Сталинградская сага

   
   Предисловие.
   Детство.
   Контора.
   Детство. Окончание.
   Назад в прошлое.
   Послесловие.

   ПРЕДИСЛОВИЕ

   Пока бойцы невидимого фронта               
   На страже нашей Родины стоят,
   Не может враг иметь успеха, -
   Настигнет кара Божия его!


   С момента этой истории, пережитой обычным подростком, прошло более пятидесяти лет. А корнями она уходит в еще более давние времена – около ста лет назад. Много это или мало? Полагаю, достаточно, чтобы обозначить тему связи поколений, о которой мы в последнее время стали забывать. Потому и сага. Героя этого произведения прошлое не только затронуло, оно его захватило, перевернуло, решающим образом повлияло на его детство и даже на выбор жизненного пути.
   Тема войны на различных ее фронтах, казалось бы, уже подзабытая и в последние годы точно «не модная», вновь обретает важность. По-другому и быть не может. Не только потому, что это наша история, память народа, семейная память… Именно в сложные периоды личной жизни, а ее порой немыслимо оторвать от жизни общества и государства, человек начинает ставить перед собой «вечные» вопросы и пытается дать на них честные ответы. По крайней мере, для себя… Что с нами происходило и что происходит сегодня, почему так, а не иначе? И, конечно, кто виноват и что делать?
   Маятник изменений в очередной раз (под влиянием геополитических и макроэкономических потрясений) качнулся, да настолько сильно, что напугал так называемые элиты, которым страшно терять все то, что строилось многие годы.
   Строилось, но для чего? Вот здесь возникают вопросы, на которые многие бояться ответить по-настоящему честно. Такой ответ не устроит не только их самих, он не устроит даже «толерантное» общество, а иногда и государство. Это уже серьезно.
   Как только возникает турбулентность,  рушатся сложные конструкции, поддержание которых требует значительных средств и усилий; толерантность быстро улетучивается… На смену понятным отношениям все чаще приходят сомнения, метания, даже мучения, но они бесплодны и лишены смысла, когда в людях нет веры, нет твердой нравственной основы.
   Вопросы выбора, справедливости, свободы, долга продолжают волновать людей вне зависимости от того, какой идет век – двадцатый или двадцать первый. Они стоят перед людьми опытными, многое повидавшими. Критически значимы они и для подростков, молодых людей.
   Герой произведения, полагаю, не один раз в течение нескольких месяцев, описанных на этих страницах, задавал себе непростые вопросы… Находил ли он на них ответы? Вряд ли. Об этом, в силу избранного стиля изложения, фактически «телеграфного», в книге почти ничего нет. Однако читатель, имеющий хоть каплю воображения и потому способный поставить себя на место этого подростка, сразу же поймет, о чем идет речь. Поймет, как он пережил гибель лучшего друга, что испытывал, когда решился пойти в Комитет государственной безопасности. Самоубийство бабушки, очевидцем которого он стал – отдельная тема.
   Для того чтобы читателю, не погруженному в узкопрофессиональные вопросы, не было сложно, автор по ходу повествования допускает иногда сознательные упрощения.
   Искушенный читатель, наоборот, может посчитать описание некоторых действий поверхностным, фрагментарным. Однако не это главное.
   Главное – это люди, а не методы и технологии, применяемые для решения стоящих перед ними задач. Все необходимые методы и технологии подробно излагаются в специальной литературе. Навыки формируются и оттачиваются в процессе практической подготовки тех, кто избрал для себя довольно редкую для наших дней профессию.
И, наконец, обратим внимание читателя на то, что все события и персонажи вымышлены, и потому любое сходство с реальными фактами (а книга как мозаичная картина основана на некоторых из них) является случайным.    

   
   ДЕТСТВО
   
   Я, Александр Михайлович Милин, родился в городе Сталинграде (переименован в Волгоград в конце 1961 года) 20 декабря 1958 года, через пятнадцать с лишним лет после окончания Сталинградской битвы. Но несмотря на это в городе очень многое напоминало и до сих пор напоминает о прошедшей войне.
   История, которой я хочу поделиться, началась в далеком 1970 году. Лето семидесятого года местным жителям запомнилось очень хорошо, наш город посетила Ее величество Холера. Впрочем, дело не только в холере, хотя она довольно жестко вклинилась в жаркую и размеренную жизнь областного центра, нарушив планы его жителей.         
   Жили мы с мамой на печально известном «четвертом участке». Поселок этот расположился на границе Тракторозаводского и Краснооктябрьского районов г. Волгограда. Известен он был своими обитателями: бывшими осужденными, досрочно освобожденными, направленными к нам в послевоенные годы на восстановление города, и прочими «неблагонадежными элементами». Конечно, не все поголовно были такими, но этот контингент выделялся даже на фоне обитателей ближайших пролетарских микрорайонов. Хотя для нас, пацанов, это был скорее плюс, чем минус.
   Дурная слава жителей четвертого участка позволяла относительно спокойно ходить по другим районам города, не опасаясь, что автоматически «огребешь» от сверстников или тех, кто постарше. Перемещение в составе группы в пять-семь человек было более-менее безопасным. Как правило, стычки с «местными» обходились словесной перепалкой или угрозами. Если это не помогало – мы первые начинали молниеносную драку, после чего резко меняли дислокацию.            
   Пограничное состояние четвертого участка отражалось и в том, что никому до него не было дела. Строился он в довоенные годы, а восстанавливался, перестраивался, латался – сразу после войны. И за два с лишним десятилетия в нем мало что изменилось. Все дома были двухэтажными, а большинство квартир в них – трех- или четырехкомнатными. Однако это вовсе не означало, что там жили большие многодетные семьи. Скорее наоборот. Почти все квартиры в этих домах были коммунальными, и в каждой из комнат жила небольшая семья или один человек.
   В нашей квартире было четыре комнаты (две больших и две малых), кухня, туалет, ванная комната и квадратный коридор. Мы с мамой занимали одну из больших комнат. «Большая» – название условное. В таких комнатах можно было разместить: диван, кровать, шифоньер, комод, письменный стол и два стула. В меньших комнатах две кровати и небольшой домашний скарб  помещались уже с трудом. Если две кровати и стояли, то грядушка к грядушке (спинка кровати). Иначе места для другой мебели не оставалось.
   Вторую большую комнату занимал Бэр, мужчина средних лет, и его жена Светлана.
   Бэр – это прозвище. Когда и почему его стали так называть, я не знаю, как и не знаю его настоящего имени. Все в квартире, включая Светлану, звали его Бэр. Судя по татуировкам на пальцах рук и на плече, он был на «зоне», в местах заключения. Вел он себя довольно тихо. Разговоры на «отвлеченные темы», которые заводил на общей кухне, особенно если подвыпьет, Светлана пресекала быстро и резко. Если же Бэр «расходился», то жена грозилась выгнать его со своей жилплощади, после чего он сразу уходил в комнату.
   И Бэр, и Светлана работали на Волгоградском тракторном заводе (Волгоградский (с момента основания и до 1961 г. - Сталинградский) тракторный завод. Введен в строй в середине 1930 года. С 1932 года наряду с производством тракторов начинает выпуск первых танков. К 1941 году на заводе было организовано серийное производство танков Т-34-76, а также двигателей к ним. В послевоенные годы основной продукцией становится гусеничный трактор ДТ-54, позже – ДТ-75. К 1970 году завод выпускает миллионный трактор для народного хозяйства и награждается орденом Ленина). Он токарем, она – поваром в рабочей столовой. Детей у них не было.               
   В комнате через стену жил одинокий «дедок», который величал себя художником и носил «аристократическую» бородку. Звали его Петр Иванович. Утром он шел на работу несколько позже других, вечером возвращался с авоськой, где был батон хлеба, бутылка кефира и пакетик с карамельками к чаю.
   На общую кухню Петр Иванович заходил лишь за кипятком для чая.
   В праздничные и выходные дни по просьбе обитателей квартиры мог присоединиться к общему столу.
   Чаще всего предложение сесть за «праздничный стол» исходило от Бэра. Петр Иванович смущался, благодарил за приглашение и скрывался в своей комнате. Через несколько минут он выходил с бутылкой водки, ставил ее на стол и садился на табурет, услужливо приготовленный Бэром. Были слухи, что он родом из Керчи – города на берегу Черного моря. Во время оккупации Крымского полуострова он еще подростком попал в фашистский концлагерь. Освобожден был советскими войсками. По какой причине оказался в Сталинграде и остался в нем жить – загадка. 
   Еще одну комнату занимала баба Нюра. Она недавно вышла на пенсию, но работала учетчицей на тракторном заводе. Это была очень суетливая женщина. Все время или стряпала на кухне, или занималась постирушками, или бегала в туалет.  Мама говорила, что у Анны (Нюры) сахарный диабет, поэтому она много пьет и часто ходит в туалет.    
   Вот в таком ближайшем окружении прошло мое детство.
   Конечно, надо сказать и про мою маму – Людмилу Михайловну Милину. Работала мама учителем начальной школы, в пятнадцати минутах ходьбы от нашего дома. Как учитель она и получила комнату в этой квартире. Раньше мамина семья, по ее рассказам, жила почти в самом центре Сталинграда. Но во время войны их дом был полностью разрушен.
   Про папу я ничего не знаю. Когда был совсем мелким, пытался расспросить про него, но внятного ответа не получал; видел лишь, как сильно это раздражало маму.
   Уже в младших классах я понял, насколько трудно было отвечать на такие расспросы и моей маме, и многим другим мамам моих сверстников. У кого-то отец был в тюрьме, у кого-то – ушел к другой, у кого-то – пустился в «путешествие» по необъятной нашей стране.
   Не случайно  песню «Мой адрес – Советский Союз»» (песня Д.Ф. Тухманова на сл. В.Г. Харитонова; исполнитель ВИА «Самоцветы» (1973 г.)), которая в начале семидесятых появилась на эстраде, в народе сразу же назвали «песней алиментщика».   
   Мои лучшие друзья: Валик и Витек. Валик, или Валентин жил в соседнем доме. Был он старше меня на год. Воспитанием его занимался в основном дед – Василий Иванович. Мать работала посменно медицинской сестрой в медсанчасти тракторного завода, дома бывала редко.
   А у его деда свободного времени было много. Совсем недавно его проводили на пенсию с завода «Баррикады» (основан в 1914 году в связи с возросшими потребностями флота в артиллерийском вооружении. К периоду Великой отечественной войны завод начал производить различное артиллерийское вооружение для флота и береговой артиллерии. В послевоенные годы им был налажен выпуск первых ракетных комплексов), где он работал киповцем (специалист по контрольно-измерительным приборам). Часто деда Василия можно было увидеть в нашем либо соседнем дворике за столом, где играли в домино или в шахматы. Еще он любил рассказывать всякие байки из жизни.   
   Дед Василий – моряк. Во время Великой отечественной войны служил на Балтийском флоте, готовил в походы подводные лодки. Об одной из них – «Щ-317», он вспоминал не реже двух раз в год: в День Победы и в День Военно-морского флота. По его рассказам экипаж этой подлодки не вернулся на базу, но за свой поход потопил пять транспортов, израсходовав все торпеды. Возвращаясь, «Щука», скорее всего, подорвалась на мине, их на Балтике было с избытком. Лодка стала «братской могилой» для целого экипажа молодых и веселых моряков-подводников. 
   Витек, или Виктор – мой одноклассник. Рыжий парень, непоседа; из него бил фонтан разных идей, часто несбыточных, по крайней мере, в нашем возрасте и в тогдашних реалиях. Весной ему исполнилось двенадцать.
   Сразу после выполнения уроков, других домашних дел мы собирались у кого-нибудь из нас и, составив план, принимались к его исполнению. Наши излюбленные места были на Волге: там, где в нее   впадает Сухая Мечетка, и выше по течению, в сторону плотины Волжской ГЭС (одна из крупнейших гидроэлектростанций в Европе; построена на реке Волге в 50-е годы XX века). До этих мест, правда, было далековато от наших домов. Поэтому, когда времени не хватало, мы спускались к Волге почти напрямую с четвертого участка. Если же мы шли на весь день, то всегда выбирали места за Мечеткой. Наши дневные стоянки зависели от того, нет ли поблизости мертвых белуг и осетров. Браконьеры, которые тогда промышляли на Волге, черную икру забирали, а вспоротую рыбу выбрасывали в воду. Позже ее прибивало к берегу чуть ниже по течению реки… Иногда, в нежаркую погоду, мы могли исследовать балки и овраги, которыми были исчерчены все пригороды. 
   Лето семидесятого года обещало быть таким же беззаботным, как и всегда. Все должно было идти своим чередом: сначала земляника, сразу за ней абрикос; потом нас ждали арбузы и дыни… Пока же мы перебивались раннеспелыми яблоками, хотя и они еще не дозрели. А вот вода в Волге уже прогрелась и больше не «обжигала» своим холодом. Одним словом – обыкновенное лето в южном городе…
   Однако это лето с самого начала пошло не так. Мама прибежала из школы, собрала всех, кто был в квартире, и объявила:
– Волгоград на карантине. Воду питьевую отстаиваем, потом кипятим. Пьем только кипяченую! Из открытых источников воду не пить, в Волге и в ближайших озерах не купаться! Никакую зелень не рвать и не есть!
   Потом она сказала о каких-то патрулях, которые создаются из милиционеров и учителей школ. Они будут следить за порядком, а нарушителей чуть ли не на месяц отправлять в обсерваторы и в больницы. В этот же день по местному радио объявили о карантине по холере. Вот так лето...
   Я, Валик и Витек решили поподробнее расспросить о карантине у кого-нибудь из бывалых взрослых, чтобы понять, чего действительно делать нельзя. Было ясно, что сидеть все лето в квартире, в стенах единственной комнаты невозможно. Таким бывалым нам показался дед Василий.
– Дед, а дед? – заговорил Валентин со своим дедом, который как ни в чем не бывало играл с соседом в пекаша (одна из разновидностей карточной игры) в тени старого тополя. 
– Говори, что нужно? Если разговор серьезный – подожди, пока я доиграю.
   Мы отошли в сторонку и стали продумывать вопросы, которые ему зададим.
– У матросов нет вопросов или остались? – спросил минут через десять дед Василий.
– Есть! – ответил Валик.
– Докладывай по порядку, говори один, а не все сразу! – скомандовал дед. 
– Дед! Карантин какой-то. Что делать? Говорят, облавы будут устраивать, в больницу забирать или еще куда…
– Между должным и реальным, между намерениями и действиями, между словами и делами – пропасть…. Если не на флоте, не в авиации. Уже в пехоте полный бардак! А в тылу?! Мы далеко от центра города, не переживайте. На баке постоят и по каютам… У магазинов будут, на рынке, возможно, по берегу Волги рейды проводить будут. Если не хотите неприятностей, по центральным улицам района не ходить, большими группами не собираться. Пути отхода продумывать заранее. Гоняться за вами по жаре никто не будет.               
   Несколько успокоившись, мы решили посидеть по домам денек-другой,  прочитать по одной книжке, из заданных на лето. Так мы покажем свое прилежание, усыпим бдительность старших. А потом – на природу! 
   Встретившись через два дня, мы решили отправиться в одну из глубоких балок на северо-восточной окраине Волгограда. Там в дневное время мало кто бывает, а главное – на дне балки есть небольшое озеро и родник. Лишь отдельные дачники посещают ее, да и то рано утром или поздно вечером, чтобы набрать чистой воды.   
   Дальняя дорога, даже для велосипедистов, наконец закончилась. Мы на месте. Купание, отдых в тени деревьев, снова купание. Перекус из помидоров и хлеба с салом. Ледяная родниковая вода малыми глотками… Благодать! Но уже к вечеру, ближе к отъеду домой, Витька стали посещать всякие мысли.
– Нужно у той дороги соорудить блиндаж. В нем можно прятать кое-что из нашего скарба, чтобы не возить туда-сюда, и еще, чтобы из блиндажа просматривать местность. Видите, туда ведет всего одна дорожка. Очень удобное место!
– Хорошо, – сказал Валька. Нужно будет взять лопаты, лучше маленькие, пехотные. Большие внимание взрослых привлекут.
– Поспрашиваю, может, есть у кого, – ответил Виктор.
   На следующий день захолобурдило (похолодало), подул северный ветер, и я остался дома. Тем более, что баба Нюра взяла больничный. Так что оказался я под присмотром, на весь день исчезнуть точно не удастся.
   Я читал книжку, баба Нюра сначала громыхала посудой на кухне, а потом пошла к себе в комнату. Тишину, которая воцарилась в нашей квартире, около пяти часов вечера, прервал крик ворвавшейся мамы.
– Ты где, сукин сын? Где вас постоянно чертей носит?! Сказано – сидеть дома, никуда ни шагу без разрешения!
– Дома я весь день, книгу читаю. Баба Нюра может подтвердить, – удивленно сказал я.
   Она могла быть несдержанной и даже кричала иногда, но такой я ее ни разу не видел. В это время из своей комнаты вышла заспанная баба Нюра.
– Что так раскричалась, что стряслось?! – спросила она.
– Витька погиб, в одной из балок на мине подорвался! Слава богу, Валька поодаль был. Несколько осколков по касательной его задели. Сейчас в больнице. Там мать его хлопочет…
– Ой, горе какое! Никак не покинет землю нашу война, фашист проклятый! – завопила и запричитала баба Нюра, вспоминая и взрослых, и подростков, подорвавшихся на ее памяти в послевоенные годы.
   Комок подступил к горлу, хотелось задать маме вопрос, но не смог. Дышать могу, хоть и с трудом, а говорить – нет. Уткнувшись в подушку, я пролежал на кровати, вытирая скатывающиеся слезы, весь вечер. Если бы не случай, то и я бы там был, где взрыв, там, на строительстве блиндажа… Витьки, моего лучшего друга, больше нет!
   
