Солдат Егорка

Когда я родился, было ещё темно, и в окне был лютый январь. Было три часа ночи, и стояли великие сугробы, по которым можно было добраться на небо с облаками. В эту ночь мой отец замёрз, телефона у нас никогда не было, и поэтому батя пил водку и грелся в пятиэтажном подъезде, и время от времени вылезал на улицу и смотрел в окно родильного дома.  Это было в среду, и я это не помню, но на календаре красовалась весёлая цифра – 13.
- Почему он молчит? – пугалась мама. – Он не живой?
Акушер бил меня по заднице, чтобы я закричал, и в лёгкие попал воздух. Но я тихо и не слышно сопел, и спал. Я не мучил маму и выскочил не больно вместе с водами. Просто выплыл из неё, и не плакал.
- Малец-то, спит, - сказал акушер. – Не торопиться жить.
И как даст мне по жопе, и я заорал:
- Блин! Больно же!
Мама расплакалась, и я ожил. Боль была очень больная, но я уснул. Проснулся я, когда стала умирать бабушка от рака. Она лежала в горнице, и тихо, тихо просила попить. Я катался на сковородке около неё.
- Пить…
Я взглянул на неё и испугался. Не оттого, что она была бледной и высохшей, а оттого, что мне стало так жалко, и я не мог помочь. Я не дотягивался до кружки на столе, и не мог принести водички в свои три года. И тогда я заорал:
- Мама!
Мать испугалась и прибежала из терасски. Она мыла полы.
- Мама! Пить! – кричал я.
Она налила воды в кружку, и я понёс её бабушке.
- Баба, вот. На.
Сколько потом было слов, что я всё понимаю. Мама гордилась, что я хороший мальчик, и ещё способный. Только я не знал, на что я способен, и поэтому очень любил сочинять песенки. Я любил солдатов, Чапаева и обожал корабли и моряков. Мне даже подарили отцовскую пилотку с красной и советской звёздочкой. Я так был счастлив. Я маршировал по деревне с саблей из палочки клёна, и у меня была граната. Её я честно украл у мамы на кухне. Толкушка была самой настоящей гранатой, и она могла убить всех фашистов и предателей нашей Советской Родины.
- Урааа! – нёсся я по улице, и воевал.
У дяди Коли была страшная собака. И она была фашистская. Порода такая. И я решил её победить, потому что она на меня вечно лаяла и не любила, что я тут хожу. Я прополз через клубнику, огурцы и помидоры через огород. Я затаился и ждал смертного часа в окопе у забора. Вдруг враг унюхал меня и пошёл в атаку. Я бросил гранату и выхватил саблю…
- Уррааа!
Я стропался саблей, как Чапаев, но подлая зверюга рвала на мне шортики и трусы.
- За Родину! За Сталина! – орал я от души.
Тётя Груня услышала мой бой с фашистами, и насмерть испугалась. Пёс Гондурас изорвал мне все трусики, и я остался голым, но в пилотке с красной звёздочкой. Выбежал дядя Коля, и взял меня подмышку.
- Твой? – сказал он маме. – Паршивец! Собаку чуть не искалечил. Индюка убил твоей колатушкой!
- Коля, ну, он же глупенький ещё.
- Вы мне индюка теперь должны!
- Вася приедет с работы, он решит, - говорила мама. – Можешь пока курицу забрать, или утку. Бери.
Дядя Коля взял самого жирного гуся и две курицы за индюка. Дорого мне обошлась моя война. А папка приехал, выпорол меня, и сказал:
- Тебе фашистов мало дома? Ты в чужой огород полез, засранец. Шмакадявка ты, голожопая! Шортики и трусики порвал… Коленки и пузо ободрал. Ты когда думать начнёшь, мальчишка?
- У нас мало фашистов, - плакал я. – Все попрятались.
- А в огороде сколько диверсантов? – отвечал отец. – Вон жук из Колорадо. Американец же! Капиталист проклятый. Иди и бейся с ним. Дави гадину. Эти паразиты и эксплуататоры портят урожай, а ты с кобелём пошёл воевать. Думай, прежде чем фашистов себе выбирать. Не дурак же, ну!
- Я больше не буду, - ревел я.
- Завтра, - сказал отец. – Я дам тебе подкрепленье. Мама пойдёт с тобой в бой. Будешь спасать Россию до победного конца. Вот тебе приказ. Захватчика – жука не щадить! Победа любой ценой. Враг должен быть разбит и уничтожен. Понятно!
- Так точно! – сказал я. – А можно их пытать и отрывать крылышки?
- На это нет времени, солдат, - сказал отец. – Всех оккупантов собрать в банку и вывезти на дорогу. Там всё по закону военного времени – без суда и следствия предать костру.
Ой, меня так вдохновили слова отца про костер из жуков-оккупантов, что я даже расплакался.
- Сынок, - сказал папа. – Будь самоотвержен. Громи врага, и выручай маму. Она женщина.
- А кто такие женщины? – спросил я.
Папа улыбнулся, и сказал:
- Это, сынок, наше всё.
Я ничего не понял. А мамка отмывала мои боевые заслуги в тазике с кипячёной водой ещё до приезда папки на тракторе. Глупая. Где ей было понять, что боевые шрамы – гордость солдата. Они как ордена сверкают.