Ах, петля ты моя, гистерезисная!

ФИНАЛ ВЯЛОТЕКУЩЕЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ КАРЬЕРЫ. Осень, 1971.
     Как аукнется, так и откликнется. Мой демарш в штабе ССО и Бюро ВЛКСМ не прошел безнаказанно. Длинная рука верных ленинцев дотянулась до разложившегося идеологически индивида.
     Осенью, на первом же заседании меня вывели из состава бюро ВЛКСМ при полном согласии и непротивлении подвергнутого остракизму. Что при распределении вышло таки боком. Больше государство попыток приблизить меня к власти и партии не делало, чему я не препятствовал.
     На моё место уже подобрали пришлого из харьковского ВТУЗа мутного хлопца из группы А-28, с говорящей фамилией ПрОдан. Ну, конечно, к каким коммунистическим свершениям мог привести студентов ТРТИ человек с фамилией Богомаз. Он даже в попутчики не годится.
     – Куда ж, мы три года смотрели? Продан, тоже, как-то не совсем, но ближе к большевикам.

     Я сохранял спокойствие. Отлучили – так отлучили. На четвёртом курсе я чувствовал себя дембелем и в идеологических подпорках не нуждался.
     Военно-Морская кафедра ко мне претензий не предъявляла, а Красная Армия – всех сильней.

ИНЖЕНЕРНАЯ МЫСЛЬ И СИСТЕМНЫЙ ПОДХОД.
     Всё меньше оставалось поточных лекций, всё больше совместных занятий для двух групп «измеренцев» А-18 и А-28. Лабы на родной кафедре, спецкурсы, свои курсовые проекты. Свободное зависание закончилось, я приземлился на обе ноги и занялся делом: учёбой и шабашками для уменьшения материального давления на родителей, не забывая, конечно, молодую жену и старых друзей. Ветер в голове и других местах начал стихать.

     Одну стипендию (40 руб.) мы отдавали в семейный «общий котёл», вторая оставалась на всё-про-всё и быстро заканчивалась. Для «шабашки» нужен был свободный рабочий день. Безработицы в стране не было, но и мест для студентов-очников тоже никто не предусматривал.

     Пропуски лекций и семинаров могли привести к лишению стипендии и проблемам на экзаменах. Вечерним подработкам мешали обязательные посещения с 18-00 до 20-00 занятий по самоподготовке на Военно-Морской кафедре.
     Помогали инженерная мысль и системный подход.

     В учебном расписании появилось много лабораторных работ, как на своей, так и на «чужих» кафедрах. На каждую отводилось две пары подряд, т.е. 4 часа, для непосредственно сборки схемы (макета), выполнения эксперимента, зарисовки осциллограмм, оформления результатов в таблицы и графики, оформления протокола и защиту отчёта по лабе, выполненной на предыдущем занятии.

     Для получения зачёта по лабе, к протоколу каждый должен приложить отчёт, содержащий краткую теорию задания, красиво вычерченные таблицы и графики (часто на миллиметровке), а главное – выводы, что отнимало много домашнего времени. На втором занятии мы выяснили, что лабу можно «спихнуть» и по протоколу, сразу после её выполнения. Это было то, что нужно. План созрел быстро, я согласовал его с напарниками и мы начали его осуществление.

     На сборку схемы и сам эксперимент уходило около часа. Пока один заполнял протокол и рисовал график по табличным данным, напарник «сдувал» у соседей протокол следующей лабы. С готовым протоколом первой лабы мы атаковали препода, хором отвечали на контрольные вопросы, получали зачёт и допуск на выполнение второй лабы на освободившемся к этому времени стенде – благо схема была ещё не разобрана. Через час-полтора мы защищали протокол и второй лабы, удивляя препода своей смекалкой, подтвержденной знаниями по теме. Наш передовой опыт подхватили и другие пары. Преподаватели не мешали творческой инициативе.
     Сдав две лабы, мы освобождали себя от посещения института в день следующей лабы. Ещё один свободный от лекций и семинаров день назывался «библиотечным». В этот день мы могли заниматься самоистязанием в читальном зале, отделах иностранной технической литературы и др. Вот эти дни и посвящались дополнительному заработку на всё-про-всё.

