Птичка-невеличка, байбак и старый башмак

В одном маленьком, крестьянском домике жил старый башмак, ну как жил… это немного громко сказано, скорее пылился в драном мешке вместе со всякой всячиной… Хозяин его был человек рачительный, домовитый, даже слишком… Сельчане за глаза «Куркулём» кликали. Просто так ничего из дома не выкидывал, складывал в мешки и торбы, жил по принципу – в домашнем хозяйстве всё пригодится… И пригождалось ведь… то латочку кожаную пришьёт, то на каблучки набойки новые справит… Жена тоже ему под стать, хозяйка хорошая, умелая, всё в руках горит, любое дело спорится… С такой женой и в мир, и в пир… Но что это мы о людях… сказка то совсем не о них…
Скрипнула вечером входная дверь, распахнулась поши;ре и башмак взмыл и полетел… «Куда ты его? Зачем? Хороший же еще!» - спросила супруга хозяина, «Ой, да ну его… латать не за что хватать. Каши просит» - ответил он и захлопнул дверь… Полёт башмака был стремительным, красивым, но недолгим… Вертясь и кувыркаясь в воздухе башмак успел насладиться луной, звёздами и ночным небом… и даже немного подумать о чём-то успел… Но не додумал… Приземлился… Попал в развилку молодого деревца и там застрял… Подошва раскрылась, старые гвозди зубами острыми оскалились... Акула кусачая, а не обувь старая… Аж самому страшно стало… Так наш башмак начал новую жизнь, на деревце. Днём его солнышко сушит, ветер обдувает, ночью звёзды и луна в гости заглядывают… иногда дождик обмывает, иногда снежок укрывает… И всё бы ничего, да вот только скучно башмаку стало, поговорить не с кем. А без милого дружка и солнышко не в радость… Вот и стал ботинок на стрекозок поглядывать, с букашками разговаривать, завёл себе друзей малых и милых. Он им навроде старого дедушки стал, а они его внучата непоседливые да смешливые… Повеселее жизнь пошла, но всё ж не то, о чём мечталось и чего хотелось… Однажды, в хмурый серый денек, башмак занедужил, закашлял, зачихал так сильно, того и гляди подошва совсем оторвётся… Дождик через башмак льётся, фонтаном хлещет, гвозди-зубы скалятся, шнурки на ветру полощутся – страх нагоняют, жутко, боязно букашкам стало, поразбежались, по щелям заховались-попрятались… Остался ботинок один-одинешенек со своей бедой-невзгодою, простудой-непогодою. Горюет… Бежал мимо байбачонок, в норку торопился, от дождя укрыться хотел, обсушиться, но не успел, опоздал. Солнышко село, закат закатился, сумрак на хвост наступил, ужасом окатил… Поползли тени длинные, протянули к сурчонку маленькому лапы мохнатые, вот-вот проглотят и не подавятся… Бежит байбак, изо всех сил улепётывает, шкурку свою спасает, запыхался... а вслед ему шорохи ночные, духи шумные завыли, залопотали, улюлюкают… Не успевает байбак ножки унести, гибель неминучую спиной чувствует, а тут ещё впереди в лунном свете зубищи заблистали… забором выстроились, клацают… враз заглотят и костей не выплюнут…
Взмолился сурок, глаза закрыл, в комочек сжался, с белым светом прощается, родных поминает… Пригляделся, а там не зубы акульи сверкают, а гвозди ботинка старого, изношенного. Юркнул байбачо;нок промеж них, притаился, дрожит, а вдруг как укусит или наружу выгонит его башмак? Страшно… Притих, зажмурился… а ботинок-то гостю рад-радёшенек, спугнуть боится, как-никак живая душа к нему в гости пришла, в помощи нуждается… а дождик то льёт как из ведра, но башмак терпит, внутрь себя воду не пускает, чтобы малыша не спугнуть, не прогнать. Терпел, терпел, да не вытерпел… Вода она и камень точит, горы с места сдвинуть может, не то что какой-то башмак … Пролился душ ледяной на сурка, почти смыло его. Изо всех сил малыш с водой борется, плыть против течения пытается… захлёбывается, барахтается. Но сомкнулись гвозди-зубищи, захлопнулись, спала вода, ручеёк малый остался, течёт понемногу, а сурчонок – хоть мокрый, но живой… Отдохнул, отлежался, на лапки приподнялся, башмаку в пояс поклонился, поблагодарил сердечно.
