Горькое варенье

Эту занимательную историю, которой уже без малого 80 лет, поведал мне Леван Васадзе. А он, в свою очередь, узнал её от своего отца.
 Леван в свои ещё молодые года достиг очень многого - мастер спорта по регби, меценат, основатель нескольких школ, политик, публицист, носитель нескольких языков, всего не перечесть. Самое главное - он и его супруга, госпожа Нино, подарили свету восьмерых детей и этим всё сказано! Леваном Васадзе могут гордиться Грузия, Россия и все добрые люди на земле.
 
 Анна Ивановна
 
Ночной Тбилиси, 7 сентября 1976. Приемное отделение. Молодая доктор, высокая синеглазая шатенка, оценив пытливо кардиограмму, вынесла приговор:
   - Батоно Уча, к сожалению, это инфаркт, но, как говорится, не смертельный. Вы даже не попадёте в реанимацию. Сейчас мы сделаем укол, вы поспите немного и можете не сомневаться, что мы вас вылечим. А когда выпишем, через недельку-другую, вы будете опять радовать тбилисцев и не только, своими новыми картинами и великими шедеврами. Скажите, может вы понервничали?
   - Доктор, а как вас величать?
   - Анна Ивановна. Так, что же повлияло на ваше самочувствие?
   - Анна Ивановна. Может это из-за того, что буквально на днях мне исполнилось 70. Ведь известно, что в дни рожденья, человека покидают силы. А может из-за того, что в прошлую субботу Тбилисское "Динамо", сыграло в ничью с "Араратом". При том, представьте, на своем поле! Ужасно плохо играли.
   -  Значит понервничали. А вот 70-ти вам не дать. И это не лести ради.
   - Анна Ивановна, а вы назовите мне хоть одного человека, который не нервничал бы - отвечал пациент. И потом, вы говорите по грузинский с акцентом. Не мучайте себя, давайте перейдём на так сказать, всесоюзный и будем общаться на русском. Вы, наверное, по распределению в Тбилиси.
   - Вы угадали, по распределению. В этот чудесный край было только одно место и мне, как отличнице, выпало такое счастье. Как раз завтра исполнится 2 года, как я ступила на эту Богом отмеченную землю.
   - Всего лишь 2 года - удивился пациент - у Вас Анна Ивановна, видимо особый дар, раз так быстро освоили, совсем не простой язык. А читать и писать уже научились?
   -Научилась?! Конечно! Это было обязательным условием, через год сдать экзамены. Знаете ли, Батоно Уча, это я должна собирать анамнез, а не вы! Так что извините, возвращаемся к проблемам вашего здоровья. А вот и наша процедурная сестра Нина. Она делает уколы безукоризненно. Ничего не почувствуете. Ну вот видите, что я вам говорила.
   - Да, в самом деле - заявил пациент, подставляя локтевой изгиб под иглу капельницы - Просто чудо какое-то!  Нина, у Вас волшебные руки. А глаза, а губы! Да с вас портреты надо рисовать! Я чуть было не забыл, зачем оказался в кардиологии. - добавил с восхищением - вы Анна Ивановна, видимо специально подбираете себе подобных, очаровательных помощниц! Вот повезло-то главному врачу. Если, Анна Ивановна, не против, то я готов быть в будущем вашим пациентом и тайным воздыхателем.
    -  Вам, батоно Уча, нельзя переживать. Ведь даже положительные эмоции противопоказаны, сейчас во всяком случае. - Произнесла зардевшаяся доктор. - И так! Скажите, бывали ли у вас раньше такие боли?
    - Да, только раз, в 45-м. Анна Ивановна, уверен сейчас вы зададите традиционный вопрос, не понервничал ли я? Ооо! Кажется, боль стала отступать и клонит ко сну... Но я постараюсь рассказать вам о причине, но вряд ли это поможет в лечении. Ведь случилось это 1940-м году.
    - Батоно Уча, вы явно засыпаете и путаете годы. Только что Вы упоминали 45-й, а сейчас рассказываете про 40-ой. Впрочем, это не важно, ведь прошло почти 30 лет. И что же явилось причиной тогдашней болезни. Может какая-нибудь красавица, вскружившая вам голову, и отказалась позировать, видно, что вы увлекающаяся натура - сказала Анна Ивановна, пытаясь, как-то отвлечь знаменитого художника.
     - Нет доктор, ошибаетесь. Моё призвание пейзажи, особенно тогда. А случилось вот что... Это было… это быы.. -  и тут VIP пациент погрузился в царство Морфея.
    И уже во сне Уче привиделось то, о чем он тщетно силился поведать доктору.
 
