Как Дугин и Епифанцев талер идеологизировали

                Отважной блондинке Хичкока Эжени Бушар
     - Итак, первоначально их было семеро.
     Отфриштыкав с барином, Иван понес было письменные и иные, не всегда бутилированные, инструменты познания сущего в кабинет Ломоносова, но благодушно - медвежье посапывание народного академика, перемежаемое задумчивой икотой свежим пивом, развернули секретаря на пороге, и он уселся, сложив ноги калачиком, на самом пороге, вызвав назойливую сентенцию о кутерьме, кошмах и Великом Синем Небе Тэнгри, впрочем, тут же завершившуюся, стоило Баркову негромко щелкнуть откидывающейся крышечкой глазурированной под Нижнеземельные изразцы бутылью бальзама из того самого славного города Брюгге.
     - Залегли на дно - то, - осклабился Ломоносов, ради связности речей начавшего уже немного путаться Баркова решив забить, как это было уже не раз за долгие годы уже и не службишки, а истинно дружбы, исподволь связавшей двух столь разных персонажей моей культуры, что бы там ни гнал этический в кристал нахт журналист Бабченка, крахнувшей спецоперацией СБУ обосрав и незаможность, и журналистику, и себя до кучи, на что никто уже и не обратил внимания, особенно после главящего орды жестокосердной оппозиции Кудрина, ведущего на шторм и слом отары норковошубных феминисток, гомосексуалящих экологинь и прочих, не так выпуклившихся трендовостью Ксении Собчак, деятелей и деятельниц. - Банби дальше, Иван.
     Семеро их было. Как и подобает при зачине любого, уважающего себя и потенциальных читак историцкого исследования крайне необходимо определиться с рамочностью, ибо выходить или, наоборот, граничить - малоприемлемо, раз уж важна нам всем народная правда. Итак, семеро. Сакральная циферь, нумерологицкое содержимое и пифагорействующие проявления эманаций, Симеоны и лавки, ложки и сошки пулемета имени Дягтерева, пришедшего на смену лихой девяностыми лошадке, в общем семь - и никаких. Первый, тут же избранный Старшим, по артельно - неизбежной традиции всяк раз иметь Старшого, хотя бы для  ответа под кнутом и на дыбе, Пуэбло Велят. Велят - это не фамилия, не родовое наименование, это именно прозвище, коими так богата Русь. Тута тебе и Грозны Очи, и Х...ло, и Бровеносец, и Лам - Лам Жуапло, дон, до х...я погонял и погремух удосужились придумать люди за долгий цивилизационный прорыв из враг во грехи, Велята же прозвали так за неповадность. В начале своей блистательной политицкой карьеры служил он в Удельни, возглавляя прорыв, креатив и новацию, троекупно совместившихся в результат военного мятежа группы Вагнер, что, опять же, прозвище. Разоблачив переодетых мятежников как вчерашних мирных убийц, разбойников и насильников, по неуклонному зову такой вот родины перековавшихся в душегубцы идейные, мокроделы сучьи и шелупонь где - то около кутка обиженных граждан, Пуэбло, выйдя с покаянием к подменившему Передонова Володину не стал тривиально жрать ерлы, но грозно нахмурившись, ткнул указательным пальцем в район расписанного красками рыженькой прелестницы Ландер потолка, весомо произнеся :
      - Велят.
      Так и прозвали его - Велят. А имя, ненашенское, прямо скажем, может и опасное, скорее всего, будущее запрешенное, как и все тута, хотя и срать всем на все запреты, образовалась как- то само. Пуэбло и Пуэбло и х...й с ним, как говорится, вон, у Аньки Курниковой тесть или шурин, хер проссышь, как там и кому, вообще Хулио. И чо, я вас спрашиваю, обосраться и не жить ?! А вот х...й вот вам вот, товарищ Лоськов ! 
     Второй подвизался. Как Непосредственный и вообще. Именовали его Смушко - Смушкевич, для более дальних, способствующих и не так уж, изводили его наотмашь от Гржум - Грджимайло, не забывая помянуть впристой и бабушку русской революции Брешко - Брешковскую, иногда, в случаях, с кокетливым подмигиванием и напевом из Бориса Гребенщикова, Бонч - Бруевич. Бревно, несомое Ильичом, чорно - белое мягкое подбрюшье древнего изобретения мусье Даггера, короче сказать, именно из - за Непосредственности чаще звали его Вторый. Это, думаю, от старины пошло, ежели у вас, граждане бандиты, налицо Старшой, то Вторый и сам образуется, свято пусто или, в нашем веселом случае, товарищи бойцы, дупель - пусто.