   Не любит земля Сталинграда, когда беспокоят ее,
   В ней тихо спят воины Божьи, ты их не тревожь никогда… 

   На следующее утро мама сказала, что похороны Вити послезавтра, но из-за карантина допускают только родственников по заранее согласованному списку. Меня же мама отправляет к бабушке.   
   Бабушка, Мадина Александровна Милина, жила в частном доме на Нижней Мечетке, рядом с железнодорожной станцией «Спартановка». Место довольно глухое. Добраться до нее можно было на автобусе с пересадкой, а лучше – на велосипеде. Только что мама купила мне велосипед, решавший теперь многие проблемы.
   Доехать до бабы Мадины с весны и до поздней осени можно так, как ходит общественный транспорт, а можно – по частному сектору, огибая кварталы растущих многоэтажек. Этот маршрут стал особенно важным для меня летом 1970 года.
   Моя бабушка была известной в округе собачницей. Как говорила мама,  она всегда держала двух немецких овчарок, а иногда – и других собак. Своими овчарками очень гордилась. Их родословную она вела от одной из «трофейных» собак, доставшейся ей сразу после разгрома немцев под Сталинградом зимой 1943 года. К лету 1970 года у бабы Мадины жили две трехгодовалые немецкие овчарки: Дина и Мина.
   Работала она продавцом в ликеро-водочном магазине, что в районе Тракторозаводского рынка. От ее дома до работы можно было добраться пешком или проехав пару остановок на автобусе. Все свободное время баба Мадина проводила на небольшом огороде за домом, где выращивала зелень, клубнику, помидоры и огурцы.
   Ранним утром мама собрала мои вещи, и мы отправились к бабушке. Частный сектор встретил нас криком петухов, лаем собак, а также спешащими на работу жителями, угрюмыми, серыми и сутуловатыми.
   Подойдя к бабушкиной калитке и постучав в нее, мы услышали лай  собак. Они прибежали, обнюхали нас, замолкли, сели у входной двери напротив.  Минуты через три подошла баба Мадина и отворила калитку. Собаки, завиляв хвостами, потащились следом за бабушкой. Мину мне удалось погладить и даже слегка потрепать за бока.
   Мама быстро ввела бабу Мадину в курс текущих дел, дала краткие указания и убежала. Этим летом всех педагогов по графику привлекали к работе. Нужно было обходить семьи школьников, проводить санитарный инструктаж, дежурить по району. 
   Так началась моя летняя жизнь у бабушки. Ежедневно я поливал огород, пропалывал траву. Бабушка учила меня ухаживать за собаками, рассказывала об их повадках, правилах дрессировки. С Миной мы быстро сдружились. Я часто брал один из поводков, всегда висевших на крючке за входной дверью, и гулял с ней по берегу Мечетки. Дина не проявляла ко мне никакого интереса. В целом же от скуки и однообразия я даже перешел на дневной сон. Дни тянулись долго…
   Примерно через неделю во время очередного приезда мама сказала, что Валентина выписали из больницы. Я стал проситься домой, чтобы увидеть друга. Мама обещала переговорить с его родителями о нашей встрече на следующей неделе.
   Так и случилось. Встретились мы у него в квартире. Он во всех подробностях описал мне тот трагический день. Я слушал его, не перебивая. Несмотря на плохую погоду, которую принес тогда северный циклон, Витька уговорил Валика поехать в ту балку и начать строить блиндаж. Прохлада ускорит нашу работу, говорил Витек, с силой втыкая лопату в сухую, выжженную солнцем и высушенную ветром землю. Потом земля пошла чуть влажная, и Витька копал с еще большим энтузиазмом. Валька же искал поблизости доски и палки, чтобы сделать из них перекрытие. И тут грохнуло! Виктора отбросило на несколько метров от места раскопок, а Валентина  ударило взрывной волной в спину. Он только что принес большую доску к месту будущего блиндажа и пошел за следующей… Вот такая история.
   В местной газете появилась короткая заметка: «Эхо войны: под Волгоградом на снаряде военных лет подорвался 12-летний школьник».
   Вспоминая недавно вышедший фильм «Возмездие» (Возмездие (Солдатами не рождаются) – художественный фильм по мотивам романа К.М. Симонова «Солдатами не рождаются». Фильм посвящен Сталинградской битве и ее героям. Вышел в 1967 году), мы на этой скупой заметке поклялись давить фашистскую гниду, где бы она ни была, где бы ни пряталась…
   На следующий день я уехал к бабушке на Нижнюю Мечетку, но уже сам, на велосипеде,по пыльной дороге частного сектора. Маму вызвали в школу, и она не смогла меня проводить.
   Жизнь вновь потекла по однообразному плану: подъем, зарядка, уборка, завтрак, огород, обед, дневной сон, занятия с собаками, ужин, чтение, ночной сон. Иногда можно было покататься по ближайшим улицам на велосипеде, который был теперь рядом со мной.
   Однажды ранним утром разбудил меня мужской голос, доносившийся с кухни. В приоткрытую дверь я увидел бабушку; она стояла ко мне спиной и что-то резала. За кухонным столом сидел мужчина, которого я видеть не мог, а только слышал. Они о чем-то тихо говорили.
   Вдруг незнакомец заговорил на немецком. Судя по мелодике текста, он процитировал отрывок стихотворения или какого-то высказывания.
– Halt den Mund, halt die Klappe (закрой рот, заткнись)! – резко сказала баба Мадина и запустила нож, который держала, в висевшую у нее за спиной доску для разделки мяса. Вонзаясь в доску, нож издал глухой, но довольно громкий звук.
   Сразу после этого она заглянула ко мне в комнату. Я притворился спящим. Мадина прикрыла дверь. Все, что мне теперь оставалось, так это напрягать слух изо всех сил, чтобы расслышать хоть что-нибудь из разговора бабушки со странным гостем.
   Минут через пятнадцать незнакомец тихо ушел. Из разговора мне удалось понять лишь то, что ему нужны какие-то документы или чертежи. Достать их могут заводские алкоголики, которые за водку «мать родную продадут».
– Вставай, подъем! – прокричала баба Мадина, открывая дверь, – пора делать утренние дела и завтракать. А я в город (имеется в виду центр города) еду.
   Пока я потягивался в кровати, она расспросила меня про сон, про то,  хорошо ли спалось. Я утвердительно кивнул и ответил:
– Еще бы полчасика! Такой сон не досмотрел!
   Принарядившись, она быстро убежала из дома, заперев входную калитку на замок.
   Я пошел на кухню и внимательно осмотрел ее. Все было как обычно: чисто прибрано, посуда на своих местах. На столе мой завтрак. Только нож остался в разделочной доске, висящей на своем обычном месте. Значит, точно не приснилось, не привиделось…
   На следующий день, как только баба Мадина ушла на работу, я поехал навестить Валика, который, как и я, был практически под домашним арестом. Он сидел во дворике возле дома и играл в шахматы с дедом Василием.
– Проходи, присаживайся! – сказал дед Василий, – сейчас мат ему поставлю и поговорим.
   Действительно, через три минуты Валик попал на «вилку», а далее – шах и мат.
– Дед Василий, – спрашиваю я, – скажите, часто люди немецкий язык в разговоре используют?
– Зависит от того, кто и где говорит. Филологи, учителя и прочие интеллигенты раньше в свою речь часто иностранные словечки вставляли. Умничали, пытались выделиться. Теперь очень редко. Немецкий вышел из моды… У нас могут и в морду дать умнику.    
– Какое именно слово интересует? – спросил, немного помолчав, дед Василий.
– Halt den Mund, halt die Klappe! – насколько мог близко к первоисточнику произнес я.
– Что-то типа «закрой рот», «заткнись». Не для красного словца сказано было…
   Какие языки иностранные сейчас в школе учат? – задал вопрос дед Василий.
   Тут в наш диалог вмешался Валентин.
– Английский и немецкий, но теперь в основном английский. В нашем классе – английский. 
– Вот! А я учил немецкий. И мои сверстники тоже. Сто лет назад и более – французский. К чему это я? А к тому, что у нас всегда учат язык вероятного противника. Суворов, наш генералиссимус, каждое утро упражнялся в языках вероятного противника. Думаю, что и бабушка твоя, и мама учили в школе немецкий язык. Насколько хорошо – другой вопрос. Я ничего уже не помню по-немецки, мне это гавканье ни к чему! Пенсионер я теперь, можно сказать, заслуженный. А вы учите, учите. Может, когда и сгодится. Допросить «языка» или как лучше пробраться куда…
   Лето подходило к концу, а вместе с ним отступала и холера.
   Новый учебный год, разные задания, школьная суета. В самом начале года в нашем классе прошло траурное мероприятие, посвященное памяти моего друга и нашего одноклассника Виктора. От школы был организован автобус на кладбище, расположенное неподалеку от Волгоградского алюминиевого завода (построен в середине 50-х годов XX века на севере г. Сталинграда (позже - Волгограда) в Тракторозаводском районе. Начало работы завода совпало с пуском и выводом на проектную мощность Волжской ГЭС (производство алюминия – энергоемкий процесс)). Там был похоронен наш товарищ, чья жизнь в одно мгновение прервалась почти через тридцать лет с того времени, когда воевали на этой земле наши деды за будущее своих детей и внуков.
   Во всех классах провели инструктаж по технике безопасности.
   Приближался мой день рождения, и баба Мадина пригласила нас к себе. Сказала, что приболела и не хочет выходить из дома в промозглую погоду. Кроме того, она обещала испечь настоящий каравай и другие мучные сладости.
   Вечер 20 декабря 1970 года мы провели в узком семейном кругу. Мама вспоминала интересные истории из своего детства, бабушка смеялась. Собаки дремали рядом со столом в большой комнате. Дина расположилась возле бабушки, а Мина легла у моих ног. Потом сели играть в карты. Но у нас не оказалось карандашей для записей, и баба Мадина попросила меня взять их в письменном столе, что стоит в ее спальне.
Я отправился в спальню к небольшому письменному столу, стоявшему рядом с кроватью. На самом столе никаких карандашей не было, пришлось открыть один ящик, потом другой… В первом ящике я увидел какие-то схемы, чертежи, но карандашей не было. Я нашел их во втором ящике, быстро схватив коробку и вернулся к столу, за которым мы играли.
   Карты маме быстро надоели, и мы перешли на лото. Игра в этот вечер у меня не задалась, одни проигрыши. Мама подшучивала, «повезет в любви». Баба Мадина говорила, что нужно тренировать память, не лениться. А еще – привлекать удачу. Готов человек – воспользуется случаем, не готов – не сможет или пройдет мимо, не поймет даже, что случай представился…      
   После игры в лото я вызвался отнести карандаши на место. Сунул их во второй ящик, и еще раз открыл первый. Взглянул на верхний лист и быстро закрыл ящик.
   Вскоре мы засобирались; завтра был понедельник, маме с утра на работу, а мне в школу. 
   С трудом отсидев на занятиях весь учебный день, я прибежал домой, пообедал и принялся чертить. Не давался мне чертеж, увиденный в бабушкином столе. Один вариант, второй, третий... Все не то! Никакой из меня чертежник. Помню практически все, до мельчайших деталей, а изобразить на бумаге даже очень приблизительно не могу.
   Так я промучился около двух часов, пока в коридоре не раздался звук – в квартиру вошла баба Нюра.
– Саша, ты дома? Уроки небось сделал?
– Сделал, сделал, – ответил я, хотя мне было не до них.
– Поди сюда, чай пить будем. Мне премию дали, по дороге с работы сладостей накупила. Мне нельзя, а ведь хочется. Чуть-чуть можно…
   Только мы сели пить чай, как с работы вернулся Петр Иванович.
– Петр Иванович, чайку с нами попейте, не побрезгуйте, – позвала баба Нюра нашего художника.
   Он кивнул, зашел в свою комнату и вышел оттуда с подарочной коробкой конфет местной кондитерской фабрики (основана купцом В.Ф. Лапшиным в 1887 году и производила конфеты и пряники для Царицына и Нижней Волги. В 1924 году ей было присвоено имя В.И. Ленина. Во время войны она была полностью разрушена. В 1944 году Приказом Наркома пищевой промышленности РСФСР принято решение ее восстановить).
   Пока мы пили чай, меня осенило: а что, если я смогу объяснить, что и как изображать, а начертит Петр Иванович? У него ведь точно лучше выйдет, чем у меня. Лишь бы так объяснить, чтобы он все понял… После чаепития я попросил его зайти в нашу комнату. Он согласился.
– Петр Иванович! Игра у нас на внимание, на тренировку памяти. Показали на несколько секунд схему, точнее – чертеж, а теперь его нужно воспроизвести на альбомном листе. В памяти я его держу, а начертить не могу. Помогите, пожалуйста!
– Давай попробуем. Только я не по схемам и чертежам… Декорации готовлю к массовым мероприятиям, спектаклям, постановкам в клубе. Надеюсь, у тебя не сверхсложное задание?
   Через полчаса прикидок и притирок у нас стали прорисовываться первые результаты. По просьбе художника я мысленно разложил чертеж на части, затем описал общие контуры, крупные блоки, блоки поменьше. И напоследок  стал описывать мелкие детали, которые нужно изобразить внутри того или иного блока.
   К вечеру благодаря нашим совместным усилиям получился более-менее правдоподобный чертеж, в целом похожий на тот, что я видел. Петр Иванович довольно заулыбался, глядя на проделанную работу, но пожурил наших учителей: 
– Нельзя такие сложные задания детям давать. Они еще и курс рисования не освоили, а им черчение задают повышенной сложности. – И, скрываясь у себя в комнате, пропел:

   «Не верьте пехоте, когда она бравые песни поет.
   Не верьте, не верьте, когда по садам закричат соловьи:
   У жизни со смертью еще не окончены счеты свои» (слова из стихотворения Б.Ш.
   Окуджавы «Песенка о пехоте» (1961 г.)).

