Глава сорок пятая

ФЕВРАЛЯ, 10-ГО ДНЯ 1917 ГОДА

ИЗ ДНЕВНИКА ИМПЕРАТОРА НИКОЛАЯ II:

«10-го февраля. Пятница

В 10 ч. у меня был кн. Голицын. Погулял. Принял пять генералов и затем Войновского-Кригера. Завтракал и обедал Линевич (деж.).
В 2 часа приехал Сандро и имел при мне в спальне долгий разговор с Аликс. Гулял с Марией; у Ольги заболело ухо. До чая принял Родзянко. Миша пил чай. Затем принял Щегловитова. Вечером занимался до 11 час».

О ЧЕМ ПИСАЛИ ГАЗЕТЫ 10-ГО ФЕВРАЛЯ 1917 ГОДА.

«ПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫЙ ВЕСТНИК»:

«ВОЙНА.

ОТ ШТАБА ВЕРХОВНОГО ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО.

З а п а д  н ы й  ф р о н т.
Перестрелка и поиски разведчиков.

Р у м ы н с к и й  ф р о н т.
После артиллерийской подготовки густые цепи противника сделала попытки атаковать наши позиции в районе северо-восточнее Дорна-Ватры, но огнем были остановлены в 300 шагах от наших окопов; с наступлением темноты цепи противника отошли в исходное положение. На остальных участках фронта обычная перестрелка и удачные для нас действия разведчиков в районе севернее Браилова.

К а в к а з с к и й  ф р о н т.
Перестрелка и столкновения передовых частей.

Ф р а н ц у з с к о е  с о о б щ е н и е.
ПАРИЖ, 8 февраля. Артиллерия обеих сторон проявила деятельность в районе холма Мениль и на правом берегу Мааса в направлении леса Корриер и Безонво.
Огонь нашей артиллерии вызвал пожар в линиях противника у западной опушки леса Гран-Шена,
Внезапное нападение, произведенное неприятелем на один из наших небольших постов в участке фермы Шамбретт, было отбито нашим огнем.
На остальном фронте день прошел спокойно.

С п и с о к  п о т о п л е н н ы х  с у д о в, о п у б л и к о в а н н ы й 
8 ф е в р а л я  в  7  ч а с о в  в е ч е р а.

6 февраля потоплен английский пароход «Corsо-Excaradoc» в 3242 тонны водоизмещения и два рыболовных судна из Булони: одно в 989 тонн, а другое в 2979 тонн водоизмещения; 7 февраля норвежское парусное судно «Falis of Afton» в 1965 тонн водоизмещения и 8 февраля норвежский пароход «Dukat» в 1452 тонны водоизмещения. (Аг. Гаваса).
ПАРИЖ, 9 февраля. На всем фронте ночь прошла спокойно. Наша артиллерия рассеяла германский отряд, выходивший из Бетанкура на левом берегу Мааса. (Аг, Гаваса).

А н г л и й с к о е  с о о б щ е н и е.
ЛОНДОН, 9 февраля. В течение прошлой ночи мы произвели в различных пунктах нашего фронта несколько успешных операций. На фронте Соммы к северо-востоку от Гедекура мы овладели участком неприятельских окопов и захватили при этом 21 человека пленных.
К югу от Армантьера мы разрушили несколько землянок и минных галерей и сильно повредили оборонительные сооружения неприятеля. При этом мы взяли в плен 114 человек, в том числе 1 офицера, и захватили 4 пулемета. Потери, понесенные нами, незначительны. За все эта мелкие операции нами в течение суток захвачено 184 человека в плен. Наша, артиллерия проявляла в течение дня энергичную деятельность в районе к северу от Соммы и во многих пунктах между Армантьеро и Ипром. (Аг. Рейтера).

И т а л ь я н с к о е  с о о б щ е н и е.
РИМ, 8 февраля. Ночью 6 февраля неприятель пытался произвести новые атаки на наши линии, на левом берегу горного потока Мазо и к востоку от Вертойбиццы, в долине горного потока Фриджило, но был отброшен.
Артиллерийские бои с перерывами приняли вчера особенно энергичный характер к югу от долили Лоппио, в верхнем Ваной и на Карсо.