***
     В большом фойе мужского ФАВТовского общежития в нише за входной дверью висел социалистический двухкопеечный телефон-автомат. Кто и когда над ним поработал, но соединял он с городскими абонентами без монеты. Жаждущие трудового червонца собирались с утра у автомата и набирали заветные номера (свои или те, что были нашкорябаны на стене у коробки-автомата) и произносили пароль: – Для студентов работа сегодня есть?
     И так до тех пор, пока на другом конце не произносили правильный отзыв. Дальше шёл торг. Не так важно было, что придётся делать, как возможность получить за это 10 рублей. За меньшую сумму выезжать считалось унизительным. Червонец – это был нормальный одноразовый заработок.

     В один из ещё (или уже) теплых дней освобождённых от занятий я вызвонил работу на грузовой станции старого вокзала. Требовалось три человека к 9 утра. Кроме меня у телефона никого не было – я рванул на трамвай.
     К назначенному времени собралось человек шесть-семь. Подошёл мужчина и пояснил: необходимо выгрузить из стандартного 60-тонного вагона рулоны рубероида в приходящие автомобили. Задержки с автомобилями не будет. Работа заканчивается с последним рулоном. Организация – СМУ, расчёт через бухгалтерию, нужны три человека с паспортами. За вагон – 45 рублей. С такой выгрузкой я раньше не сталкивался, но 15 рублей манили. Я сделал шаг вперёд. За мной подошли ещё двое рослых парней с паспортами.

     Работодатель записал наши данные, выдал верхонки и скрутил пломбу с дверей вагона. Плотно, вертикально, рулон к рулону в два яруса, стояли наши рубли. То ли грузили ещё горячими, то ли вагон где-то надолго застрял на солнце – рулоны здорово слиплись. Кое-как мы оторвали первые рулоны, чтобы освободить маленький пятачок у дверей. Подошел старенький самосвал, и мы быстро забросали его прямо из дверного проёма. Потом стало похуже: «Шкода»-длинномер и ходьба по вагону. Но 15-20 минут между машинами позволяли отдохнуть.
     Ныли руки, горели плечи, гудели ноги, но мы таскали рулоны, как заведённые, и к 15-00 всё закончилось. Работодатель довольно хмыкнул и сказал, что есть ещё два вагона – на завтра и послезавтра. Я согласился, парни тоже. Никто не подвёл.
     Через несколько дней, в день выплаты получки в СМУ, в кассе конторы, занимавшей первый этаж в доме Чайковского (ни о каком музее и речи не было), я получил 45 рублей – месячную стипендию, заработанную за три дня.

СНОВА ДВЕ ПРОГРЕССИИ.
     С приходом на кафедру ИИТ нового заведующего Стахова А. П. появились нетрадиционные для «измеренцев» предметы. Теория сигналов, Малые вычислительные машины (Наири), алгебра логики и системы счисления, основы алгоритмизации, базовая архитектура ЭВМ. После этого курсом лекций и семинаров «Вычислительная техника в инженерных расчётах», Фомин Юрий Трофимович познакомил нас с основами программирования, с Ассемблером и Алголом для «Минск-22», и на мнемокоде составил на нескольких семинарах программу вычисления i-го члена арифметической прогрессии.
    В качестве зачёта предложил составить такую же подпрограмму для геометрической прогрессии. Честно предупредил, что тех, кто не проникнется пониманием необходимости Вычислительной техники в их дальнейшей жизни, ожидает на зачёте «тупая мясорубка».

     Я искренне и сразу заинтересовался этой кропотливой работой по выстраиванию «здания программы» из кирпичиков-команд: загрузить в регистр, сложить в сумматоре, перезапомнить в ячейке памяти, проверить i на достижение конечного значения и выбрать верное продолжение. Несколько раз пройдя по цепочке Фомина, я «нашкрябал» нечто на мой взгляд похожее на истребованную программу.