   Чертеж я получил, но что с ним делать, как его понять, прочитать?
   В это время домой со смены пришел Бэр.
– Дядя Бэр, как вы думаете, что на чертеже?
   Бэр взял альбомный лист, посмотрел на чертеж с одной стороны, потом с другой, покрутил по часовой стрелке, потом против часовой, и сказал:
– Очень сложное изделие. У нас на тракторном таких не припомню. Все болты, да гайки, колеса да траки… Инженеру его нужно показать.
   Никаких знакомых инженеров у меня не было. Поэтому решил я пойти к деду Василию, попытать его. Он оказался дома. А где ему еще быть в такую погоду в последние дни декабря? Вместе с Валиком мы пошли в его комнату. 
– Дед, а дед? – обратился к нему Валентин, – можешь посмотреть чертеж? Непонятный нам совсем.
– Рано вам чертежи изучать! Учится нужно, чтобы смыслить в чертежах! Не любой инженер в некоторых разберется, ежели не его профиль. Был у нас такой случай… Ладно, потом расскажу. Давай, посмотрю, что там у вас?
   Дед принялся изучать чертеж, а мы тихо наблюдали. Через три минуты он спросил:
– Откуда это у вас?
– Нашли на школьном дворе, хотим разобраться, что это… – начал было Валик.
– Не ври мне! Еще не родился такой щенок, чтобы Василия Ивановича вокруг пальца обводить. С «Баррикад» этот чертеж, одного из узлов военной техники, вероятно, пусковой установки. Ясно вам?!
– Так точно! – ответил Валентин и, потянув меня за руку, стал бочком выходить из дедовой комнаты.
– Стоять! Чертеж никому больше не показывать, лучше сжечь. Понятно?!
– Так точно! – еще раз повторил Валентин, и мы быстро выбежали из комнаты, а потом из квартиры.
– Что делать будем? – чуть отдышавшись, спросил Валик.
– Припрячу пока, потом посмотрим. Сжечь всегда успею.
   Ответа на вопрос, который теперь еще больше мучал меня, не было.
Вскоре наступил Новый 1971 год, а за ним и зимние каникулы. Нам с Вальком и другими ребятами удалось, наконец, посмотреть на дневных сеансах фильм «Судьба резидента» (художественный фильм тетралогии о разведчике М. Тульеве, вышедший на экраны летом 1970 года), пересмотреть «Ошибку резидента» (первый фильм о разведчике М. Тульеве, вышедший в прокат в 1968 году).
   Пока не кончились каникулы, мы с мамой отправились на большое новогоднее представление в Волгоградский цирк (открылся в 1967 году). Он был только что отстроен в центре города и пользовался у жителей Волгограда огромной популярностью. Мое же внимание привлекло большое желтого цвета здание, расположенное рядом с цирком.
– Мама, что это за дом со звездами и знаменами?
– Сынок, это «желтый дом». Его сразу после войны построили. "Сталинская" архитектура и лепнина. Здесь областная милиция находится и комитетчики.
– Что за комитетчики?
– Комитет государственной безопасности, или КГБ. Понятно, о ком речь идет?
– Да, мама.
   Теперь я знал место, где меня должны будут выслушать. Пока шло цирковое представление, в голове моей крутились разные варианты  дальнейших действий.
Уже на следующий день я приехал к зданию, расположенному по ул. Краснознаменская, д. 17. Обойдя его по кругу, нашел вход в Комитет, со стороны железной дороги. Парадный же вел в областную милицию.
   Место довольно тихое. Иногда к подъезду подходили люди, все как один в штатском. Некоторых подвозили к крыльцу по узкой дорожке, шедшей вдоль здания.
   Пока я от остановки автобуса дошел до «желтого дома», уже стал замерзать.
   Поэтому решил сразу зайти в подъезд и попросить главного по «конторе» принять от меня заявление. Почему главного и почему по «конторе», я и сам не знал. Из всего того, что слышал и видел к тому времени о разведчиках, шпионах, контрразведчиках и других людях с «холодным умом и горячим сердцем» («Холодная голова, горячее сердце и чистые руки» - выражение с давней историей. Приписывают его Ф.Э. Дзержинскому; в итоговом варианте выражение сложилось к середине XX века), такое обращение к ним казалось мне наиболее подходящим.
   С трудом открыв массивную деревянную дверь, я очутился в тамбуре, где пришлось открывать еще одну тяжелую дверь, но уже с остеклением. Так мне удалось войти в большую и практически пустую комнату (приемную?), где на стенах висели разные плакаты, вдоль стен стояли стулья, а в дальнем углу одиноко висел телефон. Я был в этом помещении не один. У одной из стен на стуле, обшитом коричневым сукном, сидел мужчина лет сорока и читал «Волгоградскую правду» (Областная общественно-политическая газета. Наименование несколько раз менялось. Издается с 1917 года).
– Разрешите поинтересоваться? – спросил я.
– Спрашивай, – ответил незнакомец.
– Не подскажете, как пройти на прием?
– Обычно они сами сюда приглашают. Можно по внутреннему телефону позвонить, если, конечно, знаешь номер. Если не знаешь, спроси у сотрудника, который за мной подойдет.
   В этот момент открылась одна из внутренних дверей и в приемную вошел мужчина лет тридцати пяти.
– Здравствуйте! Михаил Иванович? Пройдемте! Этот мальчик с вами? Тогда ему придется подождать здесь…
– Товарищ офицер! У меня дело, дело к вам, – в спешке произнес я, боясь, что он сейчас уйдет.
– Дело? Какое у вас, молодой человек, может быть к нам дело? Вам в милицию. Лучше сразу вместе с родителями идите!
– Нет! К вам, дело Комитета государственной безопасности!
– Если так, ни много ни мало, а дело Комитета, тогда подожди. Скоро сотрудник освободится и вас, молодой человек, пригласят.
   Воцарилась тишина. Я изучал плакаты, которыми были завешаны стены комнаты. В основном на них были статьи из Уголовного кодекса РСФСР 1960 года: «Измена Родине», «Шпионаж» и другие. За чтением я согрелся, успокоился и опять стал думать о том, что скажу сотруднику Комитета в первую очередь, что потом.
   Через десять-пятнадцать минут снова открылась внутренняя дверь и вошел высокий худощавый мужчина.
– Что у тебя, рассказывай, – улыбаясь, сказал он, – шпиона выявил или схрон с оружием? Рассказывай, раз пришел.
Все домашние заготовки вылетели из головы.
– А как к вам обращаться? Вы точно сотрудник Комитета?
– Капитан Меркулов Степан Иванович. А ты кто такой?
– Милин Александр Михайлович! – произнес я и вытащил из-за пазухи альбом с чертежом.
– Посмотрите. Говорят, важный чертеж.
   Капитан Меркулов взглянул на развернутый чертеж:
– Пойдем, Александр Михайлович, поднимемся в кабинет. Нужно запротоколировать.
   В кабинете было два стола: за одним из них сидел мужчина лет тридцати пяти, с которым я разговаривал в приемной, напротив на стуле – посетитель с «Волгоградской правдой» в руке. Вскоре он встал и вышел в коридор. 
   Меркулов сел за второй стол и рукой показал на стул рядом.
– Чайку попьем? Холодно! Согреешься. И я…, – протяжно сказал Степан Иванович, встал из-за стола и прошел в конец кабинета, где стоял чайник.
   Вернувшись с двумя кружками чая, одну он поставил передо мной, другую – около себя. Вазу с конфетами он подвинул поближе ко мне.
– Начнем с анкетных данных: фамилия, имя, отчество, дата и место рождения, родители…
– Милин Александр Михайлович. Родился 20 декабря 1958 года в Сталинграде…
– Так ты наш, чекист?! – заулыбался капитан Меркулов. Надо же, родился в день чекиста (двадцатое декабря – день чекиста, день работника органов госбезопасности. В 1917 году Советом народных комиссаров РСФСР была образована Всероссийская чрезвычайная комиссия (ВЧК). Ее основной задачей стала борьба с контрреволюцией и саботажем)! Откуда чертеж и что о нем сам думаешь?
– Чертеж я восстановил по памяти. А увидел его в письменном столе своей бабушки, бабы Мадины. Возможно, на нем один из блоков, узлов военной техники. Может, и секретных.
– Почему так решил? Мало ли что у бабушки может лежать в столе.
– Показал я его деду своего друга, который раньше работал на заводе «Баррикады». Он сказал, что такие или похожие чертежи были у них, когда он там работал.
– Возможно. Проверим. Каким образом, полагаешь, могли они у твоей бабушки оказаться?
– Кто-то ей принес. Однажды я подслушал ее разговор с незнакомым мужчиной, который спрашивал ее про схемы, чертежи какие-то. Он говорил, что достать их могут заводские алкоголики за несколько бутылок водки.
– Так-так… Бабушка чем занимается, на заводе «Баррикады» работает?
– Нет. Она продавец в ликеро-водочном магазине, что на Тракторозаводском рынке.
– Так-так… Интересно. Еще что-нибудь необычное, странное заметил в ее разговоре с тем мужчиной? Может, в поведении бабушки в последнее время?
– Да. Когда он что-то сказал ей по-немецки, она крикнула на него тоже на немецком, а потом бросила кухонный нож, которым капусту резала, в доску на стене, для разделки мяса. Глубоко он тогда в доску вошел! Я еще подумал: вот бы мне так научиться ножи метать.
– Так-так. Еще интереснее… Ножи метает? Продавец, говоришь, в ликеро-водочном?
   Пойдем посмотрим на карту города. Покажи, где живет бабушка твоя, где она работает. Ты где живешь? Понял. Запротоколировал.
– Что мне делать? – спросил я, видя, что капитан закрывает свою папку.
– Тебе, Сашка-чекист, больше ничего делать не нужно. Живи как обычно. О том, что у нас был, никому ни слова, даже матери! Теперь мы поработаем. Посмотрим, что за чертеж и откуда… Если будет необходимо, я сам тебя найду. Это раз. Если срочное что, приходи сюда. Кого спросить, знаешь. Это два.
...А потом наступила обычная школьная жизнь. Будто и не было ни того лета, ни той встречи с Меркуловым в зимние каникулы.

