Первый день

— Товарищ старший лейтенант! Разрешите обратиться!
— Обращайтесь, краснофлотец! Только быстро до утренней поверки — минута.
— Товарищ старший лейтенант! Краснофлотец Лысобородько пропал!
— Как пропал? Куда пропал?
— Мы по подъёму вскочили, а его нет в кубрике. Койка заправлена. Обмундирование на тумбочке отсутствует.
— Ладно. Разберёмся. Давай после поверки уже.
— Рота! На утреннюю поверку становись! На первый-второй рассчитайсь!


— Ну, Самсонов, что хотел сказать! Докладывай!
— Драпанул, гад. Но только далеко не уйти ему, товарищ старший лейтенант. Да, Генка?
— Точно. Товарищ, старший лейтенант! Здесь он, здесь. В Одессе. Из местных. Санька с Гришкой у него дома бывали. Адрес знают.
Старший лейтенант Андрусевич хмуро посмотрел на двух матросов и приказал:
— Ко мне их!
— Товарищ старший лейтенант! Краснофлотец Селюк по вашему приказанию прибыл!
— Товарищ старший лейтенант! Старший краснофлотец Ревиашвили по вашему приказанию прибыл!
— Вольно. Расказывайте!
— Товарищ старший лейтенант! Он неподалёку здесь живёт. В Гофманском переулке. Мы знаем, где.
— Отлично,хлопцы. Сейчас все четверо со мной и к нему. Приказ командира части: дезертиров хватать немедленно!

— Вот он, дом, товарищ старший лейтенант! Айда?
— На каком этаже живёт этот деятель?
— На первом. Окно слева видите?
— Ещё окна в доме есть?
— Так точно!
— На противоположной стороне дома? Во двор выходят?
— Так точно, товарищ старший лейтенант! Сам в этой комнате был. Сидел на топчане. Аккурат возле окна.
— Отлично, Селюк. Пойдём, покажешь. Только осторожно. Издали.

— Значит так. Слушай мою команду: Селюк и Ревиашвили прячутся вон за тем деревом во дворе. Самсонов и Гойман со мной. Мы через парадный вход пойдём. Наверняка, он через окно побежит. Ну, а нет — тёпленьким возьмём. Приказ ясен?
— Так точно!

Андрусенко расправил полы кителя за поясным ремнём и нажал на кнопку потёртого звонка в многочисленных следах краски разных цветов от предыдущих покрасок косяка. Раздался неприятный резкий звук. Словно выстрел. На который никто не отреагировал.
— У него мама дома должна быть. Лысый только вчера вечером сказал, что она уже неделю как в отпуске.
— Откройте! Старший лейтенант Андрусевич, Черноморский Флот! Краснофлотец Лысобородько исчез из расположения воинской части! Откройте!
Офицер принялся энергично колотить в облупленную и многократно перекрашенную высоченную дверь.
За ней послышался шаркающий звук, женский голос: Иду! Иду! и через пару мгновений перед всей троицей появилась женщина с растрепавшейся причёской ив домашнем халате, ещё нестарая.
Она всем телом загородила проём открытой двери, испуганно глядя на пришедших.
— А Володи нет дома! Он же в части, у вас! — начала было она боязливо, но Андрусевич без тени сомнения оттеснил её, проталкивая внутрь, и рванулся в квартиру, как гончая.
Самсонов и Гойман бросились за ним, на ходу отбиваясь от взбесившейся мамаши, с воем цеплявшейся за белые рукава парадной формы обоих.
Старший лейтенант в три прыжка преодолел расстояние до дальней комнаты и кинулся к раскрытому окошку.
Его взору предстали Ревишвили и Селюк, сидящие на спине распростёртого беглеца.
Он пыхтел и матерился, но скинуть седоков был не в силах.
— Не трепыхайся, Лыса! От меня не вырвешься! — успокоил Селюк, — Лежи спокойно!
— Что вы делаете! Прекратите немедленно! Вы не имеете права! — заверещала мать дезертира, на глаза которой начали наворачиваться слёзы.
— Ещё как имеем! Краснофлотец нынешней ночью добровольно покинул расположение части! — рявкнул старлей, проходя мимо.
— Вова! Вова! На, оденься! — не унималась женщина, но старлей отрезал: — Так пойдёт. Не до церемоний.
Лысобородько в одних трусах и в майке поволокли обратно в порт, где распологалась казарма.
— Ты только не переживай, мамочка! Меня отпустят! Я обязательно вернусь! — пафосно запричитал он, как в сентиментальном кино.
Очень в этом сомневаюсь — подумал предводитель конвоиров.

— Товарищ капитан первого ранга! Разрешите доложить!
— Валяй, Андрусевич!
— Что с Лысобородько делать?
— Он где, на «губе»? Ясно дело, к стенке. Дезертиры, паникёры, предатели по законам военного времени караются расстрелом! Личное распоряжение товарища Сталина!
— Да как же?! Мне прикажете? Да я ведь…
— Ты, что, Андрусевич, как баба, зашелестел? Духу не хватает? Сил нет на врага народа руку поднять? Сопли подбери!
— Никак нет, товарищ капитан первого ранга!
— Возьми краснофлотцев, с которыми ты эту гниду захватил, вывези его на пустырь и в расход. Немедленно. Война идёт. Фашист нашу землю в Белоруссии топчет, кровь рекой льёт. Немцы ночью Киев бомбили, а мы здесь со всеми, кто побежал, цацкаться будем?!
— Никак нет, товарищ капитан первого ранга!
— Сходи в оружейку, возьми из пирамиды четыре «мосинки» и боекомплект. Дневальному скажешь, мой приказ. Потом в ангар. Скажи Петренко тент на грузовик натянуть. Посади дезертира внутрь. С бойцами. Чтоб никто не видел, что вывозите.
Вечером рапорта напишем оба. Выполнять!
— Так точно, товарищ…
— Беги, Андрусевич, мигом!

