Кактус

- И чтобы духу твоего здесь больше не было!
Максим молча кивнул, продолжая паковать вещи в сумку.
- Что молчишь? Сказать нечего? – хозяйка комнаты недобро прищурилась, явно рассчитывая на скандал.
- Ну почему же? Есть. Всего хорошего! Спасибо, что приютили меня на время.
Растерянное лицо женщины стало Максиму достаточной наградой за то, что не сорвался и не нагрубил.
- Ты… Это… Моего чего не прихвати! – опомнилась хозяйка и оглядела комнату.
Максим прикусил язык и отвернулся, чтоб не расхохотаться в голос.
Что он мог прихватить из этой комнаты, в которой прожил всего пару месяцев? Древний, покрытый пылью несбывшихся надежд прежних жильцов, диван? Или колченогий стул, на который и садиться-то было страшно? Очень ценное имущество!
Максим застегнул молнию на сумке, подхватил рюкзак и потянулся за горшком с кактусом.
- Стоять! Горшок оставь!
- Почему это? – Максим удивленно глянул на хозяйку.
- Компенсация!
- За что?
- За то, что ты меня в расход ввел! Мне теперь нового жильца искать!
- Вон оно что! Хорошо! Что там у нас по договору? – Максим спокойно забрал с подоконника горшок и улыбнулся. – Вы должны вернуть мне депозит? Я же не прожил у вас полгода, как указано в договоре, так? Комната в порядке, от соседей замечаний не поступало, а значит вы мне должны!
- Ты! Ты… Да как ты смеешь! Умный больно? Я тебе устрою! Горшок поставь на место!
- Этот кактус – мой! И горшок тоже мой. Я сам его купил. А завладение чужим имуществом знаете, как называется?
- Да где тебя только такого взяли? Дерзишь, огрызаешься, взрослых не уважаешь! Да я тебе в матери гожусь!
- Скорее, в бабушки, – не сдержался уже Максим. – Простите, но мне пора! Счастливо оставаться!
Он шагнул вперед и хозяйка, все еще пыхтя от возмущения, потеснилась, пропуская непокорного.
- Чтоб тебе…
- И вам всего хорошего! – Максим аккуратно прикрыл за собой дверь, хотя больше всего ему хотелось сейчас садануть ею как следует, так, чтобы во все стороны полетели куски старой штукатурки.
Вот, что теперь делать? Уже вечер, а ему ведь надо где-то ночевать? И ладно сегодня. На гостиницу, положим, у него денег хватит, но завтра рабочий день и времени искать жилье не будет.
Он вышел на лестницу и в очередной раз замер, любуясь, в тусклом свете грязных ламп, «парадной». Прожив почти два года в Питере, Максим немного освоил местный разговорный и теперь мог смело сказать, чем отличается поребрик от бордюра, а «парадная» от подъезда.
Дом был старым и здесь сохранилась и старая чугунная лестница, и фрески, почти осыпавшиеся, но все еще прекрасные. Их бы отреставрировать…Но кто бы этим занимался...
Да и ему больше здесь не жить, а потому и вздыхать по почти утерянной красоте не придется. А жаль…
Максим толкнул тяжелую дверь и перехватил горшок с кактусом поудобнее. Привет, новая жизнь!
А все-таки, забавно… Кто-то начинает ее с понедельника, а кто-то каждый раз, когда случаются перемены. Как там мама говорила? Все к лучшему? Что ж, он всегда ей верил. Мама была умной женщиной. Всегда знала наперед, что будет.
- Макс, ты будешь прекрасным поваром!
Куриные крылышки в каком-то хитром маринаде, приготовленные им, были похожи скорее на угольки, чем на нормальную еду, но мама даже не морщилась. Грызла и нахваливала.
А у него вырастали после ее слов собственные крылья. И он колдовал на кухне снова и снова, пока не получал именно то, что было задумано. И глядя, как мама жмурится от удовольствия, пробуя новый вариант какого-то блюда, Максим и впрямь начинал верить – да, все получится! Мама ведь не соврет…
Мелкий противный дождь заморосил, пятная тротуары и заставляя прохожих ускорять шаг. Максим усмехнулся. Сразу видно, кто местный, а кто гость. Местные спокойно шагали, натянув капюшоны или вовсе без них, не обращая внимания на холодные капли, а приезжие начинали суетиться, доставать зонты или громко сетовать, что по прогнозу дождя не ожидалось. Ха! Интересно, поддастся ли этот город хоть раз какому-нибудь прогнозу?
