Канарейка 18 плюс

ВНИМАНИЕ!
Ограничение по возрасту 18+
Не рекомендуется читать людям со слабой психикой.
Все события и герои вымышлены, все совпадения с реальными лицами случайны.



Маленькая жёлтая канарейка



Тугие петли подъездной двери тоскливо завыли протяжной сиреной, яркий поток электрического света, ударивший в темноту, застал врасплох полусонных прохожих. Сумрачные путники шипели, прижимались к земле, торопились как можно быстрее проскочить ослепляющее пятно. Тим вынырнул из подъезда, как рок звезда на сцену открытого стадиона и виновато спрятал лицо под капюшоном, смиренно ожидая ехидных аплодисментов. Когда, безбожно воющая дверь, щёлкнула за спиной, а мир снова погрузился в привычный сумрак, Тим с облегчением выдохнул, после чего пришлось полной грудью вобрать дешевый муниципальный воздух, вызывающий приступ кашля и слезы. Пытаясь прийти в себя, несколько раз пробежался руками по карманам, нащупывая сигареты. Воздух привычной девятой категории, с тошнотворным сладковатым привкусом дыма от мусоросжигательного завода, но это хотя бы воздух, которым можно дышать. В других районах людям повезло ещё меньше и без респираторов находится на улице было опасно для жизни.

Снаружи дом Тима оставался таким же п-образным, как и до уплотнения, так что его корпус по прежнему стоял аккурат по середине, с видом на дымящие трубы за шумной магистралью, которая начиналась сразу после детской площадки, а слева и справа всё так же располагались два боковых крыла. Но технологии не стояли на месте, и с недавнего времени, строительная компания перекроила многоэтажки в систему смежных помещений. Таким образом, места для жильцов увеличилось как минимум вдвое, не говоря уже о встроенной в единый монолит инфраструктуре, типа садов, школ, больниц и парковок. Так что уничижительное «дома-муравейники» после уплотнения, зазвучало гораздо справедливее. Что стало особенно заметно по возросшей активности жителей, замурованных за стенами и стеклами железобетонных клеток. Не сказать, что Тим любил подсматривать в ночные окна. Достаточно было окинуть общим взглядом оба крыла, чтобы дать волю воображению. Чего только не шевелилось, не трепетало и не дергалось за занавесками у соседей! От мелькающих фигурок детей и домашних животных, до диких лесных зверей и фантастических монстров. От сияющих молелен, где зависали в позе лотоса особенно продвинутые граждане, выходящие в свободный интернет без вайфая и в открытый космос без ракетного топлива, до огненных пятиконечных врат одержимых сатанистов, вызывающих рогатых демонов. От голубых лубочных занавесок стареньких бабушек, прикрученных к подоконникам вместе с цветочными горшками и коптящими лучинками, до шелковых розовых тюлей с извивающимися в змеиных танцах тонкими фигурками проституток.

Но больше всего Тима озадачивали два параллельных окна левого и правого крыла, расположенных аккурат на уровне его квартиры. Каждый вечер в них, как по команде, одновременно загорался одинаково тусклый мандариновый свет. И две фигуры, слева женская, справа мужская, застывали за воздушными занавесками. Когда одна из фигур поднимала руку, следом поднимала руку вторая фигура. Когда одна рука описывала над головой полукруг, ей тут же вторила рука из параллельного окна. Потом начинались раскачивания и знаки посложнее, так что фигуры принимались дополнять движения друг-друга и этот танец теней, который мог продолжаться часами, завораживал и пугал одновременно. Люди за окнами явно общались таким образом и обменивались информацией. Тим даже пытался делать наброски, чтобы разгадать секретный код. Но каждый раз получалась какая-то нелепица. Словно не было никакой логики в этих посланиях. Хотя, наверняка, в сложных движениях подразумевалось нечто большее, неподвластное его аналитическому разуму. Тим недолюбливал всё, что не имело под собой твердого научного обоснования и математического порядка. А задача, в которой он долго не мог найти решения, вводила его в состояние близкое к нервному срыву — подкатывала тошнота, пол под ногами приходил в движение, стены вибрировали, так, что казалось, снова оживают кошмары из его детства и пора выбегать на улицу, чтобы пережить очередное землетрясение.

Между тем, кислый тошнотворный запах подъезда не отпускал и снаружи. Понятно. Значит все таки вляпался.

Громко матерясь, Тим пошоркал о траву подошвой кросса, оттирая бежевое месиво свернувшейся блевотины. Прикуривая, поймал себя на мысли, что это могли быть чьи-то мозги, и что лучше б это были они — осталось бы в доме одной свиньёй меньше. Раньше жители многоэтажек находили в подъездах скрученные фигурки мумифицированных наркоманов, с высокомерными улыбками на каменных лицах и выражением законченной мысли в грустных стеклянных глазах, будто они увидели наконец, что-то важное, но не успели рассказать об этом остальному миру. Да ещё находили под утро рыночных барыг с прострелянными затылками, и распахнутыми в детском удивлении пустыми глазами. И с такими же пустыми распахнутыми барсетками. Бизнесмены, потерявшие свою жизнь и свои сбережения, растерянно остывали на лестницах, словно первоклассники, скатившиеся с ледяной горки на опустевших портфелях, раскидавшие по дороге свои тетрадки и учебники.

Сменив очередную эпоху разрухи, наступившая эпоха псевдо стабильности не справилась с наследием прошлого, и в подъездах, запечатанных домофонами, упорно продолжали гадить. Граждане нового государства таким способом подсознательно помечали свою территорию, оставляя молчаливое заявление правительству: вы со своей показушной стабильностью пришли сюда не на долго, а наша разруха останется с нами навсегда.

Над городом плотным натяжным потолком нависал вечный смог, но сквозь него уже пробивался тусклый свет, предвещая начало нового дня. Мимо серой колонной двигались тени людей, обходя ветхую оградку детской площадки, за которой плотным потоком проплывала широкая река сверкающих автомобилей.

Оранжевый свет в обоих окнах погас, как по команде. Бедолаги — хикикомори, наконец-то выдохлись, немного поспать им сейчас точно не помешает. Но зачем ему голову забивать этой ерундой с самого утра, не понятно, когда новый день требует от него скорейшего решения насущных задач.

Тим, который уже восемь лет работал в компании «Оксиген Плюс», ещё ни разу не подменял лицензионные баллоны с воздухом на дешёвые суррогаты, хотя знал, что его более беспринципные коллеги этим частенько баловались. Воздух в «левых» баллонах лишь поверхностно напоминал чистый морской бриз. Тим знал, что после него в лёгких остается чёрный осадок родной томилинской промышленной зоны, девятой предпоследней категории.

Старый пообещал Тиму за притараненный лицензионный баллон десять кусков. Старый не обманет, он давнишний тимкин сосед по «двухслойной» смежной квартире. Бывший спецназовец, после возвращения из недавно бунтовавшего Татарстана, получил медаль за отвагу. Контуженый, часто стонал на выдохе. Потому и Старый.

Тим нажал на кнопку фильтра — у табака появился кофейный привкус, а через дряхлые легкие организм приготовился получить дозу никотина со вкусом утреннего напитка.

Красный огонёк сверкнул и пропал во влажной траве. Тим по инерции затянулся потухшей сигаретой и с досадой бросил её в урну — пора уже ехать. Повернулся к подъезду из которого он только что вышел и набрал код гаража с кнопкой вызова. Зашумели механизмы, снова щёлкнул замок. Тим зашёл на парковку, пройдя несколько шагов, сел в свой старенький, цветущий ржавчиной опель. Завести удалось с десятого раза. Да, машину давно пора менять. В багажнике заговорщически звякнуло контрафактным баллоном Старого.

Сегодня пробок почти не было, считай повезло, если бы не остановился за триста метров от офиса. Ближе было нельзя из-за скопления машин. Тим заранее прозвонил на ресепшен и представился. Получил добро от охраны и бодро зашагал к сияющему бизнес-центру "Молекула" с контрафактным баллоном на перевес. Спокойно, Тимоха, спокойно! Все это делают и ты справишься!

