Спасай, командир!

Случай, рассказанный мне одним из сослуживцев, имел место быть в середине восьмидесятых. Однажды после утреннего развода в день тяжёлый понедельник, в кабинет командира воинской части заявился дембель, которому оставались до увольнения считанные недели, и с нескрываемым беспокойством заявляет с порога:
— Спасай, командир!
— Что с тобой случилось, сержант? — от любопытства, аж откинулся на спинку стула командир, знавший сержанта как прекрасного специалиста и ответственно относящегося к военной службе подчинённого.
— Влип, понимаю, и пока не знаю, как выскочить...
— Садись, рассказывай коли так! — командир указал подчинённому на стул.

Командовал воинской частью поджарый, впечатляющий моложавой худобой подполковник, представляющий собой классическое олицетворение советского командира и наставника. Иногда сверх мер жёсткий, честь имеющий офицер обладал пронизывающим взглядом, вобравшим под сурьму насупленных бровей строгость ответственного служения Родине. Подчинённые, попадавшие «на ковёр», и даже знавшие, что за их плечами чисть и гладь, и нареканий минимум, неосознанно ощущали дислокацию мурашек по позвонкам и понимали – каждый проступок будет предан суровой каре...

Остротой слова тоже не скупился. Когда служба оголяла неладные моменты, командир выстраивал офицеров и распекал их доводами наставника, собственной шкурой познавшего все препоны армейской жизни. Особо вспоминается присущее ему изречение: «Посмотрите, какие вы офицеры? Вы не офицеры – вы офицеруши!» Вероятно, столь яркое ословление образовалось хитросплетениями слов «офицеры» и «клуши». Нянчитесь с солдатами, мол, как клуши с цыплятами, они и творят что хотят! На службу забивают и дисциплинарные правила ни в грош не ставят!

Для солдат подобные разгоны от комбата заканчивались непредсказуемо: выговором с занесением «в тело» или кроссом с вещмешками, наполненными для полной выкладки песком. Как-то раз, ещё будучи майором в должности НШ, командир уличил нескольких бойцов за распитием вина. Одни говорят, будто отмечали очередную лычку, другие грызли совесть, что бухали по-настоящему. Видимо к подобным случаям возле штаба была навалена куча песка. Начштаба требовал наполнить вещмещок песком, на жим руки проверял, абы не подсунули для объёма чего легче, и выветривал неуставщину беготнёй с полной выкладкой. Штрафники были разные, но вёрсты крутили наравне...

Сержант поведал свою историю. Ещё год назад, пребывая-де в увольнении в городе, познакомился он со скромной милой девушкой, как говорится, комсомолкой, спортсменкой и просто хорошим человеком. За этот год они встречались много раз, когда выдавался очередной увал, да и часто, чего уж, мол, скрывать, бегал к ней в самоволки. В общем, всё шло по накатанной, и решили они пожениться сразу после демобилизации, как только жених представит свою невесту родителям.

Прошлым воскресеньем состоялось знакомство с родителями невесты. За год их знакомства девушка всячески старалась отговорить парня от этой встречи, домой никогда не пускала, и вообще, нет-нет, да и просила увезти её из этого города без всяких формальностей. А тут выдался непредвиденный случай, сержант заявился к ней в жилище без приглашения и какого-либо оповещения. Дембель на носу, тянуть, дескать, уже некуда!

Семья девушки оказалась большая: дед, мать, отец и её старший брат – и квартиру занимала достаточно просторную, аж в четыре комнаты «в сталинке», но жилище это представало глазам как старорежимные апартаменты и сражало наповал. Дубовый паркет, резная мебель, бархатные шторы, золотые ламбрекены, фарфор, чешский хрусталь и прочие атрибуты подносившей себя как аристократической,  но в советском социуме часто высмеиваемой, потому сокрытой от лишних глаз прослойки общества.

Впрочем, семейка ярко контрастировала с образом жилища. Следовало бы ожидать увидеть образованных, интеллигентных и интеллектуально одарённых людей, а на деле родители невесты оказались самодовольные бирюки и напыщенные скупердяи. Чего и не хотела вскрывать невеста. Всё это было выявлено тем же вечером.