Маленькая кофейня, в которой Макс привык завтракать по утрам, так как кухней в коммуналке ему пользоваться было запрещено, была еще открыта. Он поразмыслил немного и решил, что перекусить точно не помешает. День был сложный и поесть в обед он не успел.
Любимый столик в углу был свободен и Максим пристроил на нем горшок с кактусом.
- Привет! А ты поздно сегодня. Мы скоро закрываемся.
Эту смешную девчонку со светлыми косами и чуть раскосыми, лисьими глазами Макс видел не раз.
Она была странная. Другие сотрудники кофейни словно отбывали повинность, работая. Ни улыбки, ни доброго слова. Роботы такие. «Ваш кофе! Сахар – там. Желаете что-то еще?».
А эта девушка почему-то всегда улыбалась. Легко и свободно общалась на «ты» с клиентами, даже не спрашивая, можно ли так к ним обращаться. И удивительное дело, никто не возражал. По крайней мере, при Максиме.
- Булочку будешь? С вишневой начинкой. Я знаю, тебе они нравятся. А сейчас на них еще и скидка действует. Принести?
- Да, пожалуйста. И кофе. Мне…
- Другое что-то? Или как всегда?
- Как всегда. А ты помнишь, какой мне нравится?
- Конечно! Я вкусы всех постоянных клиентов знаю. Сейчас!
Кудрявый ураганчик унесся в сторону стойки с кассой, а Максим подмигнул кактусу.
- Огонь-девица, да? Познакомиться, что ли? Только… Что я могу ей предложить? Бездомный и неустроенный. А она такая… Хорошая… Такие девушки заслуживают лучшего.
Булочка была вкусной, кофе тоже неплох и градус настроения у Макса чуть поднялся.
Ну и что, что его выселили без предупреждения? Не сегодня, так завтра все равно бы выгнали. Об этой схеме его предупреждали ребята в ресторане, а он понадеялся на то, что с ним подобного не случится. Вот и результат такой самонадеянности. Он, кактус и сумерки за окном. Дождь, вроде, перестал, но уходить из уютной кофейни не хотелось. Небольшой хостел, который Максим заметил по дороге, наверняка порадует его койкой на ночь, а потому можно просто посидеть пока, собираясь с мыслями и подумать о том, что делать дальше.
- А ты почему с вещами?
Девчонка снова материализовалась словно ниоткуда и Максим вздрогнул, когда рука с крошечной татуировкой у запястья, забрала у него из-под носа чашку с остатками кофе.
- Меня выгнали.
Почему-то врать этой девушке Максиму не хотелось.
Да он и не любил этого. Мама всегда хохотала до слез, когда в детстве он пытался обмануть ее, рассказывая какую-нибудь историю, придуманную приятелями, чтобы оправдаться за проказы.
- И там были собаки, мам!
- Много?
- Да! Десять… Нет, двадцать! Они кусались и были такие страшные!
- Сильно покусали тебя? – мама изображала испуг и беспокойство. – Надо ехать!
- Куда?
- Как куда?! В больницу! Уколы от бешенства делать!
- Мааам…
- Нет-нет, даже не возражай! Это очень опасное заболевание!
- Не надо уколы… Там… Одна собака была… Бабушки Веры из второго подъезда.
Мама от смеха падала на диван и Максим обижался. Чего она хохочет? Да, маленькую старую Мушку гоняли даже коты, а детей она любила до беспамятства и готова была любого зализать от восторга до полусмерти… Ну и что? Она же все равно собака!
За разбитое стекло все равно ему влетало, но с мамой из-за этого Максим никогда не ссорился и не обижался на нее. Зачем? По делу же!
Максим вздохнул. Как же ее сейчас не хватает… Она и поддержала бы и совет дала. Но ее больше нет…
Макс вдруг вспомнил темные от боли глаза, обветренные губы, шепчущие ему то, что он больше всего хотел бы сейчас услышать:
- Сын, ты сильный! Ты справишься!
