Идущие впереди... Глава 1. Её зовут Эмма

Посвящается Василию Прохоровичу Карпухину.

Лето 1893 года, станица Усть-Медведицкая (крупная станица типа губернского города)

Солнце нещадно палило землю с белёсого неласкового неба. Стрекотали в траве кузнечики, назойливые мухи норовили прилипнуть к потной коже, тоненько звенели комары. Но хуже комаров, опасающихся запаха натертых дёгтем портупейных ремней, доставали вездесущие мелкие мошки.

- Ах ты, холера! Не отмахаессься от их! - посетовал Стёпка, яростно расчёсывая искусанную шею. - И придумал ведь Бог такую дрянь! Как ба хорошо без их жить было…

- Ага… А птицы да лягушки чего бы жрали? - сказал насмешливо Васька, не открывая глаз.

- И без их обошлись ба!

- Без них развелись бы всякие черви да гусеницы, хлеб уничтожили бы. А нам потом с голоду помирай… - Василий смахнул со лба прилипших мошек.

- Вумный ты, Васька. Всё у тебя по науке. Вот отец Серафим по-другому говорит. Не нам осуждать Богом созданное.

- Не нам…

Где-то за кустами раздался женский вздох.

- Девки, что ля, купаются? - Стёпка приподнялся на локте, лениво посмотрел в сторону реки, снова рухнул в траву.

Василий помолчал, прислушиваясь. Плеснула вода, снова охнул кто-то, задохнувшись от стылости Донской воды.

- Не потонет? Гляну-ка… - Васька привстал и змеёй скользнул в кусты.

Почти у самого берега нежилась в реке девица. Она то ложилась на спину, и тогда мокрая рубашка обрисовывала её узкое стройное тело, а течение уносило её вниз, то переворачивалась и несколькими сильными гребками возвращалась назад, останавливаясь чуть выше того места, где лежала в траве её одежда. Незнакомка чем-то напоминала Ваське дорогую гончую собаку, грациозную и гибкую, и в его душе рождалось восхищение, словно от созерцания произведения высокого искусства. Но вот она начала выбираться на берег, скользя белыми узкими ступнями по размытому склону, и облепившая её рубаха выставила напоказ секреты и тайны женского тела — и тёмный треугольник внизу живота, и маленькие упругие груди, и томные изгибы бёдер.

- Тощая больно… - раздался рядом шёпот Стёпки, и Васька вздрогнул от неожиданности. - Тит ек нет, зад ницы тоже. Узкая, как змеюка. И карахтером, наверное, тоже злая.

- Красивая…

- Куда уж красивее, - скривился Стёпка. - Погляди на наших девок — всё при них. Есть на что поглядеть, за что ухватить. А эта… Как она ребятишек-то рожать будет! А руки… Пальцы тонкие да белые. Поглянь, Васька, эти руки тяжельше рукоделия и не умеют ведь ничего! Нет, что ни говори, а наши станичные девки стократ лучше!

- Тише… Услышит ведь!

Девица отжала подол, оглянулась и стала торопливо надевать юбку прямо на сырую рубаху. Василий попытался представить незнакомку на лугу с граблями или в поле, вяжущей снопы, прыснул в ладошку — слишком нелепой получилась картина.

- Кто там? - незнакомка прижала блузу к груди, оглянулась.

- Бежим! - шепнул Стёпка и ужом скользнул меж деревьев, выскочил на дорогу, застучал пятками по убитой земле.

Васька рванул следом, стараясь, чтобы не хрустели под ногами иссохшие от жары веточки. Нет, что ни говори, а у Стёпки лучше получается незаметно передвигаться в лесу. Старики его недаром хвалят — хороший, говорят, казак растёт. Весь в отца-героя. И в рубке он силён, и пика ему подчиняется лучше, чем другим ребятам, и на коне джигитует — будь здоров. Справедливости ради сказать, он, Василий Прохорович Карпухов четырнадцати лет от роду, тоже не лыком шит, к службе казачьей готов — хоть сейчас отправляй. Однако Стёпка всё же посильнее его будет.

- Кто ж это такая? - Васька оглянулся.

Хотелось ещё разок увидеть змей-девицу. Однако надежды его не сбылись. Густой кустарник надёжно прикрывал кромку берега, а за ним неспешно катил свои воды величавый Дон.

