Будь стойкой, девочка

Хочется верить, что с кончиной М.С. Горбачева в страну более никогда не заглянет эта эпоха, к которой прилепилось это имя. Порой странно слышать, что, вот, в СССР мы жили. Жили и все видели своими глазами, все несли на своих плечах. И почему я должна нести постоянные упреки за свое образование, которое из-за необходимости постоянных подработок далось нелегко, за якобы квартиру, которую мне будто дало советское государство, прочие «блага»? Может, это говорят те, у кого оказались ключи от моей квартиры, кто отоваривался с доставкой на дом спецнаборами, кто принадлежал к той прослойке, которая именовалась блат? И вспоминать трудно, и не хочется. Вспоминать облавы на улицах, в банях, в кинотеатрах при Андропове, которые старики сравнивали с периодом немецкой оккупации, вспоминать приказы о разрушении теплиц с помидорами в частных домах, люди якобы не должны богатеть от спекуляций. Но именно спекуляция набирала жир и процветала. И до Горбачева в стране уже был дефицит товаров и продуктов, но при Михаиле Сергеевиче вместо товаров неслось из всех «утюгов» словоблудие, под которое даже в известном новороссийцам 37-м продовольственном магазине на полках красовались лавровый лист и хмели-сунели из Грузии.

Космические корабли бороздили безвоздушное пространство, которое от людей находилось далеко-далеко, если до этого материализм существовал больше в виде пропаганды взгляда на мир коммунистической партии, то теперь прочно занял господствующее положение в виде джинсов, кроссовок, импортных вещей. Все отечественное подверглось остракизму. Появились группы людей, среди которых приличным считалось говорить по-английски, одеваться во все импортное и слушать только заграничную музыку… Эта свора начала прививать нам рыночные отношения вместо дружбы и взаимопомощи, а те, кто жил от зарплаты до зарплаты, думали о том, что же они поставят перед детьми на стол.

Предполагалось, что профсоюзы – школа коммунизма, то немногое, что поступало на предприятия, оказывалось на рынке или у знакомых этих деятелей. То, что должно было поступать в магазины, оказывалось в кооперативных лавочках по совершенно другой цене. Появились талоны на основные продукты питания. Мне, жительнице Мефодиевки, дали талоны на отоварку в Цемдолине. Прямого транспортного сообщения между этими районами не было, а городским транспортом, да по жаре, купить те килограммы сахара на семью оказалось сущим мучением. До сих пор не пойму: это была обычная твердолобость адмработников или уже саботаж.
А наверху… сработала мина замедленного действия, заложенная в Конституции 1922 года товарищем Троцким. И Советского Союза не стало.

А нам надо было жить. А реалии были таковы: безработица, задержка зарплат на несколько месяцев, цены не просто повышались, они летели вверх с космической скоростью. Первой или второй – определить не удалось. Сбережения сказали прощай! Как противовес безбожной коммерции выросли поганками ОПГ, те и другие искали поддержки у администраторов… Понеслись лихие 90-е.

Новости приходили плохие, например, вооруженный конфликт в Приднестровье. Все началось по известной уже (но еще неизведанной тогда!) схеме: государственный язык – молдавский, кто не согласен – «чемодан, вокзал, Россия». Не согласился Тирасполь. Понеслось. Убийства, стачки, бездействие Горбачева. Но до нас эти события доходили мало, все были заняты просто выживанием, причем партийная пропаганда не могла предложить ничего, кроме лозунгов о благодарности руководству партии, но зайдешь в магазин…