Он тоже болел тогда этой новомодной болячкой. Легко болел. Как простой простудой. И не понимал, почему у мамы все развивалось совершенно иначе. Она до последнего не хотела вызывать скорую, думала, что справится, обойдется без больницы… А потом было уже поздно…
- И что? Ну и выгнали. Пусть. Ты сильный, ты справишься! – словно эхом прозвучали у него над ухом чьи-то слова и Макс очнулся. – Подумаешь, комнату найти надо! Тоже мне проблема! Хочешь, я позвоню моей хозяйке? Она сдает. Сын ее квартиру купил и съехал. Помогать не хочет. Вот баба Кира и сдает комнаты в своей квартире. Одну я снимаю, а вторая – свободная. Ты приличный?
- В смысле?
- Дебоширить не будешь? Пьянки устраивать? Петь по ночам?
- Петь?! – Максим совсем опешил от странных вопросов и понял, что сейчас или рассмеется прямо в лицо этой девушке или расцелует ее на глазах у всех. – Нет, не буду… Ты серьезно? Есть комната? А где?
- «Васька». Ой, ты ж не местный! Васильевский остров. Метро рядом. Добираться удобно до центра. Ты же где-то неподалеку работаешь?
- Да, на соседней улице. Слушай, спасибо тебе! Я с удовольствием воспользуюсь твоим предложением. Мне ночевать негде.
- Я сейчас!
Девчонка снова унеслась куда-то, а через пару минут появилась с довольной улыбкой и вручила удивленному Максиму швабру.
- Помогай! Баба Кира рано спать ложится. Если хочешь успеть с ней договориться сегодня – нам надо успеть.
Только сейчас Максим понял, что в маленьком кафе уже пусто.
Что ж, ему не привыкать к уборке. Первый год работы в ресторане он только и делал, что драил все, что только можно было и на что показывал пальцем шеф. Приходилось стараться. Этот суровый немногословный мужчина мог запросто вытащить из кармана отглаженный носовой платок и провести им по плите или вытяжке, а то и по полу. И горе было всем, если там появлялось после проверки хоть пятнышко. Шеф не ругался и не кричал. Но смотрел так, что хотелось залезть под стол или удалиться в кладовку, чтобы уткнуться там носом в угол и подумать над своим поведением.
Так до этого на Максима умела смотреть только мама…
Это потом уже Макс узнал, что большую часть своей жизни Валерий Петрович работал коком и порядок флотский ценил превыше всего на свете. Конечно, он рассказывал иногда, когда случалось у него «настроение», что не на всех судах кухня – это операционная. Всякое приходилось видеть. Но сам он считал это аксиомой и от подчиненных требовал того же. Кухня должна быть чистой! И точка!
Девчонка, глядя, как он лихо управляется со шваброй, тихонько присвистнула.
- Умеешь! А я вот – не очень.
- Мама не научила?
- Нет. Не научила. Меня отец воспитывал. Ну как воспитывал… Жила я с ним, а воспитывала меня улица.
- Почему?
Девчонка убрала со лба выбившуюся из-под фирменной косынки прядь, и оперлась на свою швабру.
- А ты любопытный!
- Есть такое.
- Но не слишком.
- Почему?
- Даже не спросил, как меня зовут.
- А я знаю. Алена.
- Откуда?! – девчонка так удивилась, что Макс чуть не рассмеялся, но ответить не успел. – А, бейджик! Все время о нем забываю! Привыкла.
Алена снова принялась мыть пол и искоса глянула на Максима.
- Папа мой был следователем. Работал много. Поэтому на меня времени не хватало. Я даже из садика иногда приходила домой сама. Меня забирала соседка, чтобы воспитатели не ругались, а потом я шла сама до дома, открывала дверь и грела себе ужин.
- Ничего себе! А где была твоя мама?
- Она… Ее не было. Я никогда ее не видела. Мамы не стало, когда я родилась. Меня воспитывала бабушка лет до трех. А потом они с папой поссорились, и она уехала.
- Почему?
- Она не хотела, чтобы мы жили вместе. Я и папа. Винила его, что мамы не стало. А разве он был виноват? Нет! И меня он очень любил. Поэтому бабушке не отдал. Правда, общаться нам никогда не запрещал. Когда я старше стала – ездила к ней в гости. А потом перестала.
