Тамбовский хор, или Третий эшелон Часть вторая

Молодёжь проявляет инициативу

Репетиция была объявлена на пять часов. После обеда большая часть гастролёров устроилась отдохнуть. Неутомимые любители прогулок отправились бродить по безлюдным улочкам, несмотря на то, что в самый разгар сиесты безжалостное солнце готово было превратить в пепел любое живое существо.
На стене одного из домов Ольга заметила самодельную афишу, на которой в зажигательном вихре кружились танцоры в татарских народных костюмах. «Не обманул Эмилио, испанцы, действительно, ждали другой коллектив», – отметила про себя.
Маленький городишко можно было пройти из конца в конец за двадцать минут. Улицы неожиданно обрывались, заканчиваясь то рощей с оливковыми деревьями, то уходящим за горизонт, выжженным на солнце пустырём. 
Часам к четырём эксперимент по выживанию организма в условиях повышенных температур закончился полным поражением естествоиспытателей.
Измученные от бесцельного шатания в поисках хоть какой-нибудь тени, артисты потихоньку потянулись в манящую прохладой «богадельню». Пользуясь моментом, предприимчивые испанцы возле северного входа устроили что-то вроде кафе и торговали напитками прямо из окна соседнего дома. Идея имела успех: все места за столиками были заняты.
Молодые супруги Толя и Женя о чём-то оживлённо беседовали с водителем автобуса и каким-то, потёртого вида, мужичком. Судя по количеству пустых банок из-под пива и пакетиков с орешками, разговор был долгим. Ольга невольно прислушалась – стало интересно, на каком языке велась беседа.
Позднее узнала: ребята не пожелали смириться с отменой долгожданной поездки на море и начали приставать к водителю автобуса. Тот, недолго думая, притащил в качестве переводчика какого-то русского, немного знающего испанский.
Толмач представился бывшим артистом цирка, яко бы оставшимся после гастролей в этой забытой богом глубинке. Информацию проверить было невозможно, но бомжеватый вид собеседника и его голодные глаза ясно говорили: на новом месте карьера циркача явно не задалась.
Не скрывая удовольствия, супруги поделились с Ольгой: есть договорённость с водителем, и завтра ансамбль едет на пляж. Всего-то за десять евро с каждого.
К компании подсела Козлова. Услышав о поездке, бросила в сторону Ольги победно-уничижительный взгляд, мол, смотри, руководитель, как надо действовать, и побежала поделиться хорошей новостью с остальными.
Ольга решила сама узнать обо всём из первых рук.
– Завтра вы едете на пляж с вещами и сюда не возвращаетесь. Вместо обеда будет сухой паёк. Вечером даёте концерт. Потом ночью уезжаете в другое место, – циркач переводил таким уверенным тоном, что Ольга не сомневалась: поездка давно согласована, и только она обо всём узнаёт последней.
Водитель был явно доволен сложившейся ситуацией и отвечал на вопросы, белозубо улыбаясь и изображая из себя рубаху-парня.
– Мне Эмилио ничего не говорил о ночном переезде. Это очень тяжело – бессонная ночь в автобусе, – Ольга пришла в себя от шокирующей новости и пыталась возразить.
– И водитель не в восторге от этого, ему тоже ночью спать хочется, но ничего не поделаешь, к утру нужно быть в другом месте, – вздохнув для вида, продолжал тараторить циркач.
Улыбчивый испанец закивал в знак согласия и пожал плечами, мастерски изобразив на лице сочувствие…
В «богадельне» стояла тишина – народ продолжал отдыхать.
Ольга тихонько прокралась в комнату, где кроме неё и бабы Нюры расположились две домристки из оркестра. Стараясь не потревожить дремавших на кроватях соседок, шёпотом поделилась со старушкой скорректированным планом на завтрашний день, будучи в полной уверенности – все уже и так обо всём знают.
Однако информация вызвала неожиданно бурную реакцию: с соседней кровати пружиной взвилась обычно невозмутимая Зоя Васильевна. Солидная дама старалась держаться особнячком ото всех по причине родственных связей с начальником районного управления культуры. Здесь же её словно подменили.   
– Как? Вы о чём? Кто разрешил? – возопила взлохмаченная со сна женщина.
– Ну, как же, Толя и Женя сказали, что всё решено, соберём по десять евро, и завтра до концерта будем загорать на море, – пролепетала Ольга испуганно. – И Козлова знает…
– Какие ещё Толя и Женя? Они что, офигели – ехать на пляж в такую жару?