- «Спасибо тебе башмачок, за то, что пригрел, приютил, от холода укрыл, от воды спас. Век помнить буду. Позволь до утра тут побыть, боязно мне сирому и убогому ночью тёмною до норки идти! А с первым лучиком, с рассветом розовым, покину твой кров гостеприимный, беспокоить боле не стану». Позволил башмак сурку остаться на ночь, тот калачиком скрутился в уголке, да и заснул… сладко так посапывает. Ботинок его дыхание слушает и улыбается, сон малыша караулит, песенки напевает, сны навевает… Выспался малыш, да с первыми лучами солнца домой припустился, пообещал правда в гости заглядывать… Обещанное свое исправно исполнял, то по поводу прибегал, а то и просто так по пути или между делом каким…. Ждал башмак сурка, встречал с радостью, новости его слушал, сурок то везде бегает, многое видит, многое слышит… Подружились они дружбой крепкою, неразрывною, вместе жить решили…
Натаскал байбак мха мягкого, соломы и травинок внутрь ботинка, постельку себе соорудил, гнёздышко уютное. Как ночь наступает – так сурок домой бежит, между гвоздями проскакивает, в ямку свою зароется, травяным одеялком укроется и давай башмаку о том, что видел и слышал за целый день рассказывать… Ботинок слушает, удивляется, а байбак знай себе похваляется… Хорошо им вдвоем… Потом сурок спать валится и уже очередь башмака ему сказки сказывать, да картинки показывать… А башмак то как рассказчик большой мастак, интересные истории из жизни своей длинной, рабочей, вспоминает, да красиво так излагает, будто песню поет, словно кораблик плывет и слова в рассказе его лодочкой качаются, ниточкой вьются, друг за дружку цепляются… Дремлет сурок, были и небылицы слушает, представляет: вот идет его друг-башмак по пашне жирной, землю пашет, за волами круторогими поспешает, пшеницу сеет… Молодой еще ботинок, крепкий такой, и с парой своей неразлучный пока… Вот в огороде ногой на лопату человек нажимает, а на ней ботинок знакомый трудится, картошку копает и ноженьку хозяйскую оберегает, не поранился чтоб… Лето незаметно пролетело, осенние ночи длиннее стали, дни укоротились, небо хмурится, вороны каркают, зиму зазывают…. Стал байбак к спячке зимней готовиться, кушать старательно и много, раздобрел изрядно, еле-еле в гнезде помещается… толстая попа наружу выглядывает… Листва с деревьев облетела, дожди пошли холодные, крупа ледяная с неба свинцового посыпалась – зима пришла… зима долгая, снежная да вьюжная… Заснул сурок, соломкой укутался, и впал в забытьё, зиму коротать, весеннего солнышка дожидаться… Ботинок наш один остался, пурга его, как шапкой песцовой, пушистой, сугробом укрыла, замела, закутала. Спать, всем спать… 
Зимой природа замирает, речка льдом покрывается, сугробы выше окон вырастают, каждое утро хозяева маленького дома откапываются, к соседям коридоры прорывают. Иначе как по хозяйству управляться? … а управляться надо, скотина в сарае, птица домашняя также… Все есть, пить хотят… Вот с раннего утра и кидают хозяева снег, растут горы в огороде, будет весной много воды – растениям радость, крестьянам – хороший урожай… В природе всё взаимосвязано…
А малым ребятам, сорванцам-шалунишкам, сугробы не помеха, а потеха… Зимних забав у них хоть «пруд-пруди» … Крепостей понастроят и давай в снежный бой играть, улица на улицу, стенка на стенку… Санки, коньки, горки, куча-мала... Да мало ли что ещё учудят… Понаделают ледянок из кизяка, наморозят, и, «айда на речку», кататься. Летят на них вниз по склону, шум, гам, толкотня, хохот. Ледянки сталкиваются, лопаются с громким звуком, разлетаются черепки-осколки во все стороны. Детишки из них вываливаются, кубарем скатываются на лёд речки. Вымокнут, вымерзнут, но домой не идут до тех пор, пока родители хворостиной не загонят… Дома мокрую одежонку над печкой развесят, валенки на приступок пристроят, а сами на полати залезут, греться и нежиться после уличных забав. От вещичек пар валит, сохнут, матери ругаются, отцы в усы-бороды усмехаются, а детишки свежие крендельки-пышки с молоком уминают… Печь топится, труба гудит, на окне морозные узоры, а за окном зима новые чудеса-проказы строит. Можно на стеклышко подышать, оконце оттает, глаз приложил и на улицу подсмотрел, а там мороз трескучий с метелицей шалят, мир замораживают.