- Она…
- Нет. Она жива и относительно здорова. Просто я не хочу слушать о том, что я плохая и неправильная, раз люблю своего отца.
- А твой папа…
- Его уже нет. Два года как. И мне без него очень плохо…
Алена отвернулась и домыла пол, а потом отобрала у Максима швабру и скомандовала:
- Кактус не забудь! Красивый! Цветет?
- Не знаю. У меня ни разу не цвел еще.
- Условия нужны специальные.
- Откуда знаешь?
- Увидишь! Поехали!
С хозяйкой квартиры Максим поговорить в тот вечер все-таки успел. Высокая худощавая женщина молча кивнула на его просьбу и открыла дверь в комнату, которая поразила его своей чистотой и уютом. Он за время своих скитаний по съемным квартирам и комнатам, привык, что уют – понятие, совершенно лишнее для хозяев. Почти все они сдавали жилье, обустроенное по принципу: «и так сойдет». Старая мебель, словно отправленная доживать свой век под девизом: «уже не жалко», обтерханные занавески, если вообще хозяйка решала, что они нужны. Какие-то потертые покрывала и накидки на мебель, призванные сохранить ее, уже утраченную давным–давно, свежесть. Возможно и было в этом городе другое жилье. С хорошим ремонтом, светлыми окнами и радушными хозяевами, но Максим до сих пор его не встречал. Да и позволить себе не мог.
- Живи! Мужчина в доме – это хорошо. Но имей в виду – Аленку не обижать! Накажу и жестко! Кота не кормить! Даже если очень просить будет. Он тот еще прохиндей! Станиславский удавился бы от зависти, видя его игру. Ну и помнить, что в доме живут девочки.
- В смысле?
- Стульчак! - коротко ответствовала хозяйка и Макс невольно улыбнулся кивая. – Меня можешь звать баба Кира.
- Может быть лучше по имени-отчеству?
- Что так?
- Баба…
- А, понятно! Милый, я на это слово обижаться не буду никогда. Не ругательное оно, а самое, что ни на есть, гордое. Бабой звали мою прабабку. Простая деревенская женщина была. Работала, Бога любила и никогда не жаловалась на жизнь. А потом так звали мою бабку и мать. И не было в этом ничего обидного. Только признание. Мне вот не пришлось его оправдать. У меня только один сын. А жаль.
- Не совсем понимаю.
- Пойдем. Я тебе кухню покажу и чаю выпьем. Расскажу. Знакомиться будем.
Забыв выпустить из рук горшок с кактусом, Максим пошел вслед за хозяйкой квартиры.
Уютная небольшая кухня ему тоже понравилась. Там висели такие же занавески в красную клеточку, как были когда-то у мамы, а на маленьком диванчике спал толстый полосатый кот. На Максима он глянул лишь раз, приоткрыв желтый глаз, а потом накрыл лапой морду и больше не реагировал на людей, словно их тут и не было.
- Садись! И не стесняйся. Ставь своего друга сюда, на стол. Печенье вон бери. Сегодня пекла. Аленка любит такое.
- Вкусно…
- Мамин рецепт. А ей бабушка его передала. Я его называю: «Из ничего чего».
- Как это?
- Простенькое. Продуктов минимум и недорогие, а выходит много и вкусно. У моей мамы пятеро детей было. А ну-ка всех накормить! Вот и старались.
- Ничего себе! Пятеро?!
- Это еще немного. Вот бабушка моя девятерых подняла. Трех своих и шестерых приемных. Что? Слов не нашел? И правильно. Нет их, таких, которыми можно было бы рассказать, какое сердце она имела. Простая была, как и ее мать. Обычная русская баба. И никогда этого слова не стеснялась. Потому, что считала, что если так называют, то всю силу ее поняли. А та ведь даже не сила была. Силища! А ну-ка, в войну умудриться столько детей сберечь! Да еще здесь, в этом городе! А она смогла.
- А откуда столько?