     - Чево тама ?
     Ненароком придремавший в обманчивом тепле жарко натопленной дворовым казачком Лавриком горенке Барков шумно зевнул, обеими ладонями принялся чесать гудящую голову, но к месту и с достодолжным уважением поднесенного стаканчика пенной романеи, недурно пущенной под скрип витаграфоскопа О. Генри, накручивавшегося задастой и краснощекой горничной Маврушей, хватило для пробуждения, и он продолжил рассказ о Семерых.
     Третьего, думаю, вы уж осознали, Михалвасилич, не было. Оно ведь как завсегда - ту ? Смотришь - смотришь, ан не видишь ни х...я ! Напримерно с красоткой Тицкой. Всем хороша девица, к времени просирается жидко, к месту чотко восстанавливает навыки и умения опыта, но корабль дураков Босха с говенным назло мне лично емодзи , с какого - то культурологического веяния всунутого в жосткие рамки ложа ожидаемо Прокруста, да ?! А вот и ни х...я !
     И смеялся Иван, и ржал сомом Ломоносов, и хихикала, тоненько подвывая, Мавруша, и даже с конюшен заглянули Лаврик и глухонемой калмык Обьзя, взятый сердобольным народным академиком за ради Бога на полный кошт с довольствием, включая кумыс сколько съедят и коники лихие, горячие, степные, меняемые прихотливостью Обьзи мало не каждый год. Все смеются, все рады и счастливы. Потому ловок шельма Барков ! Знает и понимание с разумением имеет.
    Но вот четвертый был, без того никак, ведь ежели третьего нету, то и пятого не засунуть никуда, а о Пятом коала как - то давно писал, несколько лет тому назад, он там расчувствовался ностальгией по советскому детству и лиходевяностому юношеству отрочества, проходя ускоренно уличные университеты, когда вырвался больной от рождения уродец на волю - волюшку да и бросился наверстывать упущенное. Кто за трешку постигал или за пятачок, достигая, а этот сразу и портвешка, и плана, и бабу, и уж вальнуть на клыка мужику какому подумывать начинал, но Пятый - уникум. У них вся семья - Пятые. Сзади и не различишь, то ли батяня Пятый, то ли сеструха Пятого, то ли вообще дедушка из Кирова прикатил, менять жамки на руза - диадоль прикатил, они тогда как раз меняли циркониевые браслетки на срезанное с бочат и жопы адвоката Макарова сало. Был такой конь, адвокат Макаров. Ржачный кекс. Толстый, вздорный, мусорской по самое не могу, типа защитник прав народонаселения, борец с гадательством и коррупцией в среде магов и прорицателей. Бушевал, сокрушал, обличал. Крышу с мусорской на эфэсбешную сменили и все дела. Успешно, медаль, Орден Мужества, эвакуация государских лабазов и расстрел на месте в последней серии  " А брови здесь жидкие ", классный фильмец, кстати. Там, короче, враги и ворота, на которые смотрит баран. Час смотрит, два, потом еще тридцать минут, а в самом конце надпись титра : " Эта книга украдена у Брынковяну ".
     Снова хохочут собравшиеся в горенке, даже из амбарушки и с подволока мужиков позвали, там вятичские аккурат смолили крышу, протекает  крыша, жалковалась все Мавруша, пока наспех организованная Ломоносовым комиссия не признала верным, выделили средства из непосредственно личного кармана народного академика да вятичских и подрядили, они все одно без места шатались по базару, стукаясь лицами о кулаки местных, больше всего не терпевших умаления патриотизма, а тута факт умаления налицо был. Какой, на хрен, Пятый, если о четвертом речь ? Снова хохочут собравшиеся, пристукивая Баркова по плечам, ажно зудят плечи - то, поднося и даже сигарету прикуривая наскорячке. Уважение.
     - Запутали вы меня со своим четвертым, - то ли в шутку, то ли на полном серьезе рычит Барков, снимая шубейку и выворачивая ее наоборот. - Сие есть зверь, именуемый кот, - показывает на крадущегося осторожно по ковру в сторону дивана Ивана Ломоносов, - тоже вот и давно преподносимый коалой Павловскому. Или Белковскому ? - задумался обычно скрупулезный в тщательность Ломоносов, пока не устал. - Аааааа, по х...й, главное, что утратили оба. А вот х...й вот вам вот, товарищ Лоськов ! - орет народный академик, потому прав.
     Сбросил шубейку Иван, жарко и так, не жалет дров казачок Лаврик, приобвык на югах - то своих к жаре и коникам, просто там дрова кизяком обычно именуются, а конь - он везде конь.
