В летний полдень на площади Амбассадорес

   – Стоп-стоп-стоп… – раздался голос режиссёра с первых рядов в зале, где на сцене,  двое  репетировали  от-
рывок из спектакля. – Ну, кто, скажите мне, играет любовь, с такими кислыми физиономиями?
   – Давайте сделаем перерыв, – предложила стоявшая на сцене актриса. – Духота невозможная.
   – Ладно, перерыв – пятнадцать минут! – согласился режиссёр – невысокого роста плотный мужчина, с круглым лицом и лоснившейся от пота лысиной.
   – За пятнадцать минут, мы в образ не войдём. Хотя бы – полчаса, минимум! – произнёс актёр, стоявший  ря-
дом с отдувающейся от жары и усталости, партнёршей.
   Это был высокий, немного сутулившийся мужчина, пятидесяти двух  лет,  с  пышной,  чуть  взлохмаченной шевелюрой, удлинёнными чертами на испитом загорелом лице и  двумя  глубокими  морщинами  вокруг  губ, которые бывают у смешливых, улыбчивых людей.
   – Хорошо. В вашем распоряжении – час! Устраивает? – сказал режиссёр тем тоном,  какой  обычно  исполь-
зуют взрослые, разговаривая с капризным ребёнком.
   – Вполне! – ответил мужчина и, придерживая партнёршу за локоть, миновал сцену, пройдя длинный, плохо освещённый коридор, где располагались грим-уборные.
   Подойдя к двери своей гримёрной, актриса толкнула дверь, войдя в просторную  комнату,  с  двумя  дивана-
ми у стен и длинной вешалкой на  колёсиках,  завешенной  театральными  костюмами.  Сев  в  мягкое  кресло напротив огромного зеркала, она положила руки  на  мраморный  стол,  заваленный  различными  принадлеж-
ностями для нанесения грима и прочей театральной атрибутикой. По обе стороны расположились два  парика на металлических подставках.
   Сидя перед зеркалом, она долго всматривалась в своё отражение, словно не узнавая себя под  этим  обильно нанесённом гримом, при виде которого, у неё было одно желание – поскорее смыть его.
   – Не понимаю, для чего мы мажемся, когда репетируем? – пожаловалась актриса, протягивая руку за тампо-
ном, не отрывая глаз от зеркала.
   – Традиция,  дорогая.  Однажды  внесённая  Гутиерресом.  Будто-бы  партнёр  лучше  «вживается»  в  образ, когда видит перед собой «настоящее» лицо героя пьесы, тем самым лучше понимая её суть – говорил мужчи-
на, вышагивая взад-вперёд, в томительном ожидании.
   – Бредовая идея, ничего не смыслящего в этом  человека! – продолжала  ворчать сидевшая  перед  зеркалом. – Этот Гутиеррес, вечно строит из себя гения. А сам, недавно ли числился заштатным  актёришкой.  Я – блис-
тавшая незабвенной звездой! На какой сцене не появлялась, везде – овации, внимание,  восхищение.  А  какие образы я создала на сцене – Джульетта, Офелия, леди Макбет, Клеопатра, Корделия, Диана де  Бельфлор.  Да, разве все перечислишь? А какие мужчины добивались моего внимания… А теперь, я вынуждена  выслушива-
ть глупые замечания того, кто о театре наслышан лишь из бульварных проспектов.
   – Всему своё время, дорогая  моя.  Сегодня  ты  блистаешь,  а  завтра – прозвенел  звонок – всё,  ваше  время истекло! Пришла другая смена!
   – Смена? Разве это смена? Бездари, гоняющиеся за славой. Которые желают получить  всё,  и  сразу! – гово-
рила женщина, водя тампоном по лицу. – Наше  поколение – вот   кто,  действительно  заслуживает  восхище-
ния и славы!
   – Мы отыграли своё, золотце. Помнишь, как у Шекспира:
               
                Свет не в ладах с тобой.
                Его закон – не твой. Его обычай
                Не даст тебе богатства. Ну так что ж?
                Рассорься с миром, сделай беззаконие,
                Спрячь старость и разбогатей.

   – Разве он сказал «старость»?
   – Это ты говоришь о старости.  А  я – импровизирую! – пошутил  мужчина. – А  вот  ещё – «золотые»  слова Паоло Коэльо, сказавшего: «Если тебя гнетёт прежняя жизнь, поскорее забудь о ней.  Придумай  новую  исто-
рию своей жизни и поверь в неё. Вспоминай только о своих победах, и это поможет  тебе  добиться  желаемого».