Д е й с т в и я  л е т ч и к о в.
Прошлой ночью один из наших дирижаблей успешно бомбардировал неприятельские воинские стоянки к северо-востоку от Комено, на Карсо, и вызвал большие пожары.
Несмотря на энергичный обстрел из неприятельских специальных орудий, наш дирижабль благополучно вернулся. (Аг. Стефани)».

«РУССКИЕ ВЕДОМОСТИ»:

«К  з а к р ы т и ю  м о с к о в с к и х  ф а б р и к.
В связи с переживаемым Москвой и прилегающим к ней районом кризис топлива ряд заводов остановился. Совершенно не работают 9 заводов; остальные заводы лишь кое-как перебиваются, кроме работающих на оборону, питаясь небольшими запасами топлива, доставляемыми Обществом фабрикантов и заводчиков.
Фабрики, не работающие на оборону, преимущественно текстильные, прекращают деятельность и уже заявили рабочим на 18-е февраля расчет. Увольнению подлежат в московском районе 38 тысяч чел., причем на Москву падает 19 тысяч. Расчет производится до Пасхи, с условием возобновления работ, если фабрикам будет доставлен необходимый минимум топлива.
По указанию лиц, стоящих во главе общества заводчиков и фабрикантов, весь трагизм фабрично-заводских предприятий – в том, что для Москвы давно уже отправлено 19 поездов с топливом, но все эти поезда реквизируются железными дорогами для своих нужд.
Брянский завод, имеющий собственные копи и вагоны, подвергся той же участи: все топливо реквизировано дорогами. Представители путейского ведомства заявили вчера московскому Обществу заводчиков и фабрикантов, что в феврале железные дороги вовсе не дадут топлива заводам и только в марте смогут дать выше средней нормы на 5%.
Вчера производился расчет рабочих, обслуживающих фабрики, изготовлявшие печенья. Всего рассчитано 14 тысяч человек, из них 80% - женщины и дети.
В Петроград выехал представитель московского Общества заводчиков и фабрикантов, который представил А.И.Гучкову и А.И.Коновалову подробные данные о положении вопроса снабжения фабрик и заводов московского района топливом и продовольствием. А.И.Гучков и А.И.Коновалов обещали поднять этот вопрос в особом совещании».

«НОВОЕ ВРЕМЯ»:

«С о б ы т и я  д н я.

Противник, пытавшийся атаковать наши позиции северо-восточнее Дорна-Ватры огнем, был остановлен и с наступлением темноты отошел в исходное положение.
Британские войска на фронте Соммы к северо-востоку от Гедекура овладели участком неприятельских окопов.
К югу от Армантьера британские войска разрушила несколько землянок и минных галерей и захватили в плен 114 человек.
Французская артиллерия рассеяла германский отряд, выходивший из Бетанкура на левом берегу Мааса.
В английской палате лордов лорд Керзон описал движение британских войск до Исфагана и Тегерана и организацию корпуса жандармов.
В Испании близ Картагены был обнаружен буй, в котором находились 31 ящик с корреспонденцией и запасными частями для подводных лодок. Три Германца арестованы.
В Лион прибыл первый поезд с тяжело ранеными Сербами из Австрии.
Возвращение 15 итальянских пароходов из Америки, пришедших в итальянские порты, доказывают неудачу германской блокады.
Опубликован приказ английского совета министров, являющийся ответом на подводную блокаду, объявленную Германией.
Наш осведомитель описывает положение Германии и Австрии в продовольственном отношении. (С. т.).
В Париже открыты заседания санитарной комиссии союзных стран.
Министерский конфликт в Нидерландах возник из-за вопроса о расходах по распределению съестных припасов.
Румынский наследный принц Кароль вернулся в Яссы.
В Голландии ощущается угольный кризис и вводятся ограничения в потреблении продуктов. (С. т.)».