- Хах… Сдалась она тебе… - усмехнулся Стёпка. - Влюбился что ли?

- Нет… Просто первый раз её вижу.

- Эх ты… - скорчил Степан жалостливую гримасу. - Первый раз раздетую девку увидал, и та как селёдка. Друго дело, казачку бы посмотрел!

- Нет, девку… её… Да ну тебя! - махнул рукой Васька и помчал к дому, обжигая босые подошвы о камни булыжной мостовой.

Возле дома к коновязи был привязан чей-то жеребец.

- Гости к нам?

- Крёстный твой, дядька Кирсан! - весело объявила Натаха, младшая Васькина сестра. Сияла довольная, выставляя на показ окружающим отсвечивающего на солнце янтарём леденцового петушка.

- Гостинец?

- Ага… И тебе привёз!

- Пфф… Леденца-то? Себе забери. Что я, маленький, что ли? - Васька взлетел на крыльцо.

- Да не леденца! - расхохоталась ему вслед Натаха. - Гостинца!

Дядька Кирсан, здоровый ражий казак, был товарищем Прохора Карпухова с далёкого детства. Вместе росли, вместе и действительную служили, женились в один год. Однако пару лет назад подался Кирсан со старшим сыном из станицы на вольные хлеба — слишком уж одолела нужда. То хлеба недород, то саранча из калмыцких степей налетит, то жаркими ветрами посевы пожжёт. Приняли их в жандармское полицейское управление железных дорог в Саратове — служба не особо тяжёлая, для казака не в тягость, зато жалованье выплачивали регулярно.

- Далеко в энтом году наделы брали*? - Кирсан смачно хрустел ранним свежим огурчиком, выращивать которые Прохорова Евдокия была большая искусница.

--------

* речь идёт об аренде наделов из войсковых запасных земель; многие казаки вынуждены были арендовать наделы, так как своих, паевых земель не хватало для нормального хозяйствования

--------

- Далёко… - вздохнул Прохор. - Тридцать пять вёрст в один конец.

- Даа… - крякнул Кирсан. - Бросай это дело, я тебе помогу к нам устроиться.

- Думал я уже об этом. Не смогу. Здеся я вон выйду в поле — душа радуеться, жаворонки в небе заливаются, а у меня ажно сердце щемить. А хлеб как пахнеть… Зерно зрелое, своими руками выращенное. Как представишь, что вместо всего этого — гарь да вонь паровозная… Не смогу, кум, прости.

Влетел в дом Василий, кинулся с радостным воплем к гостю:

- Крёсный! Здорово живёшь! Заждалися вас!

- Ааа, Васяткя! - Кирсан поднялся навстречу крестнику. - А вымахал-то как! Здоров, здоров казак растёт, тьфу-тьфу-тьфу, не сглазить ба! На Паску я приезжал, вроде ты помене ростом был, а?

- Да… - с трудом скрывая гордость, сказал Прохор. - Месяца за три вытянулся, матери штаны новые спешно шить пришлося. Васяткя! Поди, принеси из подвала квасу похолоднее. Да захвати там…

- Я понял, бать, счас! - рванул к выходу Васька.

- И это… Грибочков там, что ли, нагреби. Куда Евдокея запропастилась, холера её бери… Гость в доме, а на стол собрать некому!

- Счас я, бать, всё сделаю! - весело крикнул Васятка, скатываясь с крыльца.

- Вона… Проворный… - улыбнулся Кирсан.

- Проворный… - Прохор огладил ладонью бороду. - Учителя евойные в гимназии говорять, что к наукам он шибко способный. Причем равно ко всем. И арифметика ему дается, и это… естествознание, и литература. Книжек всяких читает уйму, Пушкина наизусть знает. Иной раз заведет — заслушаешься. Сказку там, али эту… поэму какую. Почище чем «Отче наш».

- Эх, Прохор… Не позволял бы ты ему книги читать…

- Что ж такого? - Прохор удивлённо поднял брови на старого товарища.

- Все беды от книжек! Нагляделся я, брат, на энтих… Политических. С книжек всё и идёть, уж ты поверь мне! Я своим сказал — увижу в доме хоть что-то окромя церковного, добра от меня не ждитя! Разорву виновника своими руками.

- Ну, кум, ты прости меня, но это ты зря. Книга книге рознь. Иная, можеть, и крамольная какая, а другая — как раз доброму научить. Опять же, занятно.