   – Браво! Бис! Аншлаг! – усмехнулась актриса и, отложив тампон, сделала три  медленных   хлопка,  прикладывая левую ладонь к правой.
   После чего, в гримёрной наступила тишина.  Во  время  которой,  стареющая  актриса  продолжала  снимать грим, беспощадно работая уже третьим тампоном, крепко зажатым между пальцев. Лоб, щёки, глаза,  перено-
сица, подбородок – везде прошлась её рука, придавая лицу свой естественный вид.
   – Ну так что, Амалия-Беатриче Наварро-Росси, чем займёмся  в  отведённый  нам  час? – спросил  мужчина, встав за её спиной.
   – А что ты предложишь, Игнасио Гонзага-Лопес? – усмехнувшись, спросила женщина, глядя на его отражение в зеркале. – Кстати, я уже не Росси! Был Росси, да вознёсси!
   – Умер? – делая вид, что огорчён, спросил мужчина.
   – Ага, дождёшься. Сбежал, с молоденькой ****ью.
   – И ты отпустила? – спросил стоявший за её  спиной,  стараясь  придать  голосу  серьёзную  интонацию.  Но вышло, как насмешка.
   – Его удержишь! – отчеканила актриса, продолжая тереть лицо. – Все вы – мерзавцы.  Как  увидите  смазливенькую сучку, так и летите, как коршуны на падаль!
   – Ну-ну, найдётся другой! – продолжал юродствовать мужчина. – Когда-нибудь,  раскроются  двери – прие-
дет цирк, и на нашей улице будет праздник!
   Говоря это, полусмешливым,  полугрустным  тоном,  он  словно  старался  заглушить  какую-то  свою  боль, находившуюся в нём самом. Ту, которую он не хотел показывать. И, таким образом, надев на себя  образ  шу-та, пытался побороть свою внутреннюю боль.
   – Только вот цирка мне и не хватало! – произнесла актриса,  отбросив  в  сторону  очередной  тампон,  который, описав в воздухе дугу, присоединился к остальным.
   – Так как, идёшь со мной в кафешку? Посидим, опрокинем по стаканчику, приведём себя в порядок! А  там, вновь на заклание бывшего заштатного актёришки, а ныне – видного театрального режиссёра  Марьяла  Гути-
ерреса.
   – Иди сам. Мне не хочется, – ответила женщина устало, уже покончив с  гримом,  и  теперь  сидевшая  с  за-
думчивым выражением лица, обращённого в одну точку на зеркале.
   – Как знаешь. А мне это необходимо! – сказал мужчина, хлопнул ребром ладони по  спинке  кресла  в  котором сидела его партнёрша по сцене, и направился к выходу.
   – Я ухожу! – вдруг произнесла женщина, когда он уже был у двери.
   – Надолго? – спросил мужчина, взявшись за ручку.
   – Из театра! Я ухожу из театра!
   Повернув голову в её сторону, и некоторое время, глядя в усталое, накрытое грустью лицо в зеркале, он, на-
конец, произнёс:
   – Это твой выбор! Я не смею тебя останавливать!
   И не дожидаясь ответа, быстро вышел.

   Игнасио Гонзага-Лопес – как его  «представила»  оставшаяся в  своей  грим-уборной  партнёрша,  вышел  из дверей театра, под палящее в этот полуденный час мадридское солнце. Ему надо было пересечь  выложенную камнем мостовую, где напротив театра, расположилось небольшое уютное кафе, в котором, он решил провес-
ти остававшееся до конца перерыва время. Что он и сделал, ускорив шаг,  постукивая  каблуками  ботинок  по истёртой от постоянного движения, булыжной поверхности. Рассматривая прохожих и останавливаясь  перед сновавшими мимо автомобилями, он уже подходил к месту своего привала, когда  услышал  нежный,  стреко-
чущий голосок, раздавшийся где-то сбоку.
   – Молодой человек… простите…
   – Да? – остановившись и оглянувшись на звук голоса, произнёс Игнасио. Его заинтриговало это  обращение «молодой человек», произнесённое этим нежным голосом.
   Справа от него, стояла молоденькая девушка, в светлом платьице в  горошек,  подпоясанном  на  талии  тон-
ким ремешком и голубых босоножках, без каблука. Её длинные чёрные волосы, блестели на солнце, а прищу-
ренные глаза, внимательно смотрели на остановившегося перед ней мужчину. Тоненький  носик,  ловил  про-
носившиеся мимо запахи, а тронутые помадой пухленькие губки, растянула обворожительная улыбка,  выста-
вляя на обозрение ряд белоснежных зубов. Помимо небольшой светлой  сумочки,  висевшей  у  неё  на  плече, девушка обеими руками прижимала к груди стопку книг. Весь её вид, являл собой – нежность, восхищение  и «нераскрытую до конца» чистоту молодости, сквозившей в каждой её клеточке.
