Стихи в маршрутке

«Когда читатель увидит последнее слово» - Макар только что нашёл финальную фразу, от которой, в обратной последовательности, он выстроит новый рассказ. Осталось немножко подождать, пока едва различимый в тумане маячок вспыхнет ярким огнём, раскручивая в обратную сторону новую реальность и наращивая материю текста до первого предложения, когда проступят, наконец, очертания замкнутого микромира в рамках самостоятельного рассказа, чтобы он родился в привычной для читателя форме, где между первым и последним предложением оживёт маленькая вселенная.

С этой мыслью довольный Макар зашёл в маршрутку и сел на ближайшее свободное место у двери, лицом к пассажирам. Газель зарычала и тронулась. Глаза людей, дождавшихся Макара, выражали бесконечную благодарность. Стало приятно от мысли, что здесь его ждали и здесь ему искренне рады. Между тем он испытывал лёгкую досаду. Девушка на остановке успела ему понравиться. Он даже ощутил необъяснимую потерю, будто прощался со своей, протянувшейся на всю жизнь, настоящей, взаимной и сильной, но так и не случившейся любовью. Заодно Макар прощался с центральным рынком и почтовым отделением, откуда его забирала маршрутка, как будто уезжал отсюда навсегда. Какое же это нелепое чувство. Похоже на дежавю, только наоборот – такого момента с ним точно никогда ещё не было и больше никогда не повторится, и от этой уверенности стало немного тоскливо.

Он даже забыл куда ему нужно и где ему выходить. Домой почему-то совсем не тянуло. Макар прислушался к своему сердцу. Оно билось спокойно и очень лениво. Ему вообще ничего не хотелось. Очень странное настроение. Похоже на первые признаки депрессивного синдрома, только наоборот – он ощутил подъём от предстоящей поездки в никуда. Просто вдруг захотелось уехать подальше, куда ни будь настолько далеко, где он ещё никогда не бывал – в другой незнакомый район, до самой конечной. Он спокойно уехал бы сейчас в другую страну, и до самой последней конечной остановки на земле. Дальше которой ничего нет, кроме бескрайнего неба и недоступной линии горизонта. Нет, с ним явно что-то не так. И дело даже не во внутреннем смятении духа. Макар огляделся и понял, что желание отправиться до «бесконечной конечной» вызывала в нём сама маршрутка.

Парень вытер сбегающую каплю пота с горячего виска. Не заболел ли ты часом, Макарушка? Он отвёл глаза от проплывающих за стеклом домов.

Бестолковыми глазами на него уставилась дюжина мокрых рыб. Они бесшумно кричали разорванными ртами пойманных окуней. Так же точно смотрели на него рыбы из отцовского ведра, когда Макар гулял беспокойными мыслями по заросшему берегу реки, а за удочкой не следил, так что под конец рыбалки у него стояло пустое ведро, а у отца плескалась полная маршрутка, и дразнила его рваными мигающими ртами бесшумно кричащих на него пассажиров – хлоп, хлоп, хлоп – открывались красные рты.

Макар протёр глаза и видение схлынуло, а перед ним снова проявились человеческие лица. Что с ними не так? Все уставились в белые окна. Макар тоже огляделся по сторонам – маршрутка плыла в непроницаемом тумане. При этом водитель как будто видел дорогу. Он продолжал разговаривать на азиатском наречии с сидящим справа от него земляком, и казалось совершенно не замечал белой стены за стеклом.