Как ни лютовала зима, как ни злобилась, но и ей конец настал, масленица пришла, блины ели, чучело жгли, парни-девушки в «ручеёк» играли, через костры прыгали – весну зазывали, солнце красное привечали. По улицам цыган медведя водил, мишка молодой, лохматый, в жилетке и рубахе мятой, танцевал вприсядку под гармошку-семирядку. Цыган всех повеселил, напоследок шубу продал, а деньги пропил… медведя в лес отпустил и весну объявил…   
А что же наш ботинок, он так и висит в своей расщелинке, из сугробчика своего выглядывает, да на улицу поглядывает, все что может запоминает, чтобы потом приятелю своему, сурку пушистому было чем похвастаться…
Солнце стало выше, дни длиннее, а тени короче, небо голубеет, сугробы стали таять, зазвенели капели звонкие, ветра тёплые пригнали тучи грозовые. Ливнями проливными разразились небеса, всю ночь грохотало и гремело, молнии сверкали, схлестнулись в последней битве зима с весною, проиграла бой зима и ушла, грозясь вскорости вернуться… Весна-красна пришла, огляделась, очами синими повела, косы рыжие по ветру разметала, руки развела, смеясь закружилась в танце быстром, дохнула теплом и преобразился мир, зазеленела трава, зажурчали ручьи, расцвели цветы, защебетали птицы прославляя жизнь…
Заворочался в своем гнёздышке наш сурок, сонные глазки приоткрыл, носиком повёл, вдохнул запахи весенние, и… хотел было снова спать завалиться, да башмачок помешал, заговорил радостно, затормошил засоню… «Вставай, поднимайся, за дела принимайся. Хватит лежать, пора бока наедать!» - так шутливо ботинок байбачонка будил. Вылез сурчонок на свет божий, взъерошенный, худой, смурной, глазки протер, росой умылся, шкурку расчесал, пригладил и кушать побежал… Даже с другом ботинком не поздоровался, не поговорил, про здоровье не спросил… Не на шутку обиделся башмак на сурка, надулся, шнурки узлом завязал и ворчит себе под нос… «Вот какой-такой-сякой, немазаный-сухой, тоже мне друг называется, не друг, а самый настоящий недруг… Я его всю зиму ждал, сон его караулил, мороз и стужу к нему не подпускал… а он… убежал куда-то, некогда ему видите-ли…» Так сам с собой разговаривал старый ботинок… «Эх-х-х, беда, беда, огорчение» - тут что-то в нем засвербело, закрутило и хрустнуло…. Отвалилась подошва старая, за зиму сгнившая, соломенная подстилка наружу высыпалась… Осталась от башмака только часть верхняя и гвозди торчащие…. Совсем расстроился наш башмак, где же теперь сурок жить станет, бросит его немощного и неказистого.
