Синий цвет под излучением

Я после знакомство с Жанной Аппаевой, сомневаюсь в том,что среди нас не живут посланники  иного и высшего мира.
Лепит, обжигает металл, выращивает цветы и тыквы она, ухаживает за коровой, понимает язык птиц  и того, кто и себя не понимает, над словом новым замирает, рассматривает его…
Но главное дело Жанны — рисование.
Она художник.
Вернусь к сложным , сильным чувствам, вызванными первой выставкой , названной ею «440-нанометр".
Вызов уже был в этом 440-нанометре. Не знакома я была с ним.
Узнала- синий цвет, ощущаемый человеком под действием излучения.
Не цвет — оглушала предельная откровенность в линиях, образах, эмоциональной выразительности.
И  неожиданность и даже невозможность увиденного с ожидаемым.
Не совпадении всего, что звенело, плескалось, шептало и кричало  на ее картинах, с тем, что должно было шептать и кричать, если отталкиваться от ее краткой и ясной внешней биографии, ясного, кроткого образа.А у нее была своя, иная биография духа, создаваемая сильным  художественным дарованием.
Подчиненность только ему, одаривающий взамен внутренним опытом, который у нее не был, быть не мог. Потрясло это.
Несоотносимость селения Бабугент, где родилась выросла и живет она, места, где еще сильны балкарский этикет и традиции с тем, что металось, жило в картинах, в синей краске, сгущеной до вытеснения из нее воздуха.
Был приоткрываемый её мир даже инороден тихому селу, тихому голосу, застенчивой улыбке, размеренной жизни.
Изумление—откуда у этой девочке безоглядность, решимость выразить до конца то, что чувствует и только то, что чувствует и эта свобода откуда?
Не имитация крайностей современной живописи, не упрощение высказывания бормотанием, а неподдельность избытка эмоций.
Размахи рук, их метание, прикасание, отталкивание таили в себе и драматические, и мелодраматические, сюжеты.
Раскинутые, сцепившиеся, робкие и откровенные до неловкости руки, прекрасные, многоголосые руки в картинах Жанны единственны.
И все оттенки синего лучились.
Во времена моей юности , в тропе по льду, протянутой от Ледовой базы к Приюту 11, было много знаков, запрещающих подходить к этому месту—рядом смертельно опасная трещина.
Однажды я перешагнула через ленточку и заглянула вниз.
Раздвинутый, расколотый синий, синий лед и без дна. Бездна.
Гипнотизирующая, страшная и прекрасная. В ужасе шарахнулась. Жанна отважно в эту бездну, синеву иного мира всматривается и чувство не опускающей тревоги за нее вызвано и этим.
"Можешь представить себе, что кто-нибудь напишет монографию о синем цвете: от густой восковой синевы помпейских фресок до Шардена и далее до Сезанна,— какой путь развития! Ведь синий цвет Сезанна, очень своеобразный, именно такого происхождения, он родил­ся из синевы XVIII столетия, которая у Шардена оголена от всех ее претензий, а у Сезанна окончательно потеряла всякое иносказательное значение."Так писал Рильке и не нужно пытаться понять, как цвет может потерять иносказательность.
Синий цвет Жанны Аппаевой сохраняя такую особенность краски, погружен в прямую речь с недоговоренностями, признаниями, мольбами
-Кричи, разожми губы, лучше кричи, а то губы будут синими"- сказала акушерка и я не понимала, о чем она говорить.
Поклялась себе — мой ребенок родиться не под крик. Лежа в кричалке, еще ничего не ведая, закрывала уши — почему никто из этих женщин не думает о ребенке, не думает о том, что чувствует он, слыша эти звуки страшные в темноте. Почему, изумлялась я и в свой час, действительно не кричала.
Губы, на самом деле какое - то время были синими. Но они  обновляются, увядают и воскресают от любви.
В красках ее картин есть синева этих губ. И возможное их преображение.
Глядя на работы Жанны вспомнила уже забытый этот эпизод и привожу его уже рассердившись на себя за оглядку на запретительные указатели в себе. Они ей неведомы и это - одно из провозглашений подлинности таланта, силы таланта.