Божьи садовники. Глава 9. Финал

На верном пути

Любая, даже самая малая травка тянется к солнцу, и если легкие ребячьи ноги все же сомнут ее, она вскоре распрямится, словно никто и не резвился на лужайке каких-то полчаса назад. Точно так же от корабля, идущего далеко в море на всех парах, в обе стороны расходятся волны, но спустя малое время они исчезает, и поверхность воды делается совершенно гладкой, как бывает при штиле. Но небо хранит свои тайны еще надежней, чем земля и чем океан: ведь крылья в воздухе не оставляют даже таких зыбких следов, и куда Морти и Тодик сегодня держат свой путь, не скажет никто, кроме них самих и Господа Бога.
А вот представим, что какая-нибудь добрая душа решит все же их найти – хотя бы для того, чтобы поблагодарить за проявленную к ней заботу. Конечно, ей следовало бы сделать это раньше, но ведь и мы иногда забываем сказать «спасибо» человеку, а потом спохватываемся. Словно легкий огонек, невидимый людям, полетит она над землею, и встретит на своем пути прекрасный сад, где собраны все цветы, какие только есть на этом свете. Спустившись пониже, душа заметит маленькую желтую маргаритку и спросит ее о Тодике и Морти, поведав о них то, что запомнила. И маргаритка ответит – чуть жеманно, как приличествует благовоспитанной барышне:
– Я слыхала от перелетных птиц, что те двое уже в раю. А раз так, до нас им нет никакого дела, в особенности до тех, кто, подобно мне, не вышел ростом. Право же, это обидно: пусть я и невеличка, но наше имя происходит от морских жемчужин, а значит, мы, маргаритки, в каком-то смысле родственны им…
Но торчащий рядом гладиолус тотчас возразит ей – он ведь господин сухопарый, важный, а такие чрезвычайно склонны поправлять других:
– Не всякому пустопорожнему щебету можно верить, сударыня, да-с! Смею заявить, что те чернокрылые братья, о которых шла речь, до сих пор несут еще свое послушание!.. Я ведь самый высокий среди присутствующих и, соответственно, ближе всех к небесам, так что мне ли не знать намерений Господа… – И бедная душа останется в недоумении, не зная, кому же верить, особенно если в беседу встрянет растущий чуть поодаль красный мак, большой любитель подпустить туману да дурману, и молвит: между тем, что сегодня сказали, нет принципиальной разницы, как нет ее между наполовину полным и наполовину пустым стаканом или между жизнью и смертью.
И действительно: не во всем сразу и разберешься.

* * *

Крылья Морти были чуть разведены, и между его острых лопаток блестела круглая капля пота: это Тодик хорошо видел, потому что находился чуть позади товарища; отчего-то в решительный час именно такие мелочи врезаются в память и навсегда остаются в ней. А еще Морти что-то говорил – негромко и недолго; когда же он закончил, ребята услыхали:
– Разве вы считаете себя недостойными упокоиться в обители блаженных, а все труды свои приравниваете к сору, который годен лишь на то, чтобы его выбросить?
При этих словах Морти встал с колен и выпрямился, ибо просить минуту назад можно было со смирением, но отвечать теперь требовалось с достоинством, будто и не от своего имени или имени Тодика, а от лица всех чернокрылых братьев:
– Напротив, Господи! Мы навеки благодарны тебе, что ты позволил нам работать в твоем саду и причислил к тем, кто прежде избавил святую Агафью и ее сестер от мук, а избранный тобою народ спас от меча Сеннахериба!.. Но как раз поэтому мы желаем и впредь служить тебе – до тех пор, пока ты не повелишь, чтобы и самой смерти больше не было.
– А как же твоя мать, Морти? Ты ведь даже не видел ее в земной жизни. Неужели ты не хочешь поселиться в раю вместе с нею?
Морти вздрогнул: ведь он был всего лишь мальчишка, и, похоже, мысль о матери на какой-то миг его смутила. Однако спустя малое время он собрался с духом и произнес:
– Хочу, Господи! Но отец как-то сказал мне и брату, чтобы мы росли порядочными людьми, и нашей маме не было бы за нас стыдно. Брат тогда промолчал, а я спросил: «Папа, а кто такой порядочный человек?» Отец ответил: «Тот, который думает не только о себе» И когда мы с Тодькой провожаем в последний путь очередную душу и стараемся ее утешить, я все чаще вспоминаю эти слова. И надеюсь, что моей маме за меня действительно не стыдно, а даже наоборот: она могла бы мною гордиться… Это главное!
– А ты, Тодик, что скажешь?
Тодик не медлил ни секунды; он шагнул вперед и выпалил:
– Я – как Морти!.. Мы заодно!
И тогда до ребят снова донесся глас Господа, однако теперь он звучал более ласково – так обычно благословляют перед дальней дорогой:
– Что ж, дети, будь по-вашему.
Двое мальчиков взялись за руки и молча поклонились.