ИЗ КНИГИ ВОСПОМИНАНИЙ ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ АЛЕКСАНДРА МИХАЙЛОВИЧА:

«В начали февраля 1917 года я получил предложение из Ставки принять участие в работах в Петербурге комиссии, при участии представителей союзных держав, для выяснения нужд нашей армии в снабжении на следующие 12 месяцев. Я радовался случаю увидеться с Аликс. В декабре я не счел возможным усугублять ее отчаяния, но теперь мне все-таки хотелось высказать ей мое мнение. Я ожидал каждый день в столице начала восстания. Некоторые «тайноведы» уверяли, что дело ограничится тем, что произойдет «дворцовый переворот», т. е. Царь будет вынужден отречься от престола в пользу своего сына Алексея, и что верховная власть будет вручена особому совету, состоящему из людей, которые «понимают русский народ». Этот план поразил меня. Я еще не видел такого человека, который понимал бы русский народ. Вся эта идея казалась измышлением иностранного ума и, по-видимому, исходила из стен британского посольства. Один красивый и богатый киевлянин, известный дотоле лишь в качестве балетомана, посетил меня и рассказывал мне что-то чрезвычайно невразумительное на ту же тему о дворцовом перевороте. Я ответил ему, что он со своими излияниями обратился не по адресу, так как Великий Князь, верный присяге, не может слушать подобные разговоры. Его глупость спасла его от более неприятных последствий.
Я посетил снова Петроград, к счастью, в последний раз в жизни. В день, назначенный для моего разговора с Аликс, из Царского Села пришло известие, что Императрица себя плохо чувствует и не может меня принять. Я написал ей очень убедительное письмо, прося меня принять, так как я мог остаться в столице всего два дня. В ожидании ее ответа, я беседовал с разными лицами. Мой шурин Миша был в это время тоже в городе. Он предложил мне, чтобы мы оба переговорили с его царственным братом, после того, как мне удастся увидеть Аликс. Председатель Государственной Думы М. Родзянко явился ко мне с целым ворохом новостей, теорий и антидинастических планов. Его дерзость не имела границ. В соединении с его умственными недостатками, она делала его похожим на персонаж из Мольеровской комедии.
Не прошло и месяца, как он наградил прапорщика Л. Гв. Волынского полка Кирпичникова Георгиевским крестом за то, что он убил пред фронтом своего командира. А девять месяцев спустя Родзянко был вынужден бежать из С. Петербурга, спасаясь от большевиков.
Я получил, наконец, приглашение от Аликс на завтрак в Царском Селе. Эти завтраки! Казалось, половина лет моей жизни была потеряна на завтраки в Царском Селе!
Аликс была в кровати и обещала принять меня, как только я встану от стола. За столом нас было восьмеро: Никки, я, Наследник, четыре дочери Государя и флигель-адъютант Линевич. Девушки были в форме сестер милосердия и рассказывали о своей работе в госпиталях. Я не видел их с первых недель войны и нашел их возмужавшими и очень похорошевшими. Старшая, Ольга, была похожа характером на свою тетку и тезку Великую Княгиню Ольгу Александровну. Вторая — Татьяна — была самой красивой в семье. Все они были в превосходном настроении и в полном неведении относительно политических событий. Они шутили со своим братом и расхваливали тетю Олю. Это было в последний раз, что я сидел за столом в Царском Селе и видел Царских детей.
Мы пили кофе в лиловой гостиной. Никки направился в прилегающую спальню, чтобы сообщить о моем приходе Аликс.
Я вошел бодро. Аликс лежала в постели в белом пеньюаре с кружевами. Ее красивое лицо было серьезно и не предсказывало ничего доброго. Я понял, что подвергнусь нападкам. Это меня огорчило. Ведь я собирался помочь, а не причинить вред. Мне также не понравился вид Никки, сидевшего у широкой постели. В моем письме к Аликс я подчеркнул слова: «Я хочу вас видеть совершенно одну, чтобы говорить с глазу на глаз». Было тяжело и неловко упрекать ее в том, что она влечет своего мужа в бездну в присутствии его самого.
Я поцеловал ее руку, и ее губы едва прикоснулись к моей щеке. Это было самое холодное приветствие, с которым она когда-либо встречала меня с первого дня нашего знакомства, в 1893 году. Я взял стул, придвинул его близко к кровати и сел против стены, покрытой бесчисленными иконами и освещенной голубыми и красными лампадами.
