Любовь и безумие

   Был вечер. Или поздняя ночь. В номере гостиницы, расположенном на третьем этаже, на  грязном  дощатом полу лежал человек. Раскинув руки и упёршись правой щекой в пол, он, словно прислушивался,  к  тому,  что происходило этажом ниже. Весь пол был завален листами  с  машинописным  текстом.  Некоторые,  легонько шевелились от ветерка, поддувавшего из открытой настежь форточки. Комната была широкая,  и  освещаемая лишь  настольной  лампой – утопала  в  темноте.  Вся  она  состояла из  большой  кровати,  с  грязным  мятым бельём, столом, заваленным бумагой и книгами, а также, стоящими вразнобой винными бутылками.  Большой стеллаж вмещал в себя огромное количество книг и журналов. Книги в несколько рядов,  высились и на полу.
Так же, они были сложены на шкафу с заляпанными жиром дверцами. Вся мебель была  расставлена  кое-как, словно хозяин только переехал в это грязное жилище. Так – огромный шкаф-великан, находился  возле  вход-
ной двери, кровать, – напротив окна, стол стоял боком,  в трёх шагах от шкафа, а  стеллаж  с  книгами, – слева от двери ванной. Грязные обои в цветочек, отклеившиеся на стыках, довершали  мрачную  картину.
   Лежащий на полу приподнял голову – прислушиваясь: кто-то поднимался по лестнице. Шаги усиливались. Они уже слышались в коридоре второго этажа. Цок-цок-цок – отчётливо слышался стук  каблучков  по  доща-
тому полу. А когда он стих, раздался стук в дверь. Потом скрип – это  открылась  дверь  номера,  расположен-
ного на втором этаже. И снова скрип – дверь захлопнулась. Человек на полу снова  замер,  вслушиваясь  в  то, что происходило в номере, этажом ниже. Но больше он, ничего не услышал. Вероятно, это  было  плодом  его разгорячённого воображения. Тогда он вскочил на ноги, вытянувшись во весь рост. Он  был  высокий,  худой, лет пятидесяти, с измождённым, покрытым щетиной лицом со впалыми щеками, острым носом,  тонкими  гу-
бами и большими глазами, глубоко посаженными под  густыми  бровями. Седая  лохматая  шевелюра,  торча-
щая в разные стороны – придавала  ему вид клоуна. Не хватало только круглого  носа. Его  тонкое  тело  было облачено в длинную серую рубаху, доходившую почти до щиколоток, какие обычно носят пациенты  психиа-
трической клиники. Казалось, он и сам был оттуда. Шлёпая  по  полу  босыми  ногами,  он  подошёл  к  двери, медленно приоткрыл её и высунув в коридор свою лохматую  голову,  прислушался.  Его  расширившиеся  от возбуждения зрачки, бегали в разные стороны, ноздри шевелились, принюхиваясь к  запаху.  Запаху  той,  чьи шаги он только что слышал.
   Не уловив никакого запаха, и не услышав ни единого шума, он вышел в коридор, на цыпочках пробежал  по грязному полу, издавая шлёпающие звуки, и оказавшись на лестничном марше, снова  замер  и  прислушался. Зрачки его забегали в разные стороны, словно тараканы, почувствовавшие присутствие постороннего. Обведя быстрым, напряжённым взглядом всё вокруг – от потолка, до середины стен  и  грязных  ступенек, – он  побе-
жал вниз, смешно размахивая руками. В коридоре второго этажа, где  располагались  номера,  он  встал  возле двери номера, в котором, как твердил его  разгорячённый  безумием  мозг – находилась  женщина.  Приложив ухо к двери, он снова прислушался. Но было тихо. Как в комнате, где спит ребёнок.
   Неожиданно, он постучал. Дверь распахнулась сразу же – словно в этом номере давно ждали гостей.
   – Она здесь? – прокричал безумец, вбегая в помещение.
   – Э-э-э… – только и успел произнести хозяин номера.