 Артист из 12 вагона
 
Совсем молодой, 34-х летний Уча Джапаридзе ехал в поезде Тбилиси-Москва. Вагон равномерно покачивался, как бы убаюкивая пассажиров под монотонный стук колёс. В третьем купе не спали, ведь ещё ожидалась последняя остановка в пределах Грузии. И вот поезд замедлил ход, остановился, чуть дернулся и проводник объявил:
  - Станция Гагра, товарищи пассажиры, стоянка 20 минут.
Был теплый сентябрьский вечер и, несмотря на поздний час, практически все пассажиры высыпали на перрон: кто покурить, кто просто размяться, а кто купить продуктов и всякой всячины.  Уча не торопясь надел сандалии, спустился по железным, решетчатым ступеням на гладкий бетон вокзального перрона, закурил папиросу и стал степенно прогуливаться, разглядывая пассажиров. Местные торговцы, громко выкрикивая названия фруктов, принесённых с собой, носились как ошалелые с корзинами по перрону, буквально оглушая всех, кто находился на улице и даже тех, кто остался в вагонах.
Перед самым отправлением поезда, примерно за пару минут, внимание Учи привлек переполох в середине состава. Ему подумалось тогда: "Наверно пьяная компания нарвалась на другую, не менее подвыпившую". Это было где-то в пятидесяти метрах от его вагона и, так как времени совсем не оставалось, удовлетворить любопытство не представлялось возможным. Он быстро прошёл в вагон и высунулся в окно, чтобы с высоты посмотреть на происходящее. Но сделать это было непросто по нескольким причинам. Во-первых, любопытных голов, торчащих из окон и закрывающих обзор было не счесть. Во-вторых - фонарный столб с четырьмя яркими шарами, оказался между его окном и тем самым переполохом. Кроме того, пыхтящий паровоз, выпускал клубы дыма, который ветром сносило на полсотни людей, в эпицентре которой, похоже не на шутку дрались. Вскоре в толпу, насколько это было возможно рассмотреть, протиснулись три милиционера в белых гимнастёрках. И свистели они втроём так, как будто это был целый взвод блюстителей правопорядка. Толпа резко начала рассеиваться, пассажиры спешно возвращались в вагоны, однако зевак подстегивал вовсе не страх перед белыми мундирами, а протяжный гудок паровоза, как это бывает перед отправлением. Но гудок этот, оказался предупредительным – отправление явно задерживалось. Минутная стрелка на вокзальных часах говорила, что вояж выбился из графика уже на 10 минут. Такой случай на его памяти был впервые. На подходе был поезд на Баку.
Женский голос в громкоговорителе объявил: «Внимание, внимание, пассажирский поезд номер 37, Тбилиси-Москва отправляется с первого пути. Повторяю. Пассажирский поезд номер 37, Тбилиси-Москва, отправляется с первого пути. Пассажиров просим занять свои места». Тот же голос, спустя, несколько секунд, продолжал: «Товарищи встречающие, поезд номер 22 Москва-Баку, пребывает на первый путь в 21.40. Повторяю. Поезд номер 22, Москва-Баку…» - вдруг возникла пауза. Затем последовал звук сдвигающегося микрофона, шелест бумаги и тревожный шепот нескольких человек. Тот-же голос продолжал: «Внимание-внимание, товарищи прослушайте важную информацию, поезд номер 22, Москва-Баку пребывает на второй путь, а не на первый, как было объявлено ранее. Повторяю...».
Получается - подумал Уча - наше отправление, затягивается уже на 15 минут. Что же такое там произошло?
     Ответа, долго ждать не пришлось. Подробности об инциденте поведал сосед по купе, горный инженер Митрофан Павлович из Москвы, присоединившийся в Сухуми к уже едущим пассажирам.
   - Слушайте товарищи. Иду я значит по перрону, вдоль состава и слышу, вдалеке кто-то торгует вином, это примерно, четыре вагона от нас. Покупателей оказалось не мало. Встал в очередь. Продавцов было двое. Один из них, похоже, зазывала, зычно выкрикивал: "Покупайте вкусное вино Киндзмараули! Это любимый напиток товарища Сталина!!! Другой, вытаскивал из больших корзин товар и ставил на широкий табурет. «Товарищи, - продолжал первый всё громче и громче - покупайте вино, которое пьёт сам Сталин!»
Само-собой разумеется, желающих выпить, а тем-более любимое вино Иосифа Виссарионовича, становилось всё больше и больше. И вдруг, откуда ни возьмись, появился молодой человек в сопровождении дюжего мужчины. Мне даже показалось, я его где-то видел этого парня, может он в кино снимался. Ну, в общем, подходит он к продавцам, берёт бутылку и начинает рассматривать её пристально. Тут зашумела вся очередь, мол кто таков и почему без очереди лезешь, и поезд уже отходит?! А тот детина, что с ним был, резко поворачивается к нам, а было нас человек 30-35, желающих вина этого купить и как зыркнет на всех разом, стальным каким-то взглядом. От этого взгляда все оцепенели, как будто язык проглотили, только двое, видать подвыпивших граждан продолжали возмущаться. И только этот мужик сделал два шага в их сторону, те с испугу тикать кто куда, после чего воцарилась такая тишь, что муху услышать можно было. А тот «артист из кино», спрашивает продавцов: «А что это за бутылки без этикетки? Откупорьте одну, хочу попробовать!». Те, упёрлись, нет, мол, сам откупоривай, но деньги вперёд.
 В общем, не спрашивая на то разрешения, Николай, как выяснилось позже, так звали верзилу, с лёгкостью вскрыл бутылку, ударом ладони по её днищу. Артист отхлебнул из горлышка содержимое, поморщился и с криком: "Что за дрянь вы продаёте, выдавая её за любимое вино Сталина!!", ударом ноги свалил табурет с бутылками, которые естественно разбились, окрасив в красный цвет асфальт. Эти продавцы накинулись на обидчика с кулаками. А тот крикнул верзиле: «Николай стой на месте, сам управлюсь!» и ловко уворачиваясь от ударов, надавал им по шеям, да так, что один тут-же начал отползать на четвереньках в сторонку. Второй же, не выдержав напора, с криками: "Адлея бьют, помогите, наших бьют!", сбежал в сторону вокзала, закрыв рукой заплывший глаз. На крик прибежали несколько парней в бобочках, похоже местных хулиганов. А тут еще появился какой-то покупатель из поезда с криком – «Товарищи! Не берите у них ничего! Это отрава страшная!». И вот, очередь, готовая разобраться было с хулиганом-артистом, разворачивается к бегущим местным драчунам и начинается рукопашная - стенка на стенку. И уже, понятное дело, на шум, прибыли милиционеры и они прямиком направились к Николаю, видимо посчитав, его зачинщиком потасовки. А тот достает из брюк какой-то документ, увидев который, милиционеры «берут под козырек» и после какого-то негромкого распоряжения Николая хватают под белы рученьки побитых горе-продавцов и уводят, скорее всего в каталажку. А потом загудел паровоз, и все бросились по вагонам.
