Виток спирали. Глава 2 Шихан

Шихан - это настоящее заповедное место: дремучий лес, высокие, под стать корабельным сосны. Вершину горы венчает красавец - десятиглавый собор, носящий имя Троицкого. Рядом храм иконы Покрова Божьей Матери. Вокруг различного назначения постройки. Всё вместе взятое есть Покровско-Шиханский женский монастырь, куда стекался на богомолье народ со всей округи.

Отголоски событий революции 1917 года, первой мировой, а затем гражданской войн, конечно, долетали до стен обители. Но до поры до времени не меняли уклада размеренной монастырской жизни. Именно до поры до времени… Новая власть объявила войну религии и в первую очередь тем, для кого вера в Бога была смыслом жизни.

Осенний день 1926 года. Шиханская обитель. Отзвучали вечерние колокола. После службы монахини и насельницы зашли в трапезную, а после неспешно разошлись по кельям. Но вскоре в монастырские ворота постучали. Одна из монахинь выглянула в воротное оконце и произнесла: «С чем пожаловали?» «К игуменье Серафиме со срочным сообщением из Пестровки от Александры Орловой», - ответил прибывший путник. Открыв калитку, женщина выглянула наружу и, всмотревшись в гостя, спросила: «Никита, ты ли это?» «Да, я, матушка Анастасия. Открой ворота, лошадь заведу. Опять волки шалить стали». Осенив себя крестным знамением, монахиня впустила Никиту с лошадью на монастырский двор и вновь закрыла ворота. «Время сейчас неспокойное. А ты, вижу, спешил,  животина вся в мыле. Наверное, недоброе известие привёз настоятельнице. Иди в трапезную, а прежде лошадь под навесом привяжи, там, кажись, в яслях ещё овёс остался. А я к игуменье за разрешением», - скороговоркой произнесла монахиня.  Трижды постучавшись в келью настоятельницы, Анастасия доложила: «Матушка, с известием к вам из Пестровки Никита Степанов». После некоторого молчания из кельи донеслось: «Это тот, что пономарь с Пестровского храма?» «Да, матушка, он самый, так  спешил, что лошадь чуть не загнал». «Пусть в трапезной ждёт, а ты пришли мне мать Марию помочь собраться», - громко зевая проговорила хозяйка кельи.

Мать Мария вошла в келью к игуменье без стука. В обители она подвизалась с самого её основания и пользовалась полным доверием ещё первой в монастыре игуменьи Леониды, преставившейся в 1922 году и передавшей посох своей в миру родной сестре Евдокии Ивановне Марининой, ставшей настоятельницей Серафимой. Облачившись, игуменья взяла в руки чётки и в сопровождении помощницы направилась в трапезную. Увидев настоятельницу, Никита встал и сделал полный поклон. Игуменья совершила над гостем крестное знамение и предложила расположиться за столом, наказав Марии самовар и заедок. Гость сразу перешёл к делу: «Матушка, послала меня к вам Орлова Александра Фёдоровна, прихожанка нашего храма». «Знаю такую», - кивнула Серафима. «Так вот, – продолжал Никита, – ненароком она стала свидетельницей разговора между председателем совета и приезжим мужчиной. Речь  вели о вашей обители, о её закрытии ещё до Рождественского поста». Игуменья трижды осенила себя крестным знамением, лицо её утратив сонливость сделалось строгим. «Также говорили о собрании,  на котором будет принято решение, какими силами закрывать монастырь и как поступить с сестрами. В обители предполагается открыть коммуну. Говорили и о закрытии храма в соседней с вами Ахматовке».