   Это был молодой мужчина, около тридцати лет, среднего роста, с  копной  чёрных  волос,  лежащих  пробо-
ром, в очках с тонкой оправой. На нём был серый пиджак и джинсы. Пока он наблюдал за  безумным  гостем, тот бегал по просторной комнате, заглядывая в разные места, и даже забежал в ванну.
   – Она здесь? – снова спросил безумец.
   – Кто? Кого вы ищите? – не понимал хозяин номера, стоя посреди комнаты с недоуменным видом.
   – Я слышал её шаги. Я чувствую запах её духов! – не унимался безумец, размахивая руками.
   – Вы ошиблись – здесь никого нет, – говорил молодой человек, но безумец его как будто не слышал, он  но-
сился по комнате, задевая вещи и оглядывая всё вокруг безумным взглядом.
   – Я дважды ошибался в этой жизни, молодой человек, – ответил гость и, на мгновение остановился, замерев в каком-то, только ему известном воспоминании. – Первый раз, когда… А, впрочем, об этом  после…  Предс-
тавлюсь – Альфонс Старк!
   Называя  своё  имя,  гость  сделал  такой  важный  вид – высоко  задрав  лохматую голову и  засучив  рукава своего балахона, словно он являлся отпрыском какой-то знатной фамилии.
   – Марио Мингоцци, – представился и хозяин номера.
   – Мингоцци… – сказал гость, на мгновение задумавшись, словно,  что-то  вспоминая. – Не  родственник  ли вам Федерико Мингоцци?
   – Нет, не думаю.
   – О-о-о, ещё тот мерзавец.
   – Моего отца звали Джузеппе. И, насколько я знаю, в моей семье не было мерзавцев.
   – Нисколько в этом не сомневаюсь, молодой человек. Это всё так, к слову.  Это  ваша  невеста? – он  кивнул на фотографию в рамке, стоящую на письменном столе, напротив кровати. Вообще,  мебель  в  этой  комнате, была такая же, только более новая и не истрёпанная, как у  безумного  соседа,  этажом  выше.  И   расставлена иначе. Высокий стеллаж, стоящий рядом со столом, так же занимал множество книг. С фото, о  котором  упо-
мянул Альфонс Старк, смотрела молодая блондинка, с тонкими чертами лица и  полуулыбкой,  застывшей  на её выразительных губах.
   – Да, – ответил на вопрос гостя молодой человек.
   – Красивая! – отметил тот, всматриваясь в фото.
   – Мы расстались, – с грустью в голосе ответил хозяин комнаты, и после небольшой  паузы,  добавил: – Пол-
года назад.
   – Это была ваша первая ошибка! – произнёс гость, и было непонятно – спрашивает  он,  или  утверждает.  В этот момент его голос не выражал никаких эмоций.
   – Ошибка? – не понял молодой человек.
   – О, не смотрите на меня, как на сумасшедшего. Я в своём уме. И знаю, что говорю. О,  женщина – она,  как хитрая лисица, – заманит в свой ласковый плен, и, мы, счастливы в этом плену. До тех пор,  пока  не  поймём, что всё это мираж, иллюзия. Жизненная  необходимость.  Ибо,  не  ты  выбираешь  жизнь.  Это  она  выбирает тебя. В зависимости от твоего характера, мировоззрения, каких-то особых, свойственных только тебе  привычек и...
   – Вы, это серьёзно?
   – Вполне! – ответил гость, и на мгновение лицо его приобрело бледный и холодный цвет.  Было  видно,  что этот человек многое пережил и знал, что говорил.
   – Не хотите ли немного вина? – предложил молодой Мингоцци, чтобы как-то разрядить  напряжённую  обс-
тановку, и отвлечь гостя, от его философских речей.
   – О, вы меня этим очень обяжете, молодой человек, – просиял Альфонс Старк, облизнув пересохшие губы.