      Рассказ инженера настолько увлек "купе", в которое набилось человек 10, что никто не заметил, как поезд дёрнулся, медленно набрал скорость и разогнавшись, нырнул во тьму... Потом собравшиеся обсудили международное положение, набиравший силу фашизм, подступивший к границам СССР. Финский и японский милитаризм. А к одиннадцати часам заказав чай с печенюшками, потянулись к туалету, а кто-то в тамбур посмолить папиросы. И вот когда чаепитие подходило к концу и в купе оставалось двое гостей, в узком коридорчике послышался чей-то голос, спросивший не громко:
   - Девятое место у вас занимает Джапаридзе?
   - Сейчас посмотрим Иван Петрович.
   - Нечего смотреть. В списках числится именно он.
Уча услышал свою фамилию и насторожился. Девятое место занимал именно он. Да как не насторожиться. Времена были непростые. Поговаривали, что врагов народа в последнее время стало много. А с учётом того, что предки его были князьями, ждать ничего хорошего не приходилось.
Потом голоса притихли и разобрать о чём шла речь было невозможно.
Митрофан, сидевший у двери, высунув голову, глянул в коридор и обернувшись к соседям, расширив глаза произнёс, взволнованно шепотом:
  - Детина Николай, похоже с комендантом поезда, в 3х метрах от нас стоит. Помните я рассказывал про него, это он вместе с тем артистом был.
И только он это сказал, как в дверном проёме появились проводник со своим начальником при погонах, а за ними встал, почти подперев потолок, здоровенный мужчина, со стеклянным, леденящим взглядом. Все сидящие застали с чаем в руках, в ожидании развязки происходящего.
Начало было не для слабонервных. Комендант поезда, сухощавый, среднего роста, усатый мужчина, удерживая перед собой амбарную книгу, не поприветствовав собравшихся в купе, глядя на Учу, строго спросил: 
    - Это вы художник Джапаридзе?
После вопроса, где не прозвучала «приставка» товарищ, все напрягались, кроме самого художника. Напротив он, будучи не из робкого десятка, встал, во весь рост и раскинув как крылья обе руки на верхние полки, чуть подавшись вперёд, заявил вызывающим тоном:
    - Я Джапаридзе. Художник Джапаридзе, а в чём собственно дело? А может паспорт вам предъявить?
Тут в разговор вступил, дядя Коля и легко, без малейшего усилия, раздвинув железнодорожников ладонями, больше похожими на два экскаваторных ковша, приглушённо сказал: 
    - Паспорта не понадобится. Товарищ Джапаридзе, вам необходимо пройти с нами для разговора, только переоденьте пижаму. И поторопитесь пожалуйста. Мы вас будем ожидать в тамбуре, по ходу движения поезда. Даю вам, на всё-про-всё 5 минут.
Тройка удалилась, а в купе повисла тишь. Двое гостей, не пожелав даже спокойной ночи, исчезли, а попутчики, как им казалось горе-художника, молча, с жалостью в глазах, смотрели на его переодевания. И Уча, видя это, браво заявил:
    - Да что это вы приуныли друзья мои. Уверен всё буде отлично. - и махнув рукой, двинулся к условленному месту.
В тамбуре до появления Учи комендант отчитал проводника:
    - Вано, ты должен знать практически всё о тех, кто едет в твоём вагоне! А то выдать бельё и разнести чай, каждый дурак может! Время не спокойное сейчас. Смотри Вано! В Ростове проверю, и чтобы фамилии пассажиров от зубов отскакивали. Ясно тебе?!
    - Так точно! Ясно! Разрешите выполнять - отчеканив это, Вано побежал изучать списки.
Дальше, после появления художника, шли гуськом, в следующем порядке: комендант, Уча и детина Николай.
Так они просекли три вагона, и Уча заметил, что на пути следования ни в тамбурах, где по обыкновению собирались курильщики, ни в узеньких коридорах не встречалось ни одного человека, кроме как на вытяжку стоящих проводников. Хотя время и было позднее, к полуночи, всё равно смотрелось это странно.
И вот уже в начале четвёртого вагона Николай тихо, но доходчиво объявил:
- Ждите здесь. - прошёл к третьему купе и сунув голову в дверной проём, что-то сказал, потом вернулся, отправил коменданта обратно и жестом пригласил художника войти.
В купе стоял молодой человек по описанию горного инженера, тот самый возмутитель спокойствия на перроне. Но когда свет озарил его лицо, на помощь Уче пришла фотографическая память художника, ведь только раз, два года назад, в газете, он видел это лицо. И конечно, Уча понял: перед ним стоял сын Иосифа Сталина - Василий.
   - Здравствуйте товарищ Джапаридзе - приветствовал его Василий, протягивая руку - вы уж извините, что так поздно побеспокоили. Меня зовут…
   - Можете не продолжать - говорит Уча - вы Василий, сын товарища Сталина. Ваше семейное фото было в газете, наверное, год, или два назад.
    - Ну в таком случае, если не будет возражений, давайте поужинаем.
    - Какой грузин откажется от такого изобилия - окидывая заставленный колоритными разносолами столик, художник изобразил восхищение, добавив: и потом, разве послушные нукеры выпустят меня без вашей воли?
    - Это вы про Колю? Да мы вместе учимся в лётном училище. А сейчас возвращаемся из Гори, родины моего отца. Вот родственники наготовили всяких вкусностей, наверное, на 10 дней, аж на футбольную команду хватит.
     - Ваш Николай, думаю, ни в какой самолёт не влезет - усомнился Уча - а если и влезет, то самолёт не взлетит! Так я думаю.
     Василий в ответ, сказал, что не всем же летать, а в авиации есть и наземные службы...
 