А что же наш байбак? А он весь день кушал, по холмам, по полям бегал, на солнышке пузико грел и с другими сурками играючи пересвистывался… Загулял, провеселился, домой вовремя не воротился. Ночевать у дальних родственников, полевых сурков остался… Хозяйскую дочку, сурчиху молоденькую, увидал – по уши влюбился. Заженихался и жить в гостях остался…  Зажил сурок припеваючи, горя не знаючи, и всё бы хорошо, да раскаяние запоздалое мучает, перед ботинком совестно... Сам себя корит и пытает, друга вспоминает, тяжко вздыхает. И весна ему не весна, и солнце не в радость, закручинился, лица на нём нет. Поглядела на него невестушка, сурчиха молодая и скомандовала: - «Хватит нам в женихах и невестах ходить. Пора свадьбу справить и свою норку рыть. А жить станем там - где ты мил-друг укажешь». Обрадовался байбак – свадьбу широкую сыграл, гостей назвал видимо-невидимо. А тем, кто приехать к нему не смог, дары послал богатые с посланцами крылатыми. Так и к ботинку нашему прилетела птичка-невеличка, шнурочек атласный неся. Села птичка малая на веточку тонкую и слово молвить разрешения испросила. – «Позволь башмачок слово молвить, сразу не гони, дай службу справить. Я летел издалека, с вестью доброю, с дарами красными, от друга-побратима твоего, сурка серого». А башмак не то что бы сердится, а совсем даже наоборот. Он так истосковался, так неведением измучился, одиночеством пресытился, ему и поговорить то не с кем было. - «Говори птаха небесная, гостям завсегда рад, что за служба тебя ко мне на радость привела? Чьим посланцем будешь?». Поведала тогда птичка о сурке-побратиме, о свадьбе его широкой, о гостях его знатных, о друзьях его дальних. О том, что помнит сурок о побратиме своем, шлёт ему низкий поклон, подарок богатый и вскорости сам быть обещался, да не один, а с молодой женой. Будет здесь жить-поживать да добра наживать, и деток растить-пестовать. Услыхав про то, растерялся наш ботиночек, то ли радоваться, то ли горевать… Оторвалась у него подошва, отвалилась, некуда будет сурчиную семью запустить, от непогоды укрыть, гнездо наружу просыпалось… Вздыхает наш башмак, а птичка его успокаивает… - «Не журись, не горюй, наш сурок не без понятия живет, понимает, что семья расти будет. Выроет себе нору большую и всей семьей там и поселится. Станешь сурчатам названным дедушкой, а они тебе внучатами желанными. Дел у тебя прибавится, с малышней не соскучишься. Глаз да глаз за ними… того и гляди как бы не нашкодили чего…»
- «А и верно, что это я в самом деле расходился …- согласился ботинок, - поживём – увидим». Долго ли коротко дело было, никто про то и не вспомнит теперь. Но однажды ранним утром возле знакомого куста появился сурок, с молодой женой, со скарбом житейским, с родней многочисленной. Подошел сурок к ботинку, земной поклон отвесил и поговорить с глазу-на-глаз попросился… Тихо говорили, шёпотом, о чем? Только им ведомо, а всем другим прочим и не надобно. Договорились…
Начал сурок вокруг деревца ходить, место для норы выбирать, выбирал… выбирал… да не выбрал… Видать в строительстве правильных нор ещё не поднаторел… Посмотрела на муки своего мужа сурчиха молодая, усмехнулась и подмигнула своим родственникам. Те быстро пригляделись и начали копать… Вырыли нору глубокую, широкую, с ходами длинными, с выходами-входами тайными… всем гостям места хватило, еще и на вырост места осталось… До обеда управились… а после обеда пир горой закатили, новоселье справили и в новом дому молодых жить оставили…
Стали молодые жить-поживать да добра наживать. Жена у сурка сноровистая, бережливая хозяйка, в матушку свою, сурчиху уважаемую пошла, нору славно обустроила, подстилка внутри тёплая да пушистая, сурчина высокая, далеко с неё видать, удобно за небом наблюдать – орлика когтистого стеречь и с башмаком разговоры разговаривать… Вот и говорят наши друзья-приятели обо всем на свете, о солнышке красном, о травке зелёной, о сурчатах-младенчиках, в норе подрастающих… Мечтает наш башмачок, как начнут малыши подле него бегать, а он на них любоваться станет… А к тому времени как малышня глазки открыла, и родительница строгая позволила им норку безопасную покидать и на белый свет выходить, ещё радость нечаянная случилась. Птичка-невеличка к ним воротилась, та самая певунья, что гонцом свадебным была. Летала наша пташка летала, пару себе нашла, а хорошего гнезда не свила, не нашла развилки подходящей, деревца кустистого. Много мест облетела, да всё не то, то слишком высоко, птенчики выпасть могут, то слишком низко, кошка зеленоглазая без труда доберется, гнездо разорит, разграбит…  Вот и подумалось птичке о местечке знакомом, башмачке и друге его сурке, о деревце с развилочкой, как раз для гнезда подходящей… К друзьям воротилась и с ними поселилась.