У входа решил не отдыхать, чтобы не гонять лишние мысли — перед смертью всё равно не накуришься. Вошёл в здание, и задыхаясь, деловито кивнул охраннику, но сразу после этого зачем-то виновато улыбнулся в ответ на его кивок, потом не удержался и кивнул ещё раз. При этом почувствовал себя тщедушным подлецом, заранее ненавидя себя за то, что собирался совершить и проклиная за то, что не может найти в себе силы передумать и развернуться. Добравшись до нужного блока, Тим всё таки установил "левый" баллон и быстрым шагом направился по длинному белоснежному коридору обратно на проходную, с единственной мыслью — поскорее выйти наружу и наконец-то уже покурить.

Обдало небольшим сквозняком — это заработал генератор с новым баллоном. Тим старался дышать как можно реже и тише, чтобы не чувствовать привкус мусорки. Но ему всё равно казалось, что сероводородом несет как из шахтерской скважины, готовой вот-вот взлететь на воздух. Исподлобья он оглядывал проходивших мимо сотрудников, удивляясь, как они ещё не морщатся и не затыкают носы. Стоп, так вонять не должно даже от последнего пиратского баллона, наполненного газами подземных коллекторов. Здесь явно что-то не так…

Дверь перед его носом резко распахнулась — из неё выскочила темноволосая смуглая девушка, в салатовом пиджаке и брюках, замерла на мгновение, с любопытством окинула парня оценивающим взглядом томных раскосых глаз, затем приветливо улыбнулась, так что у Тима радостно заколотилось неискушенное сердце. Сдерживая себя, чтобы не прыснуть от смеха, девушка обошла застывшего Тима и бодро зацокала по коридору за его спиной, довольно виляя бедрами.

Дверь осталась открытой. И то, что увидел Тим, снова заставило его обомлеть. В офисе он заметил до боли знакомую птичью клетку, будто нарочно притянутую образами из далёкого прошлого. И в этой клетке сидела, точно такая же, как в его детстве — маленькая жёлтая канарейка. Она ещё и чирикнула настолько знакомо, что засосало под ложечкой от нахлынувшей ностальгии и тоски.

Почувствовав необъяснимую нарастающую тревогу, Тим шагнул в гудящий офис. Спины сотрудников, сидевших за мониторами даже не шелохнулись. Канарейка при его приближении склонила головку и начала заваливаться на бок.

Тим кинулся к ней, как будто он мог что-то исправить.

Но не успел дойти до клетки, как желтая канарейка шлепнулась с жердочки, раскинув крылышки и задрав лапки. Остекленевший чёрный глазик смотрел на Тима с печальным укором.

Холодный пот прошиб его с новой силой.

«Бегите» — хотелось прокричать во всё горло, но непослушный пересохший рот не выдал ничего, кроме тихого шёпота. Едва передвигая деревянными ногами, Тим медленно двинулся к выходу.

«Нет, этого не может быть, неужели опять», — шептал он себе под нос, протискиваясь сквозь очередь на проходную.

Задержавшись у охранника, деловито щелкавшего печатью, Тим увидел и ожидаемое продолжение своего кошмара.

За стеклянными дверями проходной крутился чёрно-белый мим в красной беретке. Он как будто издевался над Тимом, и со всех ног бежал от дверей, продолжая оставаться на одном месте, с застывшим отчаянием на белом лице.

В голове с каждой секундой всё отчётливее проявлялись подавленные воспоминания, так что перед глазами снова поплыли знакомые образы и родные лица, вызывая к жизни забытые детские переживания...

Маленький Тимошка сидит на полу, играет в картонный домик с фигурками персонажей из Буратино.

На фоне шумит музыка, бубнят голоса взрослых, смех и звон посуды. Кажется тогда был чей-то день рождения, возможно даже у него.

Первое, что удивило мальчика — волшебный звон над головой, как из любимой заставки, обещающей сказку.

Тимошка поднял голову и увидел яркую пляску сияющих льдинок. Это прыгала люстра на потолке.

Затем, как Мойдодыр, ожил сервант и сверкнув бликами на стеклянных дверцах, наклонился навстречу, торжественно ударяя в хрустальные рюмочки, да звонкие тарелочки.

Когда балконная дверь с размаху захлопнулась, так что брызнули, вылетая, разбитые стекла, а на Тима посыпались белые острые капельки, он тут же был подхвачен на руки кем-то из взрослых и сразу оказался на улице.

Двор полон возбуждёнными перепуганными людьми. Всюду праздничный гул, как в сказке про Буратино, когда тот попал на ярмарку вместо школы.

— У вас тоже землетясение? — спросила, совсем по взрослому, белокурая девочка в синем платье. Она сразу понравилась мальчику из-за своей необычной внешности. Огромные очки с толстыми линзами могли бы дать ей сравнение с большущей синей мухой. Но одна линза у неё была залеплена белым кружочком, как у пирата, а в целом, девочка больше походила на сломанную куклу.

— Тоже, — ответил он, подумал и многозначительно хмыкнул, как взрослый.

— Я Дина.

— А я Тим.

Рядом с девочкой тявкнула лохматая собачка.

— Это Кнопа. Не бойся, она добая.

Собачка была в синем комбинезоне, такая же кудрявая и настолько похожая на хозяйку, что отсутствие у неё очков и белого пластыря на глазу вызвало у Тимы досаду.

Из-за плеча девочки выглянул маленький белокурый мальчик.

— А это мой батик. Его зовут Тёма.

Тим протянул мальчику руку, как делал его отец:

— Тим.

— Тёма совсем не говоит. Даже лот не отклывает. Но он всё слышит. Да Тёма?

Мальчик кивнул и протянул Тиму робота. Тот замигал, затрещал и выдал металлическим голосом, по роботски:

— Отправляемся в открытый космос!

Тим и Дина засмеялись. А Тёма даже не улыбнулся, ещё сильнее сжав тонкие побелевшие губы. Он лишь громко посапывал маленьким носом.

Дети начали играть в догонялки.

В какой-то момент Тим замер на месте. Дина сразу его догнала и помаяла:

— Ты во'да! Ты во'да!

— Смотрите! — Тим показал пальцем в сторону своего подъезда. Там стоял странный человек, похожий на клоуна, только совсем не цветной, а чёрно-белый, будто его печальная клоунская противоположность. Человек в полосатой майке с белым лицом, красным беретом и белыми перчатками, постоянно ходил на месте или пытался куда-то подняться. Но у него ничего не получалось. Было очень забавно наблюдать за его движениями.

— Это мим. Я видела его в центле! — сумничала всезнайка Дина.

В какой-то момент уличный артист внимательно посмотрел на детей, грустно улыбнувшись черными губами. И вытянул вперёд пустую белую ладонь. Он накрыл её черным платком. Подул на него и смахнул резким движением — с ладони мима вспорхнула яркая желтая птичка.

Дина взвизгнула от восторга. А Тим аж подпрыгнул:

— Это канарейка! У меня дома есть точно такая! — прокричал он в небо, радуясь, что тоже сумничал перед девочкой.

Когда канарейка долетела до чистого кусочка неба в блестящих антрацитовых тучах, голубой просвет на секунду моргнул бездонным черным космосом и желтое пятнышко исчезло. Дети опустили головы, но мима и след простыл.

Через пару дней Тим снова его увидел. Мальчик сам не понял, как проснулся и оказался на подоконнике. За домом напротив, в розовеющей мгле угадывался рассвет. Внизу под фонарным столбом, освещаемый тусклым мерцающим светом, стоял тот же самый чёрно-белый мим в красной беретке. Он как будто пытался выбраться из стеклянной коробки, ходил из стороны в сторону, оставаясь на месте, и проверял белыми ладонями свою невидимую клетку на прочность. Тимошка очень обрадовался, когда таинственный ночной артист поднял голову и посмотрел прямо на мальчика, улыбнувшись ему грустной улыбкой черных губ. Он медленно вытянул перед собой белую ладонь и накрыл её чёрным платком. В предвкушении птички, мальчик уселся как следует и собрался захлопать в ладоши. Но когда мим скинул черный платок, под ним оказалась только белая пустая ладонь. Мим, как и Тим, страшно удивился и растерянно посмотрел на мальчика, с таким же открытым ртом.