А люди подрабатывали как могли, «крутились» как могли… Вот тогда под конец времени Горбачева и начало эпохи Ельцина и возникло понятие «челнок». Ездили за ширпотребом кто в Турцию, кто в Польшу, кто в Румынию. У кого сколько денег хватит на поездку. После того, как руководство конторы, в которой довелось работать в 1992 году, сообщило об увольнении более четырехсот сотрудников, о баулах и торговле очень предметно пришлось подумать и мне. Сначала послушала советы и рассказы уже побывавших в поездках, потом стала собирать и свои клетчатые «сумки оккупанта»: нашила спальных рубашек из остатков ситца, собрала свои старые вещи, вещи соседей, друзей. Получилось что-то около пятнадцати мест. Тащить все это на тощей спине – нереально, но помогла маленькая тележка на колесах и передвижение перебежками: надо перетаскивать на себе только часть груза, прочее оставлять кучей в пределах видимости, так несколько раз.
Что-то длинное предисловие… Но уже сейчас не все верят, что люди, в одночасье оказавшиеся без средств к существованию, часто просто голодали. А у многих на руках старики, дети…

Короче, пришлось загрузить свои сумки с барахлом в багажный отсек «Икаруса» (кто помнит, что это такое?), сжать волю в кулак, гордыню отправить на помойку и отправиться в путь. Отправились рано. Очень скоро по салону потекли запахи свежей выпечки, чеснока с сала, подвешенного на крючках к багажной полке, кофе из термосов. Усмехнулась: набрали воз провизии, которую уничтожат в самом скором времени, а потом будут пялиться на мой самодельный сыр и подсушенный в духовке хлеб, – опыт командировок.

А волновало другое – автобус должен проходить через Таганрог, Мариуполь (совсем недавно переставший быть Ждановом), Донецк. Несколько лет моей жизни прошли в этих местах, не только улицы, но и перелески, по которым пришлось побегать с маленькой рацией в ходе тренировок «охоты на лис» (был такой вид спорта), несли в себе воспоминания. Но Таганрог промчались еще до рассвета, а остановились у Лакедемоновки за Миусским лиманом, теперь здесь расположился со стороны Украины КПП – вагончик, контейнер и туалет скворечником с вырезанным сердечком на дверке, как-никак Европа. Здесь уплатили первый оброк (общак собрали заранее). Наличными парню с оружием. Но сопровождающий утешал: это еще ничего, дальше дороже будет.

Донецк, Днепропетровск, Кривой Рог, Николаев… Никогда мы не считали их заграницей. В Николаеве попросила в магазине пару тюбиков крема для рук за рубли. Хохлушка (не украинка) ответила, что за рубли нычого нэмае. И гордо подбоченилась. Одессу обошли по объездной. Вскоре выяснилось, что КПП у Кучургана (Украина – Молдавия) транспорт из РФ не пропускает. Май 1992 года, вооруженный конфликт в Приднестровье уже горит, стычки со стрельбой здесь и там. Возвращаться? Куратор группы и оба водителя, оба Алики, сидели у обочины приунывшие. Я же в силу финансовых личных ограничений позволить себе такой роскоши не могла. Подошла к ним, немного рассказала о своем опыте автостопщика, предложила решение. Попытка не пытка, – решили дружно и после завтрака повернули на север, на Розалевку.

Очередной поселок, аккуратные беленые домики, не такие горделивые и просторные как в центре Украины, но вполне себе, возделанные поля. Спрашиваем прохожего, где здесь Молдавия, отвечает, еще метров триста вперед и налево. Налево дорога грунтовая, но сухо и автобус вполне бежит по колее, пересекаем по неохраняемому мосту речку и уже в следующем поселке задаем тот же вопрос. Молдавия? – Удивляется тетя с козой, разводит руками. – Да вот Молдавия! Вертинского что ли спеть «В степи молдаванской»…

Информации о Приднестровском конфликте в России было явно недостаточно, сами еще переживали распад Союза и «парад суверенитетов». Ничего не знали мы о событиях в Дубоссарах, когда женщины с вилами в руках разворачивали  молдавскую полицию. Здесь на автотрассе был расстрелян автобус Дубоссары – Кишинев, молдаване решили, что в нем едут казаки…Была расстреляна машина начальника ГОВД, МВД вступил в бой с полком 14-й армии, и понеслось. Тела убитых ополченцев со следами пыток, не просто угрозы уничтожения семей,  тела изнасилованных детей вынесли на улицу Старо-Дубоссарскую, штурмовые подразделения Молдовы перешли в наступление по льду водохранилища, но били смыты спущенной водой Дубоссарской ГЭС, обстрелы из «Градов». В силу военной обстановки был поврежден мост через Днестр. Это все весна 1992. В конце мая Президент Молдовы Мирча Снегур объявит, что Россия и Молдова находятся в состоянии войны. И вот в начале мая волей судеб автобус с российскими номерами оказался в Дубоссарах. Конечно, нас и близко не пустили, развернули на Григориополь. Возвращаемся к Тирасполю. Но все же в Молдавии.
Тирасполь. Мирный и светлый город, не верится, что где-то могут идти бои, гибнут люди. Из автобуса старались не выходить, услышав от жителей на одной из санитарно-закупочных остановок тревожные вести. Идем на Бендеры, здесь цел мост через Днестр.

