ручки. А когда приходит день, и мы слышим, что вы идете за ягодами, - как бьются наши чёрные сердечки: бум-тара-ра-бум!».

    Как бьются наши сердца – иногда до боли… Как хочется мира и покоя на земле! По-польски покой(poko’j) – это и есть мир.