За спиной громко хлопнула дверь — Тим подпрыгнул от испуга и обернулся. Дверь скрипнула и медленно отворилась обратно. В сумраке следующей комнаты Тим разглядел пустую клетку. Спрыгнул с подоконника и кинулся к ней, как будто он мог что-то исправить. Его канарейка лежала на дне, раскинув жёлтые крылья, лапками вверх. Тим отворил дверцу, подняв крючок, и вынул ещё теплое тельце. Он вернулся к окну. Мим стоял на том же месте и протягивал пустую ладонь, как будто просил принести ему канарейку.

Чтобы не разбудить родителей, Тим прошёл на цыпочках по темному коридору, тихонько опустил цепочку, щелкнул замком, медленно отворил входную дверь и быстро шлепая босыми ногами по холодным бетонным ступенькам, спустился вниз. Мальчик распахнул хлипкие деревянные двери подъезда и выскочил на свежий прохладный воздух.

Но мима уже не было. Вдруг Тим услышал грохот в подъезде и с испугу отбежал подальше.

Сверху на него полетели осколки стекол и каменная крошка, отгоняя мальчика всё дальше от дома, до самой игровой площадки с турником и песочницей. Тимка прыгнул в мягкий холодный песок, зарываясь в него босыми ножками. Только тогда он увидел, как его родная пятиэтажка, вместе со всеми спящими жителями — с мамой, папой, соседями, девочкой Диной и братиком Тёмой, оглушительно грохоча, медленно опускается в густую черную пыль. Тим очень хотел сдвинуться с места и броситься на встречу, чтобы хоть кого-то спасти и хоть кому-то помочь, как будто он мог что-то исправить, но всё ближе подбиралась к нему черная пыль. И чем больше она оседала в лёгких, тем сильнее сковывал неподъёмный страх, а мальчик всё глубже зарывался босыми ножками в мягкий песок.

Тим не помнил как переехал к бабушке, не только в другой город, но и в другую страну, — холодную, снежную, ровную, страну полей и лесов, без гор и бурных кипящих речек. Страну без землетрясений.

А мим с тех пор больше не появлялся.

До сегодняшнего дня.

Когда Тим выскочил с проходной на улицу, загадочного артиста, естественно, уже не было. Тим нащупал подошвой что-то мягкое — под ногой лежал жёлтый трупик птицы.

Стараясь держать себя в руках, медленно поднял канарейку и положил ее в пакетик с накладной от баллона. Дрожащими пальцами потянул из кармана сигаретную пачку...

В следующую секунду за спиной раздался грохот и Тима обрызгало осколками стекла, окутав пылью. Откашливаясь и отряхиваясь, он с трудом обернулся. Обугленные окна первого этажа тянулись к нему горячими лапами черного дыма, пытаясь схватить и затащить в пылающее нутро, чтобы расплавить и переварить своего убийцу.

На мгновение в дыму мелькнул знакомый женский силуэт в обугленном пиджаке. Затем показалось искаженное в муках, девичье лицо. Несчастная всхлипнула, глубоко вдохнула и широко открыла рот, чтобы закричать. Однако, не раздалось ни звука. Тим решил, что оглох. Лучше бы он оглох. Немой девичий крик показался ему зловещим предзнаменованием и был нацелен на него, как указующий перст вечного проклятия высших сил.

Не помня себя, Тим добежал до машины. Снова треск и всхлипы упрямого металлического ослика, — точно так ворчит усталая жена, жалуясь на беспросветную нищету под замученным тяжёлой работой мужем, пытающимся забыться и найти хоть какое-то утешение в сексе, который когда-то давно приносил обоим удовольствие.

Тим не помнил как доехал обратно, всю дорогу перед глазами стояла картина с дымящим черным окном и девушкой, застывшей в беззвучном крике. Он добежал до домофона, быстро набрал номер квартиры Старого. Затрещали механизмы и в дверях подъезда открылся лифт. Зайдя, услышал знакомое чавканье под ногами. Блевотину никто и не думал убирать — конечно, зачем, сама рассосётся.

Тим с грохотом ввалился в смежную со своей, квартиру, собираясь устроить скандал.

Бородатая гора мускулов сидела за столом в малиновой тельняшке, разливая по стаканам бесцветную жидкость. Старый поднял руку в приветствии:

— Ты сам то целый, братан? Я всё уже знаю! Иди лучше умойся для начала. Как ты чумазый такой доехал?

Тим не был мастером скандалов и надувшись, молча уселся, собираясь с мыслями, которые, как назло, покинули его сразу же, как он ворвался к соседу.

— Как ты мог, я просто не понимаю...

Старый ударил по столу так, что подпрыгнула вилка, подпрыгнул и Тим, а из стаканов немного выплеснулось на стол.

— Тимоха! Баллон не должен был взорваться! Сколько я с левыми работаю — первый раз такое! Так что не смей меня обвинять!

Он поднял стакан, кивнул Тиму на тот, что стоял перед ним.

Выпили. Разломили жаренную курицу в фольге. Старый кусал ножку, Тим отломил крылышко и положил его обратно.

Опустив руку под стол, Старый вынул из кармана пачку банкнот:

— Это твоя доля за баллон. — хлопнул деньгами о стол.

Тим смотрел на него, чувствуя как изнутри медленно поднимается ненависть к соседу.

— Там же люди погибли, а ты... — сказал он тихо. Дрожащей грязной рукой парень схватил пузырь, откручивая крышку. Старый вырвал бутылку:

— Отставить панику! Ты видел? Видел хоть один двухсотый? Отвечай!

— Я? Нет.

Старый привстал и навис над Тимом:

— Тогда ответь мне, какого хера ты несёшь? Сказал успокойся!

Тим достал из пакета жёлтое тельце и положил напротив пачки с деньгами.

— Вот.

— Что это? — Старый опешил, выпучив глаза, и добавил, улыбнувшись, — а вот и двухсотый!

Тим щёлкнул зажигалкой и закурил:

— Это канарейка. И если она мёртвая, кто-то из людей точно погиб.

— Аааа! Вспомнил! Как у шахтеров! Не погиб, а может погибнуть. Это разные вещи!

— У нас не так.

— У кого у нас?

— У нас с мимом.

Тим снова начал рассказывать ему историю из своего детства.

— Стой, вспомнил. Так и чего? Он был там? Этот мим?

— Был.

— Ну ты даёшь, — Старый рассмеялся и снова налил. Выпили, закусили. Тим вытряхнул из пачки последнюю сигарету, снова закурил. По телу разливалась приятная истома, появилась надежда, что всё, действительно, не так уж и плохо.

— Что теперь будет?

— Ты о чём? Ах это. Не ссы очкарик. Отмажем. Я сейчас научу, что говорить, адвокат у нас от Бога. На этих упырей можно так нажать, что они выкинут тебя из отдела уже через двое суток и навсегда забудут.

— Нажать? — Тим нащупал вторую кнопку.

— Нажать. Так что лопнут от злости, но отпустят, — он засмеялся.

Тим вдруг почувствовал глубокое омерзение к этому человеку. Будто не человек это был, а монстр с щупальцами.

— Старый, там ведь, наверняка, кто-то погиб. Нажми на того, кто лежит теперь в морге. Верни его к жизни со своим сраным адвокатом!

— Тим, остынь, я понимаю тебя. Не свезло. Первый блин комом. Но не вини в этом никого. И себя не смей винить! Ты пойми, это жизнь. Всякое бывает!

— Что значит всякое? Там люди страдают. И кто-то погиб!