Остановка. Молдавские ополченцы проверяют транспорт. Выхожу покурить. Человек в джинсе наставляет мне в грудь «калаш». Смотрю в глаза: нажмет на курок. Жестом показывает: сигареты давай. Отдаю последнюю пачку. Потом он получает что-то в кулак от нашего куратора и дает отмашку «проезжай» без осмотра. Курить не хочется до самого Кишинева.

Остановились где-то у парка, недалеко Триумфальная арка с часами и красивый собор с колоннами. Где-то покупаю сигареты «Флуераш» и усаживаюсь подымить на скамеечку.
– Русская?
Хочу уйти прочь, но у человека полковничьи погоны. А формы такой я не видела.
– Русская. Мы мирные. Водки нет, все на КПП забрали.
Он усмехается, закуривает.
– Сиди, сиди. Всех Горбачев сдал. И нас, и вас… Там магазинчик неплохой.
Указал на малозаметную витринку и ушел. Вот так: и нас, и вас. Покурили.

К переходу Леушены подъехали в темноте, встали в конец длинной очереди.
– Подъехали удачно, – сообщил куратор, – всего где-то на сутки задержимся. Туалет один на КПП, вид его счастья не принесет, но он есть, потому как до этого в чистом поле кусты искали…
К веренице машин подходили жители окрестных поселков, предлагали вино, хлеб. Попробовала вино – разбавленное. Недалеко селение Фетяска.
– И вино «Фетяска» там есть? – Спросила.
– И девочки тоже, – был ответ.

С попутчицей взяли по сумке и направились по указанной дороге. Где-то через километр из-за виноградников показались белые мазанки. За рубли по вполне приемлемой стоимости у сухой старушки я купила пару листов темной неразбавленной «Фетяски» и кругляк домашнего сыра из коровьего молока, успокоилась, надолго хватит. А хлеб с запасом купили в лавочке втрое дешевле, чем у прилипчивых ребят-«бизнесменов».

КПП прошли следующим утром. Вот она, река Прут. Буду знать, какая она. Надо сказать. Что поездок в Румынию было несколько. Среди торговых дел удалось увидеть и зимнюю Трансильванию, и горные маленькие храмы, и голубой Дунай, и Тису, и Бистрицу. Но пока в маленьких городках на базарчиках следовало избавиться и от содержимого пятнадцати сумок, и прикупить что-то себе. Тон задавали махровые завсегдатайки наших рынков, знавшие что почем, но не спешившие делиться познаниями с попутчиками. Пришлось учиться на ходу. Были и вовсе непредвиденные ситуации.