   Гонзага-Лопес, почувствовал себя стареющим бонвиваном, перед этой пленившей его взгляд  красотой.  Он уже хотел, выкинуть заранее заготовленную на такой случай шутку, когда девушка спросила,  звенящим,  как    лесной ручеёк голоском:
   – Вы не подскажите, как пройти к театру «Тодо-Классико»?
   – Да вот же он, прямо перед вами! – ответил Игнасио, показывая на здание, из дверей  которого  только  что вышел.
   – Ой, какая удача! А я, уже полчаса ищу. Мне сказали,  где-то  на  площади! – щебетала  девушка,  одаривая Игнасио своей прелестью и красотой.
   – А вы, что, хотите местечко забранировать? Решили влиться в классику? – поинтересовался Гонзага-Лопес, чтобы поддержать разговор. Ему так не хотелось отпускать эту красоту, которую расточала эта юная прелестница.
   – Сказать по правде, я хочу получить здесь роль! – ответила девушка.
   – Роль? – удивился Игнасио. Его меньше удивило бы, скажи девушка «приехала в Мадрид собирать грибы». – Вы, что же, актриса?
   – Да. То есть, нет конечно. Я, только закончила театральный, и,  хотела  бы  попробоваться  в  какой-нибудь пьесе. Всё равно в какой! – наивным, но полным вдохновения голосом, отвечала  девушка.  И  делала  это  так искренне и свободно, словно они были давние друзья.
   Эта её лёгкость в общении, понравилась Игнасио. Современные девушки, редко вступают в разговор  с  нез-
накомым мужчиной. А тем более взрослым, достигшим того возраста, до  которого  удалось  добраться  Игна-
сио – любителю разгульной жизни и горячительных напитков. По разговору и поведению девушки, он понял, что она провинциалка, приехавшая откуда-то издалека – наивная и ничего не смыслящая в жизни. Вчерашняя школьница. Значит, думал он, завоевать её будет несложно. И он решил открыть ей  «свой  театр» – стоя  пос-
реди площади, напротив девушки, он продекламировал:
               
                О, Мадрид – ты полон нежности и ласки,
                Я чувствую себя как в сказке,
                Среди твоих прекрасных дев.
                На тыщу лет помолодев!

   – Как здорово! Вы – поэт? – с восхищением произнесла девушка, когда восторженный бонвиван закончил.
   – И – актёр! – ответил Игнасио, приложив ладонь к груди и склонив голову. – Я весь к  вашим  услугам,  сеньорина!
   – Вы шутите?
   – Нисколько! На вашу удачу, я как раз работаю в этом театре! Мы ставим спектакль! Сейчас перерыв. Оста-
лось сорок пять минут. Я собираюсь промочить горло вон в том кафе. Приглашаю, составить  мне  компанию. А потом, я поговорю с режиссёром, по поводу вас! Нас, как раз, покидает одна актриса… Ну, так как вам  моё предложение, прелестное дитя?
   – Это так неожиданно. Но, если только, вы не разыгрываете меня… – лепетала девушка смущённо.
   Было заметно, что предложение Игнасио – поговорить с режиссёром – заинтересовало её. И,  тем  не  менее, она пребывала в каком-то неловком для себя состоянии, которое не могла объяснить.
   – Прошу! – не давая ей опомниться, произнёс Игнасио, подставив ей свой вытянутый вперёд локоть.
   Рассмеявшись, она сунула книги подмышку, и, взяв бонвивана под руку пошла,  направляемая  его  жизнен-
ной энергией, которая в этот момент источала из себя всё, что накопилось в нём.
   Войдя в кафе, и заняв столик возле окна, выходившего на площадь, к ним тут же  подошёл  плотного  телос-
ложения официант, глаза которого сияли восторгом, от знаменитости, какую представлял собой Игнасио Гон-зага-Лопес.
   – Добрый день, сеньор Игнасио! Сеньорина! – заговорил подошедший к столику,  всё  своё  внимание  обра-
тив на Игнасио, на его спутницу, бросив, лишь мимолётный взгляд. – Вам как обычно?
   – Да, Мануэль – принеси-ка нам, по бокальчику твоего фирменного!
   – Ой, нет, спасибо, я пить не буду, – замурлыкала девушка. – Мне, только апельсоновый сок.