— Это люди, Тим. Они всегда страдают и гибнут. А кто не погиб, остаётся страдать дальше. Все хотят есть. И едят. Пока их самих не съедают. Закон природы.

— Нет, это твой закон. Закон людоедов!

Старый засмеялся:

— Дошло наконец? Все люди — людоеды. Ну так устроен мир. Тебя едят те, кто сильнее тебя, а ты ешь тех, кто слабее. Ежедневно, постоянно и непрерывно. А если ты больше не можешь есть ближнего, — Старый оторвал зубами кусок мяса, — грызешь сам себя, — он проглотил кусок не пережевывая, — так, что однажды, съедаешь себя до последней косточки! И тогда ты выходишь из окна или загоняешь себе пулю в висок. Но это путь для слабаков. Это выход для людоедов-вегетарианцев!

Старый заржал во все горло, обнажая огромные зубы, полные мяса.

Тиму показалось, что Старый пережевал человека. Его вдруг затошнило.

— Я так не считаю.

Старый всплеснул руками:

— Он так не считает!

— Я думаю... Нет, я просто уверен, что люди — это кнопки. Их нажимают, они нажимаются. И так всю жизнь, — Тим посмотрел на выдыхаемый дым, — А когда приходит время, человека нажимает кто-то другой — кто-то большой и вечный. И выдыхает его из своих легких в последний раз — в бесконечную пустоту черного космоса...

Старый выплеснул водку изо рта.

— Ну ты блин философ! Сказать почему ты считаешь себя кнопкой?

— Ну?

— Ты просто ссыкун. Да, да, ты боишься признаться себе, что ты такой же людоед, как и все остальные. Даже больше скажу — ты не хочешь видеть, того, что творится вокруг тебя. И выбираешь оставаться кнопкой. Это же так удобно — нажиматься по команде, ни за что не отвечать, ни чего не замечать, прожить тихонько до старости, сбоку кнопочкой, лишь бы не трогали, и выкуриться на пенсию к чертям собачьим. Трусливая ты кнопка и больше ничего! Философ хренов!

Но Тим больше не мог этого терпеть. Внутри клокотало возмущение и злость вперемешку с закипающей в жилах водкой. И пугающий фактор риска в виде малиновой тельняшки, мелькающей перед глазами, и явно намекающей на спецназовское прошлое собутыльника, перестал сдерживать.

— А ты Старый, старая сволочь... И... И...

Тим сам не поверил своим ушам.

Старый застыл, не добро сверкнув мутными бесцветными глазами:

— Тааак. Продолжай.

И Тим продолжил. Он представил своё тело, переломанное как шоколадная плитка в бумажной обертке, но ему было уже всё равно:

— Ты мерзкий ублюдок! Ты убийца! И меня им сделал! Меня ты за что подставил? Да подавись ты своими деньгами! Ты мерзкий выродок! Ты людоед! Говноед! Ублюдок! Вот ты кто! Чтоб ты сдох! Ненавижу!

Старый поднялся во весь свой двухметровый рост.

— Ответишь за базар? — он протянул оглоблю в бицепсах и схватил Тима за шиворот. Парень зажмурился, схватившись за могучий кулак обеими руками.

— Лох ты, Тима, правда кнопка беспонтовая! Тебя даже бить западло. Кнопка! — Он шлепнул Тима ладонью по лбу, так что тот перевернулся через табуретку, ударившись затылком о стену. Тим забылся на короткий миг. Но понял это, только когда вернулось сознание. Тим не мог поверить, тому, что сейчас испытал. Он был в пустоте бездонного чёрного космоса. Он заглянул в его бесконечность по настоящему. Потому что не видел её со стороны. А сам какое-то время являлся космической пустотой, так, как будто всегда ею был, как будто и не существовало его самого никогда, нигде и ни разу. И это было особенно удивительно и прекрасно — чувствовать, что ты никогда не рождался. А перед тем как вернуться обратно, Тим снова увидел мима. Где-то на границе между черным космосом и белым светом, мим стоял в красной беретке и наблюдал за ним. Как будто даже улыбнулся Тиму черными губами.

Постепенно бледное лицо мима начало оживать, наливаться кровью, а черные полоски тельняшки заиграли малиновым цветом. Перед Тимом снова проявилась красная морда Старого.

— Ну что очкарик, очухался? Бить не буду. Но за базар ответишь. Я тут подумал, раз давно тебя знаю, сосед по смежной, как никак, то смогу тебя простить. Замажешь не только рублем, — он убрал добрую половину из пачки денег обратно себе в карман, — сейчас повеселимся!

Старый выкатил к центру кухни голубой баллон с воздухом. Лицензионный штамп блестел и переливался.

— У меня ведь тоже глюк есть. Как у тебя мим, у меня — старлей с оторванным телом по грудь. Преследует меня повсюду. Он наступил на мину, когда мы обходили боевиков через посадки. Я знаю почему он заплакал тогда, перед смертью. Ему ног было жалко. Футболист был от Бога. Как он играл! Ты бы увидел — тоже позавидовал! Так вот, после взрыва, гляжу — лежит старлей, уже без ног, смотрит на меня и плачет. Я то, хоть в футбол играть не умею, зато с ногами остался. А ему, значит, при любом раскладе, хана. И только я об этом подумал, он как будто мысли мои радостные прочитал. Перестал плакать. И злобно так посмотрел на меня. Типа я виноват, что его раскидало по лесу, а не меня. И долго я смотрел на него и не мог ничего сказать, все ждал от него наезда значит, претензии, что типа я не предупредил его, что впереди может быть мина, а сам нарочно отстал немного. Что радуюсь и не завидую ему больше. А он оказывается умер сразу после того, как рыдать перестал. А я получается несколько часов сижу и жду претензий от жмурика! И придумываю, что ему отвечать. Ты прикинь? — Старый закатился от смеха. Вдруг резко выдохнул и снова продолжил:

— Долго ведь сидел и ждал, пока он заговорит и начнет меня обвинять. Так вот, он теперь каждое утро меня будит. Я просыпаюсь — он рядом лежит весь в крови. И кричит на меня, что я мразь последняя, значит, что остался живой. Будильник хренов.

Старый сорвал пломбу и начал откручивать вентиль, щелкая зажигалкой.

— Что ты делаешь? — Тим отполз к стене, пытаясь в неё втянуться.

— Я со своим глюком всё давно выяснил. Он ничего нового мне не скажет. Да и не знает он ничего. Только про футбол свой талдычит, когда кричать устает. А вот твоего глюка мы сейчас вызовем. И ты всё у него узнаешь. Только главное, спроси там за меня, куда я попаду, и что мне успеть сделать, чтобы вечно не гореть на сковородке. А если забудешь про меня спросить — убью!

Старый поднес огонек к баллону.

— Не надо! Рванет же!

— Встать боец! Встать, я сказал! Подошел к окну! Быстро!

Тим подскочил к окну.

— Смотри! Ищи его!

— Нет там никого! Перестань!

Баллон засвистел. Пламя отпрыгнуло в сторону. Тим зажмурился. Но взрыва не последовало.

— Не дрищи ты! Он так сразу не взорвется! Это не граната! Смотри еще раз! Смотри как следует!

Тим повернулся к окну.

Мим стоял на пустой детской площадке и растерянно оглядывался «траволтой», не понимая, как он здесь оказался.

— Вижу! Он! Появился! — Закричал Тим, сиплым голосом.

— Беги, дурак! Беги к нему, чё стоишь! Я ещё пожить хочу! И не забудь там про меня! Понял?

— Понял! — Тим выскочил из квартиры и вскоре выбежал на улицу. Мим стоял по прежнему — на том же месте, и печально смотрел себе под ноги. На красной беретке сидела жёлтая канарейка и пристально наблюдала за крадущимся человеком.

Тим осторожно приблизился, боясь спугнуть загадочного «глюка».

Уличный артист поднял на него глаза.

— Мим? Я хочу, чтобы ты опять мне помог.