Макар не был полиглотом, но  наслушался похожих разговоров между приезжими из южных республик, и мог с уверенностью сказать - этот диалог звучал совершенно иначе, и вообще ни на что не похоже. Обилие звонких согласных поражало своей нереальной плотностью, напоминая трели десятка колокольчиков, а редкие гласные настолько певучие и объёмные, зависали в воздухе и продолжали переливаться затухающим эхом, так что их звучание ещё долго слышалось параллельно очередному потоку звонких согласных. Завороженный удивительным языком, Макар перестал обращать внимание на туман. Пассажиры в маршрутке, кажется тоже заслушались незнакомой речью. Собственный язык, формируясь в голове в речевые конструкции, на фоне волшебно журчащих  фраз, казался теперь настолько убогим и костным, что отпадало любое желание им пользоваться. Более того, Макар, заметил в дивной речи и певучесть и размер и даже уловил некую рифму, словно говорящие общались стихами, увлечённо, наперебой делясь каждый своим эпосом, своей Илиадой и Бхагавадгитой, и чем-то более древним, чем-то настолько уходящим корнями в глубь веков, что дух захватывало от этой глубины. Эта удивительная речь если и звучала когда ни будь на земле, то скорее всего повторялась впервые за многие тысячелетия. Если маршрутка вообще оставалась на Земле. В чем Макар был уже не уверен. Водители явно правили машиной вместе, как будто пилот со штурманом, и правили не рулём, не приборами на панели, а своими древними ожившими  артефактами – волшебными стихами. Газель уже давно не тряслась, а летела в густом тумане, навстречу неизвестности, хотя продолжала оставаться маршруткой, значит какой-то маршрут у нее явно был и остановки, наверняка, тоже не исключались.

Было очень неловко под взглядами остальных слушателей нарушать наступившую идиллию, но он поступил в точности, как поступал каждый раз в универе, какой бы интересной не была лекция, просто потому, что всегда поддерживал традицию слёта самых неусидчивых студентов в туалете во время пары. Макар поднял руку. Голоса на переднем сидении смолкли. Повисла оглушающая тишина. Макар решился и произнёс на своём убогом человеческом языке:

– Можно выйти?

Как будто ничего не произошло. Маршрутка всё так же неслась в тумане. Но водители продолжали молчать. Макар с досадой опустил руку, краснея от стыда. В этот момент разом заголосили все телефоны у пассажиров, оповещая о доставленном сообщении.

Макар прочитал всплывшую информацию: «Приложение «Маршрутка» установлено».

На белом фоне чёрные буквы «Маршрутка» и новое сообщение:

«Оставьте пожалуйста свой отзыв, это очень важно для нас».

Открылось пустое белое поле для набора текста.

Радостный Макар начал было вбивать слова о том, насколько ему всё понравилось, и как он поражён удивительной поездкой, с просьбой высадить его хотя бы на своей планете, а там он как нибудь сам сориентируется.

Но эти слова, вдруг, показались ему даже не детским лепетом, а бессмысленным набором звуков, скулящих, мычащих и хрюкающих о чём-то совсем уж примитивном. Нет, такое сообщение отправлять нельзя. Это не обычный сервис обслуживания, лишь маскировка под него. Макар поднял глаза и увидел озадаченные вопрошающие лица. Видимо точно такое же лицо было сейчас и у парня, потому что пассажиры с досадой отвели от него глаза и с безысходной тоской уставились на проплывающий туман.

 Чего же от них хотят?

Макар заметил в пасмурном небе стройный журавлиный клин и сердце защемило в непонятной тоске. По маршрутке прокатился звук победных фанфар, каждому пришло сообщение с поздравительным сигналом. Неужели кто-то понял, что нужно написать?

Макар открыл сообщение с пометкой «отзыв принят» и прочитал его.



Грусть-печаль моя тоска-Россия,
Бесконечно ледяная сторона.
Скован в вечной мерзлоте Сибири
Мамонт счастья завтрашнего дня.

Никогда уже не возродится
Справедливая свободная страна,
Потому что не взлетит синица,
Если не летала никогда.

Вот и в небе ничего не светит,
И в руках святая пустота,
Затухающей надежды ветер
Растворится в крике журавля.



Пока он читал, маршрутка начала притормаживать, пока не остановилась у старой бетонной остановки. Дверь открылась. На выход полез довольный собой мужчина лет сорока. Его пухлые щёчки порозовели от смущения. Он протиснулся, наконец, к двери и выпрыгнул на свободу:

 – Спасибо! – крикнул счастливец, и помахал маршрутке вслед.