   – Правильно, дитя моё, не приучай себя, к этому отвратительному зелью. Имей ясную голову! Так,  ты  смо-
жешь оградить себя от тех неприятностей, что частенько посылает нам жизнь! Итак,  Мануэль,  вина – мне,  и сок для девушки.
   Приняв заказ, официант тут же исчез, расточая восторженные флюиды, от  визуального  соприкосновения  с тем, кто остался дожидаться его, в приятной компании молоденькой кокетки.
   – Как твоё имя, красавица? – спросил Игнасио, захмелев и без вина, от той, что находилась напротив.
   – Долорес, – ответила девушка.
   – Игнасио! – представился спутник, и сделал небольшую паузу, после которой, выпалил:

                В летний поддень на площади Амбассадорес,
                Встретились Игнасио и Долорес!

   Этот поэтический выпад, прервало появление официанта, подошедшего к столику. Снимая бокалы с  подно-
са, он аккуратно расставил их перед посетителями и, пожелав «приятного отдыха», снова исчез.
   – За твою красоту, прелестная Долорес! И пусть в твоей жизни, всё сложится  так,  как  ты  того  желаешь! – произнёс Игнасио тост, и, сделав из своего бокала три глотка, поставил его на стол.
   Глаза спутника прелестной особы заслезились. Поморщившись, и слегка передёрнув плечами, он откинулся на спинку стула, наблюдая, как девушка маленькими глотками потягивает из своего наполненного  соком  бокала.
   – Значит, решила отдать себя во власть Мельпомены! – произнёс Игнасио, задумчиво глядя куда-то в сторону.
   – Мельпомены? – переспросила девушка, не поняв, что её спутник имеет в виду.
   – Это такой театральный термин. Муза трагедии. А мы – актёры, её «жрецы». А известно ли тебе, что такое театр?
   – Я с детства мечтаю о сцене. Прочитала уйму пьес. Часто бываю на премьерах, правда,  билеты  достать  не легко. Но, есть знакомые. Да вот, и в библиотеке беру, кое-что о драматическом искусстве.
   Игнасио мельком бросил взгляд на лежавшую на  краю  стола  стопку  книг.  Прочитав  название  одной,  он усмехнулся – то был учебник по актёрскому мастерству Ли Страсберга.
   – Этого мало, детка. Мало ли, о чём мы мечтаем в детстве. Я вот, например,  мечтал  стать  мореплавателем. Под впечатлением от «морских» романов Альберто Васкеса-Фигероа. Хотел покорять морские глубины, в по-
исках затонувших кораблей. С их сокровищами, и тайной, веками, сокрытыми на дне. Вот, о чём, я мечтал.  А стал актёром. Так, по дурости. Хотелось играть. Выплёскивать из себя  энергию,  копившуюся  внутри.  Но,  в итоге, вышло, что не я, использую свою энергию,  а  она – пользуется  мной.  Театр,  детка,  это – труд!  С  его закулисными интригами, завистью, соперничеством. Когда, кто-то оказывается лучше  тебя,  а  тебе  кажется, что ты, и только ты – самый лучший,  самый  талантливый  и  достойный.  Ты  пытаешься  пробиться,  но  тебе мешают те, кто оказывается ловчее и пронырливее. Но ты, идёшь к своей цели, ибо  сцена – притягивает,  зас-
тавляя жить по её законам. И ты, покорно отдаёшь всего себя на её заклание. Отдаёшь весь  свой  талант,  раз-
рывая себя по частям. Но, однажды, приходит новая эпоха, приводя с собой  других  «самых  лучших».  И  ты падаешь со своего пьедестала. Летишь в ту пропасть, в которой тебя  ждёт  только  одно – забвение.  Сегодня, от нас уходит одна талантливая актриса, которая, когда-то блистала на той самой сцене, к которой  стремишь-
ся ты. Амалия Наварро – имя той, которая сегодня никому не нужна.
   – О, да, я слышала о ней! – с восхищением в голосе, залепетала юная провинциалка. – Говорили, на её спек-
такли невозможно было достать билеты!
   – Теперь, она уже не так востребовательна… – сказал Игнасио, сделав из бокала ещё несколько глотков.
   – Я читала, она когда-то играла Джульетту!
   – И не только её! – с грустью в голосе, произнёс Игнасио.
   – О, как бы и мне, хотелось сыграть её! – мечтательно произнесла девушка.
   – Да, тебе бы подошла эта роль! – всё с той же грустью, произнёс Игнасио. – Хотелось  бы  мне,  как  Ромео, произнести эти слова своей любимой:

                Как голубя среди вороньей стаи,
                Её в толпе я сразу отличаю.
                Я к ней пробьюсь и посмотрю в упор.