* * *

«Что это было? И было ли вообще?»
В глаза Тодика светила Большая Медведица, такая же холодная и молчаливая, как всегда. А чуть выше изгибалось созвездие Дракона, подобно древнему змию, вознесенному некогда посреди пустыни по воле Божьей. И оба жителя заоблачных высот ничего не могли поведать Тодику; впрочем, он и не к ним обращался: ответ на вопрос, который томил его, надлежало искать в собственном сердце.
«Мы действительно принесли себя в жертву? Отказались от рая, чтобы навсегда остаться чернокрылыми братьями? Но когда это случилось? Впечатление такое, что не раньше, чем двое суток тому назад… Но вчера, помню, мы только спускались к мальчугану трех или четырех лет, который нечаянно хлебнул уксусной эссенции; когда Морти взял его на руки, он ревел, хотя больно уже не было, и не хотел лететь с нами: нам еле удалось его успокоить. А позавчера мы и вовсе не получали откровения, лишь болтали между собою да играли в догонялки над озером. И ничего больше в те дни вроде бы не происходило. Значит, все это мне приснилось… Но разве мы способны видеть сны?..»
Тодик совсем растерялся. Он понимал, что во сне легко видеть себя героем и воображать невесть что, скажем, как ты без запинки отвечаешь урок, хотя бы его и не учил. Но когда на следующее утро тебя вызывают к доске, ты мнешься, вертишь в пальцах кусочек мела, жалким взглядом обводишь одноклассников и в конце концов даже не обижаешься, когда учительница ставит тебе заслуженную двойку. И точно так же Тодик не мог сейчас поручиться, что наяву он был бы таким же смелым, как Морти, и поддержал товарища в непростую для него минуту. Это сомнение было нестерпимей всего; прежде Тодик, если взывал в мыслях к Богу, никогда не просил о себе, только о других, но теперь он с трепетом произнес, глядя в усыпанное яркими звездами черное небо:
«Господи, просвети меня!»
Могильная тишина стала ответом; такая, наверное, была в первый день творения, когда совсем юная Земля была еще безвидна и пуста, и Дух Божий носился над водою. Тодик продолжал молиться, но скоро понял, что больше не в силах оставаться в одиночестве. И потому он отправился разыскивать Морти.
Уже светало, когда двое друзей наконец-то встретились. Тодик не знал, с чего начать, не знал даже, стоит ли начинать вообще и нагружать брата своими проблемами. Однако Морти, заметив, что взгляд Тодика стал каким-то чересчур серьезным, сразу заподозрил неладное и немедленно потребовал объяснить, что же стряслось. И Тодик все ему рассказал. Морти слушал, даже не пытаясь особо скрыть свое изумление, с широко раскрытыми глазами, а потом воскликнул:
– Тодька!.. Я ведь тоже это видел!
У Тодика перехватило дыхание:
– Когда?
– Очень давно, еще в земной жизни. Я тогда не пошел на концерт «Алисы», отдал билет какому-то пацану, который потерял свой: он сидел на скамье один-одинешенек и всхлипывал. А следующей ночью и привиделось то, о чем ты говорил сейчас. Я тогда еще подумал: что за хрень, откуда у меня крылья и что вообще все это значит… Ну, и забылось, соответственно: у меня память на сны всегда была дырявая… – Эти слова Морти произнес чуть приглушенным тоном, будто бы извинялся. – А вот ты теперь напомнил!..
– Что ж получается, Морти?.. Господь уже тогда решил, что наше место не в раю, а здесь? И добивался лишь того, чтобы мы сами это поняли?
– Ты расстроен?
– Просто еще не пришел в себя… Слишком уж внезапно все вышло, я и обдумать-то как следует не успел. И не готовился…
Морти ухватил товарища двумя пальцами за подбородок – ласково и совсем не больно, как иногда любил делать, и в его глазах зажглось то, что обычные ребята иногда зовут чертовщинкой, а в языке чернокрылых братьев для этого нет удобного названия:
– Тодька – врушка, нос, как ватрушка!
Тодик даже опешил:
– Почему это я – врушка?
– Не готовился, говоришь? А скажи-ка мне: о чем мы с тобой мечтали?
Тодик вспомнил давнюю беседу, которую он и Морти когда-то вели на крыше одной из городских высоток, между землей и небом, одинаково причастные и дольному, и горнему, и ответил:
– Чтобы Бог не разлучил нас!..
– Но раз он не будет этого делать, значит, наша мечта сбылась!.. А больше рай нам ни для чего и не был нужен! Теперь вот это все, – Морти широко повел рукою, и вся шутливость сошла с его лица, – наш с тобою рай!.. Где у меня есть ты, а у тебя есть я… И мы можем вместе творить добро во имя Господа!.. Разве это не здорово?
– Выходит, Морти, – Тодик помедлил, чтобы собраться с мыслями, – мы все это время были в раю? Просто сами не понимали этого?
– Нет, Тодька, – Морти покачал головою, – в раю мы не были. Что же это за рай, из которого хочется сбежать? Рай наш мы обрели только сегодня, когда Бог открыл нам глаза на наше истинное предназначение. Должно быть, он счел: мы достаточно созрели, чтобы принять его волю!..
– Царство Божие – внутри вас… – Чуть осмелев, Тодик вспомнил слова, с которыми Спаситель некогда обратился к людям, вопрошавшим его.
Морти согласился:
– Да!.. Хотя, наверное, Морти из моего сна – это не совсем я. А Тодик из твоего видения – не совсем ты… Те ребята лучше нас: они бескорыстнее и храбрее. Но мы ведь можем до них дорасти! – Рассмеявшись, Морти задорно взметнул руку к небесам и тут же вдруг почувствовал, что она отяжелела, а пальцы сжимают что-то очень хорошо знакомое, какой-то длинный деревянный предмет с натянутыми на нем струнами. В следующую секунду Морти понял, что это гитара – точно такая же, какая была у него, когда он жил вместе с отцом и братом. От неожиданности Морти разжал было пальцы, и гитара тотчас же исчезла, но она вновь появилась, стоило мальчику попытаться опять стиснуть руку в кулак. Еще не отваживаясь до конца поверить, Морти в упор посмотрел на Тодика. Он ничего не говорил, но Тодик, глядя брату в глаза, понял, что тот счастлив, и оттого ему самому стало радостно. Придвинувшись близко-близко к товарищу, Тодик шепнул:
– Морти, ты ведь хотел, чтобы в раю у тебя была гитара. Помнишь?
– Так значит, Господь и взаправду ввел нас нынче в рай!.. Благодарю тебя, Боже! Ну-ка, попробую… – Привычным движением Морти ущипнул струны, стараясь извлечь сначала аккорд до мажор, а потом – си минор. – Получается!.. У меня получается, Тодька! Я ничуть не растерял навыка! Теперь я могу не только петь, но и играть! Вот послушай!.. – Морти уже перехватил гитару поудобнее, но Тодик его остановил, а за миг до этого он вздрогнул и повернул голову куда-то влево, точно его окликнули по имени:
– Я обязательно послушаю, Морти! Но чуть-чуть погодя!.. Сейчас нам некогда!
Морти встрепенулся:
– Ты получил откровение?
Тодик кивнул:
– Один человек с чистой душою ждет нас. В своих мыслях он давно уже с Господом, но попросил у него отсрочку, чтобы успеть проститься с сестрой, которая приехала из далекого города. Они только что закончили говорить и…
Морти даже не дал другу досказать:
– Так что ж мы, Тодька, прохлаждаемся? Вперед!
Оба мальчика взмыли в вышину – одновременно, будто ни один не хотел уступать первенства в том, что касается Божьего дела. Они летели на восток – туда, куда Тодик прежде указал рукою, навстречу солнцу, которое поднималось над миром и дарило ему жизнь. Вскоре маленькие фигурки двух чернокрылых братьев растворились в сиянии нового дня, и никто с земли не смог бы отследить их путь. Но он всегда останется прям и угоден в глазах Господа, куда бы Морти и Тодик ни направились в будущем.
Потому что Бог никогда не оставит своих добрых слуг без попечения.