Ольга коротко рассказала о проявленной молодёжью инициативе и переговорах с водителем через какого-то беглого циркача.
Услышанное привело Зою Васильевну в ужас. Немолодая дама страдала какой-то экзотической болезнью, ей были категорически противопоказаны солнце и тяжёлые физические нагрузки, несколько раз в день она горстями принимала таблетки из большой коробки, которую повсюду носила с собой.
– Нужно рвать отсюда. С группой нет сопровождающего, нет переводчика, всюду  бардак. В этой чужой стране с их цыганскими порядками опасно оставаться! –  произнесла домристка пафосно-трагическим тоном и, обратившись к коллеге, добавила уже спокойнее. – Завтра же уезжаем, у меня есть деньги на обратный билет.
– Да ладно, Зой, не паникуй, страна как-никак цивильная, мы же не в Африке! Да и негоже коллектив подводить, – успокаивала подруга.   
– Так кто же на самом деле отвечает за всё, что происходит? – грозно продолжала Зоя Васильевна.
– М-м-меня выбрали, – проблеяла Ольга, вспомнив, что, кажется, этой важной особы как раз и не было на том памятном собрании, устроенном Пеньковым для снятия с себя полномочий по руководству.
– А Пеньков знает? Кому это море, на фиг, нужно?
– Наверное, знает, я по городу гуляла, когда всё решили… – Ольга в очередной раз почувствовала себя виноватой.
– Пеньков, значит, не руководитель? А кто же он тогда? – взревела домристка и выбежала в коридор, полная решимости разобраться с Фёдором Гавриловичем.
– Ща она ему врежет, пердуну старому – и поделом! Ишь, алкаш, приехал отдохнуть! Никакого порядку! – не без ехидства констатировала баба Нюра.
Зоя Васильевна вернулась, озадаченная.
Оказывается, и Пеньков был не в курсе Толиной самодеятельности. Ольгу охватила паника: «Ничего себе, значит, информация была неофициальной, никому не объявили, как всё несерьёзно…».
– Ёпти мать, нету у меня евров! Чё захотели! Где я, пенсионерка, возьму? Еле наскребла на поездку. Не буду я платить, мне пляж ентот не нужен! – ворчала баба Нюра. – А Маринка, вертихвостка, зачем ехала? Загорать, вишь ты, захотела!
С зачинщиками решили разобраться перед репетицией.
Артисты собирались, как всегда, долго и неорганизованно.
Пеньков стоял у входа, сложив руки на огромном животе, и зло зыркал в сторону опоздавших – был тот самый редкий на гастролях случай, когда шеф загорелся желанием продемонстрировать, кто в доме хозяин.
Наезд Зои Васильевны не на шутку напугал Фёдора Гавриловича – не хватало ещё иметь неприятности с управлением культуры. И потому первое слово предоставил домристке.
– Это что же получается, за спиной у руководства кто-то договаривается о поездке на море! Вы спросили, хотят ли ехать остальные? – женщина грозно посмотрела в сторону молодёжи, сбившейся в тесную кучку и готовой к отражению грядущих атак.
– Почему бы не поехать? Это хороший шанс, можно покупаться и позагорать, а что завтра делать целый день до концерта? – выступила любительница пляжного отдыха Козлова.
– А вы подумали, какими мы будем после пляжа? Где отдохнём перед выступлением? Сюда же не вернёмся, уедем со всеми вещами. Есть там хоть какая-то тень или весь день будем жариться? – парировала Зоя Васильевна.
– Почему не доложили руководству? – взвизгнул Пеньков. – Почему сами решаете? – добавил, старательно придав голосу строгости. По-видимому, ему всё-таки напомнили, за что он получает деньги. – Ольга, расскажи, что ты знаешь.
– Ничего нового сообщить не могу. Принимающая сторона мне официально объявила: поездки на пляж в программе нет. Что касается планов на завтра, имеется известная доля риска, переговоры проходили через малоизвестного человека, встреченного на улице. Пляж – дикий, водитель – единственное сопровождающее лицо, с которым мы знакомы всего день. О деталях поездки на море ничего не знаю – шофёр по-английски не общается. Будет ли он ждать нас весь день, неизвестно.
