Несколько часов из жизни Тараса Прибудко

   В половине второго, из здания книжного издательства, где он служил  секретарём  главного  редактора,  вы-
шел Тарас Савельевич Прибудко. Это был высоченный детина, метр восемьдесят два росту, широкоплечий,  с громадными ручищами, и оттопыренным вперёд животом. Бычья шея, лысая голова, немного припухшие гла-
за, орлиный нос и большой рот с тонкими губами – делали  его похожим  на  богатыря  из  русских  народных сказок. Или наоборот – разбойником. Возрастом он был всего лишь сорока семи лет. Но могучее телосложение
и немного испитый вид, делали его лет на семь-восемь старше.
   В этот час Тарас Савельевич, отмучив первую половину рабочего дня, наконец-то выбрался на  свежий  воз-
дух из своего душного кабинета и направился домой, на обед. А обед, надо сказать,  для  Тараса  Савельевича был делом святым. Не просто необходимостью для поддержания жизненных сил, а именно – святым!  Обильно сервированный стол, с мясными закусками и добрым количеством вина – это была мекка  Тараса  Савельевича, в которую он верил, и на которую молился.
   Жил Тарас Савельевич неподалёку от редакции – всего десять-пятнадцать минут ходьбы. Но это  время,  ко-
торое он ежедневно, кроме выходных прохаживал,  старался  растянуть,  т.к.  любил  погулять  перед  обедом. Нагулять аппетит. Хотя он у него и без того был звериный, но, то был его каприз. Вот потому,  он  и  выходил из редакции на тридцать минут раньше – погулять, и ровно в два часа сесть за  стол,  обильно  сервированный его домохозяйкой (так он её называл) Марфой Тимофеевной – девицей 37 лет – доброй,  работящей  и  одинокой.
   Тарас Савельевич неторопливой походкой, шёл по выложенной серым кирпичом дорожке,  с  наслаждением вдыхая свежий весенний воздух. Была середина апреля – самая пора  расцвета  природы  и  любви,  в  сердцах тех, кто ещё был способен чувствовать любовь. Мимо то и дело сновали  машины,  обдавая  пешеходов  запа-
хом бензина и дымом из выхлопных труб. Но  Тарас  Савельевич  этого  как  будто  не  замечал – наслаждаясь тёплым солнечным днём и хорошим настроением в предвкушении предстоящего  обеда,  приготовленный  за-
ботливыми руками Марфуши – как он её называл, и отдыхом в  мягком  широком  кресле,  с  бокалом  вина  и сигарой, что являлось традицией Тараса Савельевича многие-многие годы. Уж так он любил комфорт.
   Всласть надышавшись воздухом, подкрепив тело  неторопливой  прогулкой,  Тарас  Савельевич  подошёл  к своему дому. Жил он в двухэтажном каменном доме, доставшемся ему по наследству от отца, который когда-то ушёл из семьи, оставив жену и семилетнего сынишку Тарасика. И вот, спустя время, вспомнив, чуть ли  не на смертном одре о своём единственном сыне, он завещал ему этот дом, который приобрёл, когда жил  с  дру-
гой женщиной, умершей задолго до него. Если спросить Тараса Савельевича, когда он переехал  сюда,  то  на этот вопрос он не смог бы ответить точно. Сказал бы – лет 10-15 назад. А вообще, он так к нему  привык,  что кажется, будто прожил в нём всю свою жизнь. Три большие комнаты,  просторная   кухня,  гостиная,  санузел со всеми удобствами, старинная мебель, доставшаяся ещё от  отца – страстного  почитателя  старины,  огромный камин и баня, на заднем дворе, постройка её была делом  рук  самого  Тараса  Савельевича.  Ибо  он  был  таким же любителем настоящей деревенской бани, как и гурманом.
   Толкнув громадной ногой дверь, которая скрипя как старые суставы, с грохотом распахнулась, Тарас  Саве-
льевич вошёл в свои владения. И, первое, что ему  бросилось  в  глаза – это  отсутствие  Марфы  Тимофеевны суетящейся в кухне заканчивая сервировку стола. Так же его нос, с  громадными  ноздрями,  не  почувствовал того привычного запаха приготовленного обеда, населяющего в этот час весь дом уже многие годы.
   Было уже без четырёх минут два – то время  для  хозяина  дома,  чтобы  сбросить  выходную  обувь,  сунуть уставшие ноги в мягкие домашние тапочки, пройти в ванную, умыться, взять полотенце, и обтирая им лицо  и руки войти в свою просторную кухню, сесть за стол и начать пиршество.