     Захотел сравнить с чьим-нибудь вариантом в группе. Тщетно. Народ, просидевший занятия в полудрёме, хоть и встрепенулся перед зачётом, но стало понятно – мясорубка уже прикручивается к станине.
     Практически вся группа осталась после занятий. Я нарисовал блок-схему и часа два писал на доске команды, подробно комментируя каждый шаг. Задание было общее и все дружно скопировали мой Опус № 1. Кому-то в общагах помогли знакомые старшекурсники.

     Фомин слово сдержал и пришел на зачет лично, но выглядел как-то вяло-равнодушно. Хотя по списку я в группе был первым, но как в школе пропустил несколько человек, оставаясь в засаде, чтобы в случае чего встать грудью на защиту своего детища. Всё шло неожиданно спокойно. Фомин принимал очередной двойной листок, тыкал иногда ручкой в команду, выслушивал ответ и ставил зачет.
     Тогда я решительно понёс ему доработанный авторский экземпляр. Так хотелось, чтобы он задал хоть какой-нибудь конкретный вопрос, чтобы я как лягушка-путешественница мог крикнуть: – Это я, я сочинил!
     Ничего не спросил Фомин, лишь «зачтено» в левой стороне зачётки написал и отпустил меня с Богом. Так я и не узнал: программу я написал или бред сивой кобылы. И на долгих пять лет почти забыл про ЭВМ и программирование.

«МАША», ЛИДА И АВТОМАТИЧЕСКИЙ ЗАЧЁТ.
     Ещё два весёлых эпизода связаны с курсом «Надёжность Радио-Электронной Аппаратуры» и преподавателем Городецким Б.В. Жизнерадостный, легкий внешне человек. На бытовом уровне на его лекциях мы постигли из чего складывается гарантийный срок службы любой аппаратуры, состоящей из радио-, электро-, электронно-, и механических деталей.
     …Разобрав очередную тему он традиционно воскликнул: – Резюме!, – и мы записали под диктовку очень краткий смысл всего услышанного. Как правило, занятие на этом заканчивалось, мы собирали портфели и сумки, но тут встал Витя Моисеенко, староста гр. А-28, характерным жестом тремя пальцами правой руки поправил треугольную челочку на лбу и задал вопрос, ответ на который мы только что подробно разобрали. Мы застыли в недоумении, Витя меланхолично продолжал собирать чёлку, а Городецкий, забросив сборник своих статей в портфель, с улыбкой воскликнул: – Поздно, Маша, – поезд ушел! – Уже прозвенел звонок на перемену, а мы всё смеялись – так к месту пришлась знакомая, но ещё не замусоленная приговорка, парадоксально применённая «Маша» к взрослому мужику, так нелепо подставившемуся…

     Итогом курса намечался экзамен, но объявили, что будет зачет. А в общаге от старшекурсников пришла весть, что среди экзаменационных билетов есть один, у которого вместо вопросов написано – Автозачёт. Я не очень верил в такие байки.
     Половина группы зашла сразу, взяли билеты, сели, готовимся – никаких сюрпризов. Дальше всё как обычно: один вышел – один зашел. Человека через три входит Лида Ночевнова (скромная, тихая, прилежная барышня), берёт билет и застывает, глядя в него и покрываясь легким стеснительным румянцем.
     Городецкий, не поднимая головы: – Какой номер? В ответ тишина.
     Смотрит на девушку: – Фамилия? Номер билета?
     Опять только румянец сползает и появляется снова.
     – Ну, что там?
     Лида медленно разворачивает ладонь с билетом в сторону преподавателя и неуверенно произносит:
     – Тут написано (пауза) ав-авто-Автозачёт. – Всё правильно. Давайте зачётку.

     И все облегченно вздохнули и заулыбались. Не обманул. Только Лиду пришлось вывести из ступора и из аудитории за руку. После этого зачет пошёл без сюрпризов во славу надёжности измерительной техники.