— Самсонов! Гойман! Селюк! Ревиашвили! За мной!
— Куда мы, товарищ старший лейтенант!
— В оружейку. За винтовками. Приказ командира части: дезертира расстрелять!
— Нам расстрелять?!
— Нет, он сам застрелится!!! От стыда!!!
— Товарищ старший лейтенант!!!
— Отставить!!! С ним на тот свет хотите?!!!

— Ребята… Товарищ старший лейтенант, миленький… Да что же вы делаете? — сорвавшимся голосом, переходящим на визг, блажил Лысобородько. — Да я же только на пять минут домой забежал. Только на пять минут и обратно. Правда-правда. Товарищ старший лейтенант! У меня мама! У ней сердце слабое!
— Раньше нужно было думать, краснофлотец. Когда ночью с казармы линял, о маме, небось не думал. Шкуру хотел спасти. Думал дома отсидеться. А трудовой народ за тебя воевать будет? А если все побегут? Кто Родину защищать будет? — входил в раж, накручивая сам себя, офицер. Ему просто необходимо было разозлиться, и немедленно.
— К стенке! К стенке, я сказал! Подтащите его! За добровольное оставление воинской части в военное время, краснофлотец Лысобородько без суда и следствия приговаривается к смертной казни посредством расстрела. Приговор привести в исполнение немедленно!
Трясущего и всхлипывающего парня подвели к выщербленной стене около заброшенного здания и оставили дрожать мелкой дрожью, дополняемой стуком зубов.
— Возьми себя в руки, истеричка!!! Смотреть противно!!! Ты — боец Рабоче-Крестьянской Красной Армии или девка?!
— Готовьсь! Целься! Поднять винтовки, я сказал!!!
— Пли!!!
Раздались четыре выстрела и четыре хлопка. От кирпичной стены отлетели мелкие и крупные осколки. Часть из них ударили в спину моряка. Он зашатался и с воем осел.
— Бл****дь, бойцы! Вас самих под трибунал что-ли? Не можете в цель попасть? Или специально промахнулись все? Это пособничеством врагу попахивает! Под трибунал захотели, караси?!
Андрусевич орал, покрываясь багровыми пятнами. — Нас всех сейчас здесь закопают за невыполнение приказа, кретины херовы!!! Давай ещё раз! Готовьсь! Целься! Пли!!!
Четыре выстрела. Два хлопка. Поднятый старлеем до этого, приговорённый вновь опустился на колени, трясясь пуще прежнего. Теперь в его причитаниях уже невозможно было что-то разобрать. Издаваемые нечленораздельные звуки дробились на части, как при заикании. Со лба и плеча Лысобородько текли две алые струи.
Одна пуля попала в плечо, другая задела висок.
Идиоты. Маменькины сынки. Трусы. Тряпки. Чистоплюи х**** вы. Всех растреляют. Как они понять не могут?


Секунду он вглядывался в лица бойцов с опущенными стволами, но все четверо отводили взгляд и никто не осмелился смотреть ему в глаза.
Андрусевич повернулся к главному действующему лицу представления и сделал пару шагов навстречу. Одним движением расстегнул кобуру и достал пистолет, наставив на лоб стоящему на коленях.
— То-ва-рищ ста-рш-ий лей-те-нант! — зазвенело заикание у всех в ушах.
Офицер сделал ещё шаг и выстрелил. Вылетевшие сзади из черепной коробки мозги, впечатались с чавканьем в стену из красного кирпича. Как будто губка для посуды, кинутая разозлившейся домохозяйкой. Пара ошмётков попала на китель. Андрусевич нетерпеливо их смахнул. Когда он обернулся, то увидел четыре корчащиеся фигуры, доблёвывающие остатки завтрака из матросской столовой.
— Закапывайте! — бросил он гневно.

— Ну, вот, что, краснофлотцы, по отстрелянным патронам рапорт писать придётся. Все, как один, дружно, будто в школе, на диктанте, пишете, что попали в цель. Два залпа по четыре пули. А старший лейтенант Андрусевич контрольный в голову произвёл. Всем всё ясно? Петренко ничего не видел, в кабине сидел. Всем ясно? Не перепутайте и не навыдумывайте, если сами жить хотите. Война только началась, мальчишечки.

— Приказ выполнен, товарищ капитан первого ранга!
— Молодец! Иди рапорт пиши. Видел мать этого засранца? У КПП пять часов стоит уже. Ни в коем случае ей никакой информации. Она ведь рано или поздно место захоронения гадёныша начнёт выспрашивать. Ни слова.
— Есть, товарищ капитан первого ранга.

Бойцы Черноморского Флота Самсонов, Гойман, Селюк и Ревишвили вышли из матросской столовой, не притроновшись к обеду и направились на построение.
Замполит перед строем начал свою речь о том, как на страну напал враг.
Ясное синее небо сияло над головами построившихся в колонну по два, воинов.
У четверых из них перед глазами в этот момент стояло огромное красное пятно, растекающееся по влажной и сырой земле.
Огромное красное пятно крови.
Первого увиденного ими убитого.
На этой войне, которая только началась.
В её первый день.