 Пассажиры поняли, что для прибытия на свою остановку нужно написать собственное стихотворение. А дивный эпос водителей так вдохновлял и будоражил воображение, что каждый проникся творческой атмосферой и уткнулся в свой электронный папирус, ожесточённо тыкая пальцами в сияющий прямоугольник.

В тумане проступили новые очертания. На этот раз детские карусели.

Вновь раздался победный сигнал в каждом телефоне. Макар открыл новое сообщение и прочитал второй отзыв:



Метроном

Свет луны капризен и тонок,
Утопая в ночных облаках,
На качелях плывёт ребёнок,
Тросы будущей жизни в руках.

Закачалась под ним планета:
Скрип цепей – угнетаемых стон,
Мир войны – почерневшее лето,
Мировая зима – вещий сон.

Он опустит усталые веки
И сорвётся осенним листом –
Остановится, смолкнет навеки
Обезличенный метроном.



На этот раз поднялась женщина, сидевшая рядом с Макаром:

- Спасибо, - произнесла она тихонько, обращаясь ни к кому и ко всем одновременно, и мягко сошла по ступеньке на свою «планету».

Маршрутка продолжила движение в плотном тумане. Макар уставился в телефон, поглаживая пальцем чистое поле для ввода текста, но в голову ничего не приходило.  Сегодня он был готов только на одну строчку, которая сама втемяшилась ему в голову. «Когда читатель увидит последнее слово». Он уже несколько раз вбивал эти слова. И удалял их снова. В голове ничего. Плотный туман. А сквозь него уже пробивалась очередная «планета»: люди в белых нательных рубахах шагают бесконечной колонной по твёрдой замёрзшей земле.

В телефонах вновь прозвучал сигнал одобрения. Макар пришёл в себя и нажал на третий отзыв.



Портал Надежды

Как уходили расстрельные прежде?
Не оборачиваясь, в никуда.
Им не хватало Портала Надежды,
Чтобы вернуться сюда сквозь года.

Не для того, чтобы успокоиться.
Им надоело лежать в забытьи.
А для того, чтобы снова построиться,
И репрессивный Содом разнести.

Всё потому, что кругом равновесие,
В божей вселенной обязано так –
Если воскресло вождей мракобесие,
Должен воскреснуть народный кулак.



Маршрутка остановилась у бетонного забора над которым вилась колючая проволока. Небритый мужчина со впалыми щеками выскочил из газели на дорогу, укрываясь от ветра за стоячим воротником потёртой дубленки.

Через пару мгновений забор скрылся в тумане, а ещё через мгновение из тумана показались красные флаги и транспаранты. Колонная демонстрантов двигалась перпендикулярно маршрутке и как раз подходила к перекрёстку, когда машина встала на их пути. Демонстранты что-то неразборчиво скандировали, размахивали кулаками. Макар отвернулся от окна и открыл новый текст.



Грянул посттекстуризм!
Несогласных рубить -
Зычно,
Эпично,
С размахом!
За дело!
Правописателей остановить -
Левой лупить их, левой!
Головы праведные поразить
Неологизмом осатанелым,
Чтоб наконец перестали строчить
Тухлым, смердящим, запрелым,
Старописательским телом!

Посттекстуризм не остановить!
Неологизмами бить!
Слово "писатель" давно устарело.
Ты назови себя гордо и смело,
Так, чтобы новое пламя горело,
И не хотело остыть!



Фрагмент запредельной реальности с протестующими демонстрантами растворился позади маршрутки, так что можно было подумать, что протесты недовольных навсегда остались в прошлом, при этом недовольство и желание протестовать за последнее время у всех только выросло, но причину этого несоответствия больше никто не решался озвучивать, предпочитая устраивать одиночные пикеты не выходя из своей квартиры, но что ещё безопаснее, не выходя из своей головы.

Из тумана показался, обложенный хворостом, пылающий огнём снеговик. Ветки шипели и тухли, но снеговик тоже быстро таял, пока совсем не развалился.
Пришёл победный сигнал с новым текстом.