Было уже около 12ти ночи, когда поздний ужин только набирал обороты. От смешивания чачи и Мукузани немного заплетался язык, особенно у Василия. Говорили обо всём. О природе, горах, скалах, море, спорте. О Европе, захваченной Гитлером. Особенно о военной технике, когда Василий двумя ладонями, имитировал летящих друг за другом истребителя, взмывающие в высь и пикирующие, штопором "идущие" к земле. Но за 3 часа, пока длилось застолье, Василий не проронил ни слова о семейной жизни. И Уча, будучи старшим по возрасту и к тому же тамадой, понимая, что это "табу", спросить о грозном хозяине Кремля, не решался. Только раз сын повелителя упомянул о Сталине.
   - Батоно Уча. Перед тем как мы расстанемся, хочу угостить вас вареньем из грецких орехов. Его сварила тётя Элпите, наша родственница, и послала отцу. Василий вытащил из-под стола две банки, укрытые вощёной бумагой, перевязанные зеленой тесьмой из шерсти. Когда он взялся вскрывать вторую банку, Уча начал уговаривать хозяина купе воздержаться от десерта, тем более что варенье предназначалось для самого уважаемого человека в стране.
  - И потом, - недоумевал Уча - для чего вскрывать обе банки?
    - Для того - объяснил Василий - чтобы не было заметно. А то, если из одной банки все орехи достать, то будет сразу видно, что в банку лазили. А вот сейчас мы съедим по 3 штучки из каждой и запьём крепким чаем.
Отговаривать изрядно хмельного Василия было бесполезно, так что полакомились они вареньем самого товарища Сталина. А под конец попрощавшись с будущим авиатором, художник Джапаридзе кое-как, пошатываясь добрался до своей койки в сопровождении Николая, который нёс несколько бутылок холодного боржоми.
      В купе не спали, когда в четыре утра появился, прилично захмелевши Уча и как только Николай удалился, шепотом начали расспрашивать, зачем и куда его забирали. То ли Уча, всё-таки контролировал себя, то ли смешение горячительных напитков влияло на речь, на все вопросы он давал один и тот же ответ: отменное варенье, которое приготовила тётя Элпите. А на вопрос кто такая Элпите, отвечал: сам не ведаю, кто она такая, но варенье было отменным, словами не передать.
      Попутчики, купейные соседи, поняв, что бесполезно ждать вразумительных ответов от пьяного человека, разлили литровую бутылку боржоми и улеглись спать. Потом всю дорогу до Москвы они пытались. но так и не смогли узнать, что же там случилось в центральной части состава. Ответ был таков: Николай отказался скульптором, а парень тот, на артиста похожий, его ассистентом и учеником. Но товарищи, вкуса варенья из грецких орехов, не забыть никогда.
Он и не подозревал, что о трёх орехах тёмно-коричневого цвета в сиропе с пикантным ароматом гвоздики ему уже не удасться забыть всю оставшуюся жизнь... 
 