- Соседские. Бабушка моя женщина сильная была. И не одна работала. Мама уже на заводе трудилась, когда война началась. Вот они и не бросили тех, кто без родителей остался. Почти каждый день обходили соседние дома, чтобы проверить, есть ли живые. Сил не хватало, а они все равно ходили. Знали, если не они, то и некому. Беда будет. Детей ведь берегли. Отдавали последнее, чтобы накормить. Поэтому выходило так, что мать или отец уже все, а ребенок – жив. Вот их бабушка с мамой и забирали. Некоторых в эвакуацию смогли отправить, а кого-то не успели. Но выстояли, не потеряли ни одного. А вон они все. Видишь фото? Дядьки мои, тетки… Семьи их. У меня много фотографий, но я не люблю, чтобы они в альбомах пылились. Поэтому по стенам развешиваю. Когда тоска возьмет, глянешь, поговоришь с каждым, и легче становится.
- А почему не звоните, не пишете им?
- Ну почему же не звоню? Общаемся, конечно. И созваниваемся, и в гости ездим друг к другу. Только все уже в возрасте, а кого-то и нет давно. Сложно все… А человек жив, пока помнят о нем. Вот я и не забываю. Разговариваю со всеми. Меня ведь тоска чаще ночью одолевает. Бессонница замучила. Так что ты не удивляйся, если услышишь, как я брожу по ночам. Аленка вон уже и внимания не обращает. Спит как сурок.
Баба Кира поставила перед Максимом чашку и подвинула ближе корзинку с печеньем.
- Ешь! И чай пей! Он у меня вкусный. Любишь чабрец?
- Да. Мама такой чай заваривала.
- Скучаешь по ней?
Вопрос был простым и бесхитростным, но Максим почувствовал, как что-то оборвалось внутри и вся боль, которую он тщательно таил все это время даже от себя самого, вдруг дала о себе знать. Но почему-то она не была темной. Нет. Он словно вновь оказался дома, рядом с мамой и ему показалось, что она вот-вот войдет в эту чужую уютную кухню, обхватит ладонями его уши, как делала всегда, поцелует в макушку, и спросит:
- Как дела? На щите или пешочком?
Баба Кира все поняла правильно. Она поднялась, налила воды в стакан, а потом достала чистое посудное полотенце.
- На! Пореви как следует. Со мной можно. И расскажи мне о своей маме.
- Что рассказать?
- А все, что сочтешь нужным. Мне все про тебя интересно. Ты же в мой дом пришел, а что за человек ты – я пока не знаю. Но сдается мне, что неплохой. Если маму так свою помнишь, то плохим тебе быть не грозит. Давно ее не стало?
- Откуда вы знаете?
- Ох, милый! Что тут знать-то? Все же ясно и без слов. Жаль, когда такие молодые уходят... Сочувствую я тебе. Рано ты ее потерял, очень рано... А отец? Есть у тебя?
- Мы не общаемся. Он ушел от нас, когда я маленьким был. Мама хотела, чтобы мы виделись, но я не смог.
- Почему?
- Мне казалось, что он нас предал.
- Всяко в жизни бывает. Не всегда люди расходятся по-плохому. Иногда лучше разбежаться в разные стороны, чем жить да мучиться. Я вот такую ошибку сделала. И что? Сын мой вырос без любви. Я-то его любить пыталась как могла, а вот в семье он этого не видел. А видел совсем другое. Как мы с мужем молчали неделями, не смотрели друг на друга. Не ссорились, нет. Но вот это молчание – страшная вещь. Давит, забирает жизнь. И ладно бы у нас с мужем. А то ведь и у сына тоже. А мы этого понимать не желали. Думали, что если ради него семью сохранили, то и довольно этого. А ведь мало этого было… Ничтожно мало…
Баба Кира вздохнула и щелкнула кнопкой электрического чайника.
- Давай еще по чашечке и спать. Тебе ведь на работу завтра?
- Да.
- А где работаешь?
- В ресторане. Я повар.
- Ничего себе! Молодец! Скажи-ка, а почему ты без жилья остался? Скитаешься вот. Аленка сказала, что тебя в комнате отказали и ты даже не знал, где ночевать будешь.
- В маминой квартире теперь живет отец с семьей. Это его жилье. От родителей досталось. Пока была жива бабушка, она не давала нас трогать. Мама за ней ухаживала. А когда ее не стало, он сразу предупредил, что нам придется съехать. Мы и собирались. А потом мама заболела…
- Как так-то? Ты же его сын?!