Было бы преувеличением сказать, что сообщение Никиты явилось для игуменьи новостью. Лицо её не выдало и тени беспокойства, однако чётки в её руках прибавили ход.  А  без того гордая  осанка приобрела особую наглядность. Вошла инокиня Мария с самоваром. «Ты, Никита, усаживайся поудобнее, чаю попьём,  поговорим о том, что ещё в миру делается», - приветливо посмотрела на гостя игуменья. «Да, неспокойно, матушка, в миру. На прошлой неделе опять со списками кулаков  по Пестровке  ходили. Вот и семья Орловых в тех списках значится. Ведь  у них три коровы,  пятнадцать овец, куры, пчёлы», - прихлёбывая чай, рассказывал Никита. «Прости Господи, да как же их смеют кулачить при двадцати ртах!? Ведь и наёмных работников отродясь у них не было. Всё сами и сами, от темна  до темна!» - воскликнула игуменья. «Пестровский храм тоже обещают закрыть и разобрать, - продолжал Никита, - говорят, кирпич спонадобился стеклопроизводству. Молодёжь в клубе  радуется,  а прихожане горюют. Отец Сергий потихоньку стал особо чтимые иконы и утварь  прихожанам для сохранения раздавать. Мне вот тоже Спаса Нерукотворного отдал припрятать». «Вот что, Никитушка, когда в Пёстровку вернёшься, то Александру Фёдоровну навести и передай ей от меня записочку. Пока  чай пьёшь, я письмо ей напишу», - остановила парня игуменья. Мать Мария сходила за письменным прибором и зажгла дополнительно керосиновую лампу. Серафима, склонившись над листом бумаги,  задумалась… Тридцать восемь лет прошло, как её родную сестру, монахиню Леониду в миру Александру Ивановну Маринину, владыка Антоний назначил начальницей богадельни на Шихане. И подвизавшиеся с ней восемь сестёр, в том числе и она -  Серафима, несли всё это время службу Богу, не взирая на  тяготы. А когда в 1890 году богадельню преобразовали в женскую общину, а ещё через три года в монастырь, то забот стало так много, что только успевали поворачиваться. Неужели подходит конец нашему служению Богу на Шихане?! А, может, как раз и начинаются те самые трудные времена, когда своё служение надо доказывать делом? Игуменья очнулась от дум и стала аккуратно выводить на бумаге слова:
«Спаси и сохрани, Господи, тебя и твою семью, Александра Фёдоровна. Из-за недостатка времени пишу тебе коротко, но по важному делу. Доходят к нам на гору нехорошие вести о грядущем закрытии родной нам обители и полном её разорении, надругании над нами. Твоё послание с Никитой Степановым только подтвердило  весточки, ранее приносимые к нам надёжными людьми. Обращаюсь к тебе с просьбой подобрать с истинной верой людей в Пестровке для сохранения икон и церковной утвари из нашего монастыря до благоприятных времён. Прошу ответ дать незамедлительно после того, как такие люди сыщутся.
С поклоном всей семье игуменья Серафима».

На предложение  заночевать в монастыре Никита ответил отказом. Назавтра намечена отцом Сергием служба и надо пособить на колокольне и в алтаре. Лошадь Никиты отдохнула, напиталась овсом и знаменитой шиханской водой. Проводив Никиту с лошадью за ворота, инокиня Анастасия вслед трижды сотворила крестное знамение и, уже закрывая створку ворот, про себя стала читать дорожную молитву.

А в это время в клубе соседнего села шло комсомольское собрание. Обсуждался вопрос о Шиханском монастыре. Пуще всех надрывались два пьяных крикуна: Алексей по кличке Кривой и его дружок Ванька Белый. Они выкрикивали всякую непотребщину,  забавляя собравшихся. Слухи  о скором закрытии монастыря обещали лёгкую наживу.

 Дождавшись окончания собрания, Кривой и Белый решили ускорить событие - поджечь монастырь. Захватив из дома две бутылки керосина, они направились на гору. Преодолев ограду, двинулись к монастырским постройкам, которые и запалили. Огонь взялся дружно, взметнулся пламенем под крыши. Дело было сделано, и поджигатели бросились в лес. Когда  монастырские обнаружили пожар, огонь перебросился на жилой двухэтажный корпус, а с него на следующий. В чём сёстры спали, в том и спаслись. Слава богу, без человеческих жертв. От полного выгорания  монастырь спасла безветренная погода. Если бы пламя перекинулось на сосны,  лесному пожару не миновать. Тогда бы уж не спасся никто и ничто. Тем не менее урон был нанесён страшный: полностью выгорели два двухэтажных дома, в которых располагались кельи, а также флигель, просфорная, пожарный сарай. Ночь прошла в страданиях. Наутро игуменья собрала сестёр у дымящихся головешек. Все выглядели подавленными. А когда конюх Максим принёс и показал найденную рядом с пожарищем пустую бутылку из-под керосина, причина пожара стала очевидна. Господи, если с этого начинаются наши испытания, что тогда ждёт нас впереди? Слава богу, сестрёнка моя не увидела такого разорения трудов наших, а спокойно отошла к Богу при расцвете обители – такие приходили мысли Серафиме. К сёстрам она обратилась со словами: «Знаю, православные сёстры, что сердца ваши опечалены великой скорбью не только тем, что огонь порушил наши труды праведные, но и тем, что злодеяние случилось не само собою, а сделано людьми, имеющими злые сердца и мысли. Наступают тяжёлые времена не только для обители нашей, но и для веры нашей. Как мы выстоим в этом борении со злом, так и будет дано нам Господом по вере нашей, - помолчав настоятельница продолжила, - по дальнейшей жизни в обители говорю вам следующее: большую часть сестёр на житьё уже вскоре примут благочестивые семьи деревни Новая Селя. Часть сестёр будет до иных времён размещена в Пестровке и других сёлах. Пока же, оставив наши привычные послушания, займёмся разбором пепелищ и наведением порядка в монастыре. Посильную помощь согласились оказать нам добрые люди из соседних деревень. Благословляю всех вас на труды к спасению нашему». Игуменья совершила над собравшимися крестное знамение. Покатились слёзы по лицам молоденьких сестёр. Соратницы же Серафимы, подвизавшиеся в обители ещё при игуменье Леониде, приняли вызов с выдержкой, ни один мускул не дрогнул на их лицах. Этим они показали пример  молодым сёстрам  и выразили готовность  поддержать Серафиму.