Грозный земляк
 
Через 9 месяцев, 22 июня следующего года началась Великая Отечественная война. И каждый из персонажей этой истории был занят своим делом: Иосиф Сталин с трубкой, расхаживая по кабинету в Кремле, координировал действия фронтов и издавал приказы, Василий летал на истребителях и затем даже командовал полком, а художник Джапаридзе, имея бронь в тёплой и благодатной Грузии, рисовал патетические картины. Говорили, что он всё же просился на фронт, но или делал это не слишком настойчиво, или здоровье не позволило ему повоевать.
       И вот - долгожданная победа! Пройдено пол-Европы, повержена гитлеровская Германия, и многие оппоненты уяснили, что мы сильны, самодостаточны и что с нами придется считаться.
Летом 45-го по случаю победы был устроен грандиозный банкет в гостинице "Москва". Приглашённые, можно сказать всех сословий, "гуляли" в разных больших и малых залах, балконах, верандах и тому-подобное. Лётчики, например занимали самый верхний балкон, моряки располагались ниже этажом, танкисты и артиллеристы, объединившись с сапёрами, отмечали победу на первом этаже. Крупные военачальники, маршалы, генералы, адмиралы, и первые лица компартии держались особняком. Медики - военврачи, фельдшера, санитары и санитарки располагались в огромном фойе. Были учёные, артисты, инженеры, ну практически весь цвет многонационального, самого большого и могущественного государства. Всех их объединяло то, что все блистали орденами и медалями, начищенными бляхами, золотыми пуговицами и погонами. Естественно, были учёные, инженеры, артисты - интеллигенция, не менее заслуженная, которая тоже блистала наградами. Были и послы союзников. Но самое примечательное этого торжества, было то, что Вождь народов с бокалом в руке лично обходил все столы и чокался с каждым гостем, без исключения! Его сопровождала личная охрана из двух штатских, больше похожих на людоедов, и одетый в смокинг церемониймейстер со списками приглашённых. Сталин многих знал лично, и поэтому эти чоканья занимали не более пяти-семи секунд.
    - За победу - говорил он лаконично, с грузинским акцентом, чуть касался губами содержимого бокала, показывая, что пьёт вместе с тостующим и переходил к следующему гостю. А вот если кого не знал, то человек в смокинге представлял гостя несколькими фразами...
    Дорогой читатель уже наверняка догадывается, кого из героев моего рассказа представили в тот день грозному предводителю победоносной армии.
Да, в следующем зале после спортсменов уже стояли около своего стола орденоносные люди искусства: архитекторы, скульпторы и художники. После архитектора Щусева, которого Сталин знал давно, церемониймейстер представил художника, нарисовавшего картину "Первомайская демонстрация в Тифлисе 1901г.". И как только прозвучала фамилия - Джапаридзе, вождь переменился в лице. Повисла неожиданная пауза. В следующее мгновение Сталин сблизился лицом к лицу с Учей и на грузинском процедил:
    - Бичо, эс шен шечаме чеми мураба? (дословно: мальчишка, это ты съел моё варенье?). Хоть  вся эта сцена и длилась всего лишь несколько секунд, Уче они показалось вечностью.
      Не понимая, что происходит, личная охрана, к которой подтянулись, как из-под земли появившиеся ещё человек пять с пистолетами в кобурах, практически взяла в плотное кольцо патрона и художника.
   — Это конец! - мелькнуло в голове Учи. Он вдруг чётко представил, как его ведут в подвал люди при погонах и хромовых сапогах. А вопросы задаёт сам Лаврентий Берия. Тем не менее, собрав последние силы и уняв дрожь в ногах Уча расправив плечи, членораздельно произнёс по-русски:
- Товарищ Сталин! Варенье, приготовленное вашей родственницей, было очень вкусным!
На это Сталин чуть улыбнулся в усы и, жестом приказав служивым разойтись, двинулся дальше. На удивление Учи, "железные тиски" моментально разомкнулись и растворились в зале, а он стоял в оцепенении с бокалом в руке и смотрел вслед своему земляку. За его столом уже начался настоящий пир, но Уча не слышал приглашения коллег повернуться к ним и разделить радость общения с таким простым и доступным "вождём народов".
     Прошло ещё несколько минут, когда Сталин, обойдя всех людей искусства покинув зал, проследовал к медикам. А художник из Грузии пригубил вина, поставил бокал на стол и сославшись на срочные дела в Академии, спешно покинул банкет.
      Чуть дрожащей рукой открыв дверь в свой номер, Уча не раздеваясь лёг на укрытую покрывалом кровать и попытался успокоить куда-то галопом мчащееся сердце, готовое вот-вот выскочить из груди. Вдруг сердце замедлило бег, остановилось на мгновение и, спотыкаясь, продолжило работу. Минуту спустя Уча почувствовал пронзительную боль под левой лопаткой и начал погружаться в небытие.
      Когда он очнулся, то увидел, что лежит в палате на больничной койке, и зеленоглазая медсестра в белоснежном халате с умилением смотрит на него.
    - Тихо-тихо-тихо! Миленький ты наш художник! Рукой не шевели пожалуйста. Сейчас вытащу иголочку из вены, вот и всё, вот и всё, миленький - нежно, на распев говорила сестричка Серафима, туго перевязывая локоть.
     - Где я нахожусь? Сколько времени сейчас? Какое число сегодня? Как я сюда попал? Что со мной случилось!? Как Вас зовут, красавица? - больной засыпал вопросами сестру, присев в кровати.
Получив ответы практически на всё, что его интересовало, Уча был удивлён сообщению, что сегодня, когда он спал, его навещали каких-то два полковника и принесли для него цветы и гостинцы.
     - Вот, пожалуйста, угощайтесь: мандарины, шоколад, «Боржоми», лимонад, коньяк армянский, да я такого изобилия с роду не видывала - трещала раскрасневшаяся Серафима.
    - Два полковника? - удивился Уча - что ещё за полковники такие? Никаких полковников я не знаю и не знал никогда. Может они палату перепутали, а?
    - Да какой там перепутали, молодые такие, красавцы с наградами. Вас по фамилии назвали - Джабаридзе здесь мол лечится, спрашивали - рассказывала Серафима. И добавила: потолкались у вашей койки, оставили подарки и уходя обещали сегодня вернуться, заявив: - пусть князь Джабаридзе поспит. Будить его не будем. А вы товарищ художник, правда из князей будете?
    - Да какой там из князей! Тоже мне, слушайте, что попало. Князья аж с 17-го года перевелись. А может они из НКВД, эти полковники были? - иронично улыбаясь, но с опаской в душе, спросил Уча. Потом настоял, чтобы половину подарочного провианта, особенно коньяк армянский, забрала Серафима, принесла бумагу, карандаш и папку поплотнее, чтобы нарисовать портрет красавицы - советской медсестры.
     Сестричка, обрадовавшись, что с неё будет рисовать портрет известный художник, при том грузинский князь, убежала искать заказанные принадлежности. А через 15 минут она сидела, по требованию Учи в полуоборот, с нежной улыбкой на лице, не шелохнувшись и чуть дышала. Так продолжалось полчаса, когда в дверь постучались. На что Серафима, вспорхнула, воскликнув:
- Ой! Это, наверное, доктор! Какой стыд-какой стыд! А я тут расселись во время дежурства!"
И только не менее смущённый Уча успел отложить импровизированный мольберт, как после повторного стука дверь открылась, и в палату вошли двое военных. И с порога, полковник авиации, который стоял первым, улыбаясь заявил с наигранным акцентом:
- Ну, настоящий художник! Ну, настоящий князь! Не тратит времени даром, чтобы не потерять профессиональных навыков даже на больничной койке рисует портреты! Где же ты, князь, нашёл такую красавицу?
 Уча, придя в себя, понял кто стоял перед ним. Это были Василий Сталин и великан Николай, тоже полковник, только в форме НКВД.
    - Добрый день! А как вы узнали, что я в больнице?
    - Да очень просто, князь. Вчера, на банкете Коле доложили, что художник Джапаридзе в 5м зале. Кинулись с ним туда, там нет. Нашли гостиничный номер, стучали-стучали, потом услышали стоны, взломали дверь и увидели тебя, лежащего на полу. Вызвали скорую. А сегодня узнали, что ты в Склифе, и я поспешил сюда утешить тебя, дорогой князь ты наш. Вечером отец всё шутил, вспоминая изумлённое лицо художника, когда он – генерассимус, по прошествии 5-ти лет вспомнил о варенье.
     Уча спросил, почему же Василий рассказал об этом отцу, когда сам доставал по три ореха из двух банок, чтобы дома не хватились недостающих плодов? На что Василий пообещал как на духу, так и быть, рассказать, как была обнаружена пропажа. Хотя это тайна государственной важности, тем более что касается она первого лица страны! И, как ни уговаривали Василия оба товарища не выдавать гостайны, тот, будучи навеселе, не унимался и поведал о незатейливой разгадке "теоремы".
    - В общем, вызывает меня на следующее утро после прибытия в Москву Иосиф Виссарионыч и говорит: кто мол вскрывал банки с варением. Я, конечно, некоторое время отпирался, но потом признался, что после пирушки, вскрыл обе банки, что послала ему тётя Элпитэ. Пришлось рассказать, что для того, чтобы не поняли, что банки открывали, достал, мол по три ореха из каждой.  В общем, целое дело было. Вызывали коменданта поезда, когда он вернулся из очередного рейса. Тот рассказал с кем и когда я кутил в поезде. Мне влетело и за драку в Гаграх. И Коле досталось по полной, что не выдал меня.
    - Кстати, Василий, а как ты узнал, что я в том же поезде ехал в Москву - успел задать вопрос, прервав полковника Уча.
    - Так это проще простого. Коля вызвал коменданта со списками и я, чтобы скрасить вечер, порывшись в журнале, решил, что на роль тамады, подойдёт художник и князь. Ну, так вот, примерно за два месяца до начала войны, мне удалось разузнать, как же отец догадался о нехватке тех шести орехов, будь они не ладны. Об этом мне поведал мой, можно сказать воспитатель, дядя Коля Власик. Оказывается, если посылалось варенье из орехов, то в каждую банку тётя Элпитэ клала их по 30 штук. Догадываетесь, когда не досчитались по 3 ореха в каждой банке, стало понятно, что их вскрывали. Видимо это делалось из опасений отравления вождя. А вот если посылалось варение из белой черешни, то по условию в банке должно было бы лежать, точно не помню, но, по-моему, около 90 черешен. И как не лень было пересчитывать всё, не понимаю. - удивлялся Василий.
    - Жить захочешь и кило изюма пересчитаешь по изюминке, вспомни времена-то какие были. И гитлеровская разведка - Абвер, и внутренние враги, так чего же ты хотел, товарищ полковник, - заявил Николай.
     - А давайте выпьем за встречу и за победу - предложил Василий и, выглянув в коридор, велел Серафиме принести стаканы.
Сестра принесла стаканы и заодно позвала врача, понимая, что выпивать пациенту противопоказано. Но кто же мог возразить сыну Сталина? Поэтому коньяк пришлось пригубить даже дежурному доктору, тем более, когда провозгласили тост - за Родину, за Сталина. Уча сказал, что армянский коньяк ему не нравится и пить его не сможет. На что Коля возразил:
    - Ничего себе, не нравится, видишь ли, армянский коньяк. Сам Черчилль его употребляет. А вот грузинскому князю не подходит. Ты что же, за товарища Сталина отказываешься пить, а как его варенье есть, так это пожалуйста.
Ничего не оставалось делать - пришлось выпить, а потом и за Ленина. После третьего тоста за пролетариев всего Мира, у художника закружилась голова и он крепко заснул.
 