   Молодой человек прошёл к столу, выдвинул один из ящиков, в котором лежала  бутылка  и  стакан.  Напол-
нив его до краёв густой красной жидкостью, протянул гостю. Тот  схватил  протянутое  ему  угощение  двумя руками, и, стараясь не расплескать, поднёс к слегка подрагивающим губам. Некоторое время  тишину  комна-
ты нарушали только громкие глотки и стоны удовольствия, производимые  сумасшедшим  философом.  Было видно, что он не только любит читать философские лекции, но и хорошо выпить. Осушив весь стакан, до единой капли, и сделав шумный, гортанный выдох, Альфонс Старк принялся изучать полки с книгами.
   – Вы любите читать? – спросил он, беря книгу за книгой и поспешно пролистывая их. На  некоторых  задер-
живая особое внимание – вчитываясь в текст. Другие – просмотрев только обложку, ставил на место.
   – А-а-а, вы читали и Сэлинджера! – с восхищением произнёс Старк, держа в руках  роман  «Над  пропастью во ржи». – Помните, как молодой Колфилд рассказывает своей сестрёнке, чем бы он хотел заниматься в  жиз-
ни. «Знаешь, кем бы я хотел быть, если б мог выбрать то, что хочу?.. Я себе представил, как  маленькие  ребя-
тишки играют вечером в огромном поле, во ржи. Тысячи малышей, и кругом – ни души, ни одного взрослого, кроме меня. А я стою на  самом  краю  скалы,  над  пропастью,  понимаешь?  И  моё  дело  ловить  ребятишек, чтобы они не сорвались в пропасть. Они играют и не видят, куда бегут, а тут я подбегаю  и  ловлю  их,  чтобы они не сорвались. Вот и вся моя работа. Стеречь ребят над пропастью во ржи…»
   Не дожидаясь ответа, он, поставив книгу на место, снял другую. Видимо эта не представляла для него интереса,  и поставив её назад, взял сборник произведений Гёте.
   – «Оттого, что её глаза останавливались на его лице, баках, на пуговицах ливреи, на воротнике плаща, – всё это стало для меня такой святыней, такой ценностью!»
   – Простите? – не понял молодой человек, что имел в виду его странный посетитель, произнося эти слова.
   – Нет, нет, это я процитировал «Страдания молодого Вертера». Вы ещё слишком  молоды,  чтобы  понимать это. Ваше счастье, что у вас всё ещё впереди. Как у Гёте, помните:

                Тогда верни мне возраст дивный,
                Когда всё было впереди
                И вереницей беспрерывной
                Теснились песни из груди.
                В тумане мир лежал впервые,
                И, чуду радуясь во всём,
                Срывал цветы я полевые,
                Повсюду росшие кругом.
                Когда я нищ был и богат,
                Жив правдой и неправде рад.
                Верни мне дух неукрощённый
                Дни муки и блаженства дни,
                Жар ненависти, пыл влюблённый,
                Дни юности моей верни!
   
   – Да, как это всё верно. Но вы ещё молоды. Вам многого ещё не понять! – заключил Альфонс Старк, но так, словно говорил не сидевшему за столом молодому собеседнику, а самому себе – своим мыслям.
   Вернув на полку книгу, которую держал в руках, он подошёл к окну, и стал пристально вглядываться в  отк-
рывшийся перед ним пейзаж, расположившийся в темноте за  окном.  Смотрел  долгим,  неподвижным  взгля-
дом. Словно что-то обдумывая, или – вспоминая. Что-то своё, личное.  Где нет места постороннему. Непосвя-
щённому  в его боль. А может, он вспоминал что-нибудь  приятное?  На  мгновение,  частица   его  прошлого, сошла со страниц одной из книг, что он перелистывал, и войдя в  его  мозг,  напомнила  что-то.  Или,  кого-то. Это было год назад. Может десять. А возможно, это случилось во времена его молодости…
   – А что за девушка, которую вы искали? – спросил молодой человек.
   – Девушка? – не понял Альфонс Старк, на мгновение очнувшись от своих воспоминаний.
   – Та, которую вы искали здесь?
   Безумец повернул голову и медленно отошёл от окна.
   – Не возражаете? – спросил он, кивнув на бутылку.