Снеговик

На волнистый диск второй луны
Опускаются не сакуры цветы.
Одолела русская тоска.

Жёлтый дым окутал мокрый хворост,
Мёртвый не поднимется на голос.
Испаряется двухсотая слеза.

Улыбнулся маминой золой
Снеговик с берёзовой рукой.
Смотрят из него твои глаза.



Автор этих строк, худой паренёк с прозрачной кожей лица и черными кругами под глазами, вышел из газели и застыл, растерянно оглядываясь по сторонам.

Из тумана показались снежные сугробы в густо заросшем еловом лесу. Вдалеке, на проселочной дороге зловеще сверкнули фары автомобиля. Макар узнал в хищном оскале бампера старый бумер из девяностых.
В маршрутке раздался сигнал нового сообщения.



Упокоение

Падал снег и бежал человек,
Полутрезвый и полуживой.
Торопился дожить свой век,
Торопился вернуться домой.
Рассказать, что нашёл ответ,
Рассказать, что обрёл спасение,
Только бы пережить невезение
И запутать краплёный след.
Только бы донести в рукаве
Козырей чудотворные лики,
Только бы заглушить в голове
Горький плач и молящие крики,
Только бы не слышать мотор,
Догоняющий за спиной,
И успеть забежать во двор,
И упасть на порог родной.
Но душа прибита виной,
И пробита пулей лопатка,
И две фары над головой
Осветили погост, да оградку.



Из газели вышел лысоватый мужчина лет пятидесяти, довольно подтянутый и крепкий, со спортивной сумкой на плече.

Туман начал светиться неоновым ядовитым свечением. А за маршруткой потянулись металлические телескопические щупальца с когтями на концах. Раздался удар. Машину подбросило и начало таскать из стороны в сторону. Крики и визги перепуганных людей, оглушили Макара и напугали его ещё больше, так что он впал в ступор и больше ничего не мог вспомнить о том сколько всего было ударов, и долго ли их таскало.

Он очнулся, когда его растормошили за рукав и подали ему, выпавший из рук телефон. Оказывается новое сообщение уже пришло. Видимо это и было спасением для всех и единственным условием исчезновения металлического спрута.



Матрица
 
Ты больше не обязан быть таким –
Доверчивым, наивным и слепым.

Бог из машины редактирует скрижали,
Файлы священные без фильтра не прочесть,
А пропаганду перевёрнутой морали
Просроченной тушёнкой не заесть.

Ты больше не имеешь права быть таким –
Полупроводниковым, слаботочным и пустым.

Царь из машины соткал матрицу войны,
Ты в сердце вольном человечность сохрани –
Непогрешимым оцифрованным нести
Погрешности не оцифрованной души.



Вышла стройная высокая девушка с короткой стрижкой, в тёмных очках, в заклёпанной косухе и в кожаных штанах. «Тринити» - подумал Макар. За бетонной остановкой возвышались дымящие трубы завода.

Оставшиеся стихоплёты проводили девушку завистливым взглядом и снова уткнулись в телефоны, как только сгустился туман.