   КОНТОРА

   После ухода подростка капитан Меркулов обратился к сослуживцу, разделявшему с ним кабинет.
– Какое впечатление у тебя о мальце?
– Не по Сеньке шапка! Сколько ему лет? Понапридумывал себе всякого. В первый раз у нас такие?! – ответил ему мужчина лет тридцати пяти. Был это майор Сипливый Николай Борисович.
– У меня сложилось впечатление, что он был искренним. Бабушку подозревает в чем-то… Очередной Павлик Морозов (Морозов Павел Трофимович – советский школьник, получивший известность в СССР как герой-пионер, давший обвинительные показания на своего отца (расхитителя социалистической собственности) как свидетель по делу)? 
   Вряд ли… Впрочем, попрошу товарищей с «Баррикад» посмотреть внимательно на этот чертеж, и все встанет на свои места.
   Через неделю пришла информация с «Баррикад» и капитан Меркулов выехал на завод. Там его встретил местный «особист».
– Олег Викторович, – представился на спецпроходной встречающий.
– Степан Иванович! – ответил капитан.
   Пройдя ряд коридоров и лестничных пролетов, потолкав с десяток скрипучих дверей, капитан Меркулов оказался в кабинете Олега Викторовича.
– Располагайтесь! Я за документами.
   На столе стали появляться папки со схемами и чертежами.
– Вот и похожий на тот, что пришел от вас.
– Похож или тот же? – спросил капитан.
– Понимаете, чертеж непрофессиональный, некоторые детали отсутствуют, – сухо и неохотно проговорил Олег Викторович, – но когда мы его показали одному начальнику одного из наших отделов, он сразу понял, что за изделие на чертеже.
– Олег Викторович! Мне-то зубы не заговаривайте… Один человек, один из отделов, одно из изделий…  Что конкретно на этом чертеже?
– Товарищ капитан, завод занимается разработкой перспективного ракетного комплекса. Это один из листов большого пакета технической документации, к которой имеет доступ ограниченный круг лиц. Очень ограниченный – пять человек. Чертеж не самый важный, но сам факт утечки секретной информации… Для нас это ЧП (Чрезвычайное происшествие)! Проведем расследование, о результатах доложим в установленном порядке.
– Благодарю за сотрудничество! – дежурно сказал капитан Меркулов. – Меня проводят?
– Не сомневайтесь, у нас на территории посторонних не бывает! – отчеканил хозяин кабинета.
   Дорога с «Баррикад» до «желтого дома» на машине занимала около получаса. Было время подумать, чем и занялся Меркулов.
   Опасения капитана относительно чертежа подтвердились – это плюс. Не зря Сашка-чекист приходил, не случайны были его подозрения. Чертеж или чертежи оказались у его бабки – Мадины Александровны Милиной. Хранились в столе… Нужны, значит, ей. Точнее, заказчику. Так-так… Кто заказчик, кто посредник, насколько широко раскинулась их сеть? Пока ничего о них не знаем – это большой минус. Также минус – офицер с завода. Глуповат и ревнив. Максимум, что они там смогут – вычислят того, кто вынес чертеж либо возьмут того, кто будет выносить новый. Что это нам дает? Будет ликвидирован канал утечки информации, не более того. К кому здесь в городе поступают документы с завода, мы знаем. А вот кому предназначаются, это  нужно узнать! На заказчика или курьера нас может вывести только Мадина Александровна. Почему она ввязалась во все это? Много неизвестных.
   Тем временем комитетский «газик» подъехал к Управлению.
   Степан Иванович поднялся в приемную полковника Махова.
– Иван Павлович свободен? – спросил он секретаршу своего начальника.
– Пока занят. Минут через пять освободится. Подождите, – ответила секретарша.
   Через минуту открылась дверь кабинета. Его хозяин, начинавший службу лейтенантом еще в армейском СМЕРШе (от «смерть шпионам» – наименование нескольких контрразведовательных организаций в СССР периода Великой отечественной войны (1943-1946 г.г.)), а теперь полноватый и почти совсем седой полковник, провожал какого-то гостя. Не из наших; по крайней мере, не из нашего Управления, подумал капитан.
– Заходи! – скомандовал хозяин кабинета.
– Иван Павлович, есть новости.
– Слушаю. Что там у тебя по «Баррикадам»?
– Есть утечка информации. Источник и объем пока не ясны. На местных особо не надеюсь. Прошу дать добро на разработку Милиной Мадины Александровны. Чертеж с «Баррикад» у нее. Она связующее звено между тем, кто выносил секретные материалы с завода, и их заказчиком.
– Что нам известно о ней?
– Пока ничего. Архивы Сталинграда очень скудные. Почти ничего не сохранилось, – ответил капитан.
– Добро на наблюдение? Согласую я тебе добро… Но ты дай мне все, что есть на эту Мадину или кто она там… Докладывать по делу «Мадина» еженедельно. Свободен.
   За неделю удалось оформить запросы по всем архивам, где могли сохраниться хоть какие-нибудь данные по Мадине Александровне Милиной, а также получить ответы из сталинградских (волгоградских) архивов. Однако на доклад идти было не с чем. Благо, по другим делам был кое-какой материал…
– Проходи, докладывай! – сказал полковник. На дворе стояла морозная и солнечная погода. Начальник был в хорошем расположении духа.
– Иван Павлович! Данных немного. Ответы на запросы в архивы Минобороны, МВД и других ведомств еще не пришли. Пока ориентируемся на материалы, полученные из доступных нам источников.
– Не тяни, не оправдывайся, докладывай!
– Милина Мадина Александровна, 1917 года рождения. Уроженка Тулы. Отец – русский. Петров Александр Сергеевич. Инженер-оружейник. Переведен в 1923 году в Царицын на машиностроительный завод «Баррикады». Мать – Раиса Габдулловна (Гавриловна) Милина. Учитель- филолог, выпускница Казанского университета. По одним данным – татарка, по другим – русская. Вскоре после переезда в Царицын (город переименован в Сталинград в 1925 году) родители разошлись. Фамилия «Милина» Мадине Александровне досталась от ее мамы.
Мадина Александровна, по данным городского отдела образования, тоже  учитель. В 1940 году начала работать в школе №9 (здание бывшей женской гимназии Царицына). Потом Сталинградская битва, окружение города, бомбардировки, артобстрелы. Эпидемия холеры. Зачистки. Массовая гибель подавляющего большинства жителей.   
После окончания Сталинградской битвы и реэвакуации завода «Баррикады» из Кемеровской области она устроилась на завод и проработала там до середины 50-х годов. Последние пятнадцать лет работает продавцом   ликеро-водочного магазина в Тракторозаводском районе.
– Кроме подозрительно частых совпадений с этими «Баррикадами», ничего нет, и зацепиться не за что?! –  раздраженно спросил полковник Махов.
– Есть, товарищ полковник. 
– Тогда не тяни, выкладывай!
– В доступных нам анкетах, листках по учету кадров и прочих документах нет данных о том, что Милина Мадина имеет диплом учителя и (или) работала накануне войны в школе. В единственном сохранившемся довоенном документе, в справке о составе семьи отца Мадины, есть указание еще на одну его дочь – Дину Александровну. Этот документ представил ее отец Петров Александр Сергеевич при поступлении на работу на «Баррикады» в 1923 году. Часть архива завода была вывезена в плановом порядке из Сталинграда вместе с его основной технической документацией в самом начале 1942 года. Потому и сохранилось личное дело Петрова.
– Может, сводные сестры? Потом супруги разбежались и потому не указывали?
– Нет, товарищ полковник. Мадина Александровна и Дина Александровна – либо двойняшки, либо близняшки. Дата и место рождения совпадают.
– Степан Иванович, поздравляю. Данных пока действительно немного, но какова перспектива! Наблюдение за Мадиной пока ничего не дало?
– Нет, Иван Павлович.
– Усилить наблюдение. Не только за домом присматривать, но и за магазином. Фиксировать все контакты. Теперь дай мне все данные по Дине Александровне Милиной. Не испарилась же она?! У меня должен быть четкий ответ: умерла, погибла, попала в концлагерь… Все, все что есть! Хорошо также найти кого-нибудь из той школы, в которой, возможно, работала Мадина Александровна. Может, кто из учителей жив или из школьников, у которых эта Милина вела занятия?
   После небольшой паузы полковник продолжил:   
– Еще какие-нибудь особенности? Что, эта Мадина – обычная девочка с «типичной» биографией, потом женщина с такой же биографией, как у сотен тысяч, миллионов советских женщин… И попадает в таком возрасте впервые в наше поле зрения?! O tempora! O mores! (с латинского - «О времена! О нравы!»), – покачивая головой, пробормотал Махов.
– Внук обратил внимание на брошенный ею нож, который глубоко вошел в разделочную доску на стене. Может, случайность, а может, и навык, – задумчиво проговорил Меркулов.
– Никаких случайностей у нас быть не должно. Исключить!    
– Свободен?
– Бегом! Работать! Давно уже не испытывал таких чувств. Как лет двадцать – двадцать пять назад… Засиделись мы в тиши наших кабинетов. Архивы, документы, запросы, ответы. А ногами, а головой? Про руки и не говорю… Мне скоро на покой, а тебе еще служить и служить. Бегом! Работать!
   «Воодушевленный» своим начальником, капитан Меркулов принялся готовить новый пакет запросов, но уже на Дину Александровну Милину. Кроме того, из личных довоенных дел Мадины Александровны капитан отобрал две наиболее качественные фотографии для возможного сличения.
   Начались монотонные дни сбора разных анкет, досье, справок… Капитан Меркулов, чтобы не терять времени в ожидании новых материалов, решил добраться до школы, в которой, предположительно, работала М.А. Милина. Там его встретил директор, возрастной мужчина Сергей Иванович Пастухов. Быстро ознакомив капитана с историей школы, зданием, в котором она находится, он отвел Степана Ивановича в один из кабинетов.
– Знакомьтесь, наш старейший учитель, ветеран. С 1935 года в школе. Помнит не только всех учителей, но и многих учеников. Архивы довоенные у нас не сохранились. Надеюсь, что Вера Лукинична вам сможет помочь. А мне нужно бежать на совещание в гороно (городской отдел народного образования). 
– Здравствуйте! Капитан Меркулов Степан Иванович. Очень интересуюсь периодом накануне войны, а также 1942-1943 годами.
– Чем или кем именно? – спросила учительница.
– Вера Лукинична! Меня интересует Милина. Согласно архивным документам, такой учитель работал в школе до войны.
– Милина, Раиса? Работала у нас. Хороший учитель. Классическое образование. До революции еще получила в Казанском Императорском университете. Знала немецкий, французский, латынь. Классическую литературу, конечно. Погибла она в конце 1942 года, во время одной из бомбежек.
– Дочь у нее была, Мадина. Не помните?
– Помню. Студенткой она была Сталинградского пединститута (Сталинградский (Волгоградский) педагогический институт – основан в 1931 году с целью подготовки педагогических кадров для региона. Наименование неоднократно менялось). У нас практику проходила. Возможно, даже подрабатывала. Не могу сказать точно. Видела ее несколько раз с Раисой в учительской. Говорят, что также погибла в одном из подвалов, вместе с учениками во время бомбежки. Точно не скажу. Маму ее после войны не один раз вспоминали в учительских кругах добрым словом. Про дочь ничего сказать не могу.
– Вера Лукинична! Спасибо Вам. Вы нам очень помогли. Посмотрите на эту фотографию. – Капитан Меркулов вытащил из папки довоенную фотографию М.А. Милиной.
– Похожа. Они с мамой очень похожи были.
– Еще один вопрос: не помните, что-нибудь говорила Милина Раиса про своих детей? Может, в школу не только Мадина приходила, но и другие ее дети?
– Нет. Ни о ком больше не слышала. Насколько я помню, Рая одна воспитывала свою единственную дочь.
– Еще раз большое вам спасибо! До свидания!
   Унылый, капитан возвращался в Управление. Этот разговор ничего ему не дал, он лишь подтвердил уже известную информацию. Это раз. По Мадине, тем более по Дине Александровне Милиной – ничего. Это два.
   Тем временем появились первые результаты наблюдения за домом и местом работы М.А. Милиной. Один мужчина частенько наведывается в ликеро-водочный магазин в дневное время, когда почти нет покупателей. При первой возможности подходит к прилавку и заводит ни к чему не обязывающий разговор. Будто заигрывает с Милиной... Работает сторожем на Тракторозаводском рынке. Ранее судим. Нельзя исключить, что используется в качестве связного.
   Еще один персонаж, довольно интересный. Дважды за неделю в темное время суток заходил на пятнадцать-двадцать минут в дом Мадины. Выходил от нее с бутылкой водки в кармане штанов. По дороге перекладывал ее во внутренний карман куртки. Демонстрировал, для отвода глаз, покупку водки «из-под полы»? Работает на «Баррикадах». Живет на Нижнем поселке (Нижнем Тракторном). Не самый короткий путь к зелью, тем более поздно вечером. Допуска к сведениям с грифом «Секретно» не имеет. Следует продолжать наблюдение.
   Капитан Меркулов поднялся по лестнице в свой кабинет, где встретил его  майор Сипливый.
– Махов интересовался тобой. Зайди к нему.
   Степан Иванович еще раз посмотрел дело и направился к начальнику. Секретарша Махова молча показала капитану на дверь кабинета.
– По вашему приказанию прибыл, товарищ полковник, – отчеканил  Меркулов.
– Ты что по-армейски заговорил? В «сапоги», в «сапожники» (человек, сохранивший и использующий строевые привычки там, где они не уместны; нередко используют летчики, моряки и другие, чтобы иронично отозваться о пехотинцах) записался? Раньше не был замечен. Мы работаем головой, а не каблуками по паркету. Не на парады нас готовили, и не в барышни в позиции… Докладывать нечего?!
– Извините, Иван Павлович! Пока нечего. По Мадине Александровне ничего. Так, отдельные контакты. Дина Александровна как сквозь землю провалилась. На запросы идут отрицательные ответы: нет данных, не значится… Мать – Раиса Габдулловна (Гавриловна) Милина погибла во время  налета фашистской авиации либо артобстрела Сталинграда в ноябре 1942 года. Труп сразу же был опознан школьниками. Захоронена в одной из братских могил, что наспех делались тогда в осажденном городе. Бабушка Мадины жила в Астрахани. Умерла в 1944 году.
– Будем считать, что женскую линию практически отработали. Ждем еще ответы на запросы. Воспроизводство по женскому типу шло. Безотцовщина, отсутствие мужского внимания и влияния… Мужчины-то рядом были, или  партеногенезом (однополое размножение) размножались?! «Cherchez la femme, pardieu! Cherchez la femme!» («Ищите женщину» - французское выражение, вошедшее в широкий оборот благодаря произведениям А. Дюма (отца); причиной необъяснимых действий мужчины нередко является женщина). Мужчины... Сначала империалистическая, потом – гражданская война. Только мирная жизнь началась – тут индустриализация. Завершила свое дело Великая отечественная. Где взять столько мужчин, мужей, отцов? Негде. Все ложится на женские плечи. Женщинам и мальчиков воспитывать приходится. Результат мы скоро увидим… Степан Иванович, ищите мужчину! Может, здесь вас настигнет удача.
– Свободен?
– Бегом! Работать!
   Легко сказать, отрабатывать мужскую линию семьи, подумал капитан Меркулов. Как ее отрабатывать?! Почти ничего не известно про мужское окружение этих женщин.
   Пока есть скупые данные только по отцу Мадины. И Дины, возможно. Так-так… Искать человека с фамилией Петров по всему СССР – та еще задача. Это раз. Интереса для военкоматов он, в силу возраста, в те годы уже не представлял.
   Никаких данных на него может и не быть в архивах Минобороны. Это два. Одно только позволяет надеяться, что где-нибудь еще «следы» остались – профессия инженера. Да не просто инженера, а такого, что с оружием дело имел. Спецучет? Если, конечно, не сменил сферу деятельности. Инженеры в 30-е годы были востребованы на разных производствах. Съезжу еще раз на «Баррикады».
   Поинтересуюсь, как там идут дела, а заодно посмотрю личное дело этого инженера Петрова.
   Как и в первый визит, капитана встретил Олег Викторович.
– Рад видеть вас снова.
– Добрый день! – поприветствовал встречающего Степан Иванович, – как завод, пыхтит? Как служба?
– Завод работает, план выполняем. Служба служится. Пройдемте ко мне в кабинет.         
– Олег Викторович! Мне бы архивные материалы на Петрова Александра Сергеевича еще раз посмотреть. Вопросы возникли. Надеюсь, поможете разобраться.               
– Они у меня в кабинете. Еще не сдал в архив. Присаживайтесь поудобнее. Вот Вам материалы: «Петров Александр Сергеевич. Родился 15 (27) марта 1892 года в городе Гродно. Выпускник Харьковского технологического института (основан в 1885 году; второй технологический институт в Российской империи после Санкт-Петербургского) 1915 года. Почти два года военной службы военным инженером на одном из артиллерийских полигонов. С 1917 по 1923 годы работал инженером на Тульском оружейном заводе (старейшее оружейное предприятие России, основанное в 1712 году; производило и производит широкую линейку военного и гражданского оружия). В связи с потребностью в инженерных кадрах на новом производстве был командирован в 1923 году на заводе «Баррикады». Однако уже в 1925 году перевелся на Харьковский паровозостроительный завод» (наименование неоднократно менялось; открыт в 1897 году для производства паровозов, удовлетворения в них быстро растущей сети железных дорог; наряду с основным видом продукции в 30-е годы был налажен выпуск танков, тягачей, различных двигателей).
– Олег Викторович! Чем именно занимался Петров – обслуживал, конструировал? И что за «летун» (человек, слишком часто меняющий работу) такой?
– Редкий специалист по запалам, порохам и прочим специзделиям. Был востребован очень, мог выбирать. Почему Харьков? Учился там.
– Что на паровозостроительном, тоже пороха? – удивленно спросил капитан Меркулов.
– На Харьковском заводе тогда начинали подготовку к производству танков и танковых двигателей. Этим и объясняется интерес к специалисту.
– После отъезда, конечно, никакой информации по Петрову?
– Нет. Не наша епархия.
– Так-так… – протянул Степан Иванович. – Что с чертежами? Не удалось пока выяснить, кто пытался выносить?
– Есть один инженер на примете. Кормим его «дезой» и следим. Пока тишина…
– Благодарю за сотрудничество! – с прищуром сказал капитан Меркулов, – насчет проводов не спрашиваю, помню. 
   По дороге с завода «Баррикады» до управления Степан Иванович был погружен в глубокие размышления. Единственная ниточка, ведущая к Петрову – Харьковский завод. Если там что-нибудь сохранилось по работникам конца двадцатых – начала тридцатых, то хорошо. Шансы невелики, завод во время войны эвакуировали за Урал, а сам Харьков почти два года был под оккупацией. Что может дать архив? Уточнить биографические данные, понять, когда, где и что делал Петров. Это раз. Но самое интересное – всевозможные отметки о членах семьи. Жена, дети. И это два!
   Войдя в свой кабинет, капитан Меркулов увидел на рабочем столе красную карточку. Это было напоминание от начальства о сроке исполнения поручения.
– Только что секретарша занесла. Срок доклада по «Мадине». – прокомментировал Сипливый. 
– Сейчас зайду. На днях был у него… – недовольно пробормотал Меркулов и вышел в коридор.
   Секретарши в приемной не было. Капитан заглянул в кабинет Махова.
–  Что крадешься? Заходи! – выдал начальник. Что нового по «Мадине»?
– Данные о расторжении брака между Петровым и Милиной отсутствуют. Только что поступил ответ на запрос. Скорее всего, имелась какая-то договоренность между ними. Может, и по детям…. Мадина остается с мамой, а Дина с папой. Но это пока только предположения. Петров Александр Сергеевич – не рядовой инженер. Должностей высоких не занимал, но был  ценным специалистом. На «Баррикадах» пробыл недолго. Уже в 1925 году уехал работать в Харьков. В этом городе он обучался до революции инженерному делу.            
– Чем именно занимался Петров? Специализация? – заинтересовался Махов.
– В личном деле формулировки витиеватые, расплывчатые. По крайней мере, одно из направлений – пороха.
– Такие люди не теряются, а если потерялись – то им в этом кто-то когда-то сильно помог! Или наши товарищи, или наши враги. Так что не трать времени, срочно оформляй командировку в Харьков. Может, и мужская линия  что даст, а то все по женщинам бегаешь… Я по своим каналам свяжусь, проконсультируюсь с нашими по промышленной, технической контрразведке, – потирая ладони, произнес Махов. – Бегом, капитан! Работать! Одна нога в Сталинграде… Волгограде, другая в Харькове!
   Харьков встретил Меркулова теплым весенним солнышком. Уже появились первые проталины. Мелкие ручейки размывали землю, только что освободившуюся ото льда.
   На железнодорожном вокзале капитана встретил местный офицер.
– Старший лейтенант Громыко! Можно просто Алексей.
– Степан! – ответил Меркулов и протянул руку веснушчатому старлею.
– Пойдемте сюда, сюда вот… Машина ждет за углом. Вы к нам надолго, товарищ капитан?
– Зависит от вашего гостеприимства, – с улыбкой ответил Меркулов.
– Да за нами?! Все удовольствия! А такого сала, как у нас, в Волгограде точно не кушали.
– Спасибо! Будет результат, откушаем вашего сала, да еще и с горилкой. Шутка, – улыбнулся Степан Иванович.
   Не успели они как следует расположиться в машине, как из нее пришлось выходить.
– Прибыли, товарищ "майор", – сказал старший лейтенант, услужливо открывая дверь машины.
– Нам бы небольшой кабинет для работы с документами, – начал было Меркулов.
– Будет кабинет. Уже все готово. Сейчас сами убедитесь, – широко улыбаясь, произнес Громыко.
– Алексей, с вами приятно работать!
   Через пять минут Громыко и капитан Меркулов уже были в просторном кабинете. По своему виду и устройству он напоминал одну из приемных. Возможно, это раньше и была приемная. Для начальника сделали новую, а эту оборудовали под оперативный штаб.
– Здесь есть все необходимое для работы. Отсюда можно сутками не выходить. Рядом санузел и небольшая кухня. Если нужно отдохнуть – вот дверь в соседнюю комнату. Вот телефоны: с нашими подразделениями, с милицией, с горкомом и другие. Отдохнете с дороги?
– Нет. Отлежал все бока в поезде. Нужно работать, – сказал капитан Меркулов.
– Тогда я распоряжусь насчет завтрака. Что предпочитаете? Яичницу-глазунью, кашу гречневую с мясом, сосиски? Может, рюмашку? У нас на любой вкус…
– Я всеяден. Вы будете завтракать? Да? Тогда и мне то же меню. Рюмашку за знакомство вечером, если вы не против.
– Понял! – весело ответил старлей и на минуту вышел, чтобы отдать распоряжения.
– Пока готовят завтрак, я введу вас в курс дела, – сказал Меркулов, – проверяем мы старые наши дела. Есть по некоторым гражданам вопросы. Инженер Петров Александр Сергеевич, 1892 года рождения. Это раз. И все члены его семьи: жена, дети. Это два.
– Эт… мы быстро, – заулыбался Алексей.
– Почему так уверены?
– Наши сотрудники, вместе с военными и милицией, провели в пятидесятые-шестидесятые годы огромную работу по сверке личных данных  жителей области. Кое-кого тогда повытаскивали из щелей, разных притаившихся тараканов: гитлеровских прихвостней, полицаев и прочую… Основной задачей, конечно, было выявление бандеровцев (украинские националисты, организацию которых в 40-50 годы возглавлял С. Бандера) и членов их семей. 
   Пока завтракали, на большой массивный стол принесли дело. Из него следовало, что Петров Александр Сергеевич на момент эвакуации завода работал начальником одного из отделов. Он должен был эвакуироваться с харьковским паровозостроительным заводом, точнее, с одним из его цехов, но в назначенное время к поезду не явился.
– Больше никаких сведений о нем в архивах нет. Скорее всего, умер, или был убит в период оккупации Харькова, – сказал Громыко.
– Плохо, очень плохо! – воскликнул капитан Меркулов. Что в Сталинграде, что в Харькове, большинство нитей обрывается либо в начале, либо в середине войны. Жена, дети, есть что? Давайте внимательно смотреть…
– Есть, товарищ капитан. Дочь – Петрова Дина Александровна, 1917 года рождения. Данные в деле на 1925 год.
–  А жена?
– Прочерк в графе, товарищ капитан.
– Нам нужно понять, как Милина стала Петровой? Почему нет данных о супруге, матери ребенка. Это раз. Дальнейшая судьба этой самой Петровой. Где училась, где работала. Где была на момент начала войны или оккупации Харькова. Это два.
– Сейчас запросим. А лучше вызовем начальника областного архива, и с актами сверим еще раз.
   Старший лейтенант Громыко снял трубку одного из телефонов.
– Срочно машину за Сидоренко. Доставить ко мне немедленно, где бы она ни была! С собой путь везет все по Петрову Александру Сергеевичу и Петровой Дине Александровне. Время пошло!
   Дверь приоткрылась, и в нее заглянул молодой человек, судя по виду и поведению, только что отслуживший срочную службу в Советской Армии. 
– Товарищ старший лейтенант! Сидоренко доставлена.
– Заводите!
– Антонина Федоровна Сидоренко. Наш многолетний руководитель облархива, – представил старший лейтенант женщину неопределенного возраста, навскидку весом килограмм 120-130, – Степан Иванович, наш гость. Приехал задать вам несколько вопросов.
– Антонина Федоровна! По нашим архивным данным Петрова Дина Александровна должна быть Милиной Диной Александровной. Более того, в Сталинграде проживала ее мать. Как могло получиться, что при переезде из Сталинграда в Харьков Милина стала Петровой? Сведения о матери потерялись?
– Когда мы проводили свою внутреннюю плановую проверку в 1961 году, то также обратили внимание на недостающие в деле Петровой документы. Работницу, которой уже не было в живых, мы, конечно, допросить не смогли. Наша сотрудница, работавшая с ней в те годы, пояснила, что запросы делались своевременно, согласно инструкции, но не всегда приходили в установленный срок. Один запрос, другой запрос – ответа нет или в нем написано «сведения отсутствуют». А ребенку нужно ходить в детский сад, в школу. Могли и сверху надавить… С момента прибытия в Харьков и до отъезда в Киев она значилась как Петрова Дина Александровна. Никаких изменений в документы не вносилось. С брачными документами еще сложнее. Случай для нашей практики не частый, но и не исключительный.
– Спасибо! Может, что-нибудь еще найдете по этим Петровым. Любая информация для нас важна, – подытожил капитан Меркулов.
– Мои извинения, Антонина Федоровна. Служба наша такая. Вас быстро доставят на рабочее место, – дежурно пробормотал старлей, провожая Сидоренко до двери.
– Благодарю за сотрудничество! – с нескрываемым удовольствием сказал капитан Меркулов. Нужно заказать билет и собираться на поезд.
– Считайте, что билет у Вас в кармане. Один звонок. Там в железнодорожной кассе такая красавица пропадает… Чем-то смогли Вам помочь?
– Петров документы заполнял верно, не врал относительно дочери, проживавшей с ним. Это плюс. Искать нужно не Милину, а Петрову – это минус. Причем большой. Милины – фамилия редкая, Петровы – одна из самых распространенных. Брак, смена фамилии. Затеряться легко даже в мирное время…
– По стопочке, по рюмашке? Водка, коньяк, нашу местную? – поинтересовался старлей. 
– Коньяк какой?
– Молдавский, армянский, грузинский…
– Может, и армянский «Двин» есть? – прищурившись поинтересовался Меркулов.
– Губа не дура! – засмеялся Алексей. – Начальство для особых случаев держит, еще из старых запасов.
– Если начальство, да из старых запасов… Тогда не будем их опустошать.
– Нет, что вы, Степан Иванович, уже несут!
   Действительно, внезапно возникшая женщина внесла бутылку «Двина», коньячные бокалы и поднос с бутербродами. Не спеша они выпили по бокалу армянского конька и стали собираться на вокзал.
   Волгоград встретил Меркулова ветреной, промозглой погодой. Пока он шел до машины, с него несколько раз чуть не сорвало кепку.
На службе Меркулова с докладом уже ждал Махов.
– Как поездка, как Харьков, как встретили? Весна уже пришла? К нам позже дойдет… Располагайся, рассказывай.
– Иван Павлович, встретили хорошо. Результаты следующие. Милина Дина Александровна действительно жила в Харькове, но под фамилией Петрова. Теперь нужно смотреть внимательно Петровых. Отец до самой эвакуации завода работал в Харькове. Эвакуирован вместе с заводом не был. Каких-либо данных на него с начала войны и оккупации Харькова нет.
– Версии? План действий? – спросил полковник Махов.
– Откровенно?! Никаких не осталось. Соберем данные по Петровой. Вероятность получить что-нибудь интересное о ней невысока. Это раз. По отцу запросы сделаю. Вероятность получить что-нибудь по нему также низка. Это два…   
– Степан Иванович! Данных действительно пока немного. Но есть ли перспектива?!
– Нет.
– Полагаешь, нужно брать Мадину с поличным при передаче документов? И дело в суд?
– Знаю, многие так бы и поступили, – с грустью в голосе произнес капитан Меркулов. – Я под Вашим началом не первый год служу… Про «одноразовых», «однослойных» и прочих наслышан.
– Действительно, одноходовку мы всегда успеем провести, капитан. Потом на суде адвокаты будут говорить: Милина по малограмотности не понимала, что документы секретные, что использовали ее «втемную». Человек всю жизнь прожил в одном городе, ходил несколько десятилетий на работу, честно трудился. Пережил тяжелейшие военные и послевоенные годы в Сталинграде. Не привлекался, не судим… Незапятнанная репутация у Милиной! И вдруг?..