   Сегодня всего этого не  было.  Вместо  дымящегося  обеда,  на  столе  лежала  замызганная  жиром  записка. Тарас Савельевич взял её, положил на огромную ладонь, и принялся читать, медленно  шевеля  губами.  В  за-
писке, корявым почерком с грамматическими ошибками было написано:
   «Тарас Савелич я уехала к  систре  утром  получила  телег… (слово  зачёркнуто)  телиграму  она  захварала борщ и месные блюды отогрей в газе. Вино на столе к ужину поспею».
   «Ну, если же обед готов, тогда катись к своей сестре», – подумал Тарас Савельевич, и смяв  записку  бросил её в угол.
   «Блюды отогрей в газе», – ворчал Тарас Савельевич,  вытаскивая  из  холодильника  огромную  кастрюлю  с борщом, мясо, фрукты. «Разогрей на газе. Деревня. Ха-ха. Неграмотная бабёнка, но, кухарка отменная».
   Сегодня в меню его обеда входило – громадная тарелка украинского борща  щедро заправленная  сметаной, копчёные бараньи рёбрышки, жареная курица с картофельным пюре, огромный шмат  сала   с  маринованным чесноком и специями, говяжьи, свиные и рыбные котлеты, салат из овощей с  чесноком   под  майонезом,  пироги с мясом, капустой, яйцами, грибами.  На  десерт – творожная  ватрушка,  фрукты,  кофе.  Ну,  и  конечно домашнее вино. Разложив все эти яства на огромном дубовом столе, Тарас Савельевич  приступил  к  трапезе. Проглотив на одном дыхании первое блюдо, и отбросив в  сторону  пустую  тарелку,  он  схватил  громадную сковороду полную жареных куриных ножек и крылышек, и опустошил её до половины,  вместе  с  картофель-
ным пюре. Так Тарас Савельевич попробовал все находящиеся на столе блюда. Ел он  жадно  и  со  смаком.  С некоей долей вальяжного артистизма. Так, как умеет лишь истинный гурман – заражая. То есть, если вы  нап-
ример сидите рядом с ним, но не едите, а он уплетает за обе щеки, то и у вас  тут  же  разыграется  аппетит.  И будете поражены – как вы могли столько съесть, ведь до этого не имели такого зверского аппетита.
   Естественно, всё, что было на столе, он не съел – это пойдёт и на ужин, и на завтрашний обед.
   Было тридцать семь минут третьего, когда Тарас Савельевич  проглотив  третью  чашку  кофе,  вышел  из-за стола, не забыв прихватить бутылку красного вина, и медвежьей поступью, прошёл в  свою  комнату,  смачно при этом отрыгнув. Да так, что заколыхались занавески в кухне, и  упала  железная  кочерга,  прислонённая  к углу камина. В комнате, рядом с распахнутым окном стояло огромное мягкое кресло, в которое и  упал  Тарас Савельевич для послеобеденного отдыха. Что так же входило в многолетнюю традицию хозяина дома.  Рядом с креслом стоял столик с различными канцелярскими принадлежностями и всем прочим, необходимым  Тара-
су Савельевичу в этот час. Налив щедрую порцию вина в огромную кружку, предназначенную скорее для пи-ва, Тарас Савельевич с грохотом поставил бутыль на столик. И тут же баночка с набором авторучек  и  дюжи-
ной остро отточенных карандашей полетела на пол, а Тарас Савельевич удобно устроился в  своём  любимом кресле.
   Неторопливо потягивая вино,  господин  Прибудко  прибывал  в  отличнейшем  настроении,  после  сытного обеда и даже посмеивался сам с собой, вспомнив вдруг какой номер выкинул их сотрудник в редакции, некто Кутилов. В его, Кутилова, обязанности входило прочитывать приносимые авторами  рукописи.  И  вот,  вчера утром приходит к ним тип по фамилии Шлюфин. Приносит сборник своих стихов. Кутилов просмотрел  их  и понёс к главному редактору, посчитав сборник весьма интересным. А он-то знал в этом толк.  Но,  по ошибке на папке поставил фамилию не Шлюфин, а… Шлюхин. Ха-ха! Вот умора. И,  когда  редактор  ознакомился  с материалом, т.е. со стихами, которые тоже посчитал весьма интересными, он,  не  теряя  времени  сегодня  ут-
ром звонит автору. Нельзя было упускать талантливого поэта. Так вот – набрав его номер, и дождавшись ког-
да абонент ответит, редактор, с сияющей улыбкой до ушей прокричал  в  трубку:  «Господин  Шлюхин,  наша редакция хочет заключить с вами контракт, господин Шлюхин». И зачем  он  повторил  это  дважды?  А  надо сказать, автор оказался весьма обидчивой личностью, и, это «Шлюхин» его весьма и весьма оскорбило.