Мим вопросительно склонил голову. А канарейка на его голове, хлопнула крыльями, но никуда не взлетела.

— Мим, кто ты такой?

В ответ он медленно развернулся и зашагал на месте.

— Стой! Я понял! Не так!

Мим застыл в ожидании.

— Я хочу... — Тим прислушался к бьющемуся сердцу. Вспомнил своё детство и всю свою никчемную жизнь. Молчание затянулось. В любой момент мог прогреметь взрыв баллона. Тим подумал о сегодняшней трагедии, снова увидел перед собой искаженное в муках лицо беззвучно кричащей девушки. В голове пронесся последний разговор со Старым.

— Я хочу понять. Кто я такой.

Мим обернулся и накрыл белую ладонь чёрным платком. Затем подул и смахнул его резким движением - с белых пальцев соскользнула пачка сигарет. Тим кинулся её поднимать, но когда он распрямился, рядом никого уже не было.

Пачка была открытой и в ней оставалось от силы сигарет десять.

— И что это значит? Оставил покурить?

Тим вынул сигарету, щёлкнул зажигалкой. На вкус точно такой же табак, к которому он привык. Ничего не обычного. Нажал на кнопку в фильтре, подумав, что Старый уже должен взлететь на воздух. Интересно, закрыл он уже вентиль?

…Нет не закрыл…

Взрыва не было. Но Тима на мгновение накрыла черная беспросветная мгла. А в следующую секунду он обнаружил себя с баллоном между ног, большой палец автоматически чиркал по кремнию.

Тим откинул зажигалку, закрутил вентиль.

Он сидел в тельняшке Старого. В его мускулистом теле.

Тим вскочил, подбежал к зеркалу — на него смотрело бородатое синюшное лицо ветерана татарской бучи.

— Вот это покурил!

В глазах потемнело. И тогда Тим услышал мысли хозяина тела:

— Зассанец убежал всё таки! Вот я дебил. Не надо было его отпускать...

Тим видел всё словно в игре, от первого лица, — Старый подошел к холодильнику. Открыл дверцу.

Полки были заставлены кусками человеческих тел.

Старый достал тонкую женскую кисть с длинными лакированными пальчиками.

— За тебя, старлей! Только заткнись хоть на минуту! — он опрокинул полный стакан и закусил человеческим мясом.

Тим почувствовал, что его сейчас вырвет. Но тело не слушалось.

Старый дожевал нежное сладковатое мясо и достал ту самую пачку, подарок мима.

Тим ухватился за сигарету своей мыслью, пытаясь взять контроль над чужим телом. Рука дрогнула. Сигарета выпала.

Старый наклонился и поднял её.

— Смиррр-но! — Зачем-то крикнул Тим.

Это подействовало. Сигарета отскочила на стол. А Старый вытянулся в струнку.

Тим вынул новую из пачки и закурил, снова управляя чужим телом.

— Значит ты и правда монстр? Эх, Старый, Старый! Ты же маньяк! Ганнибал Лектор! Как я раньше этого не замечал?

На столе вместо курицы лежали разорванные останки младенца.

Как он быстро подменил еду! И значит, каждый раз так ловко меняет человечину на курятину и обратно! Сам я бы никогда в жизни его не подловил! Спасибо, волшебные сиги!

Тим подошел к подоконнику, чтобы забрать оставленный мобильный. И увидел в окне проплывающий внизу полицейский уазик.

— Вот значит как. Ещё лучше! Сейчас Старый! Возмездие грядет! Ну держись, урод! Выродок!

Тим подумал о шофере. И нажал на кнопку фильтра.

Водитель резко повернул, подрезав просигналивший мерседес.

— Завали, я те щас бибикну!

— Ты че, Димас, переклинило?

— Надо. Дело есть.

Тим подъехал к своему подъезду.

Экипаж, весело гогоча, вывалился наружу.

— Димас к бабам нас привез, я те отвечаю!

— Ты чо, какие ему бабы? Он трипер лечит здесь, видишь как приспичило!

— Точно! Когда с конца капает — гоняет как Шумахер!

По прежнему гогоча и перекидываясь сальными шутками, наряд полиции ввалился в квартиру. Старый, поднялся и пошатнувшись, ухватился за угол стола. Не прикуренная сигарета мима выпала из его липких блестящих губ.

— Не понял? Че за кипишь?

— Вяжи людоеда! — Крикнул Тим в теле водителя патрульной службы, подняв дрожащий указующий перст.

Парни окружили Старого.

— Попался, барыга! — крикнул полицейский с калмыцкой внешностью.

Никто из наряда не заметил раскинутого на столе человеческого младенца.

Зато все увидели голубой лицензионный баллон.

— Можно документики на баллончик?

— Да пошёл ты! — Старый вытянул кулак и калмык отлетел к стене.

Второй мент выхватил шокер и Старый оказался на полу.

— Убью, сука! — калмык, смахнул кровь со скулы и прыгнул на Старого двумя сапогами. Раздался неприятный хруст костей...

Тим отвернулся, снова чувствуя прилив тошноты, ухватился за пачку мима.

Что делать? Правда убьют же. Старый людоед, это да. Но убивать его вот так не правильно. Это не менты, а бандиты отбитые. Надо было старшего позвать.

Тим представил прямого начальника патрульной службы, конечно без лица, ему не знакомого, просто назвал про себя своего адресата. И нажал на кнопку, надеясь на успех.

Капитан ввел номер домофона и зашел в свою квартиру.

«Сегодня можно и пораньше! Фартануло так фартануло! Забухай, капитан, забухай! Заслужил, заработал!» — Подумал капитан с облегчением. Прошел на кухню с пакетами, полными продуктов, оставляя за собой капли крови.

— Жена. Я пришел. Опять не разогрела?

За стеной что-то упало и на кухне появилась женщина с сиреневым лицом.

Лицо было сплошным синяком в кровоподтеках.

— Ты че так рано сегодня? Я откуда знала?

— Дай я те вмажу ещё разик!

— Не надо, я быстро!

Женщина подлетела к холодильнику, достала кастрюлю.

Зашумела микроволновка за спиной.

— Папа! — по кухне прошлепал ребенок.

— Какой я тебе папа. Нарожала ублюдков, корми их теперь. А ну иди сюда!

— Витя, не надо!

Капитан положил на голову ребенка руку, второй резко дернул его за ухо.

Поднялся детский визг. Ребенок держась за окровавленный ошметок побежал из комнаты. Ухо мальчика захрустело во рту капитана.

— Ну такое. Предыдущий был слаще.

Женщина поставила перед мужем тарелку. В ней плавали детские пальчики.

— Вить, ну осталось же от Мити ещё. Целая кастрюля и холодец! Я тебя очень прошу, не трогай Костика, пусть подрастёт сначала.

Она подняла с дивана грудного ребенка и, ловко увернувшись от кулака, села у стены на пол, как цыганка. Вынув синюю грудь сунула её ребенку в лицо. Тот жадно зачмокал. Раздался хруст. Женщина зажмурилась, колотя по полу ладонью.

Ребенок оторвал сосок и с аппетитом зажевал. Из синей груди захлестало красное и белое.

— Ну что за баба! Кровь с молоком!

— Смирно! — крикнул Тим, борясь с позывами рвоты и не понимая как он до сих пор ещё не вывернулся наизнанку.

Тим овладел телом капитана, достал сигарету и закурил.

— Вить, ну не надо в доме! Дети же!

Тим подумал о Начальнике ГУВД. Эту семью маньяков нужно срочно изолировать от общества. И друг от друга. Срочно. Начальник ГУВД!

Тим нажал на волшебную кнопку. Снова нахлынула тьма. Чтобы тут же отступить, обнажая новую обстановку.

Вокруг сырость и пар. Он лежит жирной спиной на скамейке. Полная женщина с веником в руке, с распущенными волосами, прыгает на нем, взмахивая белой грудью. Начальник ГУВД высасывает из живота женщины белую кишку, залихватски с присвистом, как спагетти на свидании, захлебываясь от наслаждения.