     На экзамены без конспекта не ходил и пользовался, и думаю, что преподы замечали, но не выгоняли. Просто задавали вопросы по всему курсу, показывая, где ещё дыры в знаниях, и ставили четвёрку, понимая, что умею пользоваться конспектом, а значит – не пропаду. Четвёрки мне хватало, чтобы не остаться без стипендии.
      (…с 1974 года я всегда при случае говорил дословно, что «главное чему меня научили в институте – это понимать о чём идёт речь, а для решения проблемы уметь пользоваться научной литературой, искать, находить и применять расчёты, формулы и прочее, в любой отрасли в пределах специальности.»)

УРОКИ ТРУДА – 3. Весна 1972.
     Три года в Институте мы занимались голой теорией, за исключением лабораторных работ и абстрактных для большинства курсовых проектов. На 4-м по курсам Электромагнитные и Электроизмерительные преобразователи нужно было теорию подкрепить опытным образцом. По чертежам и расчётам студентов практическую часть им (за редким исключением) помогали выполнять лаборанты-заочники или специалисты-полставочники. В подвале корпуса «Д» оказались неплохие мастерские с современным, по тем временам, оборудованием. Мы с Валентином Юськовым (напарником по лабам) работали над проектами по схожей тематике – расчет и изготовление опытного образца магнитомера с сердечником (5-6 см тонкой проволоки) из пермаллоя.

     Валентин до института два года работал на заводе в Красном Луче. В общаге он узнал о мастерских и выточил оболочку сердечника для преобразователя. Показал её руководителю проекта. Тот удивился, а когда я заявил, что тоже могу обойтись без посторонней помощи, не поверил и лично спустился с нами в мастерские.
     Тут я впервые и вспомнил добрым словом школьного трудовика Михаила Ивановича и всю мудрость и терпеливость его. Руки сами сделали всё, что необходимо, на новеньком токарно-винторезном станке. Быстрота, ловкость и результат привели руководителя НИРС Александра Михайловича Волкова в полный восторг, обеспечили нам с Валентином «пятёрки» по курсовому и лучшие места на трёхмесячную технологическую практику (спасибо ему за это огромное). Мы получили направление в Киевский Академический Институт Электродинамики (ИЭД). Если вы можете представить себе Киев с мая по август 1972 года, вы поймёте меня.

     Александру Михайловичу Волкову, научно-исследовательская работа студентов.
     Имерту Николаевичу Волкову, электромагнитная техника.

Ах, петля ты моя, гистерезисная,
Ох, узоры фигур Лисажу.
Жизнь научная, интересная,
Как сумею о вас расскажу.
Часто глядя в экран осциллографа
За кривой мысль уносится вдаль –
То ли это улитка Паскалева,
То ли всё ж Архимеда спираль.
В жизни всё познаётся в сравнении.
То циссоида, то лемниската.
Неизвестных полно в уравнении –
Всё зависит – как выпадет карта.

Эх, петля ты моя, гуттаперчевая,
Та, что вверх, не такая как вниз.
Эх ты, жизнь моя, переменчивая,
Что ни сессия – новый каприз.
Пьезодатчик сигнал посылает,
У реле «залипает» контакт.
ЛАТР гудит и дымить начинает –
Что-то в собранной схеме не так…
Помню контур считали, паяли.
Частоту резонанса блюли…
Как на мизере в «гОру» подняли,
Трижды на распасах развели.

Все науки пройдём и усвоим мы,
Как нас учит марксизм-ленинизм.
Ах, сердечник ты мой, пермаллоевый,
Эх, остаточный мой магнетизм.
     2021 – 2022.

     Имерт Николаевич запускал на экзамене по полгруппы и, если никто не рисковал отвечать без подготовки, мог, предупредив нас, уйти на несколько минут, либо, уткнувшись в «Радиосигнал» или городскую газету, делать вид, что ничего не замечает. Кто-то шуршал «медведями» или «бомбами», у кого-то падал с колен конспект – наказаний не следовало. Но двойки иногда ставил.