   – Прошу вас, – предложил Марио Мингоцци, пододвигая напиток.
   Сейчас движения Старка, были спокойные, уравновешенные. Он уже не был похож на  того  возбуждённого безумца, каким предстал, когда появился в этой комнате. Он снова налил вина  в  стакан,  любезно  поданный хозяином. Так же поспешно опустошил его. Налил ещё. Но пить не стал. Снова подошёл к окну, и  начал свой рассказ:
   – Кто-то хочет сказать – но не может. Кто-то может, – но не хочет. А другому, это не надо.  Понимаете,  как это всё индивидуально. Какая взаимосвязь, между отдельной личностью и,  чем-то,  чего  мы  не  можем  себе объяснить. Мой отец служил главным  бухгалтером в Национальном Банке Барселоны. Он был честным и по-
рядочным человеком. А таким  в жизни, не очень везёт. Мы жили бедно – но честно. Мать, вечно уставшая,  к вечеру просто падала без чувств и засыпала, не дождавшись ужина. А  я  и  отец,  сидели  в  маленькой  кухне напротив друг друга и ели, то, что мать успела приготовить с утра,  перед  уходом  на  работу.  Весь  день  она работала у богатых людей – убирала их дома. Я видел боль и отчаяние, так ясно читавшиеся в его глазах.  Его мучило то, что его честность и неподкупность,  не  позволяют  ему  дать  достойную  жизнь  своей  семье. Где честность – там горе и бедность. Где зло, – там богатство и счастье. Всё это я усвоил  уже  с  раннего  детства. Мне было двенадцать, когда однажды в наш дом пришли двое  полицейских  и  увели  отца.  Его  обвинили  в растрате – будто бы он украл деньги вкладчиков, чтобы сбежать за границу с молодой любовницей.  Нашлась и любовница. Но, это всё было подстроено. Федерико Мингоцци – директор банка, где работал отец, – прове-
рнул незаконную денежную операцию, воспользовавшись деньгами банка. И чтобы выйти сухим – подставил отца. Через год, находясь в тюрьме, отец покончил с собой. Как честный человек, он  не  смог  пережить  этот позор. И тогда, нам с матерью пришлось уехать в Бразилию, к её двоюродной сестре. Они жили в загородном доме, в районе Сан-Паулу. Мне  исполнилось  четырнадцать.  Три  года,  мы  прожили  в  доме  донны  Лауры Магальяеш, пока в нашей жизни не появился Валдемиру Гомеш-Перейра. Это  был  богатейший  плантатор  в окрестностях Паломбико – так назывались громаднейшие кофейные плантации. Сотни бедняков, нанимались сюда на сезонную работу. Когда мне исполнилось восемнадцать, я  тоже пришёл в это поместье. Работа тяжё-
лая, но заработок неплохой. В отличие от хозяина, управляющие плантаций  неплохо  относились  к  рабочим, и уже через полгода, у меня было накоплено около сотни реалов. Для меня – бедняка, это было целое состоя-
ние. А потом появилась Она. В поместье Гомеш-Перейра приехала его дочь. Она училась  в  пансионе  в  Рио. Её звали Татьяна. Мать её была итальянка, и девушка носила двойную фамилию  Монтезано-Перейра.  Татья-
на Монтезано-Перейра. О, это имя звучало в моих ушах, как музыка, текущая с  горной  вершины  Корковаду. Каждую ночь, лёжа в гамаке на веранде, я шептал это имя, которое, как мёд, растекалось по  моим  губам.  Но больше всего, в моём воображении стоял её образ: высокая, стройная, с белоснежными,  чуть  вьющимися  на концах волосами – текущими горным водопадом, по её прямой спинке. Полные губки, слегка вздёрнутый  но-
сик, тонкие запястья и стройные ножки – всё это так сильно сводило меня  с  ума,  что  я  готов  был  кричать, словно пойманный в клетку буйвол. Её белоснежное тело притягивало к себе, заставляя меня изо  дня  в  день сходить с ума. Как хотелось дотронуться до неё, прижать к себе, утопив в своих крепких объятиях. Впиться в её губки, и пить их пьянящий нектар. Так, однажды, гуляя по дремучим владениям Паломбико, в  тени  лесов, я набрёл на водопад. Вдруг так повеяло прохладой, что мне захотелось спрятаться в его холодящих объятиях.