Узнав цель визита молодого человека, отец демонстративно поморщился, оценил гостя с позиции матёрого скорняка, мол, с этой паршивой овцы не возьмёшь и шерсти клок, но жене всё-таки велел собрать что-нибудь за стол. Стол был сервирован в мгновение ока, словно о визите дорого гостя было известно загодя. И стол этот был накрыт на зависть тому самому советскому социуму. Колбасы, паштеты, мясные копчения, фрукты, включая столь дефицитный ананас – у сержанта слюни до пупа.

Отец брякнул в колокольчик, и в гостиную как по команде стеклось всё семейство. Сели за стол, чин по чину выпили вина, принялись закусывать. До первого бокала парень ещё стеснялся в подаче себя, но вино быстро одолело все стеснения и застолье потекло в нужном русле. Сержант кушал всё подряд, что предлагала хозяйка, самодовольный папаша ленно пожёвывал ягодки, закусывал дольки апельсина, пухловатый сынуля почти одного возраста с сестрой закидывал в рот мускатные орешки, а дедуля мусолил ломтики копчений.

Слово за слово сержант рассказал практически всё о себе, и своих родителях. Девушка стыдливо помалкивала, папаша с прочими особями мужского пола надменно усмехались. Знал бы они, как было стыдно их сестре, дочери и внучке за эти ухмылки. Неизвестно как, но в этом напыщенном семействе девушка была единственным существом, презиравшим такой образ жизни и всегда это скрывавшим, благодаря терпимости и врождённому уму. А семейству не было дела до её тайн. Мамаша угождала папаше, папаша, заведующий базами республиканского продснаба, науськиваемый дедом, живым потомком купцов-промысловиков, крутил криминальные делишки и результаты стаскивал в дом. Отмазанный от армии сынуля просто прожигал молодые годы, ни о чём особо не заботясь, и было непонятно, как на этой прогнившей почве стяжательства взошёл такой хлипкий незаметный цветок как заброшенная всеми дочь, напомню, комсомолка, спортсменка и просто хороший человек.

Все эти тонкости куркульего бытия вскрылись потом, конечно, а пока сержант рассказывал:
— Вроде нормально сидели, ели-пили-говорили, я хмелел и под парами выкладывал про себя что надо и не надо!
— Вино… оно многим жизнь попортило, — в задумчивости согласился командир.
— Ну и ладно… ничего в моей биографии такого, за что в шею гнать? А папаша ни с того ни с сего стукнул кулаком по столу и надменно так говорит: гоните этого голодранца вон, не партия он дочери! Я съёрничал чего-то, тот ответил. Слово за слово, и тут сынуля, гад, мне кулаком в морду исподтишка. А дальше что рассказывать?! Намял бока родственничкам, не сильно – так, пара синяков, сам, правда, получил по спине клюшкой от деда, но старого хрыча трогать не стал. Хватил девчонку и на выход… На моей стороне она, но теперь условие: увози, мол, отсюда немедленно, иначе сожрут не подавятся!
— Весело живут мои подчинённые… От меня-то ты чего хочешь?
— Спасай, командир – увольняй! Протянем, меня, гадай не гадай, на нары определят, и невесте моей тоже спокойствия не дадут. Жить ей тут негде, уедем ко мне на родину, в Россию, там они до нас не дотянутся.
— Угрожали что ли?
— Думаю, не сегодня-завтра с милицией заявятся…
— Иди в расположение, решим! — обнадёжил командир.
 
В тот же день сержант был демобилизован, под присмотром командира на его же УАЗ-ике доставлен вместе с девушкой в республиканский аэропорт и отправлен по назначению.

Дальше была эпопея противостояния командования воинской части и местной милиции, прикормленной папашей невесты. Уже во вторник с утра в воинскую часть заявился заведующий базами республиканского продснаба в сопровождении двух милицейских оперативников и потребовал выдачи обидчика. Угрожал, кричал, требовал повиновения. По поведению папаши командир понял, что сержант ни толики не соврал, выпроводил гостей за КПП и написал подробный рапорт на имя начальника особого отдела армейского корпуса.

Аудит деятельности республиканского продснаба длился несколько месяцев, вскрылась целая цепочка хищений социалистической собственности, многие головы полетели, в том числе заведующего базами.

Спустя год в столицу союзной республики прилетела молодая чета, искавшая командира воинской части, чтобы выразить свою признательность и благодарность, невзирая на то, что их отцу и тестю грозило восемь лет тюрьмы, но подполковник к тому времени был уже переведён на новое место службы. Дочь, кстати, была единственным человеком, кто навещал отца в тюрьме, а почему – скрыто давностью времени.