  – Шлюхин… Ха-ха, вот умора – пробасил Тарас Савельевич, снова смачно отрыгнув.
   Отсмеявшись, он поставил пустую кружку на подлокотник дивана и лениво потянулся за лежащим на столе блокнотом. Поработав в книгоиздательстве, начитавшись чужих историй и пообщавшись с их  авторами,  гос-
подин Прибудко и сам, с большим для себя удивлением открыл в себе  желание  тоже  чего-нибудь  сочинить. Сначала для себя, коротая время послеобеденного отдыха, как он это называл, а там видно  будет.  Позёвывая Тарас Савельевич принялся шарить своими могучими ручищами по столу, в поисках авторучки  или  каранда-
ша – это уж что попадётся. И не найдя ни того ни другого, бросил это занятие.
   Уже положив руки на подлокотник кресла, заодно сбросив на пол  опорожненную  кружку,  Тарас  Савелье-
вич было задремал, когда в комнату ворвался бой настенных часов – пробило три часа дня. Хозяин дома имел спокойный характер и на удивление крепкие нервы, поэтому неожиданный шум прорезавший тишину, его ни-чуть не побеспокоил. Он лишь слегка приоткрыл глаза, лениво  зевнул  и… погрузился  в  крепкий,  здоровый сон. В результате чего, в комнату ворвался громкий, свистящий храп, временами рычащий, своей мощью спо-
собный заглушить рёв бульдозера работающего на стройке. Пока его храп блуждал  по  комнате,  и  был  слы-
шен даже на улице, через открытое окно, Тарасу Савельевичу снился сон. Приятный! Красивый! Заворажива-
ющий! Кто-то скажет – ну, известно, что за сон: огромные жареные окорока, разные деликатесы,  так  и  летя-
щие ему в рот. Нет! Сон его был далеко не гастрономический. Это был… эротический  сон!  Будто  сидит  Та-
рас Савельевич в широком шезлонге на берегу моря, а вокруг него расположилась  группа  юных  прелестниц в крохотных купальниках, совсем не прикрывающих их упругие загорелые  тела.  Девчонки,  как  мухи,  обле-
пившие липку, поглаживали, покусывали Тараса Савельевича, ласкались, тыкаясь своими  прелестными  мор-
дочками в его свиную харю. Он же, сидел помуркивал, и потягивал прохладительный напиток  из  огромного, как ночной горшок бокала. Но, вдруг, тихое морское  блаженство  прервал  оглушительный  телефонный  зво-
нок, раздавшийся на пляже.
   Уже наяву Тарас Савельевич возлежал в своём мягком кресле, сотрясая комнату  чудовищным  храпом,  ко-
торый временами заглушал телефон. Звенел он так настойчиво, словно звонивший знал, в  каком  сейчас  сос-
тоянии прибывает хозяин и даёт ему время придти в себя, а потому и не кладёт трубку. Каким-то  чудом  сиг-
нал дошёл до слуха Тараса Савельевича. Он, словно бегемот, во время брачных игр,  почмокал  толстыми  гу-
бами, призывая самку, раскрыл огромную пасть, как гигантский пылесос втянул в  себя  воздух,  одновремен-
но опуская руку на пол, где стоял телефон. Сняв трубку и медленно неся её к уху, он выдохнул  воздух и  захлопнул пасть, громко щёлкнув зубами.
   – У-у-у-гу-у-у-а-а-а… – промычал Тарас Савельевич в трубку, не открывая глаз.
   – Алё-алё… Тараса Савелич? – пропищала трубка писклявым мужским говорком. – Алё-алё…
   – Пр-р-р… пу-х-х – выдал Тарас Савельевич, упражняясь в языке стаи диких лямуров, и опустил трубку, ко-
торая, как намагниченная, точно легла на рычаг. И вновь комнату наполнил медвежий храп хозяина. А вместе с этим храпом, помещение потонуло в сизоватом тумане.  И  когда  он  медленно  рассеялся,  хозяин  комнаты вновь увидел себя на пляже всё в том же окружении семи юных прелестниц. На этот  раз  шестеро  танцевали, выделывая на горячем песке завораживающие взор телодвижения – сгибались и извивались так, словно  были сделаны из резины, а вторая – лазила по огромным телесам Тараса Савельевича, и казалась стрекозой, севшей на носорога. Она елозила на коленях гиганта – тёрлась маленькой  попкой  об  его  огромный  елдак,  готовый вот-вот выскочить из-под узких плавок и разорвать малышку в клочья. Пока девчонка «работала попкой», а её подружки услаждали «султана» горячим танцем, сам он валялся в шезлонге, закрыв от удовольствия  глаза,  и размахивая руками-кувалдами выкрикивал нечленораздельные фразы,  подправляя  их  мычанием,  свистом  и визгом компании пациентов психиатрической клиники, отправившейся на курорт.