— Кончаю! — захрипел генерал.

Женщина, держась за рваную рану, спрыгнула на пол, роняя кишку из живота, поймала ртом пульсирующий член.

В этот момент раздался грохот вышибаемой двери.

— Работает ОМОН! Всем лежать!

Женщина с зияющей раной в животе, поднялась с надутыми щеками над генералом:

— Отдел по борьбе с коррупцией! — победоносно прокричала слуга закона, брызгая спермой во все стороны, — вы арестованы! — после чего несчастная закатила глаза и рухнула на пол.

Голого генерала, аккуратно упаковали на заднее сидение гелентвагена, предварительно нацепив наручники.

Справа от Тима сидел человек в черной шляпе и плаще, словно вышел из фильмов про разведчиков.

— Ну что, Боря, допрыгался? Конец тебе Боря, я же предупреждал. Жадин мы не терпим. А ты, Боря, большая жадина.

— Дайте сигаретку. — Тим легко овладел телом перепуганного взяточника и маньяка, — Где мои сигареты?

Шофер, не оборачиваясь, протянул знакомую пачку человеку в шляпе.

— Что за говно ты куришь, Боря? Хотя, что с тебя взять, из грязи вылез, обратно тянешься.

Человек в шляпе вынул сигарету и вставил её генералу в рот:

— Теперь не говори, что я тебе в рот не давал, — он грустно хмыкнул, сам не в восторге от своей шутки.

— Вагоны с телами призывников, что ты закрысил, вернешь все до последнего кусочка мяса.

Голый генерал послушно кивнул, подставляя сигарету под пламя.

— Это не всё. Твои показания дадут ход большому делу. Скоро у нас будет много свежего мяса! И не надейся на зятя! Больше тебя и генеральный прокурор не отмажет.

Генерал кивнул, судорожно втягивая дым.

Точно! Генеральный прокурор! Тут творятся какие-то бандитские разборки! Вагоны с мясом призывников! Какой-то ужас! Надо чтобы разобрался генеральный прокурор! — осенило Тима. Он нащупал зубами кнопку и нажал.

Темнота снова моргнула Тимом и он оказался в новом теле.

Перед ним стояли в цепях голые черные мальчики. Один вышел из общего ряда, держа руки замочком на паху, и с отрешенным взглядом дернул одной рукой — в ней блеснула сталь. Хлынул красный фонтанчик. Негритёнок оскопил сам себя.

Другой рукой он поднял свой отсеченный отросток.

— Красавчик. Дай-ка сюда.

Отросток извивался ужиком в дрожащей от предвкушения руке генерального прокурора, разбрасывая капли крови. И приближался к открытому рту, исходящему жадной слюной.

— Смирно! — Мальчики вытянулись в струнку. Тим вскочил, оборачиваясь по сторонам. На стеклянном столике лежал золотой пистолет.

Тим с усилием поднял его. Золотой слиток странно согревал ладонь. На ручке герб двуглавого орла. И гравированная надпись чуть ниже — "От президента, в благодарность за верную службу." Тим снял предохранитель.

— Убью сволочь!

— Хозяин, пощади! — мальчик упал на колени, подняв окровавленные ладошки.

— Да не тебя! Его убью!

Тим приставил дуло к своему виску. Достал сигарету. Нащупал зубами кнопку.

Цель — президент!

Он попытался нажать одновременно. Висок обожгло первым. А потом произошел перескок в черную бездну. Но Тиму показалось в то короткое мгновение, что в руках его была всего лишь зажигалка.

Президент стоял перед картой Российской Федерации. Картой была прибитая к стене, чудовищно перекошенная, кровоточащая корова.

Она свисала чрезмерно набухшая в европейской части и совсем худая в сибирской. Выпирала вздутостями уральского хребта, как перебитым перекрученным позвоночником, сползающим сверху вниз. Почерневший от спекшейся крови набухший Кавказ, торчал ушедшим под шею выменем и выползал куда-то вперёд морды. Камчатка и весь дальний восток висели надорванные, грязные, затертые, отслоившиеся от всего тела.

Президент повернулся к бесконечно длинному блестящему столу из красного мрамора. По обе стороны одиноко стояли пустые золотые стулья.

На столе у самого края лежала серебряная тарелка. В ней только листья салата, сухарики, помидоры и огурцы. Президент сел за стол, поднял серебряную вилку. В полной тишине и абсолютном одиночестве принялся за ужин. Пока он ел, Тим осторожно прислушался к его мыслям. "Го-су-дар-ство" — Звонко стучало в ясной голове молоточками.

Насытившись президент отодвинул тарелку. В теле бодрость от легкого ужина, здоровое сердце громко стучит, призывая к активной деятельности. «Го-су-дар-ство…»

— И чай!

Тарелка отъехала и скрылась в распахнувшемся люке. Обратно тихо приблизился стеклянный стакан бурого чая с серебряным держателем, как в поездах.

За ним на блюдечке подоспел один сахарок.

— Нет. Сахар отдайте детям.

Блюдечко послушно отправилось обратно.

— Разве что... Печенька!

По ту сторону длинного стола заскрипели цепи, а из люка поднялось громадное блюдо, накрытое большой длинной салфеткой.

Блюдо медленно приближалось.

И Тим, наконец, понял, что это была за «печенька». Салфетка доходила лежащему на блюде человеку только до подбородка. В знакомом до боли лице, Тим узнал известного правозащитника. И сразу услышал в голове президента поправку к своей догадке: «Мясозащитник»! «Травоагент»! «Нежная и мягкая печенька»!

— Смирно! — Крикнул ему Тим. Но президент не послушался, продолжая громко отхлебывать из стакана.

Тим понял, что с президентом нужно иначе. Он принялся вспоминать, что можно крикнуть такое, чтобы его подчинить. Но на ум ничего кроме Бога не приходило. Только как оформить эту мысль в слова? Молитва! Тим помнил только одну.

— Отче наш! — начал он. Президент одобрительно кивнул, отламывая запекшийся палец на ноге новоиспечённого правозащитника.

— И же еси на небеси! — добавил Тим.

Президент отхлебнул чая и с выражением страстотерпца, закатил глаза в потолок.

— Да святится имя твое! Да будет воля твоя!

Президент поднял кусочек правозащитника вверх.

— Да будет царствие твое!

Президент улыбнулся и, довольно кивая, захрустел сладким прожаренным мясом.

— И на земле как на небе!

Президент поднял стакан и отпил как будто услышал тост.

— Хлеб наш насущный дай нам на сей день!

Президент снова кивнул и отломил ещё кусочек человечинки.

— И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим!

Президент поставил стакан чая на стол. Положил кусочек обратно.

— И не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого!

— Хватит. Вот это уже перебор! Я сыт по горло!

Он хлопнул в ладоши и блюдо из правозащитника поехало обратно.

— Ибо твоё есть царствие!

— Хватит я сказал! — президент ударил кулаком по столу. И закашлял.

— И сила и слава...

Президент вскочил, кашляя и дергая себя за галстук.

— Во веки веков...

Он покраснел. И упал на колени, пытаясь похлопать себя по спине.

— Аминь!

Теперь, когда Тим овладел президентским телом, он заметил, почему такой чудовищной показалась ему коровья туша.

Она была сшита из освежеванных человеческих тел.

Тим смотрел на страну в нарывающем, кровоточащем человеческом мясе.

И до него наконец докатилось второе слово, которое ни как не мог договорить президент, теперь только закончивший свою мысль до конца:

"Го-су-дар-ство...

Вку-сно-е"!

— Нет! Нет! Нет!

Тим кинулся к человеческой корове, пытаясь отодрать ее от стены.

Не помня себя от негодования и ужаса, Тим жаждал уничтожить страну людоедов. Когда ещё это сделать, как ни теперь, стоя в президентском теле?

Мясо рвалось кусками, но целиком карта не отрывалась.