      А когда проснулся, обнаружил, что вместо зеленоглазой Серафимы у его кровати хлопотала красавица Нина и туго перебинтовывала его локоть. Придя в себя, Уча понял, что это был сон и что он только-что побывал в 45-м. Подумал: ни Василия, ни Коли нет на этом свете уже много лет. Первый после смерти Сталина, сидел во Владимирском централе, работая токарем 8 лет, а потом в Казани, куда его выселили, и умер под фамилией Джугашвили. А Николай, не угодный новому режиму, сгинул в 56-м.
      А вот князь и орденоносный художник Джапаридзе, несмотря на перенесенный 2й инфаркт, был выписан из "Лечкомбината" (Так называлось лечебное учреждение 4-го управления Гр ССР), на 10й день после госпитализации. При получении выписного эпикриза, на вопрос лечащего врача Петровой: "Что же с ним приключилось в далёком 45м году, отвечал так: "Варенья съел из грецких орехов и чуть не погиб".
  - Неужели можно отравиться вареньем? - удивилась доктор.
  - Да нет. Подавился, - сказал Уча.
- А сейчас, неделю назад, тоже чего-то съели? Просто, поймите правильно, это не только для статистики необходимо, ведь мы студентов учим на кафедре пропедевтики внутренних болезней.
    - Анна Ивановна - отвечал Уча - этиология моих сердечных приступов никак не поможет вашим студентам развить свои познания в медицине. Это скорее подойдёт для юрфака. Если же говорить о второй атаке, то об этом следовало бы рассказать в институте международных отношений и вообще не поддаётся осмыслению цивилизованного человека и, тем более, огласке. 
     И в самом деле, только раз, сидя за партией шахмат, в гостях у младшего друга и личного врача, после изысканного ужина, с бокалом "Чхавери" он признался,  что же вызвало вторую атаку на сердце в тот день, когда он попал в лучшую тбилисскую клинику. И это он рассказал, только через несколько лет после случившегося. А гостил Уча у великого врача, а иначе и не мог называться народный целитель Шио Васадзе, отец Левана. Шио, после университета работал много лет геодезистом. И когда распознал, насколько человек близок к природе, стал, сначала отождествляя организм с галактическими светилами, лечить сначала себя, а потом родственников и друзей, а затем к нему пришла слава непревзойденного эскулапа.
 
