Последние похороны

     Бедные старики болеют скромно, стыдливо; умирают быстро.
     Для этого нужно лишь скрыть от всех свою беду, дотянуть рак или сердечную хворобу до последней, скоротечной стадии и потом в течение нескольких дней сгореть в больничке, куда вас положат напоследок.
     Так умирают бедные, но гордые люди.
     Богатые старики болеют величаво и умирают только в самом крайнем случае. В костёр неизлечимой болезни швыряются пуки и вороха ассигнаций, так что дети и внуки начинают уже косить глазами и томиться. Наконец, доведя наследников до нервной болезни, богатый старик умирает.
     Так обстоит дело с состоятельными людьми.
     Но бывает третий, самый неприятный вариант, когда бедный старичок болеет не по чину и слишком заживается. Он ноет, шамкает, жалуется на судьбу и на свою такую короткую семидесятилетнюю жизнь; требует то лекарств, то молодой сиделки, то светилу профессора Завгороднего, как будто ему кто-то что-то должен. Он совершенно разоряет вдову и сирот, а те, проклиная в душе всё на свете, достают из кубышки последние доллары.
     Это, конечно, самый плохой и негодный разряд стариков.
     И именно такой привередливый и балованный старичок попался Вите Невмержицкому. Мало того, что это было чистым попандосом, так ещё и дед был практически для Витька посторонним, даже не отчимом, а простым гражданским мужем покойной матери, Валерьяновичем.
     Мамку Витька схоронил месяц назад. Её внезапная болезнь и медленная смерть стали для него самыми тяжёлыми временами в жизни. Стоит только сказать, что, не считая самих похорон, Витёк потратил сто тысяч гривен.
     Конечно, он знал, что лекарство от рака давно уже было изобретено, но ему не давали ходу, чтобы медицина и дальше извлекала сверхприбыли от химиотерапий и облучений. Это было выкачкой денег из родственников во всемирном масштабе. Ведь если деньги есть, то их по-любому принесут и заплатят за эти чисто ритуальные услуги, чтобы потом не шептались знакомые, либо чтобы заработать очко у Господа Бога.
     А настоящее лекарство растёт где-нибудь на обочине под видом какого-нибудь вшивого одуванчика и всем на него плевать.
     Всё это Витёк знал. Но куда было деться с подводной лодки? Поэтому он с двойственным чувством плакал на кладбище. Но он бы плакал ещё больше, знай, что ожидает его после. Умирающая мать взяла с Витька слово, что он заберёт к себе её сожителя Валерьяныча, полуходячего инсультника и будет глядеть за ним до самого конца. Витька сгоряча согласился и вскоре узнал, что означает пословица: «Попал как кур в ощип».
     Все отвратительные замашки нищего старика, не считающегося с чужими деньгами, вдруг открылись в тихом, скромном Валерьяныче. Вдобавок ко всему он, якобы удрученный потерей любимой женщины, так распоясался, что перестал выползать в сортир и ему пришлось покупать дорогенные памперсы.
     Витька с женой Валентиной разместили вдовца в пристройке и вообще заботились как о родном, но тот закусил удила, требовал всяких разносолов вроде бананов или свежей рыбки и отказывался ходить в памперс хотя бы два раза подряд.
     Витька работал электриком, ездил на халтуры в Киев и даже однажды вёл проводку во дворце депутата Верховной Рады. Так что пару денег у него водилось, но не до такой же степени. К тому же, как уже говорилось, он потратил на мать четыре штуки баксов, на секундочку.
     Витёк мотался по халтурам, Валюха меняла этому благородному сеньору подгузники десятками, и жизнь снова стала казаться бесконечным чадным сном.
     Валерьяныч же, совершенно освоившись с ролью баловня судьбы, только жрал, с…, смотрел сериалы, да шамкал своим косноязычным ртом, рассказывая соседям, как к нему здесь плохо относятся.
     Убитую мамкину «двушку» Витёк сдал переселенцам и это несколько успокоило его натянутые нервы.
     Неизвестно, сколько бы тянулась эта каторга, но тут Господь услышал Витькины молитвы и пошёл навстречу.
     Валерьяныч вдруг простудился, полежал вечер и ночь и к утру скончался с улыбкой на синих губах.
     Сначала Витька с Валентиной страшно расстроились, что это коронавирус, но врач сказал, что это всего-навсего оборвавшийся тромб. К обеду появились менты и выдали справку.
     Вечером того же дня на кухне устроили легкий фуршет-поминки. Витька с соседями и двумя друзьями-электриками стояли возле шведского стола и то выпивали, то закусывали на помин Валерьянычевой души.
     Дверь на двор была открыта и оттуда доносился слабый запах увядших роз.
     Низко летали и кричали стрижи, как перед грозой. Женщины говорили, что помидоры стоят уже двадцать две гривны за килограмм. Но зато огурцы на вес золота и уже стоят тридцать одну, так что выгоднее есть одни помидоры. Мужчины обсуждали политические вопросы.
     Тихое умиротворение снизошло на Витька. Ничто, даже пять тысяч, уплаченных этим кашалотам из морга за обмывание, бритьё и бальзамирование, не могло отвлечь его от христианских мыслей.
     Оставался финальный рывок – завезти завтра Валерьяныча на кладбище. Это были последние похороны – ни бать, ни матушек, ни старух тёток больше не осталось.
     Витьку казалось, что ему теперь даже как-то жалко, что Валерьянович так недолго гостил у них. Но это, конечно, была обманчивая мысль. И если бы дорогой покойник сейчас встал и пошёл, то Витёк бы по-быстрому уложил его назад в гроб.
     Но старик не собирался бунтовать и тихо лежал на столе в гостиной, пряча свою мимолетную улыбку под целлофановым кульком, надетым до похорон на его голову.