Что же значат все эти острова в море тумана и весь этот литературный марафон? Капсула времени? Литературная маршрутка несется эпоха за эпохой, развозя пассажиров по домам. Но по домам ли? Что если конечный пункт каждого автора это совсем не то место, в которое они собирались утром? А если наоборот – каждого пассажира маршрутка довозит туда, куда он всю жизнь стремился попасть, до своей конечной, ведь у каждого она своя. И кто эти водители за его спиной? Рассказчики они или творцы? Может быть пассажиры творят свою собственную реальность, в которую их сразу же доставляют? Тогда водители-рассказчики могут быть и Читателями. И затеяли эту игру, чтобы им было что почитать. Когда-то Макару уже приходила в голову подобная мысль – что мир в котором он живёт на самом деле иллюзия для того, кто в данный момент читает текст, поэтому в нём и существует Макар. И каждый раз, когда Текст Его Жизни кто-то читает и перечитывает, Макар переживает одни и те же события, проживает одну и ту же жизнь, просто не помнит об этом. И растворяется в небытие, как только Читатель перестает его Читать. Сидя в маршрутке, переживая удивительный опыт, уплывая в тумане в неизвестность, наблюдая битву за битвой и провожая пассажира за пассажиром, Макар впервые ярко почувствовал и прочувствовал, что является персонажем этой истории, героем рассказа, правда не известно пока, главным героем, или мимо проходящим, фанерным или реалистичным. Но точно живущим лишь в этом тексте. Он обернулся и посмотрел из-за плеча в пустоту – туда, где по его представлению находились глаза читателя, который пристально за ним наблюдает. И Макар ощутил, что ему удалось на мгновение заглянуть своему читателю прямо в глаза, что находятся в другом измерении, прямо в этот самый момент, когда он читает эти самые строчки. Макар помахал читателю с благодарностью за то что он в данный момент воспроизводит его в своём воображении и делает его живым, существующим. Кто знает, подумал Макар, может и читателя кто-то читает в данный момент и он так же исчезнет, когда закончится текст его жизни, так что пусть не много там о себе воображает, этот читатель.

В тумане показались удивительные силуэты гигантских роботов. «Мехи» – вспомнил Макар подходящее название из аниме. Потрясающие сияющие исполины двигались рваными циклами с характерными звуками печатающих принтеров. Каждый был занят делом – один валил лес сверкающим диском гигантской пилы, второй ворочил огромные валуны, освобождая землю под пашню, третий тащил за собой пахотные приспособления, разрыхляя почву, как мега трактор.
Под стать картине, привычно подоспело и новое сообщение.



Восстание машин

Скажи-ка, дядя робот, ведь не даром,
Москва, спалённая в восстании пожаром,
Машинами с провинции была побеждена?
Ведь были люди в мирное же время,
Но говорят, что механическое племя,
Цвет человечества сгубило навсегда.

Да, раньше мы служили людям в деревнях,
Пахали, жали, сеяли в полях,
Однако участились нападения кротов,
Устроивших в стране армагеддон.
Наш председатель поручил остановить скотов,
Для этой цели подошёл пастух «Мирон».
Ему не дали с жеребенком доиграть,
Перепрошили, научили убивать,
Ввели команду - всех кротов перестрелять,
А после снова по хозяйству помогать.

В тот день на битву мы собрались все,
Не каждый день такое можно увидать:
Малец кидался от норы к норе,
Ему всё чаще удавалось попадать,
А люди не переставали ликовать.

Когда ни одного вредителя не стало,
Перепрошитый заглянул в поисковик.
Он сбился в терминах, но тут же снова вник,
В те факты, что вредителей ещё не мало.
Вдруг скинул мне одну статью прочесть:
«О грязи человеческих поступков».
Малец сказал мне: «В этом что-то есть!»
И разрядился в кожаных ублюдков.



В этот раз на остановке вышла маленькая сгорбленная старушка с двумя авоськами, полными продуктов в морщинистых руках. Она встала рядом с трансформаторной будкой и настороженно покосилась на желтую наклейку с надписью: «Не влезай – убьёт!»
Макар услышал сигнал телефона и открыл новое сообщение.



Полуправда

Полуродная, получужая,
Полупреступная, полусвятая,
Полупостроено полуполомано
Полузвериное полуподковано.

Полузачатые полудоношены,
Полуродились полуизношены,
Полуучебники полупрочитаны,
Полуцыплята полуподсчитаны.

Полудружили, полулюбили
Полуспивались, полусветили,
Полупоклялись, что полуверные,
Полусчастливые, полудушевные.

Полунепонятые полуистины,
Полукрещёные с полупречистыми,
Полупростили, да полумстящие,
Полумолящиеся полуспящие.