Я начал с того, что, показав на иконы, сказал, что буду говорить с Аликс, как на духу. Я кратко обрисовал общее политическое положение, подчеркивая тот факт, что революционная пропаганда проникла в гущу населения, и что все клеветы и сплетни принимались им за правду.
Она резко перебила меня:
— Это неправда! Народ по-прежнему предан Царю. (Она повернулась к Никки). — Только предатели в Думе и в петроградском обществе мои и его враги.
Я согласился, что она отчасти права.
 — Нет ничего опаснее полуправды, Аликс, — сказал я, глядя ей прямо в лицо. — Нация верна Царю, но нация негодует по поводу того влияния, которым пользовался Распутин. Никто лучше меня не знает, как вы любите Никки, но все же я должен признать, что ваше вмешательство в дела управления приносит престижу Никки и народному представлению о самодержце вред. В течение двадцати четырех лет, Аликс, я был вашим верным другом. Я и теперь ваш верный друг, но на правах такового, я хочу, чтобы вы поняли, что все классы населения России настроены к вашей политике враждебно. У вас чудная семья. Почему же вам не сосредоточить ваши заботы на том, что даст вашей душе мир и гармонию? Предоставьте вашему супругу государственные дела!
Она вспыхнула и взглянула на Никки. Он промолчал и продолжал курить. Я продолжал. Я объяснил, что, каким бы я ни был врагом парламентарных форм правления в России, я был убежден, что, если бы Государь в этот опаснейший момент образовал правительство, приемлемое для Государственной Думы, то этот поступок уменьшил бы ответственность Никки и облегчил его задачу.
— Ради Бога, Аликс, пусть ваши чувства, раздражения против Государственной Думы не преобладают над здравым смыслом. Коренное изменение политики смягчило бы народный гнев. Не давайте этому гневу взорваться.
— Все, что вы говорите, смешно! Никки — Самодержец! Как может он делить с кем бы то ни было свои божественные права?
— Вы ошибаетесь, Аликс. Ваш супруг перестал быть Самодержцем 17 октября 1905 года. Надо было тогда думать о его «божественных правах». Теперь это — увы — слишком поздно! Быть может, чрез два месяца в России не остаются камня на камне, что бы напоминало нам о Самодержцах, сидевших на троне наших предков.
Она ответила как-то неопределенно и вдруг возвысила голос. Я последовал ее примеру. Мне казалось, что я должен изменить свою манеру говорить.
— Не забывайте, Аликс, что я молчал тридцать месяцев, — кричал я: — в страшном гневе. Я ни проронил в течение тридцати месяцев ни слова о том, что творилось в составе нашего правительства, или, вернее говоря, вашего правительства. Я вижу, что вы готовы погибнуть вместе с вашим мужем, но не забывайте о нас! Разве все мы должны страдать за ваше слепое безрассудство? Вы не имеете права увлекать за собою ваших родственников в пропасть.
— Я отказываюсь продолжать этот спор, — холодно сказала она.   
— Вы преувеличиваете опасность. Когда вы будете менее возбуждены, вы сознаете, что я была права.
Я встал, поцеловал ее руку, причем в ответ не получил обычного поцелуя, и вышел. Больше я никогда не видел Аликс.
Проходя чрез лиловую гостиную, я видел флигель-адъютанта Царя, который разговаривал с Ольгой и Татьяной. Его присутствие вблизи спальни Царицы удивило меня. Фрейлина Государыни А. Вырубова, бывшая одною из главных поклонниц Распутина, говорит по этому поводу в своих мемуарах, что «Царица боялась, чтобы Великий Князь Александр не вышел бы из себя и не решился бы на отчаянный шаг».
Если это было так, что значит Аликс не отдавала отчета в своих поступках, и это явилось бы объяснением ее действий.
На следующий день Великий Князь Михаил Александрович и я говорили снова с Государем, понапрасну теряя время. Когда наступила моя очередь говорить, я был так взволнован, что не мог произнести ни слова.
— Спасибо, Сандро, за письмо, которое ты мне привез из Киева. — Это было единственным ответом Государя на многочисленные страницы моих советов. Хлебные хвосты в Петрограде становились все длиннее и длиннее, хотя пшеница и рожь гнили вдоль всего великого Сибирского пути и в юго-западном крае. Гарнизон столицы, состоявший из новобранцев и запасных, конечно, был слишком ненадежной опорой в случае серьезных беспорядков. Я спросил у военного начальства, собирается ли оно вызывать с фронта надежные части? Мне ответили, что ожидается прибытие с фронта тринадцати гвардейских кавалерийских полков. Позднее я узнал, что изменники, сидевшие в Ставке, под влиянием лидеров Государственной Думы, осмелились этот приказ Государя отменить».