Зал зашумел. Опытные артисты отлично представляли последствия целого дня,  проведённого под палящим солнцем, и возмущённо зароптали:
– Как можно выступать после пляжа?
– Нужен же отдых!
– Обгорим к чертям собачьим!
Молодёжь имела свой резон и орала, пытаясь заглушить ветеранов.
– Обещали отдых на море – пусть предоставляют!
В конце концов, решили позвать водителя с циркачом.
Перед разгорячённой, галдящей толпой оба заметно стушевались. Испанец,  пытаясь скрыть волнение, небрежно развалился на стуле и на вопросы отвечал коротко: «Си», «Но». Циркач перевёл: автобус встанет прямо на пляже, благо местность дикая. Для отдыхающих есть душ и бар. Единственного, чего не гарантировали – наличия тени.
Народ понемногу утихомирился. Было решено ехать…
Вечером, собираясь ко сну, баба  Нюра веселилась:
– Ну, всё, девки, готовьтесь – завтра свезут вас куда подальше, снасилуют, да продадут арабам. Мне-то что, кто на старуху позарится, а молодух-то, как пить дать! Уж сильно ободранный циркач какой-то, и где его откопали? А ну, как в сговоре он с водилой?
И только Ольге было не до смеха. До неё дошло, какая неприглядная роль уготована ей в этой поездке, где каждый был сам себе хозяином.
Решив, что пора объясниться, уж очень не хотелось вновь оказаться в подобной дурацкой ситуации, разыскала Тамару Сергеевну.
На этот раз, увидев в глазах Ольги слёзы, староста сжалилась, выслушала все претензии и достала факс на испанском языке, который до этого момента для чего-то держала при себе.
В документе фигурировали загадочные цифры, о значении которых можно было только догадаться. Ольга поняла: во время гастролей каждому артисту полагалось по три евро в день. По-видимому, руководители хотели попридержать информацию, но, в связи со сложившейся ситуацией, показать и Ольге: документ содержал другие, жизненно-важные сведения.
Несмотря на поздний час, Тамара Сергеевна разрешила Ольге связаться по мобильному с Владимиром Семёновичем. Чиновник выслушал эмоциональные стенания по поводу плохих условий размещения и нарочито-вежливым тоном, каким обычно разговаривают с неразумными детьми или неадекватными собеседниками, посочувствовал и пообещал: ночных переездов больше не будет. Причину всех бед объяснил отсутствием директора фестиваля Хосе, находящегося в командировке на Кубе. Обещал с ним связаться и через два дня, когда вернётся испанец, гарантировал полный порядок.
Контакт с большой землёй немного успокоил Ольгу. Правда, в тот момент она не знала, что этот разговор с Владимиром Семёновичем был последним – питерский чиновник на связь больше не выходил.

Первое выступление

Из-за аномальной жары концерт начинался в девять вечера. Перед собором, фасад которого служил эффектной декорацией, располагалась большая, освещённая прожекторами, сцена. Всё необходимое для выступления: микрофоны, стулья для оркестра Ольга и Эмилио проверили ещё утром. В соседнем здании молоденькие испанки раздавали артистам бутылки с охлаждённой водой.
Площадь постепенно заполнялась праздно шатающейся публикой.
Живописная группа русских артистов, одетых в яркие, расшитые бисером, пайетками и золотыми нитями народные костюмы, пользовалась особым вниманием испанцев.
Щедрая на эмоции местная ребятня плотно окружила колоритного здоровяка Иосифа, позировавшего фотографам в обнимку с бас-балалайкой. Зрители восторженно цокали языками, удивляясь то ли величине инструмента, то ли огромными размерами самого хозяина.
Испанские танцоры кучками роились возле самой сцены. Русских планировали выпустить в самом конце.
На минуту Ольге пришло в голову кое-что уточнить у Эмилио по поводу завтрашнего дня, но, оглядевшись, поняла: найти испанца в густой толпе нереально. И спросить некого, английский язык здесь был в диковинку. «Ладно, – успокоила себя, – не самое подходящее время для разговора».
Напряжение перед концертом нарастало с каждой минутой, площадь ожила, заколыхалась аплодисментами. Наконец, в лучах софитов появилась красавица Эва, прозвучали первые слова приветствия.
Неожиданно, как чёрт из табакерки, из толпы выскочил одетый в народный костюм Эмилио и, ни слова не говоря, потащил Ольгу на сцену, где уже стояли представители местных ансамблей.