                Любил ли я хоть раз до этих пор?
                О нет, то были ложные богини.
                Я истинной красы не знал доныне.

   – Какая прелесть! – снова восхитилась девушка. – Это он говорит Джульетте?
   – Нет, девочка. Это он говорит слуге. А должен бы сказать ей! Ах, эти нравы! Эта людская зависть и  глупо-
сть, зарождающие злобу в наших сердцах.
   – А вы знакомы с Амалией Наварро?
   – Не только знаком, но и долгие годы был её партнёром на сцене!
   «На сцене. Но не в жизни» – подумал Игнасио, и вдруг, в его памяти забрезжили воспоминания. Он окунул-
ся во времена молодости и признания. Амалия Наварро, пришла  в  их  театр,  который  тогда  располагался  на Виа Касадоррес, молоденькой и наивной девчонкой, такой же, которая сейчас сидела напротив него. И так же грезила сценой. Её восхищение ею, было безгранично. Она хотела – играть. Она мечтала – блистать. Она пок-
лялась себе, жить жизнью своих героинь. Тогда было иное время, и таланты были нужны. Их не отбрасывали, как сейчас. Тогда, они либо появлялись сами, как Амалия,  либо,  их  создавала  талантливая  рука  режиссёра. Для каждой актрисы, есть своя роль, своя героиня. Амалия, способна была  играть  их  всех.  Героинь  Чехова, Тургенева, Гоголя, Шекспира, Мольера, Ростана. Да, разве всех перечислишь. В каждой роли,  она  была  раз-
ной. Какой-то, «своей». Словно черпая это из самой себя. Из глубины своего подсознания. Он даже завидовал ей. Хотя и сам играл не хуже любово из их труппы. Но это было потом, а  вначале,  ей  дали  попробоваться  в одной маленькой роли, он уже не помнил, в какой. Справившись с ней, она  получила  другую  роль – поболь-
ше. «Пережив» и эту, играя нервами, каждой жилкой своего молодого тела, она  стала  получать  уже  другие, не похожие на те, называемые – эпизодическими.
   Он влюбился в неё! Сразу, и навсегда! Она стала его музой. Хранительницей его таланта. Он был старше  её почти на пять лет. Сильный, уверенный в своём успехе, он казался гигантом. А она была нежной, хрупкой де-
вочкой, стремящейся к покорению театральных вершин. Которые пока ещё были далеко.
   А он, он стремился покорить её сердце, которое, всецело принадлежало сцене. И  только  ей  одной!  Поняв, что её безудержное стремление, во что бы то ни стало, добиться успеха в театральном мире, станет преградой в их отношениях, он отступил. Он продолжал играть. С ней в паре, или без неё, но, добиваться её  расположе-
ния, уже не старался. Да и его разгульный образ жизни, не позволил бы ему принадлежать лишь ей  одной.  А вскоре, появившаяся у него привычка «прикладываться к бутылке», и вовсе отдали её от него. У неё появили-
сь новые мужчины (тогда она уже приобрела славу), с которыми ей  было  интереснее,  чем  с  ним – смотрев-
шим на жизнь несерьёзно, без каких-либо планов на будущее. Он жил одним днём. Прожив, тут  же забывал о нём. И новый, начинал с чистого листа. «Что будет завтра – то будет завтра. А сегодня – я  живу!» – повторял он, когда его упрекали в его беспечности и легкомыслии.
   Можно ли было создать с ним семью, и воспитывать детей? Наверное, нет.  И  не  потому,  что  он,  гулял,  а временами, пил. А потому, наверное, что жизнь для него,  была  такой  же  сценой,  на  которой  он  воплощал кем-то выдуманных персонажей. А после, сойдя с неё, вводил и в свою жизнь. Сильнее это отразилось, когда, заключив контракт с одним итальянским театром, она оставила их театр, и уехала в Рим. Так,  он  потерял  её. Она блистала и там, этой столице античной архитектуры и современной моды.  Теперь,  он  встречался  с  ней только на страницах театральных газет, журналов, радио и телевидении. Где она всюду, давала о себе знать.
   Чтобы заглушить боль  потери,  он  с  неимоверной  силой  принялся  «играть  в  жизнь». Частенько  заливая пустоту, образовавшуюся в его сердце, после её ухода, горячительными  напитками,  которые  употреблял  не только в свободное от работы время, но и в перерывах между репетициями, и даже, перед спектаклем.
   Делал ли он это, из-за слабости характера? Нет. Он играл роли. Те, что давала ему жизнь.  Если  завтра,  она преподнесёт ему другую роль, он будет играть – другую.