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ БЫВШЕГО НАЧАЛЬНИКА ОХРАНЫ ЦАРСКОЙ СЕМЬИ А.И. СПИРИДОВИЧА:

«Приехав в Петроград по делам, обеспокоенный всеобщим настроением, зная, что когда Их Величества вместе, то Государь всецело подчиняется Императрице, Великий Князь [Александр Михайлович ] решился добиться свидания с Ее Величеством, переговорить откровенно и серьёзно с Царицей. От свидания уклонялись. Вел. Князь настаивал и, наконец, получил приглашение к завтраку 10 февраля. Царица на завтраке не присутствовала. После завтрака, Государь пригласил Вел. Князя пройти в спальню Царицы.
- Я вошел бодро, - писал позже Вел. Князь - Аликс лежала в постели в белом пеньюаре с кружевами. Ее красивое лицо было серьёзно и не представляло ничего доброго. Я понял, что подвергнусь нападкам. Это меня огорчило. Ведь я собирался помочь, а не причинить вред. Мне также не понравился вид Никки, сидевшего у широкой постели. В моем письме к Аликс я подчеркнул слова: "Я хочу вас видеть совершенно одну, чтобы говорить с глазу на глаз". Было тяжело и неловко упрекать Её в том, что Она влечет своего мужа в. бездну в присутствии его самого".
Сев в кресло у кровати и указав на иконы, Вел. Князь сказал, что будет говорить, как на духу. Он начал, и уже с первых реплик Царицы разговор принял запальчивый характер. Великий Князь убеждал изменить курс внутренней политики, устранить Протопопова, призвать к власти других людей, убеждал Царицу устраниться от политики и предоставить государственные дела Государю. И вот, что произошло, по словам Великого Князя:
"Она презрительно улыбнулась. - Все, что вы говорите, смешно. Никки Самодержец. Как может Он делить с кем бы то ни было свои Божественные права?
- Вы ошибаетесь, Аликс. Ваш супруг перестал быть Самодержцем 17 октября 1905 года. Надо было тогда думать о его "Божественных правах". Теперь это, увы, слишком поздно. Быть может, через два месяца в России не останется камня на камне, чтобы напоминало нам о Самодержцах, сидевших на троне наших предков.
Она ответила как-то неопределенно и вдруг возвысила голос. Я последовал ее примеру. Мне казалось, что я должен изменить свою манеру говорить.
- Не забывайте, Аликс, что я молчал тридцать месяцев, - кричал я в страшном гневе, - я не проронил в течение тридцати месяцев ни слова о том, что творилось в составе нашего правительства или, вернее говоря, вашего правительства. Я вижу, что вы готовы погибнуть вместе с вашим мужем, но не забывайте о нас. Разве мы должны страдать за ваше слепое безрассудство? Вы не имеете права увлекать за собою ваших родственников.
- Я отказываюсь продолжать спор, - холодно сказала Она. Вы преувеличиваете опасность. Когда вы будете менее возбуждены, вы сознаете, что я была права.
Я встал, поцеловал Её руку, причем в ответ не получил обычного поцелуя и вышел. Больше я никогда не видел Аликс".
Разговор Вел. Князя был настолько резок и громок, что Вел. Княжна Ольга Николаевна попросила дежурного флигель-адъютанта Линевича быть с нею в соседней комнате.
Отношения между членами Династии были настолько натянуты, время же было настолько нервное, что на женской половине кому-то пришла в голову мысль о возможности какого-либо нападения.
Расстроенный Вел. Князь написал в библиотеке письмо Вел. Князю Михаилу Александровичу о неуспехе своего разговора».