 Мститель из 1го отделения
 
       Вот что случилось в тот день. Во втором часу ночи, когда дома все спали, тревожно затрещал звонок в прихожей. Уча как глава семьи, жестом приказал всем оставаться на своих местах, быстро спустился со второго этажа, открыл двери и увидел милицейский газик, в народе именуемым "воронком", с ярко синими отблесками мигалки на крыше машины. У крыльца стоял майор милиции и с ним два сержанта, что вызвало немалое удивление художника. С иронией в голосе он спросил:
   - Что это вы так рано товарищи милиционеры? Хаши непрошеным гостям мы подаём только в 5:30, а сейчас ещё и двух нет.
 За спиной у Учи появилась в халате его жена Маргарита и семейный водитель Джумбер, он же "придворный" садовник по совместительству.
Майор не был настроен вступать в полемику с хозяином особняка и, тем не менее, ответил с ответной иронией:
   - Батоно Уча - вы поедете к себе в мастерскую в пижаме или переоденетесь?
   - Что это ты со мной шутить вздумал, майор?! Какую ещё мастерскую? - выпалил художник.
   - В вашу, Батоно Уча, в вашу мастерскую, там побывали воры. Они залезли через окно. Но можете не торопиться, мои люди охраняют весь периметр. Можете даже хинкали вчерашние откушать, если ещё не все съели.
      От мысли, что кто-то мог коснуться его творений без спроса, Уче стало не по себе. Он выдавил, что-то вроде львиного рыка, от которого всем участникам сцены, в том числе и товарищам в форме, стало не по себе. Тут на помощь прибежала домработница Тэброле с валерьянкой и стаканом воды.
      - Джумбер! Быстро выводи машину, Теброле готовь одежду и все поехали со мной! - скомандовал Уча и продолжил - там, наверное, всё верх дном перевёрнуто!
      Уже через 20 минут первым в мастерскую влетел сам Уча и уж потом по кабинетам разбрелись остальные его попутчики.
На первый взгляд ничего не было тронуто, и особого беспорядка не было замечено. Буквально пробежав по всем помещениям, хозяин остановился и пошёл медленнее, отсматривая каждый угол и каждую картину, как будто видел это всё впервые. И когда он совершал третий "круг", его раздумья нарушил майор:
     - Полагаю, батоно Уча, что все переживания были напрасными. Мы уже битый час, бродим здесь, но похоже, воришки решили просто насладиться вашими шедеврами, раз вы не обнаружили пропажи.
    - Да я и сам в толк не возьму, майор - пропустив язвительные нотки по поводу шедевров, задумчиво сказал Уча, продолжая брести по инерции дальше.
Дело шло к завершению, когда появился возбуждённый Джумбер с 2-мя рамами от картин:
    - Уча-батоно, смотрите, вот что валялось во дворе, прямо около разбитого окна, куда, видимо, вылезли воры.
Уча осмотрел рамы и обнаружил по внутренним краям, вдоль деревянных поверхностей, остатки холста. Вдруг он сорвался с места и опять помчался по залам, показав такую прыть, что майор еле успевал за ним. И когда художник остановился, переводя дыхание, страж порядка спросил:
- Что случилось Батоно Уча? После долгого молчания художник ответил:
- Да тут недавно один коллега просил выставить картины своего знакомого в моей мастерской, и вот я только обнаружил, что все десять его полотен пропали. Да их и полотнами то нельзя назвать - настолько они были убоги и ущербны, что я и не заметил их пропажи.
   - А что же вы согласились оставить их у себя, если уж не считаете их картинами?
   - Да просто как-то было неудобно отказать человеку, - ответил хозяин мастерской.
    - Ну теперь, батоно Уча, вы же понимаете, дело приобретает, совсем иной характер. Это называется кража имущества со взломом. И придётся составить протокол. А как фамилия этого горе-художника.
    - Да какая разница теперь!? Сам разберусь как-нибудь!
    - Нет уж, назовите фамилию, имя отчество, теперь уже потерпевшего, - упёрся милиционер.
     - Не знаю никакой фамилии! И знать не желаю!
     - Товарищ Джапаридзе, прошу назвать фамилию и адрес - не отставал майор.
     - Фамилию говоришь!? Адрес?! Может ещё тебе имя его бабушки необходимо сообщить, для полного счастья, майор? Ещё тут мне один Пинкертон выискался! - выпалил художник.
Не зная и не понимая, что это такое - Пинкертон, милиционер, оскорбился и пошёл в наступление:
- Вы уж оставьте при себе эти выражения, пережитки царизма, товарищ Джапаридзе и потрудитесь обращаться на «Вы» к представителям законной власти!
    - Я тебе покажу сейчас представителей законной власти! Говори из какого ты отделения! Сейчас позвоню кому следует! Давай, сворачивайся, всё тут ясно уже.
    - Товарищ Джапаридзе, не переходите грани дозволенного. И если у вас здесь есть телефон, то дайте мне позвонить по служебной необходимости, - громко потребовал милиционер.
    - Телефон, говоришь?! Обойдешься!
Поняв, что до телефона его не допустят, не обращая внимания на угрозы майор подозвал к себе подчиненного и приказал:
- Сержант Шерозия! Слушай мой приказ! Бери машину и дуй в отделение. Скажи, чтобы привезли сюда Рекса, пусть возьмёт след и найди дежурного следователя, чтобы снял отпечатки пальцев! Со всех! Понятно!? Так и передай, соо всееех!
Услышав это, Уча вскипел:
- Да ты никак, угрожать мне вздумал, майоришка!? Да я тебе покажу сейчас, как с уважаемыми людьми обращаться! - и набрав какой-то номер сказал в трубку: - -Батоно Вахтанг, уж извините, что ночью беспокою вас. Тут майор, даже не знаю его фамилии, он же не представился. Майор, тебя тут зовут, подойди к телефону. - и сунув трубку в руки служивому, встал рядом и уставился на него.
   Дальше было так:
- Слушаю, кто со мной говорит?
Тот, на другом конце провода, видимо назвал себя. Майор, вытянувшись во весь рост и расширив глаза, громко произнёс:
- Докладывает майор Гиорги Гаприндашвили. Веду расследование по адресу... - на этом доклад был прерван. После, видимо, чуть более минуты говорил "тот". Милиционер, побледнев, периодически талдычил одно и тоже:
- Так точно… так точно, понял! Так точно... Так точно... И как только он попытался чуть отойти от привычных слов и сказал: "Но, ведь я...", "тот", похоже, более доходчиво и коротко, указал направление, куда следовало идти служаке. И это было очень знакомое место, куда он сам часто отправлял своих подчиненных. "Тот" уже давно закончил разговор, а майор ещё долго стоял, как статуя, с трубкой в руке, откуда были слышны прерывистые гудки. Потом он подозвал к себе второго сержанта и, затаив лютую злобу на художника, двинулся к выходу. Но тут им навстречу вбежала огромная овчарка и начала носиться по залам, обнюхивая каждый угол. Следом за ней вошёл изрядно захмелевший человек в штатском с небольшим потёртым чемоданчиком в руке и с порога обращаясь к майору, заявил:
    - Гоги, показывай, где, с чего и с кого брать отпечатки, а то ты меня прямо с застолья сорвал. Ты что забыл, ведь сегодня крестины сына двоюродного брата, жены соседа главного инженера ЖЕКа Плехановского района. Давай, закругляйся побыстрее и поехали! Я приглашаю! Там такое вино, ну просто с ума сойдешь, домашний "Мукузани" из Карданахи!
    - Никаких отпечатков! Никаких дознаний! «Забираем Рекса и уходим», —тихо сказал Гоги.
Но тут появился Джумбер, громко объявив:
- Вы знаете, батоно Уча, я догадался - пропали все картины этого Нагапетьяна. Ну помните, Вы еще говорили, что он мнит из себя художника?
 Майор, услышав это сообщение резко обернулся к Уче и увидел, как тот, сморщив лицо, за его спиной показывает кулак своему водителю, мол "молчи дурак!" Гогиному торжеству не было предела: "ну уж нет - размышлял он - господин хороший, великий художник ты наш! Теперь настал мой черёд!! И тут тебе, никакие генералы и секретари цека не помогут" и тихо, но настолько, чтобы услышал Уча, говорит всем собравшимся вокруг него милиционерам:
- Похоже товарищи, что этот армянский художник более великий, чем уважаемый Уча. Но смотрите мне, ни-ни...! Чтобы эта информация из этого дома не вышла наружу! Вам понятно? Как же так, как же так, чтобы этот Нагапетян, оказался более почитаемым художником, чем наш прославленный Джапаридзе?!! - при этом он саркастически подмигнул сослуживцам, мол: "Как я его, а!?". И еще раз подмигнув, сказал:
    - Вам ясно, товарищи?! Чтобы эта ситуация не просочилась, не то, что в прессу, но и даже дома ни один из родственников не должен знать об этом! Повторите приказ! Ясно вам я объяснил!?
    - Так точно, товарищи майор! Что бы информация, о том...! - начали громко чеканить один из подчинённых, как и положено отвечать старшему по званию.
    - Да потише ты! Чего разорался тут?! Не на плацу же находимся! - как бы успокоил их Гоги, но, в то же время зная, что Уча стоит метрах в трёх за его спиной, гримасами "дирижировал" маленьким "оркестром" служивых.
      - Есть потише, товарищ майор! - и сержант Шерозия, приглушённо продолжал, подыгрывая начальнику - Чтобы информация о том, что работы армянского художника Нагапетяна были похищены все до одной, а картины товарища Джапаридзе не тронули даже, не просочилась в печать и даже... - на этом рапорт был прерван... Все разом обернулись на глухой стук. На полу лежал художник. Когда, спустя несколько секунд он чуть пришёл в себя, то увидел над собой Маргариту, Джумбера, Тэброле, майора с сержантами, которые еле удерживали служивого пса, пытавшегося лизнуть его щёку.
Первое, что он сказал, придя в себя:
- Убирайтесь вон из моего дома, проходимцы и хоть на весь Советский Союз растрезвоньте, что армянский художник лучше грузинского! Кобы с Лаврентием и Абакумова на вас нет! Вы бы по-другому пели сейчас. Потом, опершись на локти, прохрипел:
- Распустил вас в конец Щёлоков, ох и распустил.
 А через некоторое время, хоть Уча и сопротивлялся, его уговорили сесть в машину скорой помощи, которая и доставила его в больницу.
      - Сами понимаете, батоно Шио, не мог же я рассказать о такой, на первый взгляд глупой и несуразной причине второго инфаркта. Ведь человеку, всего лишь 2 года живущему в Грузии, невдомек проявление подобной неприязни двух соседей, тысячелетиями живущих рядом. И, чтобы вникнуть в это, здесь надо родиться. Надо походить на матчи "Динамо" и "Арарат", знать корни сложных, взаимоотношений грузин и армян. Смешно же, практически в конце 20-го века, поднимать национальные вопросы.  Но, с другой стороны, сами подумайте, батоно Шио, ну как не возмущаться, если армяне утверждают, что Шота Руставели, на самом деле был Ашотом Рустамяном!? Что Гиорги Саакадзе, это никто иной, как Геворк Саакян!? Что исконный грузинский мацони, придуман армянами и называется "мацун"!?, а чурчхела это сладкий суджук. Что Лаврентий Берия это Лаврик Бериян и Тбилиси построили армяне!
     - Батоно Уча, прошу вас успокоится, - говорит Шио, - посмотрите, на ровном месте, вы так вскипели! Так и до третьего инфаркта недалеко...
 