- Занятно… Пущай делом займаются. Вон, двор, хозяйство обихаживають.

- Да как будто не запущены у нас дела-то… Хозяйки на месте нет, так не с романом в руках прохлаждаиться, по делу где-то хлопочеть.

Вошёл Василий, в одной руке зажимая запотевшую бутыль, другой поддерживая за дно объемистый кувшин с квасом. Следом за ним, высунув от усердия язык, телепалась Натаха, несла осторожно миску с солёными груздями да другую, полную жареной рыбы.

- Утром мамка нажарила! - радостно объявила она, расставляя угощения перед гостем.

- Ну вот, а говорил, что на стол собрать некому! - засмеялся Кирсан. - Нюрка моя тоже дюже проворная девка. На сколь она… Года на два старше Натахи?

- Да вроде на два, - кивнул головой Прохор, доставая с полки хлеб. - Твоя Нюрка красовитая растёть. Кому-то на счастье.

- Я бы вот её за крестничка своего выдал, - улыбнулся Кирсан, любуясь Васяткой.

- Да я вовсе даже не против! С радостью сватов зашлю. Такая сноха нам ко двору будет! - Прохор поставил на стол стопки, налил в них самогона. - Сколь ей лет-то таперича?

- Десять по весне сполнилось.

- Ваське четырнадцать. Вот, года через четыре или пять и обженим их честь по чести. Ну, давай выпьем, кум, за встречу!

Василий выскочил из хаты, заливаясь краской. О том, что ему когда-то придётся жениться, он иногда думал, и даже пытался представить, кто станет однажды его женой. Какая она будет, казачка, которая станет ложиться с ним в одну постель, рожать ему детей, идти за конем, провожая его на службу? И всегда перед мысленным его взором вставала прекрасная, незнакомая, и в то же время бесконечно родная и близкая женщина. Слова Кирсана безжалостно резанули Васяткину душу. Всё просто и даже пошло. Его обвенчают с Нюркой, и они будут жить вдвоем, вести хозяйство, обсуждать домашние дела. И за стремя будет держаться Нюрка. И дети их будут похожи на неё. Эээх…

Нет, Нюрка девчонка вовсе даже не плохая. Полнотелая — в мать, крепкая, будто боровичок, кожа белая. И лицом… ничего так, хороша лицом. Брови густые, глаза большие, тёмные, лицо румяное. Вырастет — и вовсе красавицей станет. Вот только нравом не больно покладиста. На всё-то у неё своё слово найдётся, на всё свой приговор. Скажет — как припечатает. И ведь не собьёшь её с толку, как решила, так и сделает. Настырная девчонка, упрямая.

Совсем другой была у Васятки мать — отцу она за всю жизнь, кажется, слова поперёк не сказала. Если и не по душе ей что, всё одно промолчит, глаза только опустит. А отец уж видит, что неладно дело, спросит её, как, мол, ты на это, Евдокея Матвевна, смотришь? Она и выскажет, что думает. Да только так скажет, что и не обидно вовсе.

Васятка кинулся к бочке, стоявшей в углу двора на случай пожара, опустил голову в зеленоватую, пахнущую тиной и болотом воду. Раз, два, три… Сколько получится не дышать? Сорок… Вынырнул, отфыркиваясь и отплевываясь, помотал головой, пытаясь стряхнуть с волос влагу.

- Ты чего, Вась? - удивлённо спросила Натаха.

- Жарко чевой-то…

- Ааа… Так ты же на реку ходил сегодня!

- Ходил. Всё равно жарко.

- А у тебя на чубе тина! - засмеялась сестрёнка. - Дай уже, вычешу. Нацеплял мусору всякого! Тебе крёсный-то гостинец отдал?

- Не видал…

- Отдаст ещё. Забыл, видно. Нагайку он тебе привёз, да такой на ей черенок занятный, глаз не отвести. Я сама видала! Ты пойди в хату, он сразу вспомнит.

- Потом, - ответил Васятка. - Успеется.

Заходить в дом ему не хотелось. С мыслью о Нюрке надо было свыкнуться, сжиться. Смириться с тем, что дядька Кирсан станет ему тестем.

- Ты вечером пойдёшь в парк?

- Тебе зачем? - огрызнулся Васятка. - Может, и пойду.