Однажды старик острым подточенным ногтем разрезал целлофановый пакет с шоколадом и украл несколько плиток. Как-то в Яссах у меня предложили купить насос для воды за бесценок, я отказала. Одна из «махровых» тетичек прошипела на ухо: теперь украдут. И верно, украли. Потом сказали, что на рынках много жителей Молдавии облагают податью таких вот добытчиков из России, а в Яссах группу возглавляет бывший врач из Кишинева. И с ними лучше не ссориться. И все это торговое автобусное сообщество было представлено такими людьми, что говорить о том, как мне хотелось в тех же Яссах посетить святую преподобную Параскеву, хоть на минуточку, не приходилось. А уж о походе полка Михаила Дроздовского Яссы – Дон и до сих пор в России поговорить не с кем.
Деньги взяли людей за горло железной хваткой, они диктовали: прав тот, кто сильнее, хорош тот, у кого доллары.
Небольшие городки Румынии мало чем отличаются друг от друга: набор домиков новых и постарше, церковь, набережная речки, рынок… Старый домик чаще всего мазанка, две крайних комнаты соединены между собой верандой, а то и просто навесом, ступени к которому переходят в террасу перед строением. Климат теплый, так бережно относиться к теплу как в России не требуется. Часты во дворах дощатые хранилища, заполненные кукурузными початками. Но цветов рядом с домами мало. Симпатичная все же земля Румыния, но невооруженным глазом видно, что бедных здесь количество преизрядное. Потому и покупают у нас по цене «лишь бы взяли» и ношенные вещи, и ненужную посуду, и инструмент, и прочее. У старушки всего 13 лей и 20 баней, показывает кошелек – больше нет, но отдаю ей хорошую вязаную шапку, пусть носит зимой.

«Махровые» покупают к вечеру то, что они успешно продадут, у меня другая забота: блузу себе, кофточку и юбку дочке, шерстяной свитер, куртку, ботинки, – все, что понадобится уже завтра быть не хуже других. Мелочи себе и подружкам: колготки с рисунком, подделку «Шанель», помаду, белье, красивые пакеты…
Сумки, сумки, сумки, все на тощей женской спине… Рынки, рыночки, торговые места… Товары, покупки, продажи… У кого-то украли мешочек с выручкой прямо из кармана. И жаловаться некому. Но сумок все меньше, в одну из них уже складываю покупки и свернутые мешки с нашитыми ручками. Скоро конец длинной торговой дистанции. А финиш – в Констанце.

Уже купила что надо для семьи, а потому, пока остальные тратят последние леи на свои дела, решаю все же посмотреть, что есть Констанца. Иногда люблю так: поплутать по улицам в незнакомом городе, увидишь не меньше, чем с гидом, наблюдения, бытовые сценки порой расскажут больше. И день начала мая солнечный, яркий, а вот не жарко и потому в самый раз.

Запоминаю место, где стоит автобус: если от большого дома с затейливой башенкой свернуть налево, то не промахнешься. Высится минарет, но не хочу туда. Иду вниз к квадратной колокольне, которая примыкает к католической церкви, но мне туда не дорога, вижу характерные румынские купола другой церкви. Византийский стиль,  стены из желтовато-розового и белого кирпича полосами, – может, греческая, может, румынская, но православная, и мне, грешнице, зайти туда можно. После яркого солнца на улице помещение кажется несколько темным, но краски росписей зовут поднять глаза вверх. В апсиде над иконостасом видится изображение Девы Марии с Младенцем на коленях, я успокаиваюсь, но дальше от двери не иду. Служба уже закончилась, люди выходят, а мне почему-то боязно ступить на ковры храма. Коротенькая молитва, и – наружу, не надо смущать прихожан своим появлением.

Недалеко от паперти археологическая площадка, законсервированный раскоп древних строений уступами спускается к морю. С высокого берега видно далеко. А море все то же, что и в Новороссийске – Черное. Кажется, тот же ветерок, но ровно на противоположном берегу нашего моря. И до Новороссийска еще ехать и ехать. И сознаю, как же все-таки устала. А пока рассматриваю площадку. Дома явно небольшие. И где-то здесь Публий Овидий Назон со скорбными элегиями оканчивал свои дни. Современник Христа. Томы или Томис после Рима произвел на поэта гнетущее впечатление. Ex Ponto и в элегиях он даже жалуется и на грубость здешних нравов, за порывами ветра со снегом ему видятся орды диких скифов, посягающих не только на жизнь, но и на душу римлянина. И его настроение сходно с моим, румыны многое желали привнести в свою жизнь от Рима, но это уже вторично. В юности, когда меня еще интересовала латынь, как-то написалось.