Вьют гнездо пташки, стараются, весь день летают, травинки и палочки таскают, да поверх башмака складывают, торопятся, растёт птичье жилище вверх и вширь, лунка глубокая, от ветра укрытая, уютно там птенчикам-пуховичкам будет… За пару дней пичужки с постройкой справились, самочка донышко гнезда пухом своим выстелила и на яйца села. А супруг её рядом на веточку присел и запел, засвистел, защёлкал… Полетели в синих сумерках трели звонкие, как капели весенние, слушать не переслушать…
Полной грудью поёт наша малиновка, старается, с другими малиновками перекликается, за звание лучшего Певуна соревнуется. Каждый рассвет песней встречает, каждый закат трелью заливистой провожает, радость и продолжение жизни прославляет. Долго ли коротко пела наша птичка, да время пришло и вылупились птенцы-желторотики, не до песен стало малиновкам. Кормить потомство надо. День-деньской летают, мушек, червячков собирают, малышей кормят. И суркам тоже хлопот прибавилось, байбачата подросли, шаловливые да проказливые, как с утра на улицу гулять пойдут, так до вечера и носятся как оглашенные, с сурчины кубарем скатываются, друг за другом гоняются… Хлопот и забот невпроворот стало, башмак и за сурчатами глядит и за птенчиками приглядывает, первые чтобы не разбежались и ястребу в когти не попали, а вторые чтобы из гнезда не вывалились, коту-бандиту на радость … Приободрился наш башмачок, помолодел даже, шнурки расправил, заклепки начистил, нужность свою почувствовал, скучать ему некогда теперь, сверху дети, снизу дети… семья растет, забот прибавляется, снова в работе, снова в труде…
Приметил хозяин дома, как возле деревца живность расплодилась, посмеялся, хозяйку свою позвал, ей показал и сказал: - «Гляди жена, у нас с тобой не только дом счастливый, но и сад, и огород… Вон туда посмотри, в кустик ольховый, я его ещё по-весне срубить хотел, а смотри как он пригодился. Вон там в глубине – никого не узнаешь? Видишь кто повис? Узнала? Ну конечно он, ботинок мой рабочий, из торбы выкинутый… посмотри-ка на него, семейством обзавёлся, домом стал. Пригодился старый...» Жена поглядела в указанную сторону, поохала, поахала, а отсмеявшись обратилась к мужу: «Ну и быть посему, дом так дом, пусть так и будет, вот только крыша у него прохудилась и полы прогнили… Поставь ему крышу новую, кленовую, вместо полов подставочку-дощечку приладь и лестничку резную от земли поставь. Будет у нас свой теремок и в нём мышка-норушка». Подумал мужчина над словами жены, правоту ее признал, пробубнил что-то про то, что яйца курицу не учат и в сарай уплёлся… Гремел, пилил, стругал, колотил, а после обеда приладил поверх гнезда самую настоящую крышу, резную с коньком и флюгером, а снизу под башмаком фанерку закрепил. Башмак сам на себя не нарадуется, теперь и сверху не каплет, и снизу не провалится, гнёздышко птичье дождь не промочит, и птенцы на землю не выпадут. А сурчатам новая забава - по лестнице на самый верх забираться, к пуховичкам в гости, в «верю – не верю» играть и вместе летать учиться.
Вся деревня на это чудачество ходила смотреть, судила, рядила… С неделю, не меньше… А потом дела, заботы, хозяйство отвлекло и позабылось… А башмачный дом или дом из башмака доселе там…