- Хорошо, - вздохнула Натаха. - Я бы тожа пошла. Сегодня воскресенье, там ещё и представленье давать будут. Знаешь, Васятка, вечером там музыка играет, а меня так и тянет хоть одним глазком поглядеть на гуляющих людей.

- Ну и шла бы…

- Кто ж меня пустит! Мала, говорят, ишшо.

- Ничего, Натаха. Вырастешь маненько, будешь и на вечорки ходить, и на посиделки, и в парк с подружками… - Васятка с грустью посмотрел на замечтавшуюся сестрёнку. - А потом приведут тебе сваты какого-нибудь казака с соседней улицы и скажут, вот, мол, жаних тебе. И всё, кончатся твои гулянки…

- Фу ты, дурной! - Натаха нахмурилась, пытаясь сдержать счастливую улыбку.

Васятка поднялся на балясы*, растянулся на разогретых за день досках. Из дома доносились хмельные голоса отца и крёстного.

--------

* - балкончик, крытая галерея вокруг дома

--------

- А я вот тебе так скажу, Прохор, - гудел Кирсан, - лучше наших, верховских казаков, нету. Низы — ярмарошники турковатые, илита, мать иху… Кофей пьють, трубку смолять…

- Дык ведь ишшо наши деды говорили, что корень и начало всему Батюшке-Дону — верх, - поддакивал отец.

- А ежели, к примеру, других казаков брать… Уральцев, там, или сибирцев… Они злее нас, ох, злее! Повидал я, Прохор, за эти два года всякого люда, и так я тебе скажу — чем дальше от Дона, тем злее.

- Ты это брось, Кирсан. А мы чаго ж, не злые, что ли? Ты вспомни, как лавой ходили на турка!

- Да я не про то! Я про обыденную жисть…

Василий закрыл глаза, перед взором его поплыли картины скачущих с пиками в руках казаков и бегущих от них турок. А потом почему-то оказался Васятка в каком-то дворце, точь-в-точь таком, какой видел он в книге со сказками. И вроде идёт он по комнатам, а кругом ковры мягкие, диваны низенькие, а на диванах низовские казаки сидят и кофей пьют, кальяны курят. И вроде стоит перед ними дядька Кирсан и головой качает, турковатые, мол, вы и есть турковатые. Тут в сердце у Васятки страх ворохнулся — а турки ли то бежали, не верховские ли казаки с низовскими схлестнулись?! А потом появилась змей-девица, которую он на Дону видал. Подносит вроде ему поднос, а на подносе стакан запотевший с лимонадом. И тут только понял Васятка, как сильно он пить хочет. Проснулся — во рту язык к нёбу присох от жажды, а солнце уже к закату клонится.

В парке, который называли в станице садами, играла музыка. На летней сцене давали спектакль, и ребятишки норовили залезть куда повыше, заглянуть поверх забора на непонятное для них действо. По аллее, освещённой керосиновыми фонарями, гуляли отдыхающие от дневного зноя люди.

- Айда поглядим на оркестру! - предложил Стёпка. - Трубач всё время так раздувает щёки, вот-вот лопнет.

- Пошли, - согласился Василий.

Рядом с оркестром на площадке кружились в танце несколько пар, чуть подальше за столиками летнего ресторанчика сидела с бокалами вина разношёрстная публика.

- Глянь, узнаёшь? - дёрнул Стёпан Васятку, указывая на прогуливающуюся в одиночестве даму. - Это ведь она, селёдка давешняя. Вишь, в такой одёже и вроде как всё при ней имеется. Таперича понял я, как эти всякие дамы кавалеров своих в обман вводят!

Васятка замер, с восхищением глядя на незнакомку. Она была великолепна в своем наряде с тоненькой талией и пышной, вздымающейся вокруг бёдер юбкой. Высоко поднятая грудь прикрыта была пеной кружев, на шее высверкивало всеми цветами радуги драгоценное ожерелье. От одного из столиков ресторанчика к ней метнулся, подобострастно согнувшись, человечек во фраке и клетчатых штанах, усадил её за столик, подозвал официанта.

- Хочешь, узнаю, что это за цаца? - спросил Стёпка.

- Узнавай, мне-то что… - пожал Васятка плечами, стараясь казаться равнодушным.

Степка исчез, а через несколько минут вернулся с докладом:

- Энто племянница инженера Поплавского. Её зовут Эмма…

Продолжение следует...