– Боже, только бы не заставили говорить речь! – с ужасом подумала Ольга, оглядывая полную народа площадь. – Вот влипла, никто толком ничего не объяснит, сплошные стрессы, – в голову лезла всякая чепуха, мешающая вспоминать приличествующие случаю английские фразы, расслабится и изобразить на лице улыбку.
И лишь покидая помост, облегчённо вздохнула.
Открывала концерт испанская фольклорная группа – под бодрящую музыку артисты изображали сценки сельской жизни: пожилые матроны, важно восседая на скамейках, пряли и теребили шерсть; мужчины стучали молотками – мастерили какие-то поделки; молодые крестьянки, изящно лавируя среди глиняных горшков, ворошили солому игрушечными вилами.
Картину деревенской идиллии дополняли бычок и коза. Страдая от слепящих прожекторов и грохота динамиков, несчастные животные, обездвиженные верёвками, стойко принимали мучения и стояли, обречённо склонив головы. Неожиданно грянула тарантелла, коза вздрогнула, жалобно заблеяла и усеяла сцену чёрными горошинами.
В завершение представления крестьяне пустились в пляс под звуки небольшого оркестра и пение трёх дородных тётушек в национальных костюмах.
Испанские ансамбли сменяли друг друга, и поначалу было интересно наблюдать за искромётными танцами и разноцветным фейерверком костюмов, погружаться в ритмичную дробь каблучков и стук кастаньет. Для гостей из далёкой страны всё казалось экзотикой: и грациозная пластика, и полёт гибких рук, и яркая южная красота танцующих девушек.
Прошёл час… и тарантеллы уж не радовали, наоборот, казались похожими друг на друга, а музыка – пресной и однообразной.
Мужчин в испанских коллективах было немного, да и те, невзрачные и мелкие,  терялись среди пышных юбок своих партнёрш.
– Гляньте, и у них проблема с мужиками, – хохотнула частушница Галя. – Всего-то  два заморыша танцуют.
Предательски наползала усталость.
Россияне дождались своей очереди только ближе к полуночи.
Почему-то забыли убрать козу.
Оглушённая децибелами, она стояла на сцене в какой-то безнадёжной прострации. Под стать замученному искусством животному выглядели и артисты из России. Не выспавшиеся, вымотанные жарой и почти трёхчасовым ожиданием, они поднимались на помост по шаткой лестнице, с усилием изображая положенное по случаю радостное выражение лица. Приходилось быть начеку, чтобы не вляпаться в щедро рассыпанные повсюду козьи горошины.
Наконец музыканты оркестра расселись, распорядители настроили микрофоны и, несмотря на поздний час, живая зрительская масса, до краёв заполнившая площадь,  загремела аплодисментами.
Сразу же, в момент, улетучились раздражение и усталость, мужчины расправили плечи и втянули животы; хористки приосанились и приветственно замахали белоснежными платочками. Позабылись мелкие ссоры и неустроенный быт, перед жителями неизвестного испанского городишки стоял сплочённый коллектив, желающий  достойно представить Россию. 
Выступление русских заметно взбодрило публику, подуставшую от своих тарантелл. Особенно темпераментно испанцы встречали номера с участием молоденьких танцовщиц – и впрямь, от ладных красавиц-девчат было трудно оторвать глаз, а знаменитая «Калинка», выданная традиционно под самый конец, взорвала площадь овациями.
К месту ночлега артисты направлялись под восторженные возгласы: «Браво, брависсимо!». Местные ухоженные бабульки осторожно прикасались к концертным платьям и выражали восторг трогательным лопотанием: «Белла, белла!».
После первого концерта стало очевидно: ансамблю нужно пересмотреть свою программу. Жителей тёплого безмятежного края не трогало заунывное пение северного народа, никто не оценил неуклюжие, не отличавшиеся ни красотой, ни слаженностью, перемещения певиц по сцене, выдаваемые за хороводы. У испанцев вызывал смех пронзительный, как сирена, голос Галины – они не понимали слов, в которых содержалась вся соль задорных частушек.
Как и следовало ожидать, в дальнейшем, вся нагрузка должна была лечь на плечи танцовщиц и оркестра. Именно им предстояло тащить на себе весь репертуар, а  немолодые амбициозные хористки превратились в тяжёлый, но малоценный балласт. 