   Возникла минутная пауза, которую прервал сам Махов.
– Минусы я и сам за тебя посчитаю. Теперь про перспективу. Пока ты в Харькове был, весенним воздухом дышал, поступило к нам кое-что по моим каналам. По Петрову можешь ничего не искать. Нашли уже. Как ты там говоришь? Это раз. Да еще и живой. Это два. Да еще и мой старый знакомый, хоть и не близкий. Это, как там у тебя? Три.
– Разрешите, товарищ полковник, поинтересоваться по Петрову, – удивленно спросил Меркулов.
– Давняя история. Летом 1944 года началась наступательная операция «Багратион» (Белорусская наступательная операция (июнь – август 1944 г.), завершившаяся разгромом армий «Центр» Вермахта). Работы навалом и у армейских, и у нас. Нужно было не только не допустить никаких утечек об истинных намерениях войск, но и провести «фильтрацию» резко возросшего контингента, переходящего к нам через линию фронта. Особые сложности возникли тогда с партизанами. В войска за несколько месяцев должны были влиться десятки тысяч партизан. Часть подлежала направлению в тыл. Работа велась с военным и политическим руководством партизанских отрядов, и, одновременно, по нашим каналам. По большинству партизан имелась необходимая и достаточная информация для принятия решения о дальнейшей их судьбе как у нас, так и в самих отрядах. Шел 1944 год, а не 1941! Недостающие сведения мы получали от членов партизанских отрядов, и оперативно снимали возникающие вопросы. Однако не все шло гладко. Были недавно примкнувшие к партизанам, бывшие военнопленные, а также уголовники… Мы не могли допустить проникновения в войска либо в тыл диверсантов, да и просто неблагонадежных. Формировались разные команды. По одним необходима была дополнительная проверка либо перепроверка, если сведения противоречивы, по другим – временная изоляция и наблюдение, по третьим – применение санкций, включая самые жесткие, как того требовало военное время.
   В поле нашего зрения попал тогда Петров Александр Сергеевич. Положительная характеристика от руководства партизанского отряда. Занимался подготовкой взрывчатых веществ, «умными» устройствами, благодаря которым под откос был пущен ни один фашистский железнодорожный состав, несколько мостов. Но… К отряду примкнул в самом  начале 1944 года, то есть был новичком. Не из местных. На вопрос, каким образом он оказался так далеко от Харькова, что и где делал все эти годы, вразумительно не отвечал. Говорил только, что отряд, в котором он воевал в 1942-1943 году, был уничтожен. Что ему удалось спастись «по счастливой случайности», оказавшись на задании, в составе группы из трех партизан. Когда вернулись, то, с их слов, увидели свой лагерь полностью разгромленным. Позже они примкнули к новому отряду, уже хорошо известному нам. Руководитель отряда – старый подпольщик. Потом один из них был застрелен партизаном из своего же отряда. Что-то они не поделили. Другого смертельно ранили на задании. Поэтому еще раз допросить всю тройку не представилось возможным. Случайностей мы не любим.
   Два фактора повлияли на решение руководства партизанского отряда повнимательнее «присмотреться» к Петрову: его очень востребованная специальность и возраст. Ему исполнилось пятьдесят два года. У наших товарищей также возникли вопросы к Петрову. Во-первых, если он был на момент наступления немецко-фашистских войск инженером завода, то почему не эвакуировался со всеми, а остался в Харькове? Во-вторых, где он был в течение нескольких месяцев с момента оккупации Харькова и до того, как попал в свой первый партизанский отряд на территории Белоруссии?
– Как же Петров ответил на эти вопросы? – спросил капитан Меркулов.
– На первый вопрос он ответил следующим образом. Была ему весточка о скором приезде в Харьков дочери Дины, и он не мог уехать, не повидав ее. С его слов, дважды в самом начале оккупации города приходили от нее письма. Однако они так и не встретились. Ответ на второй вопрос во многом предопределил его дальнейшую судьбу. Петров сказал, что завершал важную работу над собственным проектом, который в случае его реализации помог бы нашей армии в борьбе с фашистами.
– Каким же образом ответ на второй вопрос повлиял на судьбу Петрова? – снова спросил капитан.
– Разыграв тогда со своим старым товарищем Сергеем Петровичем Юхно  сцену «Злой следователь – добрый следователь», мы поняли, что бывший инженер оборонного завода, бывший боец партизанского отряда Петров Александр Сергеевич сказал все или почти все. Вскоре он был осужден, но при этом, не без наших усилий, направлен отбывать срок в одну из казанских шараг (шарага, шарашка – НИИ тюремного типа, занятые разработкой военной и иной техники для нужд государства (просуществовали с конца 20 до начала 50-х годов); через шарашки прошли многие известные ученые и конструкторы того времени). Если он и мог помочь Родине как инженер, а не просто как «зк» (заключенный, осужденный, отбывающий наказание), то лучшего места тогда было не придумать… Заключение, потом поселение, и полная свобода в начале пятидесятых. Возвращение на малую родину, в Гродно. Преподавательская работа в местном университете. Только не Петров он теперь, а Петровский. 
– Одна нога в Волгограде, другая в Гродно? – мгновенно отреагировал Меркулов.
– Отставить, Степан Иванович! Сначала в Минск, а потом в Гродно еду я. В отпуск туда собираюсь. Уже созвонился с Юхно.  С ним и навестим в Гродно этого инженера. Заодно прогуляемся по местам боевой и специальной… Когда еще придется в Белоруссию вырваться?
– Поднимаю все по Дине Александровне Петровой?
– Бегом! Работать! А я в отпуск. Через неделю на доклад по «Мадине».
   Снова пошли запросы…
   Позвонил директор известной уже волгоградской школы Сергей Иванович Пастухов и сообщил, что одна из его учительниц хорошо помнит день, когда в последний раз видела Милину Мадину Александровну.
   Меркулов отправился в школу.
– Сергей Иванович, здравствуйте! Благодарю за внимание к нашей организации, к нашей работе, – сказал Меркулов, пожимая руку Пастухову.
– Это наш долг, Степан Иванович. После вашей беседы с Верой Лукиничной в учительской стали чаще вспоминать и Сталинградскую битву, и первые послевоенные годы… И Милиных.
– А вот и Лидия Петровна – наш новый учитель математики. Ребенком пережила осаду в Сталинграде. Она помнит Милиных, – представил женщину Пастухов.
– Здравствуйте, я капитан Меркулов Степан Иванович. Интересует все, что связано с Милиными.
– Конечно, Степан Иванович. Когда Вера Лукинична стала рассказывать о вашем интересе к Милиным, я вспомнила те жуткие дни сталинградской осени 1942 – начала зимы 1943 года. Мне было тогда девять лет. Как только пошли бомбежки и обстрелы, регулярная учеба в нашей школе прекратились. В большинстве школ – и не начиналась. Учителя со школьниками сначала пытались собираться на занятия, но вскоре это стало невозможным. Вопрос стоял о физическом выживании. Были оборудованы подвалы домов, где с нами пытались заниматься. Но и это оказалось невозможным! С каждым днем и школьников, и учителей в живых оставалось все меньше и меньше! Осенью в наиболее крепких подвалах, неподалеку от здания школы, оборудовали «бомбоубежища». Мы – школьники младших классов, почти все время там находились. Пищу готовили рядом на развалинах наши мамы и бабушки. Наибольшие трудности были с водой. Волга рядом, но как добраться, если берег простреливается со всех сторон. Каждые десять литров воды забирали чью-то жизнь. Потом пришли первые морозы…
   Те, кто уцелел из нашего класса, все время были рядом с Раисой Гавриловной Милиной и ее дочерью Мадиной Александровной. У нее на руках была маленькая девочка. Если не ошибаюсь, Людой звали. Потом не стало Раисы Гавриловны. Ее убило осколком снаряда, когда она несла нам в подвал приготовленную на костре еду… Мы тогда остались в нашем «бомбоубежище» с несколькими бабушками и Мадиной Александровной. Она нам что-то рассказывала, мы слушали, потом дремали… Еще у нее был глухой кашель. Иногда она, закашливаясь, подносила ко рту платок и прикрывалась им. Стеснялась или боялась нас заразить, не знаю.    
   Однажды вечером, когда уже начинало темнеть, а темнеет в это время года рано, в подвал зашла женщина в маскировочном халате. По виду – из наших военных. Она искала Милиных. С ней была большая черная собака. Заметив Мадину Александровну, незнакомка тихо ее позвала к одному из входов в подвал. Потом они всю ночь о чем-то говорили. Наутро мы очень удивились, не увидев с нами нашу Мадиночку. Кто-то из взрослых сказал, что Мадину Александровну убил снайпер, когда она ранним утром поползла на берег Волги набрать воды. На заснеженном и пустынном берегу реки движущиеся люди видны издалека… Мы тогда очень удивились, Мадина  никогда за водой не ползала. Она ведь больная была, да и на руках маленький ребенок. Куда исчез ребенок, никто из взрослых не знал. Потом очередной артобстрел и бомбежка. Перекрытия нашего подвала не выдержали, обрушились. Почти никого в живых не осталось…
– Лидия Петровна! Вы можете описать женщину, которая пришла в подвал накануне исчезновения Мадины Александровны и ее дочери? – спросил капитан Меркулов.
– Я тогда мало что заметила. На улице, как я уже говорила, темнело, а в подвале почти ничего не было видно. Потом наступила ночь. Кромешная темнота. Пожалуй, только голос… Очень похожие голоса. В темноте не сразу  различишь… Да никто специально и не присматривался. Голодно и холодно. Мы пытались согреться, поспать, когда появлялась такая возможность. К постоянным взрывам, которые рядом, со всех сторон, тяжело привыкнуть.   
– Скажите, а девочке, которая была с Мадиной Александровной, сколько было лет?      
– Годика два-три. Ходила она, но неважно. Очень тогда истощенные были дети!  Точно сказать затрудняюсь, но не думаю, что ей было больше лет.   
– Спасибо! Может, что еще вспомните по Милиным. Любая информация для нас важна, – подытожил капитан Меркулов.
   Не очень-то удовлетворенный разговором, капитан возвращался в Управление. В целом подтвердились уже известные данные. Это раз. Из нового – только эпизод с незнакомкой, но сколько мимолетных встреч в жизни каждого? Это два. Женщина с собакой. Кинолог? Собак тогда активно использовали и военные, и подразделения НКВД: подрывники, поисковики, охранники, санитары. Знакомая по школе, институту?
   Тогда многих молоденьких девушек Сталинграда и области призывали на службу, в основном в части НКВД. Они охраняли важные объекты, конвоировали пленных, решали много других неотложных задач.   
   Тем временем полковник Махов и его бывший сослуживец Юхно прибыли в Гродненский университет имени Я. Купалы. На одной из его кафедр состоялся следующий разговор.
– Извините, что побеспокоили вас, – вежливо сказал Сергей Петрович Юхно. – Возможно, вы, Александр Сергеевич, меня помните… Со мной приехал Иван Павлович Махов. Мы в сороковые годы вместе служили в этих местах.
– Как же не помнить, ангела-то спасителя! – тихим голосом с нотками волнения ответил Петровский.
– Шутите? – спросил Юхно.
– Что вы, нисколько! Вы могли «состряпать» такие документы, что отправили бы меня в 1944 не в Казань, а на Колыму! Говорил бы я с Вами сейчас?! Нет. Кости солнце обжигает, ветер кости обдувает, снегом кости засыпает… И это не фигура речи, это факт. А мне через год восемьдесят. Может, и доживу до юбилея… Об одном жалею, что раньше не попал в Казань. С какими людьми и над какими проектами удалось бы еще в своей жизни поработать! Инженер может о такой карьере только мечтать. Да, условия не идеальные, а где они были идеальные в тридцатые, сороковые, пятидесятые? Постоянно на пределе возможностей. Такие успехи! Только зажили, и сразу новым аршином начали мерять… А страна большая, разная. Ее «аршином общим не измерить» (слова из стихотворения Ф.И. Тютчева «Умом Россию не понять» (1866 г.)).
–  Очень рад, Александр Сергеевич, что вы на нас злобы не держите. Мы с Иваном Павловичем проездом, по памятным местам… Когда еще выберемся? Махов много лет в Сталинграде-Волгограде служит. Он хотел задать вам несколько вопросов.
– Александр Сергеевич! Как представил меня мой старый друг Сергей Петрович, я действительно из Волгограда. Мы в силу различных обстоятельств вынуждены до сих пор пересматривать старые дела, что-то уточнять, снимать вопросы… Потом подшиваем, что-то сдаем в архив, что-то уничтожаем. Вот и ваше дело, датированное аж 1925 годом, к нам попало.
–  Скоро уже пятьдесят лет, как я не был там. Что именно вас интересует? – взволнованно спросил Петровский.
– Ваша семья, жена, дети. Понимаю, прошло много лет, иногда не хочется ворошить прошлое, – уточнил Махов.
– Полагаю, вам известно не менее моего, а может, и более.   
– Расскажите, что сами считаете возможным. Потом я задам вопросы, если в этом будет необходимость, – сказал Махов.
– В 1923 году меня направили в Царицын как молодого специалиста, только что прошедшего дополнительную подготовку на Тульском оружейном заводе. Я, моя жена Раиса и совсем маленькие наши дочурки – близняшки, прибыли на завод. Условия проживания оказались не те, что обещало нам руководство завода, но сносные. Пожалуй, больше всего мне не понравился местный климат: резкие перепады температуры, ветер с песком из-за Волги… Извините, отвлекся я на климат. Вы и без меня все о нем знаете. Почти круглые сутки тогда приходилось пропадать на заводе. Работы было очень много – новое производство, сроки горели, руководство было недовольно. Катастрофически не хватало квалифицированных кадров, даже простых рабочих. Много брака. Жена учительствовала, а все свободное время занималась девочками, Диной и Мадиной. Особенно много хлопот доставляла ей Мадина, или Мина. Она родилась второй, была слабее Дины. К пяти годам стала проявляться у нее леворукость. Раю это выводило из себя. Она учитель, ей хотелось, чтобы девочки были лучшими. Я не мог уделять внимания семье, своим дочкам. Начались семейные конфликты, скандалы... На одном из совещаний в Москве в середине 1924 года я повстречался со знакомым инженером из Харькова. Еще в 1913 году, во время учебы, проходил у него практику на заводе. Он поинтересовался, хочу ли я работать в Харькове, на паровозостроительном. Я ответил: Харьков – один из лучших городов, в нем прошли мои студенческие годы. Если будет предложение – обязательно приму! В 1925 году поступило мне предложение из Харькова. Думал, жена обрадуется, но нет, очередной скандал – Раиса наотрез отказалась ехать на новое место. Через неделю страсти улеглись… Было решено, что я сначала поеду один, а как обустроюсь – они ко мне приедут. Прошло полгода. Жена с дочками приехала в Харьков, посмотреть на город и условия проживания. Город ей не понравился, условия тоже. Ей как учителю обещали в Сталинграде намного лучше. Снова скандал!  «Беспроблемная» Дина временно осталась у меня, а Мина, требующая постоянной материнской заботы, вернулась с Раисой в Сталинград. Мы обсуждали потом разные семейные планы, но им не суждено было сбыться. Так я с Диной остался в Харькове, а Раиса с Мадиной – в Сталинграде.
– Александр Сергеевич! Поясните, как и когда Милина Дина стала Петровой?
– Примерно через год после моего переезда. Рая при рождении детей настояла, чтобы они были записаны на ее фамилию. Я тогда не возражал. А в Харькове все чаще стали возникать вопросы насчет разных фамилий отца и дочери, а также о судьбе ее матери. Я пытался получить от нее развод, но безуспешно. Раиса просто перестала поддерживать с нами контакт. В условиях того бардака, который творился в Харькове и по всей стране в середине 20-х годов, а также при наличии некоторых связей мне не составило особого труда сменить фамилию дочери.
– Еще один вопрос: когда и при каких обстоятельствах вы видели Дину, а также Мадину последний раз?
– Дину видел весной 1941 года. Потом от нее было несколько писем на наш домашний адрес в Харькове с обещанием вскоре приехать, но этого так и не случилось. Я ждал, ждал… Несколько месяцев. Потом полицаи застрелили нашу собаку Мину. Так ее дочь назвала, когда я подарил ей щенка на день рождения. Я остался в оккупированном городе совсем один и вскоре решил уйти в партизанский отряд. Мадину не видел аж с 1925 года.
   По щекам Петровского (Петрова) потекли крупные слезы; он смахнул их носовым платком, вытянутым из кармана довольно потертого серого пиджака.
– Вам, вашей организации что-то известно о моих? Расскажите, – попросил Александр Сергеевич.
– Не так много… Милина Раиса погибла при одной из бомбардировок Сталинграда в конце 1942 года. Милина Мадина выжила, прожила тихую, спокойную жизнь в Сталинграде. Одно время она даже работала на «Баррикадах». Умерла несколько лет назад (Махов соврал, чтобы лишний раз не тревожить старика). Сейчас в Волгограде живет ее дочь Людмила. Она работает школьным учителем. Про Дину нам ничего не известно.
–  Скажите, как вы их различали? – задал еще один вопрос Махов. –  На фотографиях девочки очень похожи, практически одинаковые.
– Для родителей нет больших трудностей... Дина была немного крупнее. И потом, она правша, а Мина – левша. Но проще всего их было различить по маковкам, макушкам на голове: у Мины одна, у Дины – две.   
– Извините, что побеспокоили вас. – еще раз вежливо сказал Юхно, – нам пора.
   По пути из гродненского вуза на минскую трассу водитель Юхно завез Махова в междугородний переговорный пункт. Оттуда он позвонил в волгоградское Управление.
– Приемная? Свяжите меня срочно с Меркуловым! – скомандовал Махов.
Через тридцать секунд на противоположном конце провода ему ответил Меркулов.
– Слушаю вас, Иван Павлович.
– Срочно проверить всех сотрудников ликеро-водочного магазина, что на Тракторном. Ты должен знать этот магазин… На педикулез (вшивость, заразное заболевание, вызванное паразитированием на тела человека вшей (чаще всего – головных))! И подробное описание волосистой части головы каждой продавщицы. Понял?! Бегом!
   Капитан Меркулов еще раз обмозговал приказ полковника Махова. С магазином и продавцом все ясно – нужно внимательно изучить голову Милиной Мадины Александровны. Но вот с какой целью... Ищем любые приметы (родинки, шрамы, татуировки)? Фактор внезапности –   внимательно понаблюдать за ее поведением?   
   Через полчаса Меркулов уже был на Тракторозаводском рынке в сопровождении нескольких милиционеров, врача и двух медсестер.
– Лейтенант милиции будет за главного. Поступила информация, что среди продавщиц ликеро-водочного магазина есть больной педикулезом, разносчик вшей. Задача – оперативно обследовать всех сотрудников магазина. Особенно тщательно – Милину Мадину Александровну. Для медицинских сестер: после осмотра составить подробную карту-схему, на которой отразить все замеченные особенности: родимые пятна, шрамы и прочее. Подчеркиваю – только после осмотра! В случае выявления больных педикулезом – выводить их сюда, к машине. Я буду стоять возле автомобиля. Приступаем.
   Конечно, никакого педикулеза не обнаружили. В результате работы медсестер появилось пять заполненных карт. Всю дорогу от Тракторозаводского рынка и до Управления капитан Меркулов изучал эти материалы. Несколько раз вчитывался в описание женских голов, особенно Милиной. Не было у нее ни шрамов, ни татуировок… Милина при этом не проявила никакого беспокойства: ничего не подозревает, уверена в себе или спокойна только внешне? 
   На следующий день Меркулову было не до женских голов. Пришли данные о контролируемой передаче заводских чертежей. И попали они ни много, ни мало, а в посольство США в Советском Союзе. Наружка вела одного из сотрудников посольства «с иммунитетом» (неприкосновенность дипломата) от закладки с чертежами, скопированными на микропленку, до самого посольства в г. Москве.
   Так-так. Работа начинает приносить первые плоды. Ясен заказчик – одна из спецслужб США, действующая в интересах Пентагона (штаб-квартира Министерства обороны США; так же говорят про Министерство обороны США в целом и (или) про его руководство) или военно-промышленного комплекса США. Это раз. Исполнитель известен нашим коллегам с «Баррикад». По их заверениям, находится под колпаком. Это два. Известна роль Мадины. Это три. Недостающее звено – связной с Мадиной. Это четыре. Схема ясна – это плюс. Есть недостающее звено – это минус. Иван Палычу также нужен вразумительный ответ на вопрос: почему именно Мадина Александровна Милина? Не хватает ему «щербинок между зубов»…
   Как любит говорить полковник Махов: «Очистишь человека от «верхнего культурного слоя», смахнешь с него все наносное, соскребешь коросту, – перед тобой в целом приличный человек, но заблудившийся, оступившийся. Другого сколько ни изучай, ни исследуй – скотина скотиной, причем с ограниченным набором инстинктов. Особая когорта – разного рода жулики, приспособленцы. Одни при первой опасности готовы в воздухе переобуться, другие будут врать до последнего. Даванешь коленом на грудину, да так, что ребра начинают хрустеть – правду говорят, чуть ослабишь нажим – сразу пытаются врать…». Что движет человеком, попавшим в поле нашего зрения: алчность, обида, зависть, страх? Глупость? В нашей работе глупые не часто встречаются; такие обычно в поле зрения МВД попадают. Именно мы должны разобраться во всем, понять, кто перед нами...
   Памятуя о поисках мужчин в окружении Милиных, Меркулов решил еще раз смотаться на «Баррикады». Без лишних разговоров Степан Иванович и встречающий его особист Олег Викторович прошли в кабинет уже хорошо знакомого ему отдела.
– Олег Викторович! У вас раньше работала Милина Мадина Александровна. Не по вашему ведомству, но вы же в курсе основных дел на заводе и не только. Работала не один год, а потом уволилась.   
– Располагайтесь, я за председателем парткома и начальном отдела кадров. Степень достоверности полученных от них сведений высокая, но слов к делу не пришьешь, – засмеялся хозяин кабинета, прикрывая снаружи дверь.
   Из доверительного разговора с проверенными кадрами завода Меркулов узнал немало нового. Оказалось, что многие годы Милина была одной из секретарш главного инженера завода. Исполнительная, пунктуальная, хорошо владела русским языком, быстро и качественно готовила документы. Довольно быстро сложились между главным инженером и Милиной не только рабочие, но и неформальные отношения, о чем знал очень узкий круг лиц. Стала она использовать любовника в своих целях. Домик он ей помог построить возле станции «Спартановка». Их связь продолжалось до тех пор, пока в приемной главного инженера не потерялись важные документы, но «без грифа» (отметка о конфиденциальности, секретности). Провели внутреннее расследование.
   Под подозрением была Милина и еще несколько человек. Документы так и не нашли. Все спустили на тормозах, но некоторые кадровые решения приняли. В течение нескольких месяцев всех заподозренных перевели в другие подразделения завода. Мадина Александровна от предложенной ей должности отказалась и уволилась. Главный инженер менее чем через год тихо ушел на пенсию, хотя мог бы еще поработать.
   Олег Викторович поблагодарил сотрудников за уделенное время и проводил гостей в коридор.
– Благодарю за сотрудничество! – с прищуром сказал капитан Меркулов, поднимаясь из-за стола. – Пора бежать!
   Нашел «щербинку», нашел, думал Степан Иванович, быстро перемещаясь на машине в центр, к Управлению. Еще бы таких несколько…
   В Управлении его уже ждал Махов, только что вернувшийся из  краткосрочного отпуска. Перед тем как идти к начальнику, Меркулов быстро просмотрел пришедшую на его имя документацию. Здесь прочерк, здесь тоже ничего. И по Петровой Дине Александровне пока ничего…
– Заходи! – пригласил полковник вошедшего в его приемную капитана Меркулова. Что нового по «Мадине»?
– Пока немного. То, что через нее идет передача заводских секретных материалов, вы знаете. Только что выяснил, что Милина уволилась с «Баррикад» после исчезновения из приемной главного инженера важных документов. Она была много лет его секретаршей, следовательно, через нее проходило много серьезных материалов…      
– Решил на старика всю работу скинуть?! А я тут тебя на свое место хочу рекомендовать! Что там по педикулезу? – спросил полковник Махов.
– Педикулеза нет. Родимых пятен, татуировок, других особых примет на волосистой части головы не обнаружено! – ответил капитан Меркулов.
– Уверен, описание есть? Дай мне!
Меркулов протянул заполненный медсестрами лист на Милину Мадину Александровну.
– Как же, как же, есть! – довольно воскликнул Махов. – Вот оно, описание… Двойная макушка. Центр, из которого по кругу растут волосы на голове не один, а два!
– Что это означает, Иван Павлович? – не понимая радости полковника, удивленно спросил Степан Иванович.
– За двумя крысами погонишься – ни одной не поймаешь! Теперь крыса в клетке, Степан Иванович! Милина Дина под нашим контролем. Милина наша не Мадина, а Дина! Со слов отца, у Мадины была одна макушка, а у Дины – две! Это многое проясняет… Но когда, каким образом?! На каком этапе и при каких обстоятельствах случился метаморфоз (превращение, преобразование)? Тебе, капитан, оперативно предстоит дать мне ответ на этот вопрос. Веди дальше дело как по особо опасному преступнику. Персональные данные могли меняться, и не раз! Попробую опять связаться с Центром. Может, им удастся получить что от наших коллег из ГДР (Германская Демократическая Республика). Вдруг в архивах Штази (Министерство государственной безопасности ГДР) что-нибудь… Там ведь миллионы старых фотографий! Немцы исполнительны, основательны, педантичны.            
– Могу идти, товарищ полковник?      
– Бегом! Работать!
   В текучке прошли еще три недели. Приходили и подшивались в дело ответы на запросы. Ни на Дину, ни на Мадину Милиных ничего нового так и не пришло. Весна тем временем набирала обороты в Волгограде и его окрестностях. Теплый весенний ветер и яркое солнышко делали свое дело. Там, где еще три-четыре дня назад были лужи, теперь сухо. Только белесые следы выдавали недавнее присутствие здесь талой воды…
   Капитан Меркулов, согласно обычному графику, рано утром шел в свой кабинет. На лестнице он встретил «секретчика» (работник отдела, ответственный за работу с секретной документацией). Тот попросил зайти Степана Ивановича к ним в отдел и получить пакет, только что пришедший из столицы. В это же время последовал приказ срочно явиться к Махову.
   В приемной начальника было довольно шумно. Полковник Махов давал поручения секретарше, оперативнику из другого отдела, одновременно что-то бормотал в телефонную трубку. Завидев капитана, он сказал:
– Срочно выезжай на Нижнюю Мечетку, по известному адресу. ЧП (чрезвычайное происшествие) там! Ничего не могут сделать профессионально, понабирали дилетантов! Действуй по обстановке. По прибытии – сразу ко мне на доклад.
Возле двора Милиной стояло несколько машин: милицейский газик (ГАЗ-69), «буханка» (УАЗ – 452) скорой помощи и редкая для этих мест Волга (ГАЗ-23). К забору был приставлен велосипед.
   У калитки стоял растерянный подросток Сашка, крепко державший одну из собак на поводке. Завидев незнакомца, овчарка зарычала. Сашка скомандовал:
– Фу, сидеть! Мина, сидеть.
   Со стороны двора у калитки лежал окровавленный труп такой же собаки. По земле от нее тонкой струйкой текла кровь. Судя по всему, ее застрелили. У  дома стояли двое в штатском и курили. Дверь в дом была приоткрыта, за ней в коридоре виднелись спины сотрудников милиции.
   Развернув удостоверение, капитан Меркулов стал протискиваться в дом.
– Подождите минутку! Эксперты еще не закончили! – перегородив путь в дом, сказал один из милиционеров.
   Степан Иванович подошел к штатским, стоящим в сторонке.
– Что случилось?
– Как видите! Натравила хозяйка на нас собак! Одну пацан смог остановить. Он как раз к ее дому подъехал на велосипеде. А другая псина его не послушала, бросилась на нас. Пришлось пристрелить! Пока мы к дому подбегали, хозяйка и тот, кого мы вели, повесились. Прямо на дверных ручках. Взяли собачьи поводки и на них вздернулись!
– Понятно, – сказал Меркулов. – Вычислил он вас.
– Хитер! От железнодорожного вокзала вели. Здесь, на Мечетке, начал по частному сектору круги наматывать, и в отрыв, а потом сюда, – ответил ему один из куривших.
– Провал операции! – вздохнул Степан Иванович и направился в дом.
   Там он еще раз предъявив удостоверение, прошел в спальню и стал открывать ящики письменного стола, стоящего возле кровати. В одном из ящиков был аккуратно упакован пакет. Открыв его, Степан Иванович обнаружил несколько чертежей, засунул пакет за пазуху и быстро вышел во двор. Вот она, проза жизни, подумал офицер. До последнего на что-то надеялись, пытались вести свою игру...      
– Товарищи милиционеры, – обратился Меркулов к группе, только что присоединившейся к двум в штатском (сотрудникам «наружки»). – Найдете при обыске старые документы, фотографии, а также схемы, чертежи, дайте знать. Некоторые из них могут представлять интерес для нашего Управления.