   – Ууууу-ааааа-пррр-хааа-б-б-бляя-я-я, – выл бегемот, толкая наездницу своими тяжёлыми причиндалами.
   И вновь, тихий шум прибоя и нежные постанывания красотки, вперемежку  с  дикими  воплями  возбуждён-
ного самца пронзил телефонный звонок – ворвавшийся так некстати  и  нарушивший  мирный  сон  господина Прибудко.
   – Тарасик, ну сними же наконец эту трубку, – пропела красавица, сжав  свою  тугую  попку  на  вздувшихся плавках ошалевшего гиппопотама,  отчего  тот  заблеял  молодым  горным  козлёнком,  пасшемся  на  зелёной травке, и вновь очутившемся в своём кресле с телефонной трубкой в руках.
   – Тараса Савелич, алё, – послышался всё тот же гнусавый голосок.
   Прежде чем ответить, Тарас  Савельевич  снова  разинул  свою  гигантскую  пасть и  оглушительно  чихнул. Висевшие на стене несколько фотографий в рамке слетели на пол и с грохотом разбились, добавив ещё шуму, к тому, который вырвался из глубоких недр проснувшегося.
   –У-у-у-уууу, – загудел Тарас Савельевич, наконец-то приложив трубку к уху.
   – Тараса Савелич, что там у вас? – беспокойно вопрошала трубка.
   – Пх-х-х-х – приходя в себя после сна, выдохнул  Тарас  Савельевич,  обводя  комнату  диким  взглядом.  На лице его читалось такое недоумение, граничащее с отвращением, словно он проснулся не в  том  месте,  в  ко-
тором хотел бы оказаться.
   – Алё-алё, – заливалась попугаем трубка.  – Что там у вас такое?
   – Землетрясение, – выпалил Тарас Савельевич, постепенно приходя в себя и оглядывая  разрушения,  произведённые во время его триумфального пробуждения.
   – А, так вы на задании, – проблеяла трубка.
   – Лежу под обломками  в  темнице  сырой,  вскормлённый  от  пуза  казённым  дерьмом! – продекламировал Тарас Савельевич, ища взглядом свой блокнот, чтобы записать эти строки, так неожиданно  из  него  вылетев-
шие.
  – Ну, вы поэт Тараса Савелич! – восхитился гнусавый. – Шляпу… шляпу… сымаю шляпу перед вашим  нес-
равненным талантом. Недаром у нас в редакции все говорят – Тараса Савелич – это личность не в меру  ода…
    – Короче, шо надо, чмырина? – ругнулся «поэт», одной рукой надевая очки, и уже с  их  помощью  пытаясь отыскать свой блокнот.
   – В редакции беспокоились – думали, что это вы с обеда не пришли... А вы вон, сразу  на  задание  отправились.
   – Ага, отброс канализации, – вставил слово остроумный господин Прибудко.
   – Большие разрушения-то? – пытала трубка.
   – Тебе хватит! – сострил Прибудко, и позёвывая, хотел уже  положить  трубку,  чтобы  наконец-то  прервать этот ненужный ему разговор, но, зацепившись локтем за узкую подтяжку брюк, он никак не  мог  шевельнуть рукой, а кресло, от обильного обеда, стало тесным. Так и остался сидеть, с прижатой  к уху  телефонной труб-
кой.
   – А мне вот Карп  Емельяныч  выговор  сделал – со Шляфиным  этим  конфуз  приключился, – пожаловался  собеседник.
   – Кутилов, ты что ли? – прогоготал Тарас Савельевич, поняв наконец-то, с кем разговаривает.
   – А-а-а, признали, признали, Тараса Савелич, – заискивающим  голоском  пролепетал  собеседник. – Каюсь, каюсь… Не вовремя… Вы на задании, а я отвлекаю…
   Внезапно, комната содрогнулась от глухого смеха Тараса Савельевича. Смеялся  он  долго  и  смачно.  Даже заразил собеседника, который пискляво закряхтел, чуть покашливая и повизгивая. Всласть отсмеявшись,  гос-
подин Прибудко пробасил в трубку:
   – Номер-то какой ты выкинул с этим  шлюхиным, шельма… ха-ха-ха… Такого клиента обидеть, старый  ты паскудник… ха-ха-ха…
   – Каюсь, каюсь, – захныкал Кутилов. – Не вовремя словечко выскочило.