Пляж

Назавтра погрузка в автобус началась сразу же после завтрака. Как это обычно бывает в большом коллективе, отъезд затянулся. Ситуация осложнялась тем, что собирались не простые пассажиры, а творческие индивидуальности, каждый со своим норовом, знающий себе цену и не терпящий в свой адрес замечаний и понуканий.
Ольга попрощалась и подарила деревянные ложки Эмилио, Эве, старичкам-поварам и, в ожидании опаздывающих, коротала время за столиком кафе. Подсел Толя, по всей видимости, с намерением познакомиться поближе.
– Вы мою маму знаете? – начал с неожиданного вопроса.
– Нет.
– А на рынке бываете? Моя мама там заведующая, – парень был уверен, что информация должна произвести впечатление. 
Молодой человек, волей случая оказавшийся в незнакомом коллективе, считал крайне важным обозначить свой, как ему казалось, особый статус. Желание по-мальчишески наивное, но по нынешним меркам, вполне объяснимое.
Толя вырос во времена, когда накопление материальных благ заменило все другие смыслы, стало главным мерилом жизненного успеха, и потому не сомневался: сам по себе факт его принадлежности к обеспеченным людям должен быть интересен окружающим. И не упускал возможности ввернуть словцо о своей удавшейся жизни, желая вызвать зависть земляков-артистов, по его понятиям, типичных лузеров: в душевой рассказывал мужикам о схеме водоснабжения своего трёхэтажного коттеджа; провожая взглядом шикарную машину, мог, как бы невзначай, сказать, что в его гараже стоит самая последняя модель этой марки.
Музыканты, в большинстве своём люди интеллигентные, к стараниям Толи выпендриться относились с определённой долей снисхождения.
Впрочем, и он, и его жена Женя, оказались неплохими ребятами. Если не принимать в расчёт требования в каждом новом месте выделять им отдельную комнату, других неудобств не доставляли и безропотно разделяли с коллективом все тяготы гастрольной жизни, помня о древнем постулате: «Куда же денешься с подводной лодки?». И даже согласились помочь с видеосъемкой концертов и торговлей сувенирами…
В автобусе кассир Лида стала собирать с каждого по десять евро.
– Деньги водителю отдашь, только когда приедем на место, – напутствовал Пеньков, – мало ли что.
За окнами автобуса простиралась типичная для полупустыни картина: залитые солнечным светом долины сменялись горными отрогами, прорезанными высохшими каменистыми руслами рек. Причудливые каньоны дикой необузданной красоты, отвесные  ущелья, раскрашенные таинственными фиолетово-синими тенями – пугающий своей безжизненностью ландшафт вызывал в памяти картины из фантастических романов о далёких планетах.
К концу лета жестокое, нещадно палящее светило выжгло землю до оттенка красной терракоты, поверхность почвы напоминала корявые, с трещинами, бока глиняных горшков, обожжённых в печи нерадивым гончаром. Безотрадную картину, наводившую тоску суровостью и однообразием, порой, нарушали два-три сиротливых домика или ферма, окружённая островками зелени. И было непонятно, как выживали люди в таких экстремальных условиях?
Эмилио не обманул, море было не близко.
Через полтора часа въехали в городок, архитектура которого явно несла отпечаток строгой, минималистской арабской культуры, оплодотворившей собой добрую половину юга Испании. Вдоль улиц теснились скучнейшего вида дома, похожие на кубы и призмы, с плоскими крышами и окнами-глазницами, их унылые фасады изредка украшала ажурная каменная резьба или причудливого вида балконы; дворы едва оживляла скудная зелень.
За пределами обустроенной курортной зоны простирался уходящий за горизонт дикий песчаный пляж с чистым белым песком. Автобус – единственное прибежище бродячих артистов – встал на стоянку прямо под палящим солнцем, в ста метрах от моря.
Окружающий пейзаж казался настоящим раем. Море радовало глаз всеми оттенками лазури. Неподалёку виднелся бар, напоминавший сарайчик своим, более чем скромным, видом, рядом располагались удобства – туалет и душ.
Жаждущие отдыха гастролёры бесстрашно покинули кондиционированный салон автобуса с одним только желанием: немедленно окунуться в лениво наползающий на берег прибой и отдаться ласкам полуденного солнца. Никаких навесов или «грибочков» не было и в помине, но первое время о тени никто не думал, все радовались теплу и освежающей водной глади.