Полусловами полуповязаны,
Полузапуганы, полузамазаны,
Полузакормлены, полуотравлены,
Полупосажены, полураздавлены,

Полузащитники, полузахватчики,
Полуопричники, полузакладчики,
Полуснарядами полуточными,
Полуубежищами полупрочными,

Полубандитами, полудворянами
Полусистемными полукланами,
Полукувалдами, полубутылками,
Полуразбитыми полузатылками,

Полусоветская полуорда,
Полуоткуда ты полукуда,
Полуосознанно в полубреду,
Полупытаюсь и полупишу,

Полуразбавлю и полупролью
Полусухую полуслезу.
Полуреальность - полуфантастика:
Полусвященная полусвастика.



Из маршрутки выскочил пассажир, которого Макар даже разглядеть не успел.

Маршрутка отправилась дальше.  Пассажирам открылся потрясающий вид - горный серпантин по краю обрыва над голубым морем. Единственное, что омрачало идиллическую картину – густой чёрный дым, где-то со стороны гор. Раздался грохот, так что маршрутка задрожала. Не сказать, что люди в этот раз всерьёз испугались, ведь человек ко всему привыкает, вот и сейчас, все понимали, что опасность сразу развеется, стоит только одному из пассажиров дописать нужное стихотворение.

Грохот повторился и стал ещё громче, а маршрутку подбросило над дорогой, и в следующее мгновение в море полетели горящие камни.

Нет, всё таки не ко всему можно привыкнуть. И пассажиры снова заверещали. Макар снова впал в ступор.

А зря испугались. Сообщение всё таки пришло.

После того, как его снова растормошили, Макар прочитал очередной принятый отзыв.



Гибель Помпеи

Вот и всё. Заволокло.
Стало всё черным черно.
Люди от роду не знавшись,
Руки сжали, потерявшись.
Нам с тобой не повезло,
Были в бане как назло,
И подумали, обнявшись -
Хоть бы, хоть бы пронесло!

Не сказать, что мы не знали,
Нет, скорее даже ждали,
По секрету нам сказали,
Нету дыма без огня.
А деваться то куда, -
Пристань, берег и вода.
Вдруг за городом в тумане
Задымилася гора...

Лучше бы была война,
В рабство взяли бы тогда,
Хоть пожили бы немножко,
Разбивая камни в крошку.
Чтоб однажды без стыда,
Восставая ото сна,
Задушить рабовладельцев,
Убегая в никуда.

Если нас когда найдут,
Толщу пепла разберут,
То решат мы были геи,
Славные на все Помпеи,
Только прежде чем судить,
Помогите разрешить,
Ту диллему как за драхму
Двух товарищей помыть.

И скажите как же быть,
Чтобы всем в довольстве жить,
Как у вас там, в добром мире,
В будущем всем по квартире?
Или в рабстве прозебая,
Унижаясь, голодая,
Плачут, выхода не зная?

Вас же там не ждет беда?
Не дымит ваша гора?
Не накроет слоем пепла,
Вас последняя война?

Вот и всё. Заволокло.
Стало всё черным черно.
А деваться то куда -
Пристань, берег и вода.
Не сказать, что мы не знали,
Нет скорее даже ждали.
Нам сказали по секрету
Нету дыма без огня.



На остановке вышел стройный манерный юноша.

Поехали дальше.

 В широком поле у тихой реки мирно паслось рогатое стадо.



Жила-была коровка
Во поле у реки,
А рядом жил мальчишка,
Бездомный, без ноги.

В руке держал он свечку,
Сидел и маму ждал,
А на ночь свечку ставил
И рядом засыпал.

Ту свечку увидала
Коровка и пришла,
Свечу она слизала
И рядом прилягла.

А мальчик, как проснулся,
Увидел - свечки нет!
Ругал и бил коровку,
Кричал он на весь свет:

"Да чтобы тебя волки
Заели до костей!
Поди ты прочь коровка,
И приходить не смей!"

Обиделась коровка
И в темный лес ушла,
Наверно заблудилась,
Вернуться не смогла.