   ДЕТСТВО. ОКОНЧАНИЕ

   Я стоял у калитки и смотрел, как капитан Меркулов, попрощавшись со всеми остальными, быстро направился к своей машине, ожидавшей его за двором бабы Мадины.               
– Степан Иванович! Как же так? Почему?! – еле сдерживая слезы, бормотал я.
– Так-так… Не кисни. Велосипед твой? Заводи во двор. Бери собаку и садись в машину. Подвезу тебя до дома. По дороге кое-что расскажу. Ты слушай. Это раз. Будут вопросы – задавай. Это два. Отвечу пока не на все. Это три. На все вопросы получишь ответы через недели две или через месяц. Это четыре.
 
   То ли Сон, то ли Явь, то ли Жизнь, то ли Смерть,
   Я готов дальше жить, я готов все забыть, но не знаю, смогу ли?

   Через полтора месяца маму и меня пригласили в «желтый дом». В уже известном кабинете нас встретил Меркулов.
– Степан Иванович, майор госбезопасности! – представился он. –  Прежде, чем ознакомитесь с материалами дела, поставьте, пожалуйста, Людмила Михайловна, свою подпись в графе о неразглашении сведений.
    Мама задумалась… Потом она задала вопрос:
– О неразглашении чего именно? И какое время я должна хранить молчание?
– Материалы эти засекречены. Поэтому все, что вам станет известно в этой комнате, должно остаться только в вашей памяти и памяти вашего сына.
– Вечно?! Не бывает ничего вечного! Государства, и те не вечны, не говоря уже про людей. Подпишу документ с указанием срока. Сколько нужно: сто, пятьдесят, двадцать пять, десять лет?
– Если вы настаиваете на указании срока, то пятьдесят лет, полагаю, достаточно. Я вряд ли проживу еще пятьдесят лет. Сашка – у него жизнь только начинается. Если через пятьдесят лет вспомнит, и расскажет кому эту историю, кто ему поверит? Это плюс. С другой стороны – это минус. Есть преступления, которые не могут быть забыты, они не имеют срока давности! Сашка расскажет, но через пятьдесят лет, не раньше… Хорошо?
– Так что, смело пишите в этой графе «не подлежит разглашению пятьдесят лет» и ставьте свою подпись. Держите эту папку с документами, изучайте! – спокойно сказал Степан Иванович. – Будут вопросы, готов дать свои комментарии и пояснения.
   Мы с мамой сели за стол теперь уже майора Меркулова, а он – за соседний, где обычно работал Сипливый. Но когда он увидел, насколько мы удивлены от прочтения самых первых строк этой папки документов, то сказал:
– Я сам все расскажу и покажу вам все материалы. Будет что-то неясно – спрашивайте. Поведаю Вам историю о том, как Дина стала Мадлен, а потом – Мадиной.

