Не ходи сегодня никуда

Когда Макар извлёк из преющих опилок подсознания хрупкое яйцо с налипшим пухом воспоминаний, оно не выдержало физического напряжения и лопнуло в жадных дрогнувших пальцах. Слепой зародыш новой истории, пульсируя в паутине красных капилляров, соскользнул из расколотых плешивых скорлупок черепной коробки, разбившись шлепком густых чернил о слоёный квадрат бумажного файла на двенадцать листов. В приступе изматывающей писательской эйфории, словно в преступном оргазме монаха, онанирующего на образ непорочной девы и рыдающего от ужаса своего грехопадения, Макар ожесточенно застрочил страницу за страницей, охваченный мелкой паскудной дрожью, стараясь успеть за виляющим перед пальцами, убегающим от осознания, запрещённым, пугающим смыслом. И не царапая замасленным ножом на липком столике из дсп, но разбивая сапёрной лопаткой сухую твердь бытия, Макар безостановочно перекладывал свою историю, строку за строкой, страницу за страницей, перекидывая прозрачную ткань эфемерных идей с немощной впалой груди бессознательного небытия, на могучие татуированные плечи созидающей реальности в виде шуршащей материи из разлинованной бумаги. Наконец, воспоминания полностью прогрузились широкими полями огненных тюльпанов, где ослепительной белизной в бескрайнем голубом небе, бумажным змеем из счастливого детства, навис последний, двенадцатый, лист его существования.
 
В попытке отсрочить роковой момент, Макар ухватился за звенящее тревожной пустотой, алюминиевое ведро, запрокинул его на себя, заглянув в чужие безумные глаза, дождался пока стечет на пару последних глотков, зашёлся в хрустящем кашле, и отбросив опустошённый колокол, пробивший час расплаты гулким ударом, натянул на босу ногу скользкий влажный ботинок.

Да так и замер. Но дело было вовсе не в отложенном бунте, который задерживался в этом веке на несколько лет позже обычного, и не в расстрельной команде, всё утро почтительно ожидающей его у входа, чтобы накалядовать ему рождественский приговор, приведя, наконец, в исполнение потаённое желание. А в рыжей зеленоглазой девице в обнимку с бурым медведем, которая заговорила с облезлой занавески, отделяющей кухонный стол от кровати:

- Не ходи сегодня никуда. Ныряй лучше ко мне. Заройся с головою в покрывало. И мы с тобою в обнимку замрём, да тихонько послушаем, как удаляется из пористого тела обугленного леса звериная ненависть гражданского огня, как падает на расписные купола агрессора-царя народное возмездие священного дождя, смывающего вместе с вековой золой и ядовитой краской золотой, живые человеческие лица, оставляя ослепительной белизной сиять безликое ликующее стадо.

Не ходи сегодня никуда. Даже если тебе пора, даже если тебя заждались. Вдруг уже перестали ждать.

Не ходи сегодня никуда.

А если ты всё же решился уйти, хотя бы закрой за собой как следует.