Не успели путешественники толком раздеться и разложить вещи, как стали свидетелями неожиданного представления.
Мимо них со стороны культурного пляжа проследовал молодой абориген. Грациозно ступая по песку и отрешённо глядя перед собой, словно одинокий бедуин в пустыне, юноша без тени смущения демонстрировал своё обнажённое, прекрасно сложенное тело. И не только. Внимание изумлённых зрителей невольно привлёк детородный орган весьма выдающихся размеров.
– А вот и представитель свободного мира! – молодожён Толя первым отреагировал на шокирующее своей откровенностью зрелище.
Пытаясь скрыть любопытство, женщины тайком, как бы невзначай, бросали взгляды в сторону испанца.
– Ого, бабы, это же для нас – показательные выступления, – уперев руками широкие бока, сострила частушница Галя.
Появление загорелого голыша мужчин поразило не меньше, чем женщин, они так же пытались пошутить, но как-то неудачно. Растерянность сильного пола можно было понять: противопоставить наглому проходимцу было нечего. Не отдавая себе отчёта, мужчины как-то слишком поспешно улеглись на подстилки и старательно прикрыли  полотенцами огромные белые животы.
– Вот это – да! Вот это рекламная акция! – среагировал Федор Гаврилович. – Не теряйтесь, девки, гляньте, какой прибор!
– Не потянем такого красавца, нету у нас столько денег, – подала голос Козлова, с нескрываемым сожалением глядя вслед мачо, медленно удалявшемуся вдаль…
До шести вечера артисты были совершенно свободны и коротали время, разбившись на небольшие группки, по двое-четверо: купались в море, гуляли вдоль берега, собирали ракушки и камешки, фотографировались. Ближе к обеду закусили сухим пайком: багетами с колбасой и сыром, бананами и яблоками.
Часа через три идиллия закончилась.
Беспечное отношение к солнцу неотвратимо приносило свои плоды: на самых сдобных местах артисток появились следы ожогов. Горе курортникам не помогли ни солнцезащитный крем, ни полотенца, ни парео – неутомимое светило безжалостно прожигало кожу даже через ткань.
Нужно было немедленно принимать меры.
Самой пострадавшей выглядела пышка-Галина, её тело, включая пятки, приобрело нежно-розовый оттенок молочного поросёнка. Всё оставшееся время до отъезда она провела, укутавшись в полотенце и свернувшись калачиком под широкополой шляпой, и с завистью наблюдала за толстокожими подругами, бесстрашно гулявшими под палящим солнцем и беззлобно подтрунивавшими над её образом, напоминавшим гриб-боровик.
Баба Нюра, неестественно, словно йог, сложив худое старческое тело, каким-то чудом разместилась в тени маленького пляжного зонтика и зорко наблюдала за тем, чтобы даже палец не вылез на солнце.
Зоя Васильевна, отчаявшись и наплевав на экологию и запах бензина, залезла под автобус.
Молодые танцорки в поисках тени двинулась к бару, но вернулись расстроенные: все места заняли более предприимчивые коллеги.
Мужчины, набрав пива, двинулись к автобусу, надеясь отсидеться в салоне, но нарвались на недовольное лопотание водителя, которому то и дело приходилось открывать двери, запуская в салон жаркий воздух.
В пятом часу Пеньков понял, что спёкшиеся подопечные находятся на грани срыва, и попросил Ольгу скомандовать отъезд не в шесть часов, а пораньше.
Инициатива шефа опять расколола коллектив: чуть живые пожилые хористки с наслаждением бухнулись на сиденья автобуса в ожидании вожделенной кондиционированной прохлады.
Неутомимую молодёжь ранний отъезд не порадовал:
– Ну, и что теперь будем делать? До концерта уйма времени!
– Могли бы ещё позагорать! – вторили им мужики.
– Ну, ты не прав, Гаврилыч! Что так рано снялись? – на правах близкого кореша фамильярно протрубил красный, как рак, Иван.
– Ты мне ещё указывать будешь, твою мать! – отрезал тот.
– Обещал же и море, и пляж…
– Я зачем тебя сюда взял? Загорать?!
– Да я и без тебя бы съездил, подумаешь, невидаль! Лучше б путёвку взял, был бы сам себе хозяин! Тоже мне, благодетель!
Фёдор Гаврилович надулся и демонстративно уставился в окно: не мог простить приятелю столь смелого выпада, да ещё на глазах у подчинённых.