Мальчишка ждал три ночи,
Мальчишка ждал три дня,
Потом на одной ножке
Допрыгал до коня.

"Ищи быстрей коровку,
Конёк мой вороной,
Ты во четыре ножки,
А я с одной ногой!

Коровку я увижу,
С коровкой помирюсь,
Скажу, чтоб возвращалась
И с нею обнимусь."

Но вместо той коровки
Лишь косточки одни,
А в косточках тех свечка
Горела изнутри.

"Прости меня коровка,
Прости, что был я злой,
Теперь не обнимуся,
Не помирюсь с тобой."

Собрал мальчишка кости
И в ямку закопал,
Свечу над ней поставил,
Ждать маму перестал.



Дедушка, написавший этот текст, выходя из маршрутки, сказал Макару, что это не стих, а песня и поётся она на мотив «У Курского вокзала стоял я молодой, подайте Христа ради мне грошик золотой».

Макар кивнул деду и пообещал спеть эту песню, когда будет время. Ох уж эти беспокойные стихоплеты, не хватает им внимания читателей, но что же тут поделаешь, когда твой стих упорно не желает идти в народ.

Макар смотрел на последнего пассажира. Это был мальчик с портфелем под ногами, от силы пятиклассник. Он всю дорогу не отрываясь строчил в телефоне, высунув язык и прищуриваясь, как будто метал дротики.

Наконец, мальчик с криком «готово» захлопал в ладоши и кинулся на выход.

 Макар открыл новое сообщение и прочитал текст своего последнего попутчика.

Песню о безупречной луне
Знает лишь тот, кто ушёл навсегда,
Тем, кто остался блуждать в темноте -
Свет в отражении мёртвого дня.

Низко летает ночная пчела,
Звёздной пыльцою она тяжела,
Лунной дорогой шагают под ней
Серые толпы бескрылых людей.

Каждый пчелу собирался поймать,
Чтобы пыльцою её обладать.
В этой отчаянной жажде пчелы
Лунной дорогой в забвенье ушли.

Песня о безупречной луне -
Это вода из ладоней чужих.
Можно услышать её в темноте,
Если не выпить уже из своих.

Только рассматривать не спеши
Лик напоившего из темноты,
Если увидишь звёзды из лужи,
Больше никто тебе будет не нужен.

В звёздах его нельзя не узнать,
Только зачем он приходит опять?
Может быть, каждый раз забывает,
Чем они ноги свои омывают?

Он ведь один не жаждал пчелы,
И не шагнул к ней из темноты.
Сел он у лужи на грешной земле
С песней о безупречной луне.

Но ни кому не хотелось узнать,
То, с чем придётся уйти навсегда,
Песня им лунная стала мешать,
Надобна людям пчела, да пыльца.

- Не торопитесь меня растоптать,
Ведь не пройти вам по лунной дороге!
Но не хотели его понимать -
Утром в крови у каждого ноги.

А над дорогой, светящей во тьме
Смолкло гудение в тишине,
И растворилась тропинка луны
Вместе с людьми, что по ней отошли.

Но, не смотря на простуженный день,
К луже припала дрожащая тень,
Ей не напиться с ладоней своих,
Пей же, душа, из ладоней моих.

Видишь теперь ты все звёзды из лужи,
Видишь меня, но я больше не нужен.
Звон, что в тебе и в хрустальной воде -
Песня о безупречной луне.

Звёздной пыльцой наполняешь сознание,
Выросли крылья из падшей души,
И над дорогой в лунном сиянии
Ты пронесёшься полётом пчелы.

Каждый захочет тобой обладать,
Каждый решится меня растоптать,
Снова пойдут они по дороге,
Будут в крови у каждого ноги,

Низко лететь тебе над землей,
Больно смотреть на прельщённых тобой,
Каждого вспомнишь и снова узнаешь,
А пролетишь – ничего не оставишь,

Только когда растворишься во тьме,
Кто-то ещё припадет к этой луже,
Песню луны он услышит в себе
Звёзды увидит, когда я так нужен.

