Проза поэта Давида. Бой восьмой

Учусь писать у русской прозы,
Влюблен в ее просторный слог,
Чтобы потом, как речь сквозь слезы,
Я сам в стихи пробиться мог. 

Многие, если не большинство известных литераторов, вели дневниковые записи: Пушкин и Толстой, Достоевский и Брюсов, Блок и Волошин, Чуковский и Гиппиус. Двухтомник Давида Самойлова «Поденные записи» соединил в одно, тщательно прокомментированное, издание практически все дневниковое наследие поэта, которое он фиксировал в тетрадях на протяжении сознательной жизни. Первая запись датирована 1934 годом, а последняя сделана в феврале 1990 года, буквально за несколько дней до кончины поэта.
Особый интерес вызывает не только такая удивительная продолжительность отраженного в дневниках жизненного периода, но и завидная настойчивость в их ведении, и та определенность, с которой они классифицированы автором по жанровым подвидам. Впрочем, уже Блоком сделана попытка жанрово разделить «Дневник» и «Записную книжку».
У Самойлова дневниковое пространство четко разграничено не только по жанрам, но и по локациям: столовая, кабинет и кухня (с кладовкой). В состав записей входят собственно «Поденные записи»: с упором на бытовые будничные вопросы; затем – «Общий дневник», в котором преобладают размышления и интеллектуальное обобщение прожитого и прочитанного. А замыкает двухтомник небольшой отсек «Разное-всякое», выделенный автором в 1977 году (как сказали бы сегодня «всяко-разно, это не заразно»): каламбуры, эпиграммы, шаржи.
Подобное структурирование представленного того материала, который большинство считает стихийно-импровизационным и не ориентированным на постороннего, как раз напротив говорит о том, что дневниковый Самойлов – сознателен, отчетливо определен, документален, художествен. Самойлов очевидно осознает творимое дневниковое полотно, как потенциальный документ эпохи, предназначенный для восприятия со стороны и изучения. Ценность жанра дневниковых записей была осмыслена поэтом уже в далеком 1935 году: «Мой дневник явится со временем и довольно интересным с исторической стороны произведением. Постольку, поскольку целью его является оценка самого себя и создание автобиографической повести, я должен дать не только свои переживания и мысли, но и эпоху, и великих людей, и общество моего времени».
Сказанное подтверждается уточнением 1948 года: «Я убежден, что все умные дневники писаны «назавтра», например, дневник Жюля Ренара. Суворин умеет быть умным в «сегодняшнем» дневнике. Это заслуга почище!»
Итак, жанровое определение найдено: перед нами — автобиографическая повесть, творимая синхронно происходящей авторской биографии, а разновидности самопознания, равные частям приватной саги, соответствуют сменяющимся углам и точкам зрения.
Первые вехи записей — довоенная Москва, советская школа с зубрежкой, контрольными, учкомами и каникулами, первые влюбленности, пробы пера, чтение всего и взахлеб. Вот юноша –поэт отнес стихотворение «Чапаев» в «Пионерскую правду», вот он премирован брюками за активную общественную работу и ударную учебу. Вот запись: «Перед лицом Великого я вступаю в комсомол».
Большой жестокий Террор, творящийся вокруг, почти не мерцает в записях, даже фоном. Как скажет уже зрелый поэт о своем довоенном дневнике: «Там нет меня. Там мой двойник/ восторженный и дерзновенный…». «Поденные записи» в двух томах подготовлены к публикации и составлены Г. Медведевой, А. Давыдовой, Е. Наливайко с комментариями В. Тумаркина при участии М. Ефремовой.
В конце 1960-х годов, на пороге своего пятидесятилетия Давид Самойлов (1920-1990) все чаще обращается к прозе. Работа над заветной книгой — «Памятные записки» — продолжалась до самой смерти поэта. В книге воспоминания о детстве, отрочестве, юности, годах войны и страшном послевоенном семилетии органично соединились с размышлениями о новейшей истории, путях России и русской интеллигенции, судьбе и назначении литературы в ХХ веке. Подготовка предисловия, составление, подготовка текста издания 1995 года выполнила Г.И. Медведева, издание 2014 года, составленное Г. И. Медведевой и А.С. Немзером, увидело свет с сопроводительной статьей А.С. Немзера с «Приложением» ряда мемуарных очерков, статей и записей о литературе.