Наконец, Тим устал бороться. Ему стало душно. Он подошел к красной бархатной шторе и одернул её.

В окне показалась тихая улица. Далеко внизу, вдоль стены, высоко задирая блестящие сапоги, вышагивала маленькая фигурка гвардейца со штыком. Тим подумал, что надо что-то менять, пока у него есть силы и остались ещё ресурсы. Он достал мятую пачку, открыл её. Последняя сигарета, как последний патрон.

— Всё расстрелял на этих маньяков. Что же делать? Куда выше то?

Тим подумал, что раз он на самом верху пищевой цепочки, значит вся страна сейчас под ним. И все эти несчастные людоеды под ним. И мысленно окинув хозяйским взглядом всех россиян, Тим принял решение.

Он расщепится. Станет всеми людьми сразу. Создаст единый разум, как это должно быть у пчел или муравьев! И запретит всем людям есть друг друга! Вот для чего мим наделил его такой властью! Революция сознания — путь к эволюции нации! И Тим наконец-то это понял!

Мим будет доволен!

Только вот... Осталось нерешенным одно пикантное, но принципиальное действие.

Тим приказал столу привезти независимого журналиста с камерой.

Пока независимый журналист ехал, Тим распахнул окно. В него сразу всосало край бархатной шторы. Вот это сквозняк однако! Самый верх как никак! И дует, должно быть, с самого низа! Ветром народной воли. И мы её сейчас удовлетворим!

На огромном блюде подъехал голый независимый журналист с яблоком во рту. Перевязанный веревками, он скрючился в дикой неудобной позе, лежа на животе, с ногами за спиной, достающими пятками ему до головы и запрокинутыми за ноги связанными руками. Перед головой независимого журналиста поднялась камера. Он ткнул в неё носом, загорелась красная лампочка.

Тим откашлялся, чувствуя накатившее волнение.

— Добрый вечер. Дорогие россияне. Кажется так. Не важно, как начать. Главное, как закончить. Так вот. Я принял решение. Я признаюсь, что я главный вор. Я признаюсь, что я главный людоед. Но я больше так не могу. Не хочу. И не буду. Простите меня за всё. Я тоже устал. Я тоже ухожу. Прямо сейчас. Не дожидаясь Нового года.

Тим повернулся к окну, поднялся на подоконник и шагнул в пропасть.

Брусчатка молниеносно приближалась. Тим испугался, что не успеет. Но кнопка лопнула быстрее президентского тела.

Ожидая увидеть миллионами глаз много всего и сразу он не увидел ничего кроме белой ваты.

Тим стал всеми сразу...

Кнопками в сигаретах.

Это было невыносимо — душно, больно и страшно. Миллионы кнопок его разума нажимались, лопались и втягивались в миллионы легких ядовитым дымом.

Тим постарался успокоиться и собраться насколько это возможно. Он будто шел по темному лесу, избегая любого шума, двигаясь на абсолютную тишину. И собирался по капле в терминатора в виде единственной разумной кнопки из жидкого металла.

Наконец, сводящий с ума, гул разноголосицы остался в прошлом. Наступила абсолютная тишина. И в этой тишине его кто-то прикуривал.

 

«Мим?»

«Да, Тим».

«Это правда ты?»

«Да, это правда я».

«Почему я стал кнопкой?»

«Ты сам этого захотел».

«Нет. Я этого не хотел! Но я понял, кто я такой. Прошу, отпусти меня...»

«Ты правда понял, кто ты такой?»

«Да».

«Кто же ты Тим?»

«Я кнопка».

Мим закашлял. А Тим ощутил давление в голове, её перекатывали пальцы мима.

«Кнопка говоришь? Хорошо, что ты не людоед. Правда же?»

«Конечно, я не людоед! Я прошу тебя, только не нажимай меня»!

«Чего ты боишься? Ты же кнопка. А кнопки иногда нажимают».

«Я не хочу уходить».

«Всем страшно. Это нормально».

«Нет, не выдыхай меня в пустоту!»

«Там будет не так уж и пусто».

«Я хочу вернуться обратно».

«Зачем?»

«Я должен».

«Ты уверен?»

«Уверен».

«Для чего ты вернешься?»

«Я чувствую, что я должен кому-то помочь… Вдруг ещё можно что-то исправить?».

«Кому ты собрался помочь? Ты же всего лишь кнопка! Хватит. Надоел мне до чертиков! Точно не хочешь, чтобы я выкурил тебя в пустоту?»

«Не хочу! Не сейчас! Я не готов!»

«Хорошо. Тогда отправляйся на помойку».

Сбоку по фильтру щелкнуло ногтем.

Тим ощутил себя космонавтом, испытывающим перегрузки. Голова кружилась, виски ломило и сдавливало от напряжения. Он летел куда-то вниз и вбок.

Наконец приземлился. Влажно и воняет помоями.

«Неужели я на дне урны? А все таки он меня не нажал! Или все таки нажал? Но точно не выкурил! Как же теперь выйти-то?»

Тим сделал усилие и выпал из табачных опилок в свой старый знакомый лифт, в очередной раз угодив в ту же затертую блевотину.

Он поднялся на свой этаж.

Хотел вбить номер Старого. Но передумал. Понял, что дико устал, живот сводило от голода. Неужели всё позади? Неужели я живой! Господи, уйду в монастырь!

Тим вошел к себе, сходу открыл холодильник, боясь увидеть человечину.

Нет, макароны! Слава богу, макароны! Какое счастье! Ну правильно! Я же не людоед!

Тим кинулся их жевать прямо из кастрюли, прямо так, холодными.

Но всё таки что то изменилось. Во рту он ощутил сладковатый тошнотворный привкус. Пропали что ли?

Тим подошел к раковине и сплюнул на ладонь — в ней лежали три надкусанных человеческих пальца с синюшными ногтями, и с грязью под ними. Он обернулся к кастрюле. Полной человеческих пальцев в запекшейся крови.

Наконец-то его вырвало.

В раковине оказались десятки человеческих фрагментов. А Тим всё не останавливался. Пока вся раковина не заполнилась горой человеческих останков.

Вскоре Тим упал на пол, опустошенный, очищенный, но совершенно без сил.

Он не мог подняться, на ноги, но ему срочно захотелось на улицу, и он пополз на четвереньках к двери.

Перед носом возникли чёрные ботинки. Тим попытался задрать голову.

— Гражданин, не смотря на ваше состояние, прошу вас поучаствовать.

— В чём ещё?

— Побыть понятым. По-соседски, так сказать. Надо. Очень надо.

Тим поднялся по стенке и последовал за полицейским в коридор. Они развернулись обратно к его двери. Знакомый капитан ввел код от квартиры Старого и нажал на кнопку ключа.

Тим вошел в смежную со своей квартиру и увидел то, что осталось от соседа — голова Старого и верхняя часть его груди с обглоданными торчащими ребрами и фрагментами тельняшки, лежала в фольге на кухонном столе, вместо тела младенца.

— Всё таки сожрали...

— Прошу пройти и опознать труп.

— Труп ли? Почему я должен опознавать вашу еду?

Капитан не понял сарказма, лишь развел руками:

— Закон есть закон.

Тим шагнул ближе. Подумал, что зря он не позволил миму себя раздавить и выкурить. Сейчас был бы уже в космосе, а не вот это вот всё. Но Тим сам принял решение вернуться обратно на свою помойку. Обратно, в этот кромешный ад…

Тим подошёл к окну. Привычным взглядом пробежался по двору, по снующим прохожим, играющим детям, гуляющим мамочкам. Ничего страшного вроде бы не происходит. Только алые ручейки сбегают по детской площадке к оградке, и стекают дальше, куда-то под окна его дома… Неужели все они людоеды? Получается так. Но почему он раньше этого не замечал? Не видел и не хотел видеть. Потому что предпочитал считать себя кнопкой. Но что ему теперь делать? Как вернуться в то прежнее беззаботное состояние? И разве теперь это возможно? Когда он больше не может поедать ближнего? Неужели ему теперь только и остаётся, что поедать себя самого? Но должен же быть другой выход!

