Чечевичная похлебка

   


          Жене дали в церкви бесплатный продуктовый набор, куда входил и пакет чечевицы, похожей на мелкую оранжевую фасоль.
         Жена  выбрала в ютюбе рецепт и сделала из чечевицы жидкое  пюре, а по мнению Николая Ивановича нечто, напоминавшее «детскую неожиданность».
         - Чечевичная похлебка, в натуре, - сказал Николай Иванович миролюбиво.
         - Лопай что дают, - сказала Наталья.
         Вообще-то дома, в Житомире, Полищуки  чечевицу не покупали, а предпочитали горох. Но сейчас они были беженцы в Финляндии и кушали что было.
         Николай Иванович, которому было глубоко индифферентно что жрать, попробовал эту похлебку и пришел к выводу, что в ней чего-то не хватает, а именно, картошки.
        Он отварил себе пару картошек, положил на тарелку, размял и сверху полил чечевицей. Попробовав, Николай Иванович остался доволен вкусовой гаммой:
         - Слышь, Натансон, - сказал он, - если будут давать еще, не брыкайся, бери, толковая жрачка.
         - Тебя забыли спросить, - сказала жена.
         Николай Иванович продолжил вкушать картофанчик  под чечевичной подливкой, заедая это квашеной капустой с оливковым маслом.
         Олия*, гораздо более привычная и вкусная, в Финляндии не продавалась. Не хватало вообще многого. Не было сала. Не было селедки с халвой. Не было даже семечек. Но надо было отдать финнам должное, картошка у них была вкусная, желтая и быстро варящаяся, при этом не развариваясь. А капуста из супермаркета «Токмани» квасилась так бурно, что куда там браться домашней с Житнего рынка. Вообще, чувствовалось, что нитраты и нитриты, не говоря о других ядах, у финнов соответствовали ГОСТу.

         *Олия /укр./ - подсолнечное масло.


         Николай Иванович кушал, думая, что рюмочка сейчас бы не помешала. Но Наталья за эту рюмочку вырвала бы ему  наружные половые органы, так как пособия были по триста евро на рыло, а пол-литра «Финляндии» стоили двадцать пять. Виски стоило дешевле, и они брали на Пасху чекушку за восемь евро, но от нее  остались одни воспоминания. И то спасибо, что жинка давала деньги на эстонский «Кент» по шесть евро за пачку и разрешала курить  две сигареты в день.
         «Н-да-с, - уныло думал Николай Иванович. - Время пить и время нюхать розы.»
         - Ну что, не удавился, сожрал? - сказала Наталья, моя посуду.
         - Между прочим, Натаниэль, - сказал Николай Иванович, - чечевица это древний продукт, воспетый в Библии.
         - Ой, - сказала Натка, - не морочи мне мозг.
         - Зуб даю, - сказал Николай Иванович. - В Книге Бытия.
         - Брехло собачье, - сказала Натка и пошла собираться.
         Жена  уже третий раз заканчивала языковые курсы, но пока   результатами похвастаться не могла. Финский язык оставался для нее так же непостижим как этрусское письмо и недостижим как дно Марианской впадины.
        Николай же Иванович даже не собирался его учить, утверждая, что достаточно знать всего одну фразу:  «Тулен украйнаста» - «Я  с Украины, здрасьте». Не говоря о том, что в телефоне был «переводчик».
         Наталья ушла на учебу, а Николай Иванович доел чечевицу с квашеной капустой, прилег на диван и отдался меланхолическому послеобеденному метеоризму, который здесь, то ли из-за свежего лесного воздуха, то ли из-за финской воды, которую можно было пить прямо из-под крана, необычайно обострился.
         «Да уж, - думал он, время от времени выпуская газы, - вот вам и чечевичная похлебка. И из-за таких вшивых бобов Исав потерял первородство. Вот дурак! - и Николай Иванович издал особенно громкий звук, похожий на заводской гудок в фильме «Юность Максима». - А может и нет. Не очень-то Иаков кайфанул от всей этой движухи. Разве что в историю вошел как состругатель двенадцати колен израилевых, а так, по-жизни, заработал сплошной геморрой. Одна Рахиль чего стоила,  пахал за нее десять лет как каторжанин, или пятнадцать. В Месопотамию пришлось тикать, чтобы братуха не пришил. Пятнистых баранов разводил. Ногу ему кто-то ночью сломал. Вообще,  жил  как в аду. То сынок Иуда быканет, кого-то зарежет, то Иосифа в рабство продадут братишки. Ну, расплодился избранный народ - и шо? Всю жизнь этих евреев душат да гнобят*, а сейчас, говорят, осталось только два колена, а где остальные десять, один Иегова знает. Жил бы Яша скромно, не высовывался, и все бы было чики-пики, пусть бы старшой, Исав, расхлебывал  с этим первородством. Может, колен   было бы поменьше, да толку побольше. Жили б жидки в своем Ханаане, горя не знали, без Христов, Холокостов и бешеных арабов...»
         Николай Иванович зевнул, чуть не порвав пасть. 
         Звуки машин доносились как шум прибоя. В шторе путалось солнце. Финские чайки устроили под окном птичий базар: одни кудахтали как куры,  другие тявкали собачонками, третьи  изображали пилораму.
         Николай Иванович встал с дивана, высунулся в окно и крикнул: «Киш!»
         Он начал слушать новости с фронтов, но глаза его склеились, и какое-то время он  видел рыжего Исава с автоматом Калашникова.  Николай Иванович пробормотал: «Чечевичная…», - причмокнул и заснул.
       


         *Гнобят /укр./ - угнетают.