   Однажды, он получил от неё письмо. Она писала, что выходит замуж. За какого-то  итальянского  бизнесме-
на по имени Марио Росси. Человека, далёкого от театрального мира, хотя, всегда клялась, что выйдет  только за «театрала». Что побудило её выбрать в мужья бизнесмена, он не интересовался.  Его  это  не  заботило.  Он был полностью поглащён своей собственной жизнью, которая, сорвавшись с пьедистала, летела вниз.
   Из-за постоянного употребления алкоголя, он был вынужден уйти из театра, в  котором  проработал  долгие годы. В перерывах между запоями, он пытался заняться  чем-то  другим,  но  сцена  не  отпускала  его.  Он  не видел  себя вне её. Артист по жизни, он не мог не играть. Кто однажды, вкусил это зелье, тот не  может  обой-
тись без него. Это как наркотик, требующий новой дозы.
   И тогда, он решил сыграть новую роль в своей жизни: бросив пить, он  взялся  создавать  свой  собственный театр. Самому ставить спектакли и открывать новые таланты. Судьба свела его с актёром  Марьялом  Гутиер-
ресом. Тот, не найдя места в мире кино, решил посвятить  себя  театру.  В  своём  новом  начинании,  Игнасио помогла его былая слава: благодаря старым связям, он, вместе с Марьялом  взял  в  аренду  давно  пустующий зал, собрал небольшую труппу, и дело пошло. Сначала медленно, но вскоре их театр приобрёл  славу  и  даже приносил доход. Значительную роль в этом, сыграл сам  Игнасио.  Зритель  «вспомнил»  его,  и,  желая  снова увидеть его на сцене, постаревшего, но не утратившего свой талант, потянулся к нему. Но требовал его  игры, а не постановки. Так, Игнасио Гонзага-Лопес, взошёл на сцену. А его друг и партнёр Марьял Гутиеррес пере-
квалифицировался в режиссёры.
   Что они ставили? Много чего. В основном из старого, уже отыгранного, но благодаря «мэтру Игнасио» возвращённого из тёмных недр забвения.
   Последние годы своей супружеской жизни, Амалия часто писала ему. В основном вспоминала былое  и  жа-
ловалась на мужа. Их совместная жизнь не удалась. Муж был поглощён  своей  работой,  а  она  не  могла  без своей. Потому, детей у них не было. Она не представляла себя в роли матери. На сцене – да. Но в жизни… На сцене всё понятно – ты играешь по кем-то задуманному ритму, внося что-то от себя. Но  жизнь…  Эту  пьесу, ты ставишь сам! Хоть она и театр, а мы в ней актёры. Но, то выдумка классика.  Реальность  же  видится,  под другим углом.
   Получая от своей бывшей возлюбленной её грустные письма-монологи, приправленные остротой боли и от-
чаяния, в одном из которых она писала: «А может я совершила ошибку,  посвятив  себя  иллюзорной  мечте  о славе, а на самом деле, моё призвание – семья, и я была обязана посвятить себя ей?», он предложил ей однаж-
ды, вернуться. Долго не мог решиться, но, всё же, рискнул. Она согласилась. К  тому  времени,  он  и  Марьял перебрались в новое здание. В театр «Тодо-Классико». Где и работают, по сей  день.  Когда  она  вернулась  и вступила в их труппу, он ни о чём не спрашивал её. Ни о муже, ни о том, как она провела все  эти  годы.  Что-то, он знал и из её писем. А чего-то, не хотел знать. На его удачу, она не рассказывала о  своём  прошлом.
   – Сеньор Игнасио, что с вами? – услышал он нежную мелодию,  пролившуюся  тоненьким  ручейком,  отку-
да-то из глубин его сознания, и, вырвавшую его из воспоминаний.
   – А что со мной? – будто очнувшись от сна, спросил Игнасио.
   – Вы, как будто, задумались о чём-то, – сказала девушка, глядя на него своими чистыми глазами.
   Игнасио Гонзага-Лопес не ответил. Он взял бокал, вылил застоявшиеся на дне остатки в своё нутро, и окли-
кнув официанта, заказал «ещё бокальчик».
   – Может, вам уже хватит? – забеспокоилась девушка. – Мы же собирались в театр. Вы  хотели  познакомить меня с вашим режиссёром.
   – Я помню, детка, помню! – ответил Гонзага-Лопес «пьяным голосом». – А ещё я помню,  сегодня  она  ухо-
дит от нас.
   – Кто?
   – Одна потрясающая актриса. В которую, я был без памяти влюблён!
   Официант принёс ещё порцию для Игнасио, и мгновенно исчез, словно покинул поле боя, источавшее  при-
торный запах крови и ужас поражения.