     НАЗАД В ПРОШЛОЕ

   Беззаботная жизнь Дины Александровны Петровой подходила к концу. Отец, окружавший свою дочь вниманием и даже излишне ее опекавший, был вынужден признать очевидное – дочурка выросла.
   Школьницей она была прилежной. Особенно хорошо давались Дине иностранные языки. К окончанию школы она неплохо владела разговорным немецким, немного польским и французским. Возможно, сказывались материнские гены, возможно – интерес к языкам, поддерживаемый в школе. К этому следует добавить, что проживали Петровы в двадцатые-тридцатые годы в одном из многонациональных районов Харькова.
   Основным же увлечением ее школьных лет были собаки. Дина о них много читала, потом пошла на курсы. Когда девочке исполнилось двенадцать лет, отец подарил ей щенка немецкой овчарки, по кличке «Мина».   
   Выбор будущей профессии был для Дины очевиден – она хотела стать переводчиком.
   В Харькове только что открылся педагогический институт, в нем – историко-филологический факультет, но девушка решила поступить в Киевский государственный университет на литературно-лингвистический факультет, что и сделала без особых усилий. Не удержала ее от этого решения даже любимая собака, которую пришлось оставить в Харькове с отцом. 
   Студенческие годы шли для нее своим чередом: от сессии до сессии. К середине 30-х годов при университете, в связи с ростом международной напряженности, стали открываться «оборонные кружки». Они готовили автомобилистов, медсестер, парашютистов, снайперов. Набор в них был добровольным, но студентов активно агитировали, чтобы они вступали во вновь создаваемые группы. На стендах часто можно было видеть: «Каждому комсомольцу – военную специальность!».
   Ближе к концу обучения в университете Дина уже получила снайперскую и парашютную подготовку. После этого она пошла на курсы автомобилистов. Там преимущественно обучались ребята, но Дина вместе со своей подругой и одногруппницей Ольгой Ковалевской твердо решила освоить автомобиль. Им тогда казалось, что они ничем не отличаются от ребят, а в своей профессии переводчика преуспели даже больше, чем они.   
   На этих занятиях Дина познакомилась с молодым человеком, тогда студентом старшего курса физико-математического факультета Тадеушем Павловским.
   Об этом молодом человеке необходимо дать краткую справку. Он был из шляхетского рода, его предки в недавнем прошлом обладали значительными земельными наделами на территории Западной Украины. В начала XX века, в момент очередного «перекраивания» границ, часть представителей этого рода оказалась на территории Польши, часть – на территории современного Советского Союза.
   Родился Тадеуш Павловский в 1915 году. Воспитывался мамой и бабушкой. Его отец Витольд был застрелен красноармейцем в 1920 году при попытке бегства из вагона, перевозившего польских военнопленных. При очередной смене документов мать настояла на «русификации» отчества сына. Так Тадеуш Витольдович стал Тадеушем Викторовичем.   
   Бабушка поддерживала связь со старшими представителями рода, находящимися за пределами Союза ССР. За год до своей смерти ей удалось познакомить Тадеуша с двоюродным братом из Варшавы. Вначале они переписывались, а в 1938 году встретились в Киеве. Брат в составе одной из делегаций посетил тогда Киевский университет.
   Между Диной и Тадеушем завязался роман. Однако через год молодой человек поступил в аспирантуру и его направили на стажировку в Геттингенский университет (Геттингенский университет имени Г. Августа – один из старейших университетов Нижней Саксонии, основанный в 1734 году. Славится своей математической школой, а с начала второго десятилетия XX века – также и физикой). Встретились они еще через год в Берлине.
   Дина Александровна – выпускница Киевского университета, активистка, комсомолка, отличница. Ранней весной 1940 года она, уже как молодой специалист, в составе региональной делегации оказалась в Берлине. Ее основная задача – перевод с русского на немецкий, и наоборот.
   Это было время, когда Европу захлестнули противоречивые тенденции: одни международные, межправительственные связи активно и быстро разрушались, другие возникали. Между разными странами, межправительственными и общественными организациями на различных уровнях шли интенсивные переговоры. Часть из них велась для отвода глаз: создание информационного шума, потоков информации и дезинформации. Многие из мероприятий уже не имели никакого смысла, за исключением одного… Стороны тянули время, так как оно работало и на Германию, и на СССР, и на некоторые другие страны.               
   Уже началась Вторая мировая война. Польша пала. Произошли существенные территориальные изменения, зафиксированные Договором о дружбе и границе между СССР и Германией от 28 сентября 1939 года.
   Как весной 1940 года состоялась встреча Дины с Тадеушем? Он откуда-то узнал о ее приезде в Берлин и сразу примчался из Геттингена в столицу Германии.
   Влюбленная пара провела в Берлине несколько ночей. Но все хорошее когда-то кончается, и Дине нужно возвращаться в Киев, а Тадеушу – в Геттинген.
   Прекрасное настроение, в котором пребывала Дина от встречи в Тадеушем, от поездки в Германию, было омрачено событием, которое повлияло, как оказалось, на всю ее последующую жизнь.
   В момент пересечения государственной границы Дину Александровну Петрову задержала немецкая полиция, по подозрению в краже украшений. При досмотре ее вещей в подкладке чемодана была обнаружена женская сережка. Всего одна небольшая сережка, но дорогая, а главное – очень похожая на ту, что исчезла у заявительницы, известной аристократки. На вопрос о принадлежности сережки и о том, каким образом она попала в чемодан, Дина Александровна ничего сказать не смогла.
   У нее взяли объяснения, провели дактилоскопию и сфотографировали. Далее пошли угрозы привлечения к уголовной ответственности, большого срока тюремного заключения по законодательству Германии.
   Кроме того, у полиции возникли «обоснованные сомнения», что Дина Александровна Петрова является той особой, за которую себя выдает. На их взгляд, предъявленный Петровой паспорт был поддельным.
   В связи с открывшимися обстоятельствами Петровой предложили «подождать» приезда офицера из другой службы. Он, как ее заверили, во всем разберется.
   Через три часа прибыл офицер в «штатском». Он изложил свою версию случившегося: Дина Александровна Петрова – польская гражданка, заброшенная с территории СССР в Германию с разведывательной целью. На нее уже дали показания несколько поляков, которые знают ее по Киеву и активно сотрудничают со спецслужбами Германии. Организации, которую представляет офицер, хорошо известно о наличии у Петровой специальной подготовки по стрельбе и прыжкам с парашютом. Маловероятно, что такие навыки требуются обычному переводчику. По законам военного времени Петровой за шпионаж в пользу Польши или СССР грозит большой срок тюремного заключения.
   Выбор у нее небольшой: либо отправиться отбывать  срок в одну из специальных тюрем, либо согласиться на сотрудничество с Великой Германией. Немцы никогда не забывают и не бросают тех, что имеет заслуги перед государством. В ближайшей перспективе, а именно – после завершения войны, ей был гарантирован переезд и обустройство, за государственный счет, в Берлине или любом другом городе Германии.    
   Дина Александровна согласилась сотрудничать со спецслужбами Германии и подписала документы, представленные офицером. Она была также проинформирована, что все ее перемещения теперь контролируют агенты, полностью преданные Германии. Делать ей в ближайшее время ничего не требуется. При необходимости на «Мадлен», а теперь ее в узком кругу будут называть только так, выйдут специальные сотрудники. Пароль следующий: «Польша… и далее – дата подписания Вами этих документов».
   Довольный своей работой офицер, посмеиваясь, произнес: «надеюсь, вы не сможете забыть сегодняшний день и наш прелюбезный, доверительный и абсолютно конфиденциальный разговор».
– Так весной 1940 года состоялась вербовка Дины Александровны Петровой Абвером (орган военной разведки и контрразведки Германии (1889-1944 годы)), – резюмировал майор Меркулов.
   Почти год все было тихо. Напомнили о себе «новые друзья» зимой 1941 года.
   Подготовка к активной разведывательной и подрывной деятельности против СССР и его вооруженных сил потребовала от спецслужб Германии проведения комплекса специальных мероприятий.
   Одним из них стала активизация «спящих агентов», привлечение их к работе, а также подбор через них новых «рекрутов» для ускоренного обучения накануне войны. К лету 1941 года Абвер создал специальный штаб «Валли» (специальный орган Абвера, созданный для работы против СССР) с рядом отделов (по разведывательной, контрразведывательной и диверсионно-террористической работе). Кроме того, к моменту нападения Германии на Советский Союз каждой армейской группировке была придана специальная команда Абвера.
   Дина Александровна Петрова (Мадлен) с момента своего контакта со связником, представителем Абвера, была «приписана» к одной из конспиративных квартир в самом центре Киева. В течение двух недель, преимущественно в вечернее время, там проходили занятия в группах из трех-пяти человек. Некоторые занятия были индивидуальными.
   Первыми и самыми простыми заданиями членов группы стали сбор и анализ информации о передвижениях советских войск, а также подразделений НКВД (Народный комиссариат внутренних дел СССР – центральный орган управления по поддержанию общественного порядка и борьбе с преступностью (1934-1946 годы); в его ведении также были внутренние войска, а также разведка и контрразведка). 
   Как всем известно, 22 июня 1941 года войска фашистской Германии перешли западную границу СССР. Самолеты бомбили приграничные территории (аэродромы, железнодорожные станций, путепроводы и др.). За короткое время войска противника продвинулись вглубь страны на значительное расстояние.    
   С 30 июня 1941 года советские войска начали организованно отходить на рубежи укрепленных районов, расположенных по бывшей государственной границе СССР 1939 года («Линия Сталина» (термин, получивший широкое распространение в западной литературе в 30-годы; оборонительная линия, оборудованная по границе СССР (1939 года); строительство началось в 1928 году; на отдельных участках оборудованные сооружения позволили сдерживать натиск противника до недели и более). Рубеж Днепра прикрывало несколько армий.
   В Киеве в течение двух недель было сформировано более десятка отрядов народного ополчения численностью тридцать тысяч человек. Общее число  ополченцев Киева и окрестностей превысило сто тысяч. В городе спешно возводились оборонительные линии, органы НКВД, а также армейские подразделения (саперные части) подрывали мосты и другие стратегически значимые объекты.
   События развивались драматично. Часть населения Киева активно включилась в борьбу с врагом, часть была эвакуирована, некоторые пытались покинуть город самостоятельно. Наблюдались панические настроения, поддерживаемые, в том числе, германскими агентами. Людские потери при обороне Киева составили около пятидесяти тысяч человек. Всего же за период Киевской оборонительной операции (июль – сентябрь 1941 года; результат – окружение и разгром Красной армии) погибло более шестисот тысяч человек.
   Основной задачей группы, в которую включили Мадлен, было скрытое наблюдение за тем, где проводится минирование. Им поручили составлять подробные карты мест, где были замечены минеры. Кроме того, члены группы должны были выявлять офицеров (обобщенное понятие среднего и старшего командного состава (имели место неоднократные изменения воинских званий, категорий и знаков отличия (1935, 1940, 1943 годы)), занятых минированием важных объектов. При первой возможности – добывать у командного состава карты и схемы.
   За документы, захваченные у командира взвода минирования младшего лейтенанта С.И. Сушкова, всем членам группы была объявлена благодарность, о чем имеется отметка в личном деле Мадлен.
   Осенью 1941 года Мадлен была направлена на учебу в разведывательно-диверсионную школу под Харьковом. Там готовили диверсантов для работы на линии фронта и в ближайшем тылу Красной Армии.
   Возможный круг задач, которые должны решать выпускники, был довольно широк: антисоветская агитация и пропаганда, вербовка новых агентов, разведка, проведение диверсий и иных специальных актов, захват «языков» и другие.
   В связи с формированием и развитием партизанского движения на территориях Белоруссии и Украины, которые были оккупированы, Абвер предпринимал усилия по нейтрализации угроз, новых для немецкой армии и тыловых частей. Под этими угрозами подразумевались, в первую очередь, действия партизан.
   В самом конце 30-х годов Генштаб смоделировал наиболее негативный сценарий войны с Германией. На случай его реализации, то есть при условии продвижения противника вплоть до укрепленных районов, расположенных по бывшей государственной границе СССР 1939 года, руководство страны предусмотрело организацию на оккупированных территориях партизанской войны.
   Партизанам ставились задачи: нарушение железнодорожного и иного транспортного сообщения; нарушение связи; диверсии (основные документы: Директива Совнаркома СССР и ЦК ВКП(б) от 29 июня 1941 года «Партийным и советским организациям прифронтовых областей»; Постановление ЦК ВКП(б) от 18 июля 1941 года «Об организации борьбы в тылу германских войск»). На определенных приграничных участках создавались склады боеприпасов, а также велась подготовка специалистов (по управлению, связи, разведке, диверсионной работе и др.).
   Заранее подготовленные бойцы, окруженцы, а также партийные и комсомольские работники, оставшиеся на оккупированных территориях СССР, досаждали фашистам с конца 1941 года. А еще раньше, с осени, начинается заброска в тыл противника небольших отрядов, сформированных из сотрудников НКВД. Большинство партизанских отрядов 1941 года немцы обнаруживали и уничтожали. Те же небольшие отряды (по 15-20 человек), которые смогли выжить летом-осенью 1941 года, получили ценный боевой опыт. Им удалось наладить связи с местным населением, а также с Центром. Они уже представляли реальную угрозу для частей Вермахта (Вооруженные силы Германии (1935-1945 годы)), особенно – тыловых.
   Большое внимание в борьбе с партизанами, в подрывной работе на оккупированных территориях Абвер уделял женщинам и подросткам. Летом 1941 года их начали готовить для сбора данных, выявления лагерей партизан, а также диверсий (подготовки взрывов, отравления источников водоснабжения, мест хранения пищевых продуктов и др.). С 1942 года практикуется внедрение агентов-девушек в партизанские отряды (легенды: «сбежала от преследования», «жена красноармейца», «сбежала, чтобы не работать на Германию»).
   Враг пользовался и тем, что партизанам нужны были женщины – медицинские работники (врачи, фельдшеры, медицинские сестры) и представительницы некоторых других специальностей.    
   Мадлен была поставлена задача внедриться в партизанский отряд капитана Егорова. Она смогла попасть в этот отряд как «жена сотрудника НКВД», которую не успели эвакуировать из Харькова. Задачу по внедрению ей облегчило хорошее знание политического и хозяйственного руководства региона, руководителей некоторых предприятий города. Многих она хорошо знала по довоенному Харькову, о некоторых слышала от своего отца. Кроме того, руководству отряда мог пригодиться ее немецкий язык. Нечасто в глухих лесах можно встретить профессионального переводчика.
   Результат внедрения – отряд капитана Егорова уже через месяц был ликвидирован фашистами, а Мадлен получила солидное денежное вознаграждение. После успешной операции ее перебросили на другой участок работы.
   Когда советские войска отступили практически до Волги, Абвер сформировал на этом направлении новую группу. Ее разместили рядом с хутором Калач (в настоящее время город Калач-на-Дону Волгоградской области). В дальнейшем фашисты создали еще ряд спецшкол в окрестностях Сталинграда. Их слушателями стали завербованные местные жители, некоторые красноармейцы из пленных, а также уголовники.    
   В школе под Калачом велась ускоренная подготовка агентов для заброски в Сталинград. Наряду с группами для выполнения «традиционных» задач (сбор разведывательной информации, распространение панических слухов, призывов к прекращению сопротивления), была выделена особая команда. Ее задачей стал поиск штабов, центров управления и связи, а также «охота» на командный состав Красной армии, в первую очередь, высший. В нее набирались снайперы, подрывники и другие специалисты. Приоритет отдавался тем агентам, которые хорошо знают Сталинград.
   Умелое сочетание военных и специальных операций, ранее разработанных фашистскими военными стратегами, овладение инициативой привели к тому, что отступавшие в сторону Сталинграда части 62-й армии (существовала с лета 1942 по апрель 1943 года; при формировании была усилена танковыми батальонами и противотанковым полком) к сентябрю 1942 года были вынуждены занять внутренний оборонительный обвод Сталинграда, а через две недели – перейти к уличным боям в самом городе.
 
   «С трех сторон, стесненный черной чащей, Сталинград, прижавшийся к реке, мог
 казаться издали висящим на прибрежном тонком волоске...» (из стихотворения А.А. Жарова «Сталинград» (1944 г.)).