   Тут голос Кутилова заглушил очередной взрыв смеха. И снова Тарас Савельевич смеялся долго, с надрывом
Вкусно смеялся. С аппетитом, как и ел. От этого смеха, три вазы, стоящие на серванте, сбоку от хозяина дома покачнулись, и, как по команде, одна за другой полетели на пол, где с грохотом рассыпались на мелкие осколки.
   – О-о-о… – восхитился Тарас Савельевич неожиданными последствиями, произведёнными его смехом.
   – Это что же, очередное здание рухнуло? – вновь ожила трубка вопросом.
   – Ато… Три!!! – с гордостью подтвердил Тарас  Савельевич,  повернув  голову  в  сторону,  куда  свалились вазы, и там, наконец-то заметил свой блокнот.
   – Аж три?! – поразился Кутилов. – Что это я, окаянный, отрываю вас от работы своей болтовнёй. Уже шестой час...
   – Как шестой? – выкрикнул Тарас Савельевич, забыв  о  блокноте  и  бросив  взгляд  на  настенные  часы.  И правда, часы показывали двадцать четыре минуты шестого.
   – … а у вас там ещё работы полно. Работайте, работайте, неутомимый наш труженик, а мы вас…
   Дальше Прибудко не стал слушать лестные излияния своего коллеги. Узнав, сколько уже времени, он попы-
тался вытащить своё грузное тело из кресла, которое вдруг стало ему тесновато. Резко дёрнув рукой, держав-
шей трубку, он освободил её из подтяжки, и она плавно легла на рычаг. Разговор прервался.
   – О, ты, чёрт, – посетовал Тарас Савельевич, на случайно положенную трубку. – А, ну да ладно…
   «Эва, как меня развезло – думал Тарас Савельевич, пытаясь встать с кресла. А всё Марфушка, с её сытными обедами. Как тут устоишь. Разумеется и соснуть не грех.  Столько  в  себя  вогнать  курочек-уточек-колбасок-винца, а после сразу, на тебе – чеши в свой кабинет. Э, нет, братцы – только  не  Тарас  Савельевич.  Уж  я  то знаю правила хорошего пищеварения. Не даром такое могучее тело имею».
   Вот сейчас, как раз он и пытался это тело поднять с дивана. Оторвать спину  от  мягких  подушек  оказалось не трудно. А вот, чтобы поднять нижнюю часть, у Тараса Савельевича  ушло  немало  времени.  Нижней  час-
тью своего громадного тела, он принялся делать те же движения, какие делал во сне, когда на нём  извивалась юная представительница прекрасного пола. Таких движений он сделал бесчисленное количество  раз,  прежде чем кряхтя и отдуваясь встал-таки на ноги. Но идти не торопился. Как озверевший Кинг-Конг, бьющий  огро-
мными кулачищами себя в грудь, Тарас Савельевич делал то же самое. Только в отличие от  Конга,  господин Прибудко хлопал кулаками по своей онемевшей от долгого сидения могучей заднице. Когда наконец эта  час-
ть тела приобрела чувствительность, Тарас Савельевич хотел уже было отойти от кресла, как в  комнату  вор-
вался сначала бой часов, возвещавших о том, что уже  шесть  часов  вечера,  а  потом  очередной  телефонный звонок. По-бегемотьи ойкнув, Тарас Савельевич словно срубленный столетний дуб, снова повалился в кресло
Да так, что две задние ножки вылетели из-под него – одна отскочила  в  стеклянную  дверцу  серванта,  а  вто-
рая – хрустнув, отлетела в угол. А господин Прибудко наглухо завяз в своём капкане. Потому что одна сторо-
на кресла была – ниже, а другая – выше. А сам он полулежал, задрав ноги кверху, и  барахтался, как  пасхаль-
ный ягнёнок на сковородке, которого, кстати сказать, Тарас Савельевич просто обожал,  особенно,  когда  тот начинён чесноком и пряностями.
   – А-а, чтоб тебя, хрен собачий, – выругался Тарас Савельевич, и снова  снял  трубку.  Думая,  что  это  опять Кутилов, он прокричал: – Какого хрена тебе надо, собака?!
   – Тарас Савельевич, добрый вечер! – послышался в трубке уже другой голос – более  уверенный. – Хорошо, что я застал вас уже дома. Кутилов только что  доложил мне о вашей сегодняшней работе. Труженик вы  наш, неутомимый. Мы тут по кабинетам паримся, а вы с места аварии (да ещё какой), собираете горячий материал! Наверное статью писать будете? Прямо с места катастрофы! Одобряю, одобряю – хорошо  знаю  ваш  непрев-
зойдённый литературный слог.