   – Каждому Наполеону своё Ватерлоо, детка! – произнёс Игнасио поднимая бокал.
   – Вы пьяны? – испугалась девушка.
   – Нет, но скоро буду! – признался собеседник. – А пока, послушай, что пришло мне на ум!
   Сделав из бокала несколько глотков, он встал из-за столика, и словно находясь на сцене, продекламировал:

                В летний поддень на площади Амбассадорес,
                Встретились Игнасио и Долорес!
                Она была прекрасна, просто душка,
                Милейшая наивная простушка.
                А он, уверенный в себе скиталец,
                Умён, красив, высок, подтянут!
                Так был в хомут любви затянут,
                Тот безрассудный, молодой мерзавец.
               
   – Пойдёмте, я провожу вас, – сказала девушка с грустью в голосе, поняв, что её шанс на  протекцию  утонул в вине, с таким жаром, поглощаемое её новым знакомым.
   – Нет! Я обещал свести тебя с одним  хорошим  человеком.  И  я  это  сделаю! – ответил  Игнасио,  падая  на стул. – О, как я устал, девочка. Как хочется всё бросить и смыться куда-нибудь, где тебя никто не знает,  и  не станут искать. Слиться с природой, отдавшись на её попечение. Знаешь, как у Пастернака: «Как хорошо было перестать действовать, добиваться, думать и на время предоставить этот труд природе, самому  стать  вещью, замыслом, произведением в её милостивых, восхитительных, красоту расточающих руках!»
   Девушка слушала его уже безо всякого интереса и восторга, которыми был пропитан  весь  её  вид,  вначале знакомства с этим «лгуном и пьяницей» – как она мысленно назвала его  сейчас.  Она  уже  протянула  руки  к лежавшим на краю столика книгам, чтобы взять их и уйти, когда он остановил её. Допив остатки из бокала,  и крикнув официанту, чтобы стоимость заказа «внесли на его счёт», он встал, и, пошатываясь, вытянул  правую руку вперёд – приглашая девушку следовать за ним.
   – Пойдём в одно интересное местечко, я немного отдохну, а  потом,  введу  тебя  в  новую  жизнь! – говорил Игнасио, нетвёрдой походкой идя к выходу.
   Как привязанная, Долорес последовала за ним.

   Он проснулся в номере гостиницы,  который  иногда  снимал,  чтобы  провести  время  со  своей  очередной «поклонницей». Она тоже была здесь – стояла у окна, курила, стряхивая пепел в  широкую  пепельницу,  дер-
жавшую на ладони. Делая короткие затяжки, она медленно выпускала струйку сизоватого дыма,  врезавшего-
ся в окно и растворявшегося в воздухе, оставляя после себя лёгкий  ментоловый  запах.  В  её  голове,  ещё  не блуждали те взрослые мысли, которые тяжёлым грузом придавливают тебя, наполняя жизнь  тоской  и  преж-
девременными физическими недугами. Она была слишком молода, полная  энергии,  сил  и  стремления  идти вперёд. Её мысли занимало лишь предстоявшее поступление в театр, куда  она  стремилась  всем  сердцем.  И ещё, её немного донимала грусть. Она словно заразилась ею, от того человека, похрапывающего у неё за спи-
ной. Но это грусть мимолётная, и скоро пройдёт, как головная боль, вызванная переутомлением.
   – Который час? – спросил Игнасио, разглядывая стоявшую к нему спиной девушку.
   – Скоро шесть, – ответила она, гася сигарету о гладкую поверхность пепельницы.
   – Ты не ушла? Почему? – задал очередной вопрос Гонзага-Лопес, пытаясь подавить зевок.
   – Сначала хотела. Но потом подумала, вдруг вам чего понадобиться. Вам звонили.
   – Это, наверное, Марьял, – догадался Игнасио.
   Сев на кровати и опустив ноги на пол, он некоторое время сидел, потирая виски. Потом снова поднял  глаза на всё ещё стоявшую у окна девушку.
   – Что-то было? – немного смутившись, спросил он.
   – Нет, что вы. Вы сразу же уснули.
   – А ты, сторожила мой сон? – пошутил Игнасио, и хотел ещё что-то добавить, в своём духе, но не  стал  это-
го делать.
   Вновь сделав небольшую паузу, он опять заговорил с девушкой:
   – Извини, я захмелел немного. И не выполнил своего обещания. Давай сделаем так: я сейчас приведу себя  в порядок, выпью кофе…
   – Не надо. Я передумала, – с грустью в голосе, произнесла она.
   – Стать актрисой?
