Улыбка

 «Делая добро, да не унываем...,
…Доколе есть время, будем делать добро…»
Призыв апостола Павла
в Послании к Галатам (6:9-10)
 
Безнадега поздней осени отражается в стеклах немытых витрин магазинов, в серой холодной жиже грязи под ногами после растаявшего первого снега, в угрюмых лицах прохожих.

С каждым днем полки магазинов все больше оголяются до совершенного бесстыдства. Изредка появляющиеся товары мгновенно и остервенело расхватываются покупателями.
 
Такой встречает Москва Сергея Васильевича - управляющего стройтрестом из Челябинска. В наглаженном, с иголочки костюме, после нервного совещания в Минстрое он бесцельно бродит по улицам столицы, размышляя о печальном будущем, ожидающем его объединение.

Впереди, возле гастронома, начинается какая-то очередная давка. В мясной отдел привезли говяжьи хвосты и несколько десятков худых лодыжек с копытами. Первый покупатель, мужчина лет сорока, радуется удаче. Сегодня у семьи на ужин будет мясо. На выходе из магазина с пакетом этих останков отец семейства шутливо сетует на негуманное отношение к животным, вспоминая бородатую шутку из уходящего в историю СССР про производство мяса методом взрыва, после чего покупателям остаются только рожки да ножки.

Через дорогу призывно манит вывеска пельменной с давно некрашеной, полуоблезлой дверью. Гонимый пищевым инстинктом, Сергей Васильевич тянет на себя ее побитую ржавчиной ручку. Дверь поддалась со скрипом, сопровождаемым унылой мелодией мощной пружины, не позволяющей убегать наружу царящей внутри атмосфере.
Озябшего командированного мгновенно окутывают запахи пельменей, сосисок, кофе с молоком и дешевого алкоголя. Перемешиваясь со смогом из табачного дыма и пара, исходящего из несменяемого с утра и до глубокой ночи бульонного пельменного варева, оседающего на давно немытых окнах, здесь обитает совершенно неподдающийся описанию уникальный дух общепита.

Сразу за входом - справа на столе, покрытом цветастой скатертью – клеенкой, возвышается гора видавших виды мятых засаленных алюминиевых подносов. Чтобы соблюсти гигиену, желающие могут воспользоваться специально лежащей здесь неопределенного цвета мокрой тряпкой. Но таких почему-то не находится.
Далее следует раздаточный прилавок. Привалившись бедром к его холодным алюминиевым рельсам, Сергей Васильевич поставил на них пустой поднос и терпеливо ожидает своей очереди.
 
Напротив, две круглолицые с рубенсовскими формами дамы неопределенного возраста попеременно вопрошают: «С маслом или сметаной?» и механично раскладывают заказанные порции страждущим. Призванные быть белыми, их халаты и передники давно утратили первозданную белизну и свежесть. На лицах отрешенность к процессу и презрительные взгляды, пристрастно оценивающие посетителей. Нынче они в особом почете – еда стала главным дефицитом.

Чуть поодаль - у правой стены разгоряченная крупная повариха с ловкостью автомата пухлыми руками разрывает мятые картонные коробки серо-розового цвета и без конца отправляет замороженные пельмени в огромные кастрюли, периодически ворочая в них шумовкой и определяя готовность на глазок.

- Как поразительно похожи эти женщины! – поймал себя на мысли голодный строитель.
Конвейер двигается споро, и вскоре затрещал громоздкий кассовый аппарат, выдав цену покупки.

Слева в зале располагается пара десятков высоких столиков с небольшими круглыми столешницами, под которыми на дополнительной полке лежат вещи посетителей. Треногие опоры, словно полупьяные мужики, постоянно норовят пошатнуться. Примитивная сервировка столов представлена солонкой, перечницей, уксусом в небольших залапанных полупрозрачных графинчиках да не везде имеющимися баночками со «студенческим повидлом» - полузасохшей горчицей.

Найти свободный чистый столик удалось не сразу. Наконец, устроившись в дальнем углу у окна, Сергей Васильевич после выпитой залпом купленной стопки водки ощутил во рту обжигающее уксусом, вязнущее на зубах тесто с фаршем неизвестного происхождения. Напряжение дня стало постепенно отступать, и по телу заструилось приятное тепло. Разваренные пельмени казались невероятно вкусными, и чувство голода начало покидать командированного. Сергей Васильевич с любопытством осмотрелся по сторонам.

Впереди мужики в робах разливали пиво по бокалам.
- Четвертый месяц не платят зарплату, а жене нужна срочная операция! – сетовал один из них.

Столик сбоку облепила группа студенток.
- Светка, да не стоит он и ногтя твоего. Забудь! – произнесла рослая светловолосая подруга. Другие девушки в один голос принялись успокаивать безутешно оплакивающую предательство возлюбленного, подливая ей портвейн в граненый стакан.