- Я в этом его как раз понимаю. Какой я ему сын? Он меня видел последний раз, когда я еще маленьким был. А в той семье у него дети и даже внук уже есть. Сестра моя рано родила. У нас с ней разница всего полгода. Я старше. Теперь понимаете, почему я считал, что он нас с мамой предал?
- Вот теперь – понимаю. А еще понимаю, что не ошиблась в тебе. И знаешь, что я тебе скажу, Максим?
- Что?
- Все у тебя будет. И дом свой, и жена хорошая. И дети. И будет кому тебе дарить свою любовь. Если, конечно, ты сдюжишь сейчас. Не озлобишься на жизнь, не станешь вон как твой кактус – колючим для всех.
Баба Кира тронула пальцем горшок, поворачивая его.
- Хороший! Цвел?
- Ни разу. Алена тоже об этом спрашивала. А еще сказала, что условия специальные нужны.
- Все верно. Я тебе потом покажу. У меня много цветов, но эти наособицу. Цветут уж больно красиво. Оно и понятно. Слишком много нужно усилий приложить, чтобы цвет появился.
- А почему вы его другом моим назвали?
- А разве нет? Откуда он у тебя? Я же вижу – ухоженный. А, значит, бережешь его.
- Мама подарила. Сказала возле компьютера поставить. Вычитала где-то, что это хорошо. Он тогда еще совсем малюсенький был. Подрос…
- И цвести тоже будет. Я научу, что сделать надо для этого. А сейчас, иди-ка ты спать, Максимка. Утро вечера мудренее. Я тебе сейчас постельное принесу. И не стесняйся. Ты теперь дома. Я, может и неправильная хозяйка. Нельзя так с квартирантами. Но по-другому не могу. Вы же дети! Что ты, что Аленка. Страшно одному?
- Очень. – Максим не стал кривить душой. Понял уже, что баба Кира почувствует фальшь. – Но я уже почти привык.
- Не надо! Человеку плохо одному! Я это точно знаю! Не нужно привыкать к этому!
В тот вечер Максим впервые за долгое время засыпал спокойно. Он больше не боялся. Даже если его попросят съехать и с этой квартиры, он теперь точно знает – хороших людей все-таки больше, чем плохих. И далеко не все думают только о себе. Что стоило Алене просто убрать за ним чашку и промолчать? Какое ей дело было до него? А она не смогла пройти мимо. И баба Кира… Не права она, говоря, что силы в ней нет. Есть она! Да еще какая! Это надо же, всего ничего поговорили, а его отпустило. Впервые с тех пор как не стало мамы и ему пришлось уехать из родного города.
Толстый кот, которого Максим видел на кухне, толкнул дверь и по-хозяйски вошел в комнату. Усевшись рядом с кроватью Макса, он поразмыслил немного, а потом все-таки запрыгнул и улегся рядом, вдоволь потоптавшись по одеялу.
- А ты – нахал! – Максим запустил пальцы в густую шерсть и под тихое мурчание уснул так быстро, как не засыпал уже очень давно.
Баба Кира окажется права.
И все у Максима действительно будет. Спустя два года он женится на Алене, и они купят свою первую квартиру. Крохотную, чуть больше коробки для обуви, но свою. И цветущий нежным розовым цветом кактус займет там свое законное место на широком подоконнике.
И Кира Андреевна научит Максима, как сделать так, чтобы в доме цвели не только кактусы. А он, в свою очередь, поможет ей помириться с сыном. Разговор с ним будет долгим и сложным, но после у Максима появится первый друг в Питере, а баба Кира решит, что лучше человека, чем ее бывший квартирант, и на свете-то не сыщешь. А потому у сына Максима и Алены все-таки будет бабушка. Пусть не родная, но какая разница?
Любовь ведь не выбирает, кто родной по крови, а кто по сути.
И если есть человек, которому ты можешь доверить свой секрет или позвонить в любое время дня и ночи, чтобы услышать: «Приезжай! Все решим! Не волнуйся!».
Если есть тот, кто польет твой кактус и поможет ему зацвести, а ты готов сделать то же самое в ответ – это и есть любовь.
Она принимает разные формы, по-разному звучит в этом мире, но одно у нее всегда и везде неизменно – доверься ей и познаешь, как хорошо, когда она просто есть. Прими ее. Отдай свою в ответ. И твой мир никогда уже не будет серым.