   – Работать в вашем театре.
   – Напрасно. Я уже сказал – от нас уходит актриса. Мы решили ставить спектакль по пьесе, которую написа-
ли с Марьялом – это тот режиссёр, о котором я говорил тебе. Ты могла бы  сыграть  в  ней  главную  героиню. Только, тебя пришлось бы «состарить». Героине за  пятьдесят.  В  пьесе,  она  вспоминает  молодость,  былую славу и свою первую любовь.
   – Почему вы не остановите её?
   – Кого?
   – Актрису. Которая собирается уходить.
   – Она угасла. Нет, не для сцены. Для самой себя. Она перестала верить в жизнь, потому, и  жизнь  перестала ей доверять, посылая боль разочарования. Вот так вот, девочка!
   – Вы испытываете то же самое? – догадалась девушка.
   Игнасио усмехнулся, опустив глаза, разглядывая свои давно не чищенные ботинки. Вопрос,  заданный,  этой молодой, еще ничего не видевшей в жизни вчерашней студентки, ударил в голову, как те два бокала,  недавно выпитые в кафе. Он не знал, что ответить. И стоило ли отвечать. Вместо ответа, он спросил:
   – Ты откуда?
   – Из Аликанте, – охотно ответила девушка.
   – А-а, курортный городок. Бывал там! Живёшь с родителями?
   – С матерью. Отец ушёл, когда мне было три года, – произнесла  девушка  тоном,  каким  отвечают  выученный урок.
   Больше вопросов не было. И снова наступила тишина. Её прервал, спустя несколько минут,  ворвавшийся  в комнату, приглушённый звонок мобильного телефона. От неожиданности, Игнасио вздрогнул.  Звонили  ему. Сунув руку во внутренний карман пиджака, он вытащил телефон, и  помещение  наполнилось  звонкой  мело-
дией.
   – Да, Марьял, слушаю тебя! – сказал Игнасио, обращаясь к звонившему.
   – Ты куда пропал? Полдня тебя ищу! – послышался недовольный голос режиссёра.
   – Извини. Я тут немного подзадержался, – оправдывался Игнасио. – Давай отложим репетицию, до завтра.
   – К чёрту репетицию. У нас несчастье. Амалия…
   – Да, я знаю. Она сказала мне, что собирается уходить.
   – Уходить? Сегодня днем, в своей гримёрке, она покончила с собой…
   Игнасио молчал. Он не знал, что ответить на это известие. Он лишь сжал  ладонью  плоское  тело  телефона так, что побелели костяшки пальцев. На лбу выступила  испарина.  Ещё  находившийся  внутри  хмель,  вдруг исчез, заменив собой другой – отчаяния и боли.
   Рука, державшая телефон, как подбитая упала на  колени.  Телефон  продолжал  говорить  глухим,  непонят-
ным голосом. Но он уже не слушал. Не слышал. Сами собой, глаза наполнились слезами. Они  тонули  в  них.
Как ещё несколько часов назад, его глаза тонули в красоте той, что  стояла  у  окна,  спиной  к  нему,  сейчас – тонули в слезах.
   Будто почувствовав это, девушка обернулась.
   – Что-то произошло? – спросила она взволнованно, увидев, в каком состоянии прибывает её некогда жизнерадостный спутник.
   Отключив и убрав телефон, он встал с кровати. Словно отыграв одну роль, и взявшись за другую, он произнёс:
   – Извини, мне надо выйти. Дождись меня.
   И не говоря больше ни слова, скрылся за дверью.
   Подойдя к кровати, и сев на неё, девушка задумалась, отдаваясь каким-то своим мыслям.  Прежде  чем  нав-
сегда покинуть это помещение, она словно решила  впитать  в  себя  его  атмосферу – зарядится  энергией,  от только что покинувшего её человека. И принять одно, предназначенное только для неё, решение.
   Долорес Фернандес, в будущем  замужестве – Рамос,  добьётся  исполнения  своей  детской  мечты – станет актрисой. Она будет блистать, почти так же, как и Амалия Наварро. С Игнасио, они никогда больше не встре-
тится. У неё будут свои поклонники – почитатели её красоты и таланта. Она испытает все  прелести  взлёта  и горечи падений. Всё, что сопутствует человеку на однажды избранном им пути.
   И только однажды, она вспомнит ту давнюю встречу, в летний полдень на площади  Амбассадорес.  И  того чудака, под маской жизнерадостности, несущего в себе – разочарование и боль. Это случится, когда её  счаст-
ливая звезда померкнет, предоставив место тому, кто придёт вслед за ней.

                7 февраля, 2023 г.