Не удивишь латынью – не нова,
Ушедших мертв оставшийся язык,
Но вновь сижу среди забытых книг,
Опять зачем-то мучаю словарь.
Там все молчит от давности и бед,
Но вдруг однажды – словно свет увидеть:
Сквозь строки усмехается поэт –
Печалью насмерть раненый Овидий…
И жив той болью ветхий фолиант,
На полке книжной век забытый всеми.
Цветут и отцветают времена,
Слова живые не уносит время.

Черноморский ветерок словно теплой рукой взъерошил волосы, словно ответил кто: «У всех бывают неприятности, но ты не жалуйся. Никогда. Будь стойкой, девочка».

Что ж, нам дальше. На самом кончике берега показалось странное здание. Необыкновенно красивое. Модерн. Не иду, бегу рассмотреть поближе и застываю на месте. Если мне придется поработать в жанре ужаса, то место действия выдумывать не надо. Оно стояло прямо перед глазами заброшенным,  унылым от одиночества, словно лишенным души зданием необычной красоты… Это надо было видеть. Это Казино Констанцы.

Возвращалась сначала на контур минарета, чуток поплутала в переулках, рассматривала старые дома, потом увидела и знакомую затейливую башенку. И перед зданием с этой самой башенкой предстал сам Овидий Назон бронзовой скульптурой на пьедестале. Улыбнулась ему как старому знакомому. Теперь налево.

Наши «махровые» в ознаменование окончания торговых дел решили наконец-то покушать в каком-то ресторанчике. Теперь сидели на лавке скорбные и унылые: всех денег едва хватило заплатить за обед. В автобусе я обнаружила, что кто-то скоммуниздил мой пакет с остатками сыра и хлеба. Что ж… благо, я по пути еще две сайки на последние леи купила, до Кишинева хватит.

Теперь видно, как устали все, вымотались, откинулись на спинки кресел, спят. А автобус крутит колесами мимо зарослей камыша у русла Дуная под Браиловом, на минуту показывается и сам красавец, и вновь поля, залитые солнцем, цветущие сады. Где-то недалеко земли господаря Молдавского княжества, светлейшего князя России и Священной Римской империи, российского сенатора Димитрия Константиновича Кантемира, приведшего под Руку Петра Великого своих подданных… Спят в автобусе. Но спят ли останки великого человека в Яссах, выкинутые из России?

И вновь Леушены, Кишинев, Тирасполь… И вновь скверные новости, и не верилось: неужто русские с молдаванами воевать могут? И вопросы простые: сколько убитых?
Украина. Рассматриваю в окно поселки. Дома без слова архитектура, но выстроены прочно из кирпичей на 5-9 комнат… Цветут сады, теплый ветер заносит их аромат в приоткрытое стекло. И вспоминается русская деревня, деревянные дома, построенные большей частью при царе-батюшке и оттого уже приходящие в ветхость, пришедшие в ветхость люди, старики, доживающий свой век, а молодых нет. Резные наличники, затейливые крылечки, удобство и уют удивительного изобретения под названием русская изба… И стоят пустые дома, и падают беспризорные сначала словно на колени по окнам, а потом и намертво плашмя. Почему так? На многие вопросы придется самой искать ответ, никто не поможет, политикой, маму ее, заняты. А может не политикой, а простым созиданием полезнее заняться? А то вот даже за обыкновенными ботинками пришлось за море ехать.

Обратно возвращаемся через Крым, я еще пытаюсь распознать остатки оборонительных валов Перекопа, рассматриваю пенные белые брови на свинцовых волнах сурового Сиваша… Остальные спят. Может, оттого и живем так, что спим где не надо? А потом тащим тяжести, ругаем всех и вся, так и не разглядев, не осмыслив того, что рядом? Может, иначе было бы? Но я им этого не скажу. Потому что не желают выслушать. Буду молчать до самого Новороссийска. Но, может, и я неправа?

Последний акт милосердия – водители не едут сразу в контору, а высаживают каждого на ближайшей остановке. А от остановки я уже все свое дотащу. А дома, где меня не очень ждут, буду потом прятать свои опухшие, отекшие ноги под широкими брюками.
«У всех бывают неприятности, но ты не жалуйся. Никогда. Будь стойкой, девочка».