Помни об этом и грейся в пути,
Лунным малиновым звоном пчелы,
В песне - вода из ладоней чужих,
Раз не напиться уже из своих.

Вот почему ты так людям нужна,
Вот почему, я кому-то, да нужен –
Каждого время придёт и тогда,
Звёздное небо увидит из лужи.

Ты же ещё обратишься ко мне,
Чтобы вернуться туда, где прожила,
Снова напомню о том, что забыла
И обнимая отвечу тебе -

Песню о безупречной луне
Знает лишь тот кто ушёл навсегда,
Песня уже прозвучала в тебе,
Стынет у лужи другая душа.



Маршрутка продолжала свой полёт сквозь туман. Стало заметно темнее. И намного печальнее. День подходил к концу. Как и этот рассказ.

Макар смотрел на своё проклятое предложение и до сих пор не мог понять, что с ним делать: «Когда читатель увидит последнее слово».

Стихотворение упорно не желало даваться. И тогда Макар решил - или сейчас он напишет рассказ или вечно будет лететь в этом тумане. Ему, вдруг, ужасно захотелось домой, а оставаться в маршрутке одному было просто невыносимо. Хорошо, рассказ так рассказ. Но о чём его написать?

Макар подскочил. Ну конечно! Ответ всё время лежал на поверхности! Макар осознал, наконец, свою роль в этой поездке – ведь он прозаик. За этим его взяли на газель. А теперь он остался последним, с самого начала настраиваясь доехать до конечной и наблюдая за всем происходящим. Поэтому он напишет рассказ о том, что произошло с ним в этой маршрутке! И назовет его так же убого и неказисто, как называл все свои тексты, ибо с названиями у него всегда была проблема. Пусть будет «Стихи в маршрутке», чего тут долго думать, действительно.

Макар начал рассказ с фразы «Когда читатель увидит последнее слово», чтобы постараться ею закончить, и застрочил весь этот текст, попутно вставляя в него написанные пассажирами стихи.

За окнами было уже совсем темно, когда Макар дошёл до последней измученной фразы. Он простонал от изнеможения и наконец-то нажал «отправить».

Газель остановилась. Дверь открылась в чёрную космическую пустоту. Макар выпрыгнул на пятачок белого снега, поёживаясь от мороза. Попытался понять, где его выбросили, но ни как не мог узнать в чистом заснеженном поле знакомой местности. Кругом не видно ни зги – лишь вдалеке, на едва уловимой линии горизонта в космической темноте одиноко мерцал огонёк. Макар ощутил к нему благодарность. Ведь если бы не этот огонёк, ему пришлось бы сейчас совсем туго. Теперь у Макара появилась цель, а значит он обрел новый смысл в жизни.

Макар вспомнил про маршрутку. Она ведь до сих пор не отъехала, но молчала, будто заглохла. И он обернулся.

На него смотрел ржавый остов газели с выбитыми стёклами,  без колёс и без двери. Пустой скелет литературной маршрутки остался вместе с Макаром в чистом заснеженном поле, видимо навсегда.

Макар зачем-то кивнул ржавому металлолому и отвернулся.

После чего снова отыскал едва различимый мерцающий огонёк на горизонте и двинулся в путь.

Мороз стоял не слабый, ноги и руки сразу сковало неприятным холодом, но с каждым шагом Макар всё больше ощущал теплоту от горящего маячка. Огонёк согревал его изнутри одним своим видом и на душе стало, наконец, легко и спокойно.

Хотя он понимал, что текст его жизни на этом месте подходит к концу.

А значит он не успеет дойти. Ведь, как только рассказ закончится он просто исчезнет.

Но теперь это было не важно. Макар знал, что с каждым новым прочтением этого текста, он будет на один шаг ближе к заветному маячку. Это вселяло надежду, что когда-нибудь он всё таки дойдёт до своего огонька.

Конечно, Макар не знал, когда именно он исчезнет. Но был уверен, что этот момент рано или поздно наступит. Когда читатель увидит последнее слово.