    За два летних месяца ожесточенных боев под Сталинградом сменилось трое командующих армией. 12 сентября 1942 года командующим был назначен генерал-лейтенант Василий Иванович Чуйков. 
   Новые тактические приемы, разработанные командованием 62-й армии именно для уличных боев Сталинграда, заключались в быстрой адаптации под задачи конкретной боевой обстановки и в ряде других приемов. Благодаря этому атаки фашистских войск стали захлебываться одна за другой.
   Наши военные находились в постоянном прямом соприкосновении с фашистами, «прилипали» к ним. Отсутствие разрывов между войсками не позволяло врагу эффективно использовать авиацию и артиллерию. Был очень велик риск накрыть огнем своих. Все чаще били по городу (особо активными были бомбардировки городских территорий, удерживаемых 62-й армией в октябре 1942 года)… Изматывали их ночные атаки наших бойцов, особенно переходящие в ближний бой, в том числе рукопашный.
   Чуйков отдавал себе отчет в том, что оборона должна быть активной, так как узкая полоса нашей земли не позволит долго обороняться. Поэтому врага, несмотря на все трудности, нужно при малейшей возможности отодвигать от Волги.  Из наиболее опытных красноармейцев Чуйков создает штурмовые группы, способные к эффективным действиям в условиях практически полного окружения. Также в армии начинают подбирать солдат-снайперов и формировать из них небольшие группы. Кроме того, Чуйков создает диверсионные отряды. В этом ему помог опыт работы в тридцатые годы на Курсах усовершенствования начсостава по разведке. Еще одно новшество городского боя – собаки-подрывники 10-й дивизии войск НКВД. Они были обучены бросаться под днище танков со взрывчаткой на самых тяжелых направлениях, там, где возникала реальная угроза скорого прорыва к Волге.
   Таким образом, к началу активных оборонительных действий Сталинград был наводнен различными небольшими вооруженными группами (снайперскими, штурмовыми, диверсионными), как своими, так и фашистскими. Они внезапно появлялись и исчезали, растворялись в различных зданиях, в складках местности. Зачастую эти малые группы было невозможно различить (никаких опознавательных знаков, особенно на верхней одежде), задачи их не ясны ни своим, ни противнику. Поэтому любая группа, внезапно появившаяся на линии соприкосновения, – потенциальный враг. Одни вызывали огонь на себя, другие решали поставленные им задачи среди своих и чужих, среди груд кирпича и сожженной техники, среди мин и трупов.          
   Не случайно поэтому к осени 1942 года командование 62-й армии представляло для Абвера особый интерес. Было создано несколько групп, основной целью которых явилось устранение В.И. Чуйкова.
   Документально подтверждена нейтрализация нашими органами двух таких групп.
   Несколько агентов еще одной группы сдались в плен.
   Сколько всего групп было создано Абвером, неизвестно. Однако из показаний, данных весной 1943 года Ольгой Витольдовной Ковалевской, которая добровольно явилась в органы с повинной, одну из таких групп возглавляла Мадлен с начала осени 1942 года. Она, со слов Ковалевской, состояла из трех женщин-агентов, не считая саму Мадлен. Также этой группе были приданы две хорошо обученные собаки – немецкие овчарки. Мадлен готовила их лично. Они должны были обнаруживать взрывчатку, которой были усеяны городские коммуникации, а также окопы. Минированием вовсю тогда занимались и фашисты, и наши, чтобы любой ценой остановить наступление.   
   Как известно, после завершения Сталинградской битвы все силы чекистов были брошены на решение неотложных задач: выявление предателей, изменников, пособников, провокаторов, состоявших на службе у фашистов; обнаружение агентов иностранных спецслужб, а также диверсантов, оставшихся на освобожденной территории; выявление лиц, сотрудничавших с иностранными спецслужбами. Велась работа и в лагерях для военнопленных, где также было обнаружено немало сотрудников спецслужб и военных преступников. 
   Усилия сотрудников НКВД, а также сложившаяся к весне 1943 года обстановка в городе привели к тому, что большинство преступников обнаружили, а некоторые сами были вынуждены являться в компетентные органы. Особенно много таких было из «низового» звена (завербованные агенты – работники коммунальных служб, ресторанов, трактиров, что были расположены в окрестностях города).          
– Ольга Ковалевская была подругой Дины Петровой со студенческих лет. Это раз. Настоящее имя своей подруги она тогда органам не сообщила. Так и осталась эта подруга в материалах дела как Мадлен. Это два. – пояснил Меркулов.
– Степан Иванович! Мадлен, или Дина Александровна могла явиться с повинной, сдаться в 1942 или в 1943 году? – спросил я.
– Могла сдаться и тогда, и позже. Это раз. Но этого, как нам известно, она не сделала. Это два. Продолжим, – сухо сказал Меркулов. 
   Группе Мадлен поставили задачу определить местонахождение штаба В.И. Чуйкова, и при первой возможности ликвидировать командующего армией. При невозможности ликвидации – сообщить точные координаты штаба для последующего наведения на него огня артиллерии. Выполнить эту задачу даже самым подготовленным агентам в условиях Сталинграда было крайне сложно. К тому же Чуйков постоянно менял свое местоположение, часто находился на передовой. Это позволяло ему наиболее оперативно оценивать обстановку и принимать верные решения.
   Вылазки этой группы, со слов Ковалевской, продолжались до первых морозов. Потом группу расформировали, а ее и Мадлен направили инструкторами во вновь созданную, рядом со Сталинградским тракторным заводом, школу для подготовки агентов. В ней готовили небольшие отряды (по 15-20 человек), которые должны были в форме красноармейцев и с их оружием проникать в тыл той или иной обороняющейся части Красной Армии для нанесения молниеносного и сильного удара, а затем отходить на заранее подготовленные позиции. Активно стали применять и заброску малых групп в городские туннели. По ним же нередко планировались маршруты отхода членов группы. В ответ наши специалисты сразу же начали минировать тоннели и траншеи.
   К середине ноября 1942 года обстановка на фронте меняется.
   К концу оборонительного периода Сталинградской битвы 62-я армия продолжает удерживать район севернее Тракторного завода, заводов «Баррикады» (Остров «Людникова» - блокированная на территории завода «Баррикады» и прижатая врагом к Волге 138-я стрелковая дивизия 62-й армии под командованием полковника И.И. Людникова; остатки дивизии держали оборону 40 суток; было уничтожено более семи с половиной тысяч немецких солдат, двадцать два танка, около тридцати автомобилей, шестнадцать орудий, пятьдесят минометов), завода «Красный октябрь», а также северо-восточные кварталы центральной части Сталинграда. Южную часть города до «Лысой горы» удерживала 64-я армия (существовала с лета 1942 по 1945 год).
   За исключением отдельных участков наступление войск гитлеровской коалиции (участвовали также румынские, итальянские, хорватские и другие части) было остановлено. В середине ноября 1942 года установились первые морозы. В фашистских частях бушевали инфекции: туляремия, тиф и некоторые другие. Фронт растянулся на две с лишним тысячи километров. Началась операция «Уран» (Стратегическая наступательная операция советских войск (19 ноября 1942 – 2 февраля 1943 года); контрнаступление трех фронтов с целью окружения и уничтожения вражеской группировки войск под Сталинградом). Она готовилась в условиях строжайшей секретности и стала для руководства фашистской Германии полной неожиданностью.
   Немецкое командование полагало, что на занятых рубежах их войска пробудут до весны 1943 года, а затем перейдут в наступление.
Для всех спецслужб Германии, включая Абвер, начался не лучший период.
   Сохранившихся под Сталинградом агентов выводили «из игры» на этом фронте и перебрасывали на южное и западное направления.
– Конец 1942 – начало 1943 года, – продолжал майор Меркулов, – серая зона.
   Документы, отдельные свидетельства собирались нами по крупицам. Это большой минус. В нашей работе так бывает. Буду вам показывать дальше страницы дела и рассказывать. Опыт нашей работы позволяет давать краткие комментарии, как оно, обычно, в таких случаях и складывается. Надеюсь, для Вас это плюс.
То ли близость родных, мамы и сестры, повлияла на поведение Мадлен, то ли план какой оформился в ее голове, сказать трудно. Возможно, у нее было несколько сценариев, реализация которых зависела от конкретных обстоятельств. Скорее всего она, имея определенные возможности, связи с руководством, а также средства, могла попытаться вызволить мать и сестру из сталинградского ада. Если, конечно, они еще живы. Этот сценарий, полагаю, был основным.
   Те городские территории, куда входили фашистские части, подлежали скорейшей зачистке от гражданского населения. Составлялись поименные списки, шла сортировка и последующая эвакуация людей за пределы города (на станцию Гумрак, в Калач и дальше). Здоровых мужчин и бездетных женщин после медосмотра направляли на работы в Германию и на Украину. В соответствующих списках Милины, как мы понимаем, не значились.
   Новые территории, занятые фашистами, объявлялись запретной зоной для гражданских. В эти зоны они могли попасть только по спецпропускам, которые выдавала комендатура для выполнения различных работ.
   К концу 1942 – началу 1943 года в центральной и северной частях города оставалось, по разным оценкам, всего 12-15 тысяч человек. В основном это были раненые, больные, старики, а также скрывающиеся в городских руинах и тоннелях граждане, которым удалось сбежать от фашистов. 
   Мадлен (Дина), как мы установили, нашла свою сестру Мадину неподалеку от разрушенной многоэтажки, где она жила до конца лета или до начала осени 1942 года. Мадина пережидала бомбежку в одном из подвалов, вместе с другими местными жителями. Мама их погибла за несколько дней или недель до встречи сестер.
   Сначала сестры, очевидно, задавали друг другу вопросы, которые только можно задать после многолетней разлуки, хоть и в таких неподходящих  условиях. Но главное для Дины-Мадлен было – получить согласие Мадины на опасный, во всех отношениях, выход за пределы города (контролируемого, просматриваемого, обстреливаемого), убедив сестру в правильности таких действий.
   Каковы были детали этого разговора двух сестер, нам не установить, но в главном его можно реконструировать, опираясь на психологический портрет личности каждой из них.   
– Вы здесь все со дня на день умрете. За что?! За власть Советов? – тихим, но уверенным голосом говорила Дина.
– Без ваших усилий еще поживем немного. Советы-то при чем?! За Родину, семьи свои, за будущее воюют те, кто могут, остальные помогают, как могут… – ответила ей медленно и тихо Мадина.
– Пропаганда Советов. Война скоро закончится. Ранней весной продолжат немцы наступление, и все… Без нефти, без хлеба долго не протянете.  Я пришла, чтобы вызволить вас отсюда, помочь. Власти Германии предоставляют сейчас все возможности для этого. Перевозят, обучают, обеспечивают работой, – продолжила Дина.
– Конечно. Вагонами вывозят на работу наших людей. Рабский труд в цене. Особенно в просвещенной Европе. Вкалывать как русские, никто не будет, – возразила Мадина.
– Вместо Бога у вас Сталин, вместо библии – марксизм-ленинизм.
– Бога вспомнила? Разве Богу вы служите? Гитлеру, Антихристу. Кровь ни в чем не повинных детей – дароприношение кому? Богу?!      
– У меня есть деньги, много денег. В Германии на них можно хорошо жить. Выберемся только за границу города, а там на поезд и через два-три дня вы с Людочкой уже в Германии. Подумай про дочь. Европейское образование, культура, да жизнь совсем другая будет, не похожая на эту! Варваров мы до лета положим на лопатки. Варварство же из всей этой массы еще десятилетиями придется вытравливать… Посмотри на советских солдат – некоторые даже русским не владеют. Не русский язык на передовой, а птичий гомон: путают падежи, окончания, кругом непонятные большинству слова… В чем попало ходят, в обмотках каких-то… И с этой армией Сталин надеется Гитлера победить?!            
– Ничего нового, сестренка, ты мне не сказала. Писал наш классик Федор Михайлович Достоевский еще в прошлом веке: «Особенно приятно будет для освобожденных славян высказывать и трубить на весь свет, что они племена образованные..., тогда как Россия – страна варварская…» (Достоевский Ф.М. Публицистика и письма. Дневник писателя. О друзьях России (ноябрь 1877. Т. 26. Гл. 2, параграф 3)). Сама-то забыла, что наполовину татарка. Внешность не изменишь, а нутро у тебя не наше… Не поймут тебя наши. К стенке поставят за такие слова сразу! Еще в пединституте цитировали выдержки подобные из книжек немецких. Теперь от тебя, сестренка, их слышу. Да хватит нам с тобой разговоры вести, ни к чему они. Поздно! Кровью кашляю последнее время. Пора мне за водой ползти. Детям пить нужно. Не вернусь – за дочкой присмотри, не оставь одну умирать. Ради мамы нашей. Может, так искупишь грехи свои… И на вот сверток с документами. Настоящие. Не из германских типографий.
 – Благодаря старым связям полковника Махова, – продолжил майор Меркулов, – удалось найти документ, датированный 28 января 1943 года.
   В эти дни шло расчленение окруженной группировки врага уже в самом Сталинграде. Началась активная фаза военной операции в городе, но также изнурительная круглосуточная работа для нас. Шли тотальные проверки всех «гражданских». Мы изучали документы, собирали показания свидетелей, фиксировали их заявления. К этому моменту в местах наиболее ожесточенных городских боев осталось в живых всего около семи тысяч жителей Сталинграда (к началу Сталинградской битвы в городе проживало около полумиллиона человек; к ним следует добавить около 400-500 тыс. чел. эвакуированных из других территорий страны (Ленинграда, Украины); летом 1942 года удалось эвакуировать из Сталинграда вглубь страны около 100-200 тыс. чел.).
   В некоторых его районах (например, в Тракторозаводском) счет шел всего на сотни выживших. Несколько лучше картина по жителям южных районов Сталинграда (в живых осталось около двадцати-тридцати тысяч человек). В основном это были люди, которым удалось спрятаться от артиллерийских обстрелов и бомбежек, от фашистских патрулей и дожить до прихода наших войск, однако часть из них были преступниками (лица, сотрудничавшие с оккупационным режимом, дезертиры, сбежавшие из тюрем уголовники).       
   Внимание Н.М. Дулевой, одного из сержантов НКВД, привлекла женщина с ребенком и собакой. Собака у гражданского лица, у женщины, просто не могла не привлечь внимания. Тем более, что это была породистая немецкая овчарка. 
   Документы у женщины оказались в полном порядке. Милина Мадина Александровна, жительница Сталинграда с 1923 года. Документы на дочь также в полном порядке.
   Относительно собаки Милина пояснила, что та раненая приползла в их подвал. Скорее всего, бросили фашисты псину погибать. Женщина перевязывала ей рану, прикармливала. Собака сильно привязалась к ней. Откликается теперь на кличку «Дина». Как собаку зовут на самом деле – не знает. Также она сказала, что ни один шпион не стал бы ходить по разрушенному Сталинграду с огромной немецкой сучкой. Очень она бросается в глаза!
   Опросили и девочку.            
– Скажи, дочка, это мамка твоя? Может, чужая тетка тебя заграбастала (взяла, забрала)? – спросил лейтенант И.С. Филатов, который вел допрос.
– Мама, мама! Моя мама! Никому не отдам! Она снова такая красивая… Как летом, до войны…
– Слышишь, лейтенант? – сказала сержант, сидевшая на корточках рядом с девочкой. – Признает мамку-то. Дюже нервничает. Такое пережили… Живы и добре. А тут мы с допросами. 
– Собака давно с вами? – уточнил лейтенант у малышки.
– Не знаю. В подвале с нами. От нас никуда не отходит. 
– Наши люди. Новую жизнь теперь будут строить. И собака в хозяйстве сгодится. Собак в округе не осталось, – снова влезла в разговор женщина-сержант.   
   После прочтения Меркуловым документа конца января 1943 года мама разрыдалась. Майор поднес ей стакан воды.
– Выпейте, полегчает. Я сейчас чайку крепкого заварю. Давайте чайку попьем, посидим спокойно, помолчим.
   Через пятнадцать минут мы вернулись к материалам дела. Не известных еще страниц оставалось совсем мало.
– Дальше я вам покажу документ, который касается Тадеуша Викторовича Павловского.
   В начале 50-х годов он работал в посольстве Польши в Советском Союзе. Однако по нашим данным он в годы Третьего рейха был агентом немецких спецслужб, а также поддерживал через своих родственников контакты с Правительством Польши в изгнании (действовало с момента бегства руководства Польши в 1939 году за границу (при оккупации страны фашистской Германией); располагалось в Париже (1939-1940 г.г.), затем в Лондоне).
   Нельзя исключить работу Павловского и на спецслужбы Великобритании. Много его контактов об этом свидетельствует.   
   Данные о каких-либо прямых послевоенных связях Павловского с Мадиной (Диной Александровной Милиной) у нас отсутствуют.
   Обращаю внимание на то, что вскоре после пропажи документов из приемной главного инженера завода «Баррикады» Милина, бывшая в ту пору его секретарем, увольняется, а Павловский – покидает нашу страну.
   В 1968 году Павловский вновь приезжает в Москву, но уже не как дипломат, а как журналист.
   С этого времени он становится частым гостем Советского Союза. В поле зрение наших коллег он не попадал, для нас интереса не представлял. Когда мы узнали об утечке секретных документов с «Баррикад», то быстро установили канал, возможного заказчика, выгодоприобретателя, посредников, связных. По этому каналу пошла дезинформация.
   Полагаем, что заказчик с какого-то момента стал недоволен поступающей с «Баррикад» документацией, в связи с чем ему потребовалось еще раз перепроверить источник, выяснить причины возможных сбоев, перспективы продолжения работы с ним. Для встречи с Мадлен нужен был тот агент, которого она (Дина Александровна Петрова) хорошо знает и которому доверяет. Поэтому в Волгоград и был направлен Павловский.
   Майор Меркулов обратился к моей маме:
– Что было дальше, Людмила Михайловна, вы знаете. Павловский обнаружил слежку, но по каким-то причинам все же зашел в дом на Мечетке. Обычно стараются уйти, увести наружку от субъекта и (или) объекта. Возможно, что на случай провала ему была дана именно такая инструкция. Вероятность того, что дом под наблюдением, была высока. Это раз. Что он ей сказал, мы не знаем. Это два. Но финал нам известен – двое повесившихся на собачьих ремнях: Милина (Петрова) Дина Александровна, большую часть жизни скрывавшаяся под именем своей родной сестры Мадины; Павловский Тадеуш Викторович – довоенный друг Дины. Это три. Проведя по фотоснимкам идентификацию неизвестного нам на тот момент трупа, мы и вышли на Павловского. Данные по нему, собранные нашими специалистами позволили внести важные дополнения и уточнения в биографию Дины Александровны Милиной (Петровой) – опасного военного преступника.
   У нас есть также основания полагать, что ее вербовка весной 1940 года произошла при прямом или косвенном участии Павловского.
   Если вопросов ко мне нет, то еще раз примите мои извинения. Такая у нас служба…

  ПОСЛЕСЛОВИЕ

   Наступила весна 1985 года. С одной стороны, она давала надежды на лучшее будущее, которое, непременно, наступит, с другой – несла новые тревоги: на пленуме ЦК КПСС (Центральный комитет Коммунистической Партии Советского Союза – высший партийный орган страны (в промежутках между партийными съездами)) Генеральным Секретарем был избран М.С. Горбачев; неспокойно в Польше (между профсоюзом «Солидарность» (Польское объединение независимых профсоюзов, созданное в результате массовых забастовок в Польше во второй половине 1980 года; сначала объединяло в основном рабочих, позже присоединились иные силы; выступало против правящей партии и носило антикоммунистический характер) и властями страны усиливается противостояние); на днях власти объявили начало антиалкогольной кампании (в народе уже начали поговаривать, что будет как в Польше).
   В дверь квартиры постучали.
– Кто там? Кто Вам нужен? – спросил я, не ожидая в это время никаких визитеров.
– Милин Александр Михайлович здесь проживает? – прозвучал вопрос из-за двери.
– Здесь. Кто вы и что вам нужно?
– Повестка вам! – ответил голос.
– В военкомат?!
– Александр Михайлович, Откройте! Полковник Меркулов за вами машину направил.
– Какой Меркулов, Степан Иванович?
– Именно! Он ждет вас в Управлении.
– Минутку. Выхожу.
   Полчаса по вечернему Волгограду в полной тишине салона новенькой «Волги».
   Только гул мотора и звук тормозов на светофорах. Перед глазами пролетели события 1970-1971 годов. Столько лет прошло… Меркулов еще на службе. Полковник. Что ему могло понадобиться?
   Машина остановилась у подъезда, хорошо знакомого с детства... Подошел сопровождающий.
– Вас ждут в приемной. Следуйте за мной.
   Через три минуты мы оказались в большой комнате, расположенной на втором этаже здания. Сразу за дверью нас встретил Меркулов.
– Проходи. Присаживайся поудобнее. Не ожидал, что через столько лет напомню о себе? – вежливо произнес он.
– Никак нет, товарищ полковник, – ответил я.
– Повзрослел. Возмужал. Примерно таким я тебя и представлял! И дело, конечно, твое изучил.
– Какое дело? У вас и на меня дело заведено? – удивленно спросил я.
– Ты не беспокойся. Степан Иванович давно в Москве служит. Это раз. Но Волгоград не забывает. Это два. И о друзьях своих вспоминает. Это три. Решил приехать в командировку… Попросил по тебе материал подсобрать.
– Много удалось насобирать? – поинтересовался я.
– Так-так. Учитель физики в одной из городских школ. На хорошем счету у руководства. Выпускник Волгоградского пединститута. Отличник. Служил под Капустиным Яром в Астраханской области. Старший лейтенант запаса. Ракетчик. Отзывы командования положительные. В общем самая обычная биография для советского человека.
– Не много. – облегченно выдал я.
– Нашим людям ничего лишнего не нужно. Догадываешься, почему пригласил?
– Никак нет, Степан Иванович.
– Брось эти армейские штучки. Я сам от полковника Махова за это получал. Умер он недавно. Не смог я на похороны приехать, в командировке был. Завтра на могилку съезжу… Дело-то Мадлен именно он тогда «раскрутил». Опыт и чутье. Сильно нам не хватает их опыта в работе. А с чутьем еще хуже. Чутью не научишь, его нужно «увидеть», ухватить и потом развивать все время... Не волки, а волкодавы были. Не сегодняшних трусливых волков гонять, запуганных до смерти человеком, а тех, настоящих, как у Джека Лондона (американский писатель, журналист, общественный деятель; широкую известность получил как автор приключенческих рассказов). Сила и интеллект. После многих лет начинаешь это понимать. Мне повезло, что под его началом служил. Задаст вопрос и будто ждет ответа. А сам уже заранее знает, что ему подчиненный скажет. Внимательно смотрит, оценивает – на сто процентов совпал ответ или процентов на девяносто пять. Он все хотел, чтобы я его должность занял. Но начальство распорядилось по-иному… Думал тогда, что это минус. Оказалось – плюс. Так-так. Отвлекся я.
   После небольшой паузы Меркулов сказал:
– Есть предложение рекомендовать тебя на работу в органы, то есть к нам. Средняя школа, конечно, потеряет учителя-мужчину. Это для нее большой минус. Но школьное образование как-нибудь справится с утратой, а мы  получаем в случае твоего согласия, мотивированного, целеустремленного сотрудника. Это большой плюс для конторы. Учеба в нашей спецшколе, звание капитана и вперед. И еще. Только между нами: как будешь выпускаться из школы, я похлопочу, чтобы тебя ко мне направили. Я сейчас новый отдел формирую. Это Москва. Но не тороплю. Нужно время – скажи.
– В дороге было время подумать. Снова вспомнил 1970 год и друзей своих: Витька и Валика. Витька фашистский «сюрприз» достал из земли нашей. Поклялись мы тогда с Валиком бороться с нечистью. Его теперь тоже нет. Служил он срочную во Львове, пошел в увольнение и был убит – зарезан местными. Из каких побуждений, почему, можно только догадываться… Один я остался из нашей тройки. Ответ положительный, Степан Иванович.
– Завтра составишь мне компанию, надеюсь. Сначала съездим на кладбище, потом к одному моему хорошему другу, и в Управление – готовить документы. Так-так… А сейчас нас отвезут на турбазу, за Волгу. Там нас ждут.
   
   «И мы говорим: Джентльмены!  Кто будет у вас защитник?
   ...Прощайте! Да будет добр к вам ваш либеральный бог» (из стихотворения Д.Б.
   Кедрина «Джентльмены» (1933 г.)).   
 
               
                июль, 2023 г.



    Мохов А.А. Сталинградская сага. Москва: ООО «ЮРИДИЧЕСКАЯ ФИРМА КОНТРАКТ», 2023. — 88 с. ISBN 978-5-6047798-5-9.
    Книга знакомит читателя с одной из нетипичных семейных историй. На членов семьи оказали трагическое влияние события Великой Отечественной войны.
    Центральное место в произведении отводится противостоянию отечественных и зарубежных специальных служб в 40-е годы XX века, а также в послевоенный период. Значительное место уделяется оборонительному периоду Сталинградской битвы.
    В книге приводятся факты, малоизвестные широкому кругу читателей. Некоторые из них становятся доступны широкому кругу лиц по мере открытия засекреченных архивов.
    Следует подчеркнуть, что наличие отдельных черт сходства с реальными событиями (книга, как мозаичная картина, основана на них) носит случайный характер.