Он посмотрел по сторонам на уровне своего этажа. В мандариновых окнах горели огни. И тени мужчины и женщины стояли на своих привычных местах. Только в этот раз, что-то изменилось.

В руке у мужчины явно угадывался пистолет. Женщина изображала руками водную гладь, покрывающую её с головой. А мужчина приставил пистолет к виску.

Они точно не людоеды. Они боятся и прячутся. И кажется, уже доели себя до последней косточки.

Тим ощутил прилив скопившихся нерастраченных сил и необъяснимое радостное волнение. Ему захотелось остановить этих несчастных затравленных людей, помочь им хоть чем-то, воодушевить, приободрить отчаявшихся и предотвратить назревающую беду. Пока ещё можно хоть что-то исправить! Но что он может — ведь он всего лишь трусливая кнопка, которая даже не смогла найти в себе смелости достойно выкуриться в космос. Вот если бы мим появился здесь и помог!.. Хотя, как показалось Тиму из последнего разговора, мим устал настолько, что наверняка мечтает о том, чтобы его самого выкурили, наконец, в пустоту...

Тим медленно начал понимать, что ему нужно сделать. Но коварный мим дал ему последний шанс... без шанса! Ведь ни одной сигареты с чудо-кнопками больше не осталось!

И тут Тима пробило насквозь, словно шокером, которым здесь недавно усмиряли Старого.

Си-га-ре-та! Ну конечно! Одна точно выпала у Старого изо рта!

Тим принялся шарить вокруг останков соседа, шелестя фольгой. Здесь где-то! Да где же она!

Он наклонился под стол.

— Ничего не трогайте! Отставить! Отойти от стола! — раздался голос капитана.

Тим нырнул под стол. Его вытянули за ноги и вышвырнули из кухни.

— По статье у меня пойдешь! — закричал капитан ему в лицо. Так близко, что Тим увидел в гнилом зубе застрявший кусочек розового мяса, похожий на мочку детского уха.

Довольный Тим поднёс ко рту пыльную затоптанную сигарету. Ему показалось, что он не курил уже целую вечность. И ещё показалось, что он сейчас выкурит последнюю сигарету в своей жизни.

— Не курить в помещении! — Капитан повернулся к трупу, затем снова на Тима:

— Да ты же его, сука, этого жмурика и сожрал! Я угадал? Сосед же? Напились вчера вместе, слово за слово, членом по столу — и потерял голову от вида крайней плоти! Оттяпал кусочек друга, аппетит то и разыгрался! Думаешь, я не знаю, как это бывает?

— Думаю, знаете, — Тим щёлкнул зажигалкой, наблюдая за краснеющим от ярости капитаном, со всхлипом втянулся дымом, быстро раздавил зубами капсулу, за ней сразу вторую, и зажмурился.

Прощай мим! Прощай мой друг! И спасибо тебе за всё!

В этот раз его не окутала тьма. В этот раз Тим увидел яркую вспышку света.

Он стоял на своей кухне у форточки, и выдыхал уставшего благодарного мима в ослепляющую космическую пустоту. Когда Тим докурил, кухня погрузилась в привычный сумрак.

Перед ним на табуретках сидели малыши. Его друзья из далёкого детства. Кудрявая девочка с очками, в которых одна линза залеплена пластырем. И белокурый мальчик с тонкими бледными губами. Дина и Тёма. Рядом звонко тявкнула Кнопа.

Тим страшно обрадовался детям. И шагнул, чтобы их обнять. Но ударился лбом о невидимую преграду. Тим положил на неё руку в белой перчатке и надавил. Странно, кругом эта стена. Невидимая, но очень твердая. Перебирая руками, попытался найти край преграды. Шагнул в строну, но вместо того чтобы сдвинуться, Тим зашагал на месте.

Дети прыснули и захлопали в ладоши, по кухне прокатился звонкий весёлый смех.

Смеялась не только Дина, смеялся и Тёма.

Во рту у мальчика сверкнули сияющие алмазы.

«Ничего себе, откуда у тебя зубы такие?» — захотел крикнуть Тим, но не смог. Даже промычать не удалось. Изо рта не вырвалось ни звука. Уделом Тима стала абсолютная немота.

Тим показал пальцем на Тёму.

Мальчик понял, кивнул. И медленно открыл рот. Так неестественно широко, что глаза у Тёмы закатились и пропали. А Тим увидел во рту у мальчика черную пустоту космоса с мириадами сияющих звезд.

Тёма закрыл рот и улыбнулся. Дина тоже улыбнулась и подпрыгнула, как будто вспомнила что-то.

Она сняла очки с заклеенной левой линзой. На всю ширину пластыря из сияющего глаза в комнату хлынул яркий солнечный свет. Дина снова надела очки, а комната опустилась в сумрак, стало как будто даже темнее, чем было.

Тим решил, что и ему пора поделиться чем-то эдаким. Вдруг, что-то пискнуло в холодильнике.

Тим протянул руку, но тут же отбил её о невидимую преграду и затряс белыми пальцами от боли. Дети снова засмеялись. Дина спрыгнула со стула, потянула со всей силы за дверцу. Она недовольно хлюпнула и открылась.

Из холодильника с громким стрекотом и писком, оглушающе хлопая крыльями, вылетали десятки ярких лимонных канареек. Кухня быстро заполнилась желтыми стрекочущими комочками, они вихрем закружились над головой.

Дети визжали от восторга и прыгали.

Тим улыбался друзьям счастливой улыбкой черных губ на белоснежном лице. В голову пришла новая идея. Он показал Дине на глаз.

Она снова подняла очки. Тим обернулся и открыл невидимые двери в том месте, куда падал ослепительный дневной свет. Туда, где он всё ещё наделся что-то исправить.

Получилось! Дети взяли его за руки и все вместе шагнули в открывшийся в стене портал на набережную — резной парапет, каменный мостик, блестит на солнце речная вода.

Люди-людоеды бегут по улице в разные стороны. Кто-то за едой, а те кто уже поел, бегут от тех, кто ещё голодный.

Неожиданно, один прохожий остановился. За ним встал второй, а там ещё несколько.

Дети людоедов радостно смеялись, хлопая в ладоши.

Посреди толпы стоял Тим в красном берете с белым лицом, и в полосатой тельняшке. Он ходил на месте, поднимался, спускался, тянул невидимый канат, искал выход из невидимой клетки.

Вдруг замер и накрыл белую ладонь черным платком. Затем подул и смахнул платок. В небо вспорхнула желтая канарейка. Она немного полетала над головами и скрылась в голубом проеме облаков, где на мгновение моргнул черный космос с яркими звездами.

Люди-людоеды опустили головы обратно, но мима уже нигде не было.

Тогда они снова побрели по своим людоедским делам.

Лишь одна женщина продолжала растерянно смотреть по сторонам. Худая, бледная, простоволосая и заплаканная. Она стояла на тонком парапете. И только выступление мима и маленькая жёлтая канарейка не дали ей совершить задуманное. И теперь она не знала, что делать дальше. Мальчик улыбнулся ей сияющей алмазами улыбкой и протянул руку. Женщина кивнула и спрыгнула обратно на мостовую. И тогда она заметила стоящего посреди площади рассеянного мужчину. Он держал за руку маленькую девочку в синем платье, с белой линзой, закрывающей глаз. Из другой руки мужчины выпал пистолет, разочарованно звякнув о гладкие камни. Женщина неуверенно кивнула и робко помахала. Мужчина тоже кивнул и неуверенно помахал ей в ответ. Всё так же робко, повторяя друг за другом движения, осторожно ступая по мостовой, мужчина и женщина тихонько пошли навстречу друг-другу. Потому что больше их не сдерживали стены и окна. И потому, что в их жизни появился мим по имени Тим.

И маленькая жёлтая канарейка.