С последствиями пожара справились за неделю. Потухшие головёшки и обгоревшие  брёвна стащили с горы в овраг, расчистили пепелище от мусора, наметили планы по восстановлению жилых и хозяйственных построек. Но сердце Серафимы было неспокойно, чуяло дальнейшие беды. И они не заставили себя долго ждать.

В аккурат через неделю после пожара из Пёстровки приехал в тарантасе военный и потребовал к себе для разговора игуменью. Выглядел гость молодцевато, но седые виски, уставшие глаза,  опущенные уголки рта говорили о том, что за плечами у этого человека суровый жизненный опыт. Он представился уполномоченным ревтрибунала Языкеевым Александром Петровичем. Серафима решила общаться с незваным гостем под открытым небом, чувствовала, что неспроста он появился в обители. Увидев игуменью, Языкеев  приосанился и напустил на себя важный вид. Зычным голосом доложил о цели своего визита и вручил ей бумагу.  «Предписание у меня к вам из губисполкома. В течение пяти дней вы должны освободить территорию монастыря, а всем находящимся здесь монашкам зарегистрироваться по месту будущего проживания. Имеющиеся документы  по монастырю и ценную утварь сдать по описи представителям совета народных депутатов села Пестровка. Да, ещё  хочу пообщаться  с попом, который служит у вас в храме. Как его там?» Серафима подсказала: «Иеромонах Серафим». «Вот-вот, как раз этот Серафим мне и нужен!» «Его сейчас в монастыре нет. Уехал по церковным делам. К заутреней будет», - сухо проговорила игуменья. «Ничего, от меня никуда не денется. А вы не тяните, выполняйте то, что вам приказано!» Взобравшись в тарантас, Языкеев, не попрощавшись, отбыл.

Молодая советская власть в апреле 1929 года приняла постановление о религиозной жизни в новом государстве. Местной власти разрешалось закрывать церкви и монастыри на своё усмотрение.  Губисполком  же проявил сверх оперативность, задолго до центрального документа объявил Троицкий собор на Шихане «как не представляющий художественной ценности», а обитель предписал  немедленно закрыть. Сёстры стали перебираться в близлежащие сёла и деревни в заранее определённые Серафимой семьи и дома. Сама Серафима с восьмью сподвижницами переселилась в отдельный домик, любезно предоставленный жителями близлежащей деревни Новая Селя. Чувствуя, что новая власть не упустит монастырское добро и сама Серафима будет предметом пристального внимания, игуменья заблаговременно позаботилась о самом ценном. Часть церковной утвари и икон старого письма была роздана по списку в благочестивые семьи. Престольную икону Покрова Божьей Матери передали на хранение прихожанке монастыря. Золотые и серебряные предметы церковной утвари, а также старинные книги в серебряных окладах Серафима распорядилась запечатать в окованный сундук и тайно вывезти в место, известное  только игуменье, казначее и письмоводительнице.
 
… Потекли дни, недели, месяцы бесприютной жизни сестёр вне монастырских покоев. Так они и коротали дни до своей кончины, окормляя православием семьи, в которых  проживали, и изредка наведывались на опустевшую гору. К декабрю  1927 года в Покровском храме монастыря устроили читальню, а Троицкий собор планировалось перестроить под клуб.  Но всё закончилось тем, что красавец собор разобрали на кирпичи для нужд власти  села Пестровка. Остатки растащили жители  близлежащих сёл и деревень. В 1928 году в монастыре расположилась коммуна «Заветы Ильича».  И всё монастырское подворье, а это ни много ни мало облагороженный земельный надел, участок леса пожертвованный княгиней Анной Александровной Оболенской , пасека, жилые и хозяйственные помещения, производственный инвентарь - отошло коммуне. Но та просуществовала недолго…

 Лишь одна инокиня Ксения, устроив себе землянку на горе в разорённой обители, встречала редких богомольцев до самого 1937 года, когда был закрыт и разобран Покровский храм. Иеромонаха Серафима арестовали и позже расстреляли в Пензе. Все хозяйственные постройки окончательно растащили и развезли по сёлам. Гора опустела и уснула на пятьдесят шесть лет.