В монотонный гул зала диссонансом периодически врываются дополнительные децибелы голосов опьяневшей компании где-то в центре, оживленно обсуждающей буксующую перестройку.

В этот момент челябинский управляющий замечает какое – то движение у кассы. Одна из раздатчиц указывает на пожилую женщину лет восьмидесяти. Та судорожно глотает с тарелки пельмени на столике у входа.

- Убирайся, голодранка! – орет на нее присланная уборщица.
Старушка напомнила Сергею Васильевичу недавно ушедшую из жизни маму, не выдержавшую ветра перемен.

- Что случилось? – интересуется он, стремительно направившись к ним.
- Хотела поесть – жалобно ответила старушка.
- Достала она! – зло ответила уборщица.
- Приходит сюда, когда полно посетителей и доедает за ними. А у нас приличное культурное заведение, мы бомжей сюда не пускаем.

Худощавая женщина опрятно одета. Но на левом рукаве ее слегка обветшавшего дорогого пальто отчаянную нищету выдает искусно пришитая заплатка. С ней не вяжется кокетливая шляпка, покрывающая белые густые пряди волос, аккуратно собранные в пучок на затылке. В этом облике она выглядит значительно моложе своих лет. Старческие руки тоже смотрятся ухоженными. Ногти украшает плохонький маникюр, вероятно выполненный ею самостоятельно.

- Не беспокойтесь! – обратился мужчина к уборщице, что-то прошептал ей на ухо и сунул в руку купюру приличного достоинства.

Жестом попросил старушку проследовать к его столу.
- Сергей Васильевич.
- Мария Петровна.

Уже через минуту на столике появилась полная тарелка пельмешков, щедро политых сметаной и посыпанных зеленью. Немного позже принесли стакан кофе со сгущенкой и пару пирожков с яблоками.

…
Мария Петровна обитает неподалеку на Колхозной в однушке, которую на днях переименовали в Сухаревскую.  Много лет назад ее мужу - генералу КГБ - руководство страны выделило шикарную четырехкомнатную квартиру на Знаменке.  Жили дружно, воспитывая сына. Когда мальчик подрос, завели Муську - лопоухого спаниеля.  В прошлом подающая надежды актриса Современника выбрала семью и заботливо растила сына, надежно закрывая тыл мужа. Большая рукодельница категорически отвергала домработницу, полагавшуюся их семье.  Генеральская должность супруга дарила безбедную жизнь и, казалось, гарантировала обеспеченную старость.

Сын вырос, и семья пополнялась. С появлением первого внука бабушка и дедушка приняли безоговорочное решение о размене общей жилплощади.  Так сложилось, что они с мужем, прихватив стареющую Муську, переехали на Колхозную.

Напряженная работа до времени износила сердце бравого генерала. Он скончался в год выхода на пенсию.  Горькую потерю любви всей своей жизни Марии Петровне помогали пережить подрастающие внуки. Жена сына ждала третьего.
 
Шокировавшая и почти лишившая разума стареющую генеральскую вдову весть пришла телеграммой из Краснодара, где на объездной дороге случилась жуткая автокатастрофа, оборвавшая все дорогие ей жизни.

Жить больше совсем не хотелось. После больницы только забота о престарелой больной Муське вынуждала ее как-то шевелиться. Однако собачьи дни были сочтены.

С каждым днем страна все больше погружалась в темную пучину неопределенности. Многочисленные проходимцы, словно тараканы, полезли из всех мыслимых и немыслимых щелей в законах и плодились каждый день. Они лишили осиротевшую вдову сыновьей квартиры.

Мужнино ведомство зашаталось под прессом бездумной политики. Ценности были давно проданы, а сбережения постепенно растаяли. Мизерной пенсии едва хватало на хлеб.
 
В текущем месяце деньги закончились за две недели. Искалеченная душа женщины медленно угасала, но неумирающая плоть еще настойчиво требовала хоть какой-нибудь еды. Тогда Мария Петровна и решилась впервые на посещение этой нелюбезной забегаловки, презрев все моральные понятия, коим учили ее в прошлой жизни.
…

Тарелки на столике опустели.
- Поела -  только и промолвила бабушка. На ее лице расцвела светлая улыбка и мертвая тишина повисла в пельменной, оборвав нескончаемый монотонный гул.
 
Внезапно свинцовые серые облака, неделями застилавшие небосвод над Москвой, расступились.  По-весеннему яркое солнце залило улицу, не постеснявшись заглянуть и через грязные окна в едальню. Небесные лучи мягко ласкали лица москвичей и гостей столицы. И у всех где-то там, за грудиной... в необъятном пространстве...  разлилась тихая радость.