Сказка о старике, старухе и солёной русалке

По мотивам сказки А. С. Пушкина «Сказка о старике и рыбке».      

    Жил старик со своею старухой у самого синего моря. Правда море давно высохло, и было не синим, а белым, потому что от него осталась одна соль.
   
Работал старик сторожем в порту. Давно работал. Можно сказать, всю свою жизнь. Кажется, с самого своего рождения. Но точно он сказать не мог. Забыл. Но помнил, что когда-то здесь было море, а при море был город, а при городе был порт, и была пристань и стояли там корабли, почти настоящие, только маленькие, потому, как и само море, было тоже маленьким. Корабли, вернее рыбаки на этих кораблях, ловили рыбу, которой было тогда, когда ещё не высохло море, и был город, очень много. Сейчас моря не было, города не было, людей, которые ловили рыбу, не было, да и самой рыбы тоже не было. А корабли были. Правда, они не плавали, а лежали на боку покрытые толстым слоем соли и ржавчины. И сторож при них, тоже был. Зачем? Старик об этом не задумывался. Просто о нём должно быть забыли, но зарплата каждый месяц регулярно выплачивалась и воду в большую железнодорожную цистерну, называемую «сордобой». Привозили, так же консервы муку и одежду. Старик пас баранов и слушал бесконечное нытьё своей старухи:

 – Дурачина ты, простофиля, загубил ты мою жизнь и зачем я с тобою связалася.

Переехать в настоящий город они не могли, у них не было денег. Они даже не могли продать дом, чтобы купить лачугу в самой глухой деревне, потому что у них не было дома. А дом, в котором они жили, был казённым. Но, если бы он даже не был казённым, они бы всё равно не смогли бы его продать. Кто же купит дом у самого синего моря, которого нет?

    Погнал как-то старик своих баранов к солёному озеру, тому, что осталось от синего моря, и по берегам которого росло много зелёной верблюжьей колючки. Долго гнал, целый день. К вечеру пришёл на место. Смотрит и глазам своим не верит. Отвернулся, перекрестился, снова смотрит и снова не верит. На берегу лежит голая девка, да такая пригожая, что у старика челюсть отвалилась и что-то, где-то зашевелилось, а что и где, сам не понял. Стыдно стало. Лет пятьдесят он ничего подобного не видел:

 – Здравствуй девица, здравствуй красная, –  проблеял он каким-то чужим, слащавым голосом, и во рту у него пересохло.

 – Чего дед уставился?  Никакая я не девица, я русалка и вовсе не красная, а совсем даже белая, – молвила девица развязным голосом.

Старик снова протёр глаза, действительно, девица была ослепительно белой, и кристаллики соли на её коже отбрасывали солнечные зайчики.

 – Вот живу в этой луже без малого полвека, совсем просолилась, почти насквозь. Ещё немного и стану таранкой. Так и пропаду. Даже съесть меня под пиво здесь некому. Дед, помоги мне.

Старик испугался и говорит:

– Да, чем же я тебе помогу, детка? У меня же давно ничего нету.

– Вот старый дурень. Ты о чём подумал? Одной ногой в могиле, а всё туда же.

Старику стало ещё стыдней.

  – Нет, дед, глупо ты подумал. Вода мне нужна, да не солёная, а пресная. Дедушка, я же ведь ходить не могу, видишь, у меня и ног - то нет. Отнеси меня к себе, напои и искупай, чтобы соль смыть. А я тебе укажу место, где клад лежит.

Взвалил дед девку - русалку на плечи, как барана, да и принес домой.

    Как только увидела это старуха, так для начала в обморок и упала, а когда очнулась, как заорёт,  как завизжит, как затопает ногами:

  – Маразматик, скотина, совсем охренел на старости лет, ****ь в дом притащил. Убью! И сорвала со стены ружьё.

  – Дык она же нам клад золота пообещала, смотри, вот и расписка есть. В город уедем, новый дом купим.

  – Никакого дома не хочу. Сговорились паскудники. Вон из дома, завтра же на развод. Блудники позорные.

  – Да ей, то и блудить то нечем, нет у неё ничего, и даже ноги срослись, раздвинуть нечего, сама посмотри, неуверенно огрызнулся дед.

  – Не хочу на эту пакость даже смотреть. А ты, старый дурень, везде найдёшь, знаю я тебя. 

Съёжился старик, сгорбился, делать нечего, придётся русалку обратно в зад нести. Собрался, было, он её на руки взять, да старуха опять как заревёт, как затопает ногами:

  – Не прикасайся к этой ****и. 

Подсыпал дед в ведро с водой порошок из сон-травы, бабка и заглотила, трясясь от нервов, целый ковш, и заснула богатырским сном.

    Делать нечего, надо русалку обратно нести, да управится до утра, пока бабка не проснулась.

     А русалка и молвит: «Дай хоть воды напиться, только не той, что ты бабку напоил».

    Выплеснул дед воду с сон-травой, зачерпнул свежей и принёс русалке. Она и выпила полное ведро, совсем как лошадь.

    Принёс старик русалку обратно к озеру, а она ему и говорит: «Ну, что дед, не справился ты с делом, не сумел меня от соли отмочить, жаль мне тебя, да ничего не поделаешь, не видать тебе клада, отдавай расписку».

  – Да чёрт с ней той распиской и с тем кладом, ты-то как?

  – Да, что я. Спасибо, хоть напиться дал. Изнутри промылась, может ещё лет двести, и  проживу, а тебе за работу, вот, – и она вытащила из песка большую, заросшую ракушками бутылку. –  Это коньяк, очень старый, тех времён, когда здесь было море, и в нём жила рыба, и её ловили рыбаки. Правда, города ещё не было, а был маленький посёлок.

К утру вернулся старик домой, открыл бутылку и упился вусмерть.