Я уже собрался сбросить с себя одежду, и подставить разгорячённое тело под волшебные струи этого повели-
теля прохлады, как неожиданно, моему взору открылась такая картина: прелестное  создание,  словно  сошед-
шее с полотен Ренуара, стояло под холодной струёй, так  соблазнительно  лизавшей  её  очаровательное  тело. Вода струилась по её юному телу, так завораживающе, что я вдруг почувствовал волнующую тяжесть в паху.
Девушка стояла, подставив лицо под холодную струю, и я мог  вдоволь  насладиться  её  прекрасной,  кругле-
нькой попкой. Я не в силах был сдержать себя – а, скажите, кто бы устоял, окажись он на моём месте, а  потому, – в тот же миг, спустил штаны, присел и, обхватив пальцами возбуждённый  до  предела  ствол,  принялся «откачивать» его, при этом не отрывая глаз от обнажённой прелестницы. Через минуту,  с  воплем  наслажде-
ния, я оросил траву, лежащую у меня под ногами, горячей  струёй. Ещё  долго,  её  обворожительное  тело  не выходило у меня из головы. Её образ, всюду меня преследовал. Я видел её в часы забвения – снах,  приходив-
ших ко мне в подарок, за преодоление той тяжёлой работы на плантациях, под палящим солнцем. Вы, должно быть догадались, кто была, та девушка. Да, это была Татьяна – дочь хозяина Паломбико. Та чудесная фея, что вошла в мою жизнь на одно мгновение, и растаяла однажды на рассвете, когда  небеса  были  охвачены  горьким дымом.
   Неожиданно, рассказчик замолчал. Он взял, уже наполненный вином  стакан, и  влив  в  своё  разгорячённое воспоминаниями нутро очередную порцию, с шумом опустил его на стол, и  упал  в  стоящее  напротив  стола кресло. Уперев локоть в подлокотник и закрыв лицо костлявой ладонью, Альфонс Старк, сидел так некоторое время не издавая ни звука. Молодой человек не мешал ему. Он, понимал, что гостю надо  дать  время  прийти в себя. Ведь и сам он переживал те же чувства, о которых сейчас услышал. Почти те же.
   – Вы в порядке? – спустя немного времени, окликнул Марио Мингоцци своего ночного посетителя.
   – А? Что? – вздрогнул тот, словно пробудившись от кошмарного сна. Когда он убрал ладонь,  закрывавшую его лицо, то предстал перед молодым человеком, словно  постаревшим  лет  на  десять – мешки  под  глазами, приобрели землистый цвет, губы подрагивали, бледность лица, стала ещё заметней, чем тогда, когда он  впер-
вые появился в этой комнате. Казалось, он пребывал в  каком-то  возбуждённом  напряжении,  словно,  вновь пережил всё то, о чём только что поведал. А может, он всё это выдумал? И это всего-навсего плод  его  разго-
рячонного напряжения. А выпитое, дополнило картину, представшую в его фантазии.
  – Вы только что рассказывали о девушке, – напомнил Марио Мингоцци.
   – Девушке…
   – В которую были влюблены.
   – Влюблён… – повторил безумец, что прозвучало словно эхо, влетевшее в комнату из тех   джунглей,  о  ко-
торых он только что рассказал. – Вы ошибаетесь… влюблён… влюблён я был… в другую.
   Молодой человек, не совсем понял эти  слова.  До  него  не  дошёл  их  смысл.  Но  он  решил  не  прерывать собеседника. Уж больно ему хотелось дослушать историю до конца. Он узнал  в  этом  что-то  знакомое.  Что-то, что произошло и с ним. Но иначе. Иначе…
   – Та, о ком