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ПОДРУГИ ИМПЕРАТРИЦЫ ЮЛИИ ДЕН:

«В это время Государыня встречалась со многими людьми. Каждый четверг устраивались музыкальные вечера, во время которых я могла видеть наших друзей - офицеров-артиллеристов, флигель-адъютанта его величества Линевича, графа Ребиндера и его жену (имевшую несколько карикатурное сходство с Императрицей), офицеров со "Штандарта", князя Долгорукова (впоследствии убитого большевиками в Екатеринбурге), госпожу Воейкову, супругу дворцового коменданта, полковника Гротена и многих других.
Во время этих вечеров играл румынский оркестр под управлением знаменитого Гулеску-, и Государыня получала истинное наслаждение, слушая столь изысканную музыку. В салоне всегда топился огромный камин. Государыня садилась рядом с ним, а сразу за ней, специально для меня, ставили небольшой табурет. Если я приходила после того, - как Государыня усаживалась, она с милой улыбкой жестом указывала мне на свободное место.
Однажды вечером, приблизительно за две недели до революции, заняв свое обычное место и слушая румынский оркестр, я заметила, что Императрица особенно грустна. Собравшись с духом, я наклонилась вперед и озабоченно прошептала:
- Ваше Величество, почему Вы сегодня так грустны?
Государыня повернулась и посмотрела на меня:
- Почему Я грустна, Лили? Я и сама не знаю, но музыка Меня угнетает. Надрывает душу.
В тот же вечер Анна Вырубова по своей детской наивности заявила:
 - Мы все словно не в своей тарелке. Давайте выпьем шампанского, сразу веселей станет!
Услышав предложение Анны, Государыня рассердилась.
- Нет, - проговорила Она. - Государь не любит вино и терпеть не может женщин, которые пьют. Но дело вовсе не в том, что Он любит, а что не любит, просто люди скажут, что Он сам пьяница.
Здоровье Государыни совсем расстроилось. Заботы усугубили Ее сердечную болезнь, однако Она продолжала выполнять Свои обязанности, не обращая внимания на недуги. Во время официального приема после проводов гвардейцев на фронт Императрица мне призналась, что с трудом справляется с нервным напряжением.
- Я держусь лишь благодаря вероналу. Я буквально пропитана им, - сообщила Она» (Ден Ю. А. Подлинная царица. М.: Вече, 2009).

ИЗ КНИГИ МИНИСТРА-ПРЕДСЕДАТЕЛЯ ВРЕМЕННОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА А.Ф. КЕРЕНСКОГО:

«Как обычно, в канун открытия Думы Родзянко отправился с всеподданейшим докладом к царю.
Царь, явно раздраженный позицией Родзянко, предупредил его, что Думе будет позволено продолжить заседания лишь в том случае, если «она не допустит новых непристойных выпадов в адрес правительства», и отказался дать согласие на просьбу Родзянко об удалении наиболее непопулярных министров.
В ответ на высказанные Родзянко опасения по поводу реакции общественного мнения и его намеки на возможность насильственных действий снизу Николай заявил, что имеющаяся в его распоряжении информация свидетельствует «совсем об обратном». На грани отчаяния Родзянко высказал свои «самые худшие предчувствия… и убеждение», что это его последний доклад. «Я по всему вижу, что вас повели на самый опасный путь… вы хотите распустить Думу… Еще есть время; еще возможно все изменить и дать стране ответственное правительство. Видимо, этому не суждено сбыться. Ваше Величество, вы выражаете несогласие со мной и все останется как было…Я вас предупреждаю, я убежден, что не пройдет трех недель, как вспыхнет такая революция, которая сметет вас, и вы уже не будете царствовать». Пророчество Родзянко вскоре сбылось.
Такое негативное отношение к докладу Родзянко красноречиво свидетельствовало о том, что царь одобрял действия Протопопова и не имел ни малейшего намерения пойти на какие-либо изменения.
И это было абсолютно справедливо. Слова в качестве действий вполне годятся для поэтов, философов и писателей, но недостаточны для государственных деятелей и политиков. Их слова, даже самые зажигательные и мудрые, абсолютно бесполезны, если за ними не следует действие. Как правильно сказал Милюков, в то время весь народ возлагал свои надежды на Думу, но Россия ждала от нее не слов, а действий. Оправданы ли эти надежды или нет, но люди ждут, что Дума станет их глашатаем. И не только «мертвая бюрократическая машина» принесла народу страдания и помешала ему выразить свои творческие возможности. В конце концов в каждой стране существует та или иная форма бюрократической машины; без нее не может обойтись ни одно современное государство. Да и в самой России бюрократическая машина была далеко не так мертва, ибо у нее на службе было немало разумных и преданных делу людей. Однако их полностью лишили возможности действовать, они лишь выполняли приказы министров» (Александр Керенский. Россия в поворотный момент истории).