    - Конь, - степенно говорит глухонемой калмык Обьзя, угощая всех папиросами, - он брат. Он отец и мать родная, он тебя из самого пекла вытянет, сам жизни решится, но друга своего спасет. Сколько раз конь человека из боя вытягивал ? Казалось, все, кранты, амбец, браты родненькие, слева триста, справа - сто. Там регимент крылатых пана Лисянского несется, тута пьяной урод Медведев пургу несет, климатическим орудием орудует, гад, на все Конвенции ложил, сзаду, мамыньки, эмир Крымский визжит, орду свою Добруджанскую погоняет чуть не плетью по рожам плоским, по зенкам косым, по тулупам овечьим, а спереду сходят с ума пулеметчики Вермахта и Ваффен СС, не веря своим глазам и опыту, никогда до того даже не подозревавшие о бойне гамузом, чохом, трата, так сказать, ресурса.
     - Вот что правильная компания делает, - констатирует факт эмпиризма народный академик Ломоносов, занося письменно и свидетельствами случившихся не брезгуя. Лаврик ? Становь крестик, все душа христианская, мы, слава Богу, не при Гундосовке обитаем, нехай старший сержант Лавров демобилизуется Бомбой со шконки, а мы люди русские, нам изыски билизаций ни к чему и отвратно. Мавруша ? Ты грамоте ведаешь, я тебя, шельму, у гусарского полковника в карты выиграл, он все печаловался и жалковался, такая, грит, девица презанятная, веришь, грит, нет, но курс физики Убревича - Йокирды за неделю выучила, превзошла и достигла. Конь ? Отпечаток копыта. Печать прострелена в бою, - непонятно хохочут лишь Ломоносов и Барков, не огорчая нисколько остальных, понимание имеют : не все знать - то, надо и несведущим бывать иногда и невежественностью проявляться, раз уж не за ради понтов лошадиных мы все тута собрались. Но ремень показать можно.
    - А вот такое ты, сука, видал ?!
    Рвет напополам ремень флотский Ломоносов, без подъе...ла армянского, без обмана и иллюзий оптики, силен народный академик, матушка - батюшка рыбники с Архангельска силушку от дедов - прадедов не зажилили, не сносили эволюционно, не просрали по кабакам и притонам, а уж обоз рыбный отыскать - проще простого, как есть - плюнуть и растереть.
    - Не плюй, - перехватила помысел Баркова чистюля Мавруша, отвешивая подзатыльник почему - то Лаврику. - Пригодится.
    - Калодезь, калодезь, - баритонцем окончательного мудака и придурка завыл Обьзя, прискакивая и вновь опущаясь к полу, - дай вады напиться.
    - Товарищ Ярославский, - замечает в сторону народный академик Ломоносов, высчитывая что - то пальцах. - Давай, Иван, указывает он, сверяясь и с часами - ходиками, стукотеющими по стене с висящей чуть наискось картиной в бойкай цветочек, то ли Сад земных наслаждений там происходит, то ли восхитившая Ситку Чарли мизансцена с последней раздачей, - короче. За Пятого мы все в курсах, четвертый, шестой и край. Пойдем вот на рыбалку, например.
     Собравшиеся согласны с волюнтаризмом народного академика, что проявляется просто и чотко : раз не бомбят по рылу сразу и сапогами, то всенародность оптимизма гарантирована, а переодеться в гражданское любому вагнеровцу по плечу и уму выходит с получается.
     Поторапливается Барков, ведает, что рыбалка вещица или штучка ( о, Дитушка ! ) такая, что  тебя ждать не будет, все рыбы расплывутся, все мужики сопьются, а Бурков очучивается, что хошь вот делай, но Жорж ! Как Вицин. Как круль аглицкий, как еще много кому и как. Короче, трое осталось, как верно и совершенно целесообразно заметить Ломоносов изволил. Четвертый - какой - то Майкл Наки из  " Ютуба ",  найденный накануне, когда шарился привычно любознательный коала, ища разницу между Пуликовским и Куликовкой того абрека Заура, что на поселении там и очутился, всего пару верст не угадав с Туруханском каким, так ведь, глядишь, и вся бы мировая бы история бы по - другому бы пошла бы. Шестой,  уже писал об этом, это Никоненко молодой, чоткий такой, остерн по - советски бессмысленный, как Холливудский собрат много вестернутее, но там - цимус ! - Михаил Козаков, а Михаил Козаков везде и всегда. Седьмой. Самый основной по всем понятиям так, по всем раскладам центровой, чоткий и вуматину. Именно по этому по самому о Седьмом и не сказано ни хрена. Это надо понимать.