Покинув пляж, автобус через пятнадцать минут остановился на узкой улочке. С  помощью понятного всем народам языка – бумаги, ручки и жестов, Ольга расспросила водителя. Оказалось, они прибыли в то самое место, где предстояло дать концерт.
Вот так номер! Оказывается, искомая деревня находилась совсем недалеко от побережья! И симпатяга-шофёр воспользовался случаем и просто-напросто «кинул» артистов на 360 евро (баба Нюра наотрез отказалась дать деньги). История умалчивала, была ли это только его идея или он поделился доходом с циркачом и Эмилио.
Время начала выступления водитель не знал, единственное, что удалось понять – Эмилио прибудет в семь вечера и обо всём расскажет.
По салону прошёл гул недовольства: до приезда распорядителя оставалось полтора часа. Молодёжь высыпала осматривать ближайшие магазинчики, остальные приходили в себя, наслаждаясь прохладой в автобусе.       
Эмилио встретил артистов на центральной площади возле местного ресторанчика.
На этот раз ужин был отменным – с закусками, жареной курицей и десертом. По-видимому, испанец оценил вчерашний концерт. 
Артистов разморило: уставшие, сытые, с неестественно-красными лицами, они долго не выходили из-за стола. Зоя Васильевна горстями принимала таблетки из своей огромной аптечки.
Концерт должен был состояться на площадке возле местной мэрии. Под гардеробную распорядители выделили просторный вестибюль.
Помогая друг другу надеть концертные костюмы, артисты смогли в полной мере оценить ущерб, нанесённый солнцем. Вид обожжённых тел приводил в ужас, повсюду, не умолкая, раздавались стоны и вскрики. При малейшем прикосновении пылающую кожу пронизывала острая боль.
– Вот идиоты, дорвалися! За свои же деньги ещё и мучения приняли! Пляжу им захотелось! – ворчала баба Нюра, подливая масла в огонь.
– В розовых чулочках, талия в кор-сэ-те, – поглядывая на окрашенные в нежно-малиновый цвет ножки девчат, съязвил неутомимый Иван.
Пронёсся тревожный шёпот:
– Ой, что делать… Столбовой плохо!
Падавшую Свету успели вовремя подхвать, она сидела на полу, закатив глаза и безуспешно пытаясь справиться с дрожащими руками.
Подруги со страхом всматривались в неестественно посеревшее лицо:
– Что, что с тобой?
– Н-не знаю… слабость… может, давление, – с трудом разомкнула губы больная.
– Низкое, высокое?
– Не знаю, обычно у меня низкое...
Забегали, засуетились, посыпались предложения: корвалол, валидол, таблетки «от головы».
– Лучше ничего не давать, если не знаем, что с ней, пусть посидит, – резонно пресекла попытки Зоя Васильевна, обмахивая Свету веером.
Столбова встрепенулась:
– Нет, нет, я буду выступать! Не хочу подвести коллектив…
Самоотверженность несчастной жертвы никто не оценил. Хор мог спокойно обойтись и без неё, обычно Света объявляла номера, но здесь её конферанс был нужен, как рыбке зонтик.
После концерта Эмилио подошёл попрощаться.
Ольга выяснила: ансамбль переезжает на север страны, к баскам.
Артистов ждала бессонная ночь в пути и полная неизвестность на новом месте. Уставшие гастролёры долго укладывались на ночь, лишь немногим удалось расположиться на двух сиденьях, остальные провели ночь сидя. Каждое неловкое движение обожжённого тела вызывало боль, слышались причитания и стоны; порой, подпрыгнув на дорожном ухабе, кто-нибудь громко вскрикивал, вызывая недовольный ропот разбуженных соседей.
Под утро затихших в тревожном сне артистов поднял истошный визг.
– Ой, мама! – танцорка Даша, как ошпаренная, вскочила с сиденья.
– Что случилось?
– На меня что-то вылилось! Кажется, вода!
– Откуда здесь вода? – к девушке подошёл баянист Леонид Ильич, слывший в коллективе самым спокойным и непьющим.
Под потолком салона была обнаружена труба для отвода конденсата – проржавевшая и дырявая, когда автобус поднимался в гору, скопившаяся порция выливалась наружу. На остановке неисправность была предъявлена водителю, но тот, как обычно, изобразив на лице недоумение, только пожал плечами.

Продолжение следует.