   – Какой ****ёнок от хрена собачьего там митингует? – выдал свой «литературный слог» Тарас  Савельевич, окончательно увязнув в полуразвалившемся кресле.
   – Понимаю-понимаю, Тарас Савельевич ваши чувства, – не унимался говоривший. – Не буду больше отвле-
кать, хочу только спросить – сколько по вашим подсчётам рухнуло зданий?
   Слово «зданий», Прибудко не очень хорошо расслышал, продолжая елозить в своём кресле, зато, при слове «рухнуло» он оживился. Рухнуло у него действительно много. Обведя ошалелым взглядом комнату, и  сосчи-
тав свои разрушения: четыре фотографии в рамке, три вазы, дверца серванта, Тарас Савельевич  выкрикнул  в трубку: – Восемь!
   – О-о-о-о, – простонала трубка. – Вы-то сами как, не пострадали? Может  помощь  какая  требуется?  Я,  как главный редактор могу посодействовать.
   И тут, до Тараса Савельевича наконец дошло, с кем он разговаривает. Это  был – Карп  Емельянович – глав-
ный редактор в их конторе. Тарасу Савельевичу вдруг захотелось обозвать  главного  редактора  «по-рыбьи» - типа Окунь Емельянович – как делал один из героев пьесы Островского. Но, решил не утруждать себя ненуж-
ными остротами. Да и положение его было не то, чтобы шутить – надо было вытаскивать себя из  той  ямы,  в которую он угодил.
   – С вашей работой, я совсем увяз. Сижу, как жаба на болоте – ноги выше  головы! – скороговоркой  продек-
ламировал «неутомимый труженик».
   – Поэт, поэт вы, Тарас Савельевич! – с восхищением в голосе произнёс главный  редактор. – Зная вашу неу-
томимую энергию, и заботу о ближнем, прямо так и вижу вас среди  обломков,  помогающего  пострадавшим. А самому-то, никто и не поможет. Но не думайте – мы вас не оставим! За  ваш  бескорыстный  подвиг,  завтра же вас представим к награде!..
   – И Пулитцеровскую премию заодно мне выпиши! – сострил Тарас Савельевич.
   – Это уж само собой! – одобрил главный редактор.
   Кашлянув и сплюнув в угол, Тарас Савельевич положил трубку – так его утомил этот пустой разговор.
   «Что за идиот?», – думал Тарас Савельевич, шевеля  поднятыми  кверху  ногами  и  разглядывая  мягкие  та-
почки, в которые был обут. «Это с кем я вынужден работать – один  болван,  выдумывает  Шлюхина,   другой ему под стать, такого мне тут нагородил. Похлеще Ильфа с  Петровым.  Нет,  надо  сваливать  с  этой  едрёна-матрёна конторки. А то, неровен час и сам сделаешься вот таким дуралеем, как эти Кутиловы с Окунями Еме-
льяновичами, мать ихнюю. Пойду на пенсию.  Разведу  огород.  Стану  выращивать  огурчики-помидорчики – свои собственные. Покушать-то я, с удовольствием. Вона аппетит-то какой. Да вот нонче подвёл меня – лежу, как окорок подвешенный… Не грех и литературой  заняться.  Как  демагог  этот  сказал – восхищаюсь  вашим непревзойдённым литературным слогом. Вот химера, прости Господи. Такую пахабщину  нёс,  словно  депу-
тат перед выборами, морочащий своих избирателей. Только вот меня-то не проведёшь. Знаю вашу паскудную душонку. Насмотрелся…».
   Вот так размышлял про себя Тарас Савельевич и неожиданно уснул, с поднятыми кверху ногами.
   И снова ему снился сон. Но на этот раз не юные красотки, прыгающие на нём. Ему снилась… Марфа  Тимо-
феевна. Да-да, та 37-летняя девица, что жила в его  доме  и  готовила  разные  вкусности  этому  неутомимому гурману. Та – добрая, работящая, далеко не красавица, но заботливая и  всем  своим  сердцем  любящая  этого острого на язычок гиганта. Раскроем её секрет – именно – любящая. Правда,  она  никогда  не  решалась  при-
знаться ему. И не потому, что была тиха и скромна. Нет, она тоже  не  робкого  десятка.  И  Тарас  Савельевич хорошо это знал. Просто есть то, в чём и самому себе  нелегко  признаться.  А  ещё  труднее – другому.  Даже если ты и считаешь его своим, родным, близким тебе человеком. Именно таким близким человеком и был для Марфы Тимофеевны этот добрый бегемот – Тарас Савельевич. А может, и он испытывал к ней те же чувства? И так же не решался признаться. Давайте спросим у его сна – что же ему сниться?  Приоткроем  завесу  и  по-
слушаем, по ком звонит его сердце.