Горькое варенье
 
      Его завезли жадные люди, продавшись даже не "за тридцать сребреников". Поначалу скрытно, порой в ночи, через "кордоны" везли их по одной, а то по две баночки, и каждый плод был учтён и отслеживался, для подсчёта - кто и сколько его поглощал. Если не получалось по воздуху, то пытались провозить поездами, если здесь были препятствия, по пробовали через море. И как ни пытались последователи Берии и Абакумова сдержать поток банок со сладким вареньем западной демократии, как впоследствии оказалось, с горьким послевкусием, так ничего и не смогли добиться. А затем потекли вагоны банок с разными сладостями, которые назывались: «ДЕМОКРАТИЯ», с последующим привкусом беспредела и разнузданности. «СВОБОДА СЛОВА» — это вседозволенность, породившая группу «Ленинград» с матерящимся Шнуровым в интернете и «запикиванным» на телеэкранах. «ТОЛЕРАНТНОСТЬ», подарившая «внукам» Василия Сталина ЛГБТ и голубое лобби в высоких кругах, и на центральных телеканалах, квесты, флэш-мобы, экшены, лайки, блокбастеры, кэшбэки...и т.д., как будто уже перевелись русские слова и названия!
 
         Для ясности: кто плохо знает историю — вот выдержка из Директивы Совета Национальной безопасности США 20/1 от 18.08.1948 г., автор которой, готовил рецепты этих "десертов".
 
           И ЛИШЬ НЕМНОГИЕ БУДУТ ДОГАДЫВАТЬСЯ!
Из выступлений бывшего директора ЦРУ А. Даллеса (1893-1969).
 
     «Посеяв в Советском Союзе хаос, мы незаметно подменим их ценности на фальшивые и заставим их в эти фальшивые ценности верить. Как?
     Мы найдем своих единомышленников... своих союзников и помощников в самой России.
     Эпизод за эпизодом будет разыгрываться грандиозная по своему масштабу трагедия гибели самого непокорного на земле народа, окончательного, необратимого угасания его самосознания.
     ... Литература, театры, кино - все будет изображать и прославлять самые низменные человеческие чувства. Мы будем всячески поддерживать и поднимать так называемых творцов, которые станут насаждать и вдалбливать в человеческое сознание культ секса, насилия, садизма, предательства - словом, всякой безнравственности.
     В управлении государством мы создадим неразбериху... Мы незаметно будем способствовать самодурству чиновников, взяточников, беспринципности.
     Бюрократизм и волокита будут возводиться в добродетель... Честность и порядочность будут осмеиваться и никому не станут нужны, превратятся в пережиток прошлого. Хамство и наглость, ложь и обман, пьянство и наркомания, животный страх друг перед другом и беззастенчивость, предательство, национализм и вражду народов, и прежде всего вражду и ненависть к русскому народу — все это мы будем ловко и незаметно культивировать, все это расцветет махровым цветом.
     И лишь немногие, очень немногие, будут догадываться или даже понимать, что происходит. Но таких людей мы поставим в беспомощное положение, превратим в посмешище, найдем способ оболгать, объявить отбросами общества..."
 
     И не знаю, найдётся ли ещё, такой смелый и сильный Геракл, чтобы очистить Авгиевы конюшни, и какую реку он должен развернуть, чтобы её потоками смыть образовавшиеся за несколько десятков лет нечистоты.
     Думаю, тот Геракл, из греческой мифологии, в одиночку не справился бы. Но сдаётся мне, что когорта из таких людей, как Леван Васадзе, смогли бы сотворить чудо и приостановить надвигающуюся катастрофу, отодвинув точку невозврата хотя бы на 10-15 лет. А там уже их последователи на нашей маленькой планете, как в своё время Георгий Победоносец, добили бы огнедышащего дракона!
 
                Москва, Земляной вал 53
                2019
                О З