Среди героев книги последние поэтические гении — Николай Заболоцкий, Борис Пастернак, Анна Ахматова, старшие современники Самойлова — Мария Петровых, Илья Сельвинский, Леонид Мартынов, его ближайшие друзья-сверстники, погибшие на Великой Отечественной войне — Михаил Кульчицкий, Павел Коган и выбравшие разные дороги во второй половине века — Борис Слуцкий, Николай Глазков, Сергей Наровчатов. Состав и композиция «Памятных записок» сохранен в соответствии с авторским замыслом; в разделе «Приложения» публикуются мемуарные очерки Самойлова и его заметки о литературе разных лет. О работе Самойлова-прозаика рассказывается в предисловии вдовы поэта Г.И. Медведевой. Интерпретации «Памятных записок» посвящено послесловие профессора Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики» А. С. Немзера.
Обостренное внимание как в поэзии, так в и прозе Самойлов обращено к фольклору и древнерусской словесности: Державину, Тютчеву, Толстому, Фету, Блоку, Ходасевичу, Ахматовой, Хлебникову, Пастернаку, Мандельштаму, Маяковскому, Заболоцкому (называем лишь тех поэтов-классиков, личности и сочинения которых в их неразрывности были объектами зафиксированной в стихах и прозе Самойлова рефлексии), а также поэтам-современникам (старшим, сверстникам и младшим).
Не менее существенно, что «стихи» и «проза» мыслились Самойловым как взаимосоотнесенные и равноправные «формы» того феномена, который в заметке, возникшей «на полях» его воспоминаний-размышлений, был назван «литературой».
Мощное «приращение» корпуса сочинений Самойлова после его смерти потребовало нового обращения как к его конкретным текстам (вплоть до самых популярных и обросших интерпретациями), так и к общим — казалось бы, основательно изученным — проблемам творчества поэта. Особый интерес представляет эпистолярный жанр — письма Самойлова и к Самойлову.
1 июня 1989 в беседе, предназначавшейся к печати, но опубликованной лишь посмертно, Самойлов говорил о романе «Война и мир» Толстого: «Мне кажется, что это лучшая книга в мире. В ней есть все: в ней есть и война, и мир, понимаемый не как мир, перемирие, замирение, а мир как Вселенная, вселенная души человеческой, и есть все тонкости чувств и отношений человеческих. В ней очень много мыслей и идей. И, наконец, замечательное, беспощадное, точное описание войны. Эта книга была моей любимой всю войну, да и осталась одной из самых любимых. Я часто открываю какой-нибудь том «Войны и мира» с середины страницы и начинаю читать и не могу остановиться. Читаю до конца. Я читал этот роман, наверное, раз пятнадцать».
В качестве цели отдельного исследования можно было бы выбрать изучение стратегии включения наследия и образов Толстого в поэтические и прозаические (мемуарные) тексты Самойлова на всех этапах его творческого пути, выявить реминисценции прозы Толстого, представленные в поэтических и прозаических (мемуарных) сочинениях Самойлова, а также в его неосуществленных замыслах на уровнях сюжетов, персонажей, философских и этических установок, и определить их роль в поэтике отдельных текстов Самойлова и его художественной системе в целом.
Достаточно полно творческий путь Самойлова освещен в единственной монографии, увидевшей свет при жизни поэта: Баевский В. «Давид Самойлов: Поэт и его поколение», вышедшей в издательстве «Советский писатель» в 1986 году, автор которой использовал с разрешения своего героя его тогда еще не опубликованные дневники. Книга выстроена по хронологическому принципу — прослеживается творческий путь поэта от довоенной юности до начала 1980-х годов.
Следует особо упомянуть исследования, посвященные поэзии «военного поколения». Хотя Самойлов не раз скептически отзывался о стремлении втиснуть его (как и других неповторимых поэтов) в поколенческую «обойму».
Самойлов умел отчуждать собственную жизнь, видеть ее в литературном обрамлении, словно бы сам сделавшись героем романа: «В литературном строительстве своей души он с детских лет не был ни эпигоном, ни подражателем». Безусловно вначале опираясь на чужую литературу, он сумел возвести свое, выстрадал самостоятельного и мощного героя, ставшего субъектом и объектом его поэзии и прозы, который умел распугать мелкую душевную нечисть. Литература Самойлова словно бы сама собой отбирала из жизни все литературно же пригодное, как хороший скульптор беспощадно отсекая лишнее.