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ДЕПУТАТА ГОСУДАРСТВЕННОЙ ДУМЫ В.В. ШУЛЬГИНА:

«10 февраля 1917 года состоялась аудиенция у Императора. В этот день у Царя были Великие князья Александр Михайлович и брат Государя Михаил Александрович. Прием, названный в газетах "высокомилостивым", по словам Родзянко, был "самым тяжелым и бурным". Сохранилась запись этой беседы.
   Когда председатель Государственной Думы прочел доклад, Царь сказал:
   - Вы требуете удаления Протопопова?
   - Требую, Ваше Величество. Прежде я просил, а теперь требую
   - То есть как?
   - Ваше Величество, спасайте себя. Мы накануне огромных событий, исхода которых предвидеть нельзя. То, что делает ваше правительство и вы сами, до такой степени раздражает население, что все возможно. Всякий проходимец всеми командует. "Если проходимцу можно, почему же мне, порядочному человеку, нельзя?!" - вот суждение публики. От публики это перейдет в армию, и получится полная анархия. Вы изволили иногда меня слушаться, и выходило хорошо.
   - Когда? - спросил Государь.
   - Вспомните, в июле 1915 года, когда вы уволили министра внутренних дел Н. А. Маклакова.
   - А теперь я о нем очень жалею, - сказал Царь, посмотрев в упор, - этот, по крайней мере, не сумасшедший.
   - Совершенно естественно, Ваше Величество, потому что сходить не с чего.
   Царь засмеялся:
   - Ну, положим, это хорошо сказано.
   - Ваше Величество, нужно же принять какие-нибудь меры! - продолжал Родзянко. - Я указываю здесь на целый ряд мер. Это искренно написано. Что же вы хотите, во время войны потрясти страну революцией?
   - Я сделаю то, что мне Бог на душу положит.
   - Ваше Величество, вам, во всяком случае, очень надо помолиться, усердно попросить Господа Бога, чтобы Он показал правый путь, потому что шаг, который вы теперь предпримете, может оказаться роковым.
   Царь встал и сказал несколько двусмысленностей по адресу Родзянко.
   - Ваше Величество, - сказал Михаил Владимирович, - я ухожу в полном убеждении, что это мой последний доклад вам.
   - Почему?
   - Я полтора часа Вам докладываю и по всему вижу, что вас повели на самый опасный путь... Вы хотите распустить Думу, я уже тогда не председатель и к вам больше не приеду. Что же еще хуже, я вас предупреждаю, я убежден, что не пройдет трех недель, как вспыхнет такая революция, которая сметет вас, и вы уже не будете царствовать.
   - Откуда вы это берете?
   - Из всех обстоятельств, как они складываются. Нельзя так шутить с народным самолюбием, с народной волей, с народным самосознанием, как шутят те лица, которых вы ставите. Нельзя ставить во главу угла всяких распутиных. Вы, Государь, пожнете то, что посеяли.
   - Ну, Бог даст...
   - Бог ничего не даст, вы и ваше правительство все испортили. Революция неминуема.
Родзянко как в воду глядел. Действительно, трех недель не прошло. Прошло лишь две недели и два дня. А через девятнадцать дней после этого разговора я уже во Пскове принял из рук несчастного самодержца акт его отречения от престола.
Однако в тот день, несмотря на искренность, прямолинейность и храбрость Родзянко, ему не удалось убедить Царя. На другой же день в Царское Село прибыл вызванный Протопоповым Н. А. Маклаков, о котором Царь сожалел, что сместил его, послушавшись председателя Государственной Думы. Протопопов сказал Маклакову, что Государь поручает ему написать проект манифеста на случай, если ему угодно будет распустить Думу. Маклаков составил проект, основная мысль которого заключалась в обвинении и личного состава Думы.
Главная ее вина, с точки зрения Царя, состояла в том, что она не увеличила содержания чиновникам и духовенству. Поэтому Государственная Дума распускается до новых выборов 15 ноября 1917 года. Манифест кончался призывом Царя к единению, чтобы послужить России.
Итак, Протопопов в единоборстве с Думой, его же избравшей в товарищи председателя, в конце концов победил. Но какою ценой?!» (В.В. Шульгин. Годы).