   А вообще, не  стоит  этого  делать.  Пусть  тайное  остаётся  тайным,  а  личное – личным.  И  хороших  снов тебе, Тарас Савельевич. Ты сегодня на славу потрудился. И очень устал.

   Когда настенные часы (бой их Тарас Савельевич не услышал бы – так крепко он спал)  показывали  полови-
ну восьмого, дверь его дома  открылась,  и в  прихожей  показалась  невысокого  роста  полная  женщина.  По внешнему виду ей можно было дать лет пятьдесят. Полное лицо с  круглыми,  румяными  щёчками,  чуть  по-
тухший взгляд серых глаз, полные губы и слегка заострённый нос – делали её далеко  не  красавицей.  Так  же нельзя было назвать  её  и  симпатичной.  Длинный  серый  плащ – скрывал  её  грузную  фигуру.  Стоптанная обувь, пепельного цвета волосы, собранные на затылке  в  пучок  и  заношенный  берет,  блином  лежащий  на голове, довершали её «красоту». В руках она держала две тяжёлые сумки. Это  и  была  Марфа  Тимофеевна – не красивая, но добрая и заботливая женщина. Непревзойдённая домохозяйка, отменно  готовящая  и  предан-
ный, надёжный друг. Дойдя до комнаты, громко шаркая ногами обутыми в тяжёлые ботинки, она  в  недоуме-
нии остановилась, увидев то, во что превратилась комната Тараса Савельевича. Опустив сумки на пол  и  дер-
жа руки на груди, покачивая головой, женщина оглядывала разрушения имевшие место в некогда  чисто  при-
бранной её заботливыми руками комнате. А увидев валяющегося в кресле храпящего бегемота, с задранными кверху ногами, Марфа Тимофеевна тут же бросилась к нему.
   – Ох ты, ах ты, мама родная, – запричитала Марфа Тимофеевна своим деревенским выговором. – Как это тя угораздило Тарас Савельевич? Али пьян? С обеду что ли?
   Женщина склонилась над ним, и похлопывая его по плечу – пытаясь разбудить – продолжала причитать:
   – Тарас Савельевич, очнись. Что это ты выдумал, окаянный, прости Господи. Валяесси как старая  потонув-
шая баржа.
   Причитания доброй женщины и её лёгкие хлопки по плечу великана, помогли – словно изображая крокоди-
ла в спячке, Тарас Савельевич приоткрыл сначала один глаз, потом второй, а после и свою огромную пасть.
   – О-о-о-о, Марфуша, – произнесла пасть. – Выручай. Вишь, куды меня опрокинуло.
   – Да уж вижу, дурень пузатый, – без злобы произнесла Марфа Тимофеевна и улыбнулась своей мягкой улы-
бкой. В другой раз весело и рассмеялась бы – уж как смешон был Тарас Савельевич в этой позе. Но, дорога  к сестре, а потом обратно, утомила её. Потому, она лишь улыбнулась, глядя на своего болотного бегемота.
   – Тащи меня, как-нибудь. Без тебя не выбраться мне, из этого болота! – жаловался Тарас Савельевич.
   – Да уж куды те, без меня, – согласилась добрая женщина, протягивая обе руки, за  которые и ухватился  ги-
гант, своими могучими клешнями. И через пару секунд, со скрипом и пыхтением, он встал-таки на ноги.
   Некоторое время он стоял на месте, тяжело дыша, пофыркивая и разминая  затёкшее  тело.  Сначала  повра-
щал своей бычьей шеей, одновременно размахивая руками и даже попрыгал на месте – отчего комнату  прон-
зили глухие удары. Только на этот раз ничего не упало. Наверное,  от  того,  что  всё,  что  могло упасть – уже упало. Всё это время, Марфа Тимофеевна стояла рядом, и с улыбкой наблюдала за смешными  телодвижения-
ми Тараса Савельевича, испытывая при этом какое-то тепло в груди и необъяснимую радость. Как когда-то  в молодости. Когда ты полос сил, энергии и всё ещё впереди.
   Итак, наш великан, после почти пятичасового пребывания в кресле, наконец-то пришёл в себя. Все его  чле-
ны «оттаяли», и он вновь почувствовал себя бодрым и полным сил, впрочем, как всегда!
   – Что это с тобой приключилось-то, Тарас Савелич? – спросила Марфа Тимофеевна,  с  присущей  ей  ласковой улыбкой.
   – В землетрясение попал, – пошутил Тарас Савельевич, продолжая разминать руки. – Сюжет собирал. С места аварии.
   – Н-ну? – снова улыбнулась Марфа Тимофеевна.
   – Ато! – подмигнул Прибудко, потряхивая левой конечностью.
   – Сны-то те каки стали сниться. Раньше всё – пирожки-котлетки, а теперь эва куды  тя  занесло, – подивилась добрая женщина.
   – Мне это, к завтрему сюжет надо состряпать, для этих мазуриков.
   – Состряпаешь, состряпаешь!
   – Ночь придётся сидеть.
   – Ладно, писатель, пошли лучше ужинать. Я вон на завтра баранины накупила – тебе к обеду.
   – Да погодь ты со своей бараниной, – перебил Тарас Савельевич. – Премию мне там  выписывают… За  заслуги… эти… не помню какие…
   – Н-ну?
   – Ато!
   – За долгое валянье в кресле с ногами до ушей, заслуги-то у тя? – пошутила Марфа Тимофеевна.
   – Ты это брось. Мне Окунь сам обещал награду. За неутомимый, говорит, труд…
   Насчёт окуня, Марфа Тимофеевна поняла по-своему, потому ответила так:
   – Прости, рыбы не купила. Завтра схожу в лавку.
   Сказав это, она уже было пошла из комнаты, как вдруг громкий окрик Тараса Савельевича остановил её:
   – Стой! Куды улепётываешь-то, баба!
   Марфа Тимофеевна остановилась, медленно повернулась, и глядя на приросшего к месту  Прибудко,произнесла: – Ты это шо, озверел? Али тока начинаешь?
   Тарас Савельевич не ответил. Он вдруг потерял дар речи. Он смотрел на стоящую напротив  него  женщину так, как никогда прежде не смотрел. Во всём теле он  почувствовал  вдруг  какие-то  непонятные  изменения – левый глаз подёргивался, рука тряслась, во рту пересохло. Последний раз такое состояние  посещало  его  лет двадцать назад – когда он был молодым.
   – Ну, шо уставился-то на меня, бык. Узоры рассматриваешь? Так на мне  их  нет.  Пошли,  пошли,  ужинать. Подкреписся, а там глядишь и придёшь в себя.
   – Я это… это… сказать тебе хочу… – промямлил Прибудко, сделав короткий шаг.
   – Чё стоишь-то всё, иль к месту прирос, старый дуб, – снова пошутила Марфа Тимофеевна. Её очень позаба-
вили эти нелепые заигрывания господина Прибудко. – Счас за водой схожу – полью. Авось оживёшь…
   Тарас Савельевич менялся на глазах – из сильного, волевого человека, имевшего  крепкое,  сильное  тело,  и такое же здоровье, он вдруг превратился в какую-то развалину, мямлю. Пытался выговорить слово, и  не  мог. Даже ни одной остроты не вылетело из его могучей пасти. Хотя, кто-кто, а Тарас Савельевич, не лез в карман за словом. А вот сейчас, в глазах смотревшей на него женщины, терялся.  Словно  ребёнок  в  дремучем  лесу. Неужели, такого гиганта, который однажды, на спор, согнул в дугу толстый железный прут – смогла  победи-
ть Женщина. Мир, в лице Тараса Прибудко рухнул к Её ногам.  Как  те  мифические  здания,  за  которые  ему завтра присудят награду. Войны. Эпидемии. Коррупция в высших эшелонах власти – ничто. По  сравнению  с той силой, какую имеет женщина над мужчиной. И даже такие гиганты, как Тарас Савельевич – пасуют перед ней. Он всё ещё стоял, почти не шевелясь. Комната потонула в вечернем мраке. И только свет доброго сердца Марьи Тимофеевны, озарял её. Она ждала. Терпеливо ждала. Чувствуя, как изменился её добрый весельчак  и обжора, она не торопила его. Ибо красивым женщинам даётся только привлекательное  тело,  а  некрасивым – доброта, ум и надёжность. Не мы придумываем себя. Природа создаёт нас такими.
   Фонари за окном осветили двор. Улицы опустели. Кто с  семьёй,  кто  в  одиночку,  в  это  время – ужинали. Поужинавшие – отдыхали, перед телевизором, или читали последние известия. Кто не любит  политику  и  не читает газет, пусть читает книги. И только Тарас Савельевич  стоял  посреди  своей  комнаты,  переминаясь  с ноги на ногу и с дурацкой  полуулыбкой, светящейся  на  его  круглой  физиономии.  Пытаясь… признаться  в любви стоявшей напротив  него  женщине.  Которая  стояла  в  полумраке  комнаты  и  не  торопила  его.  Она поняла его и без этих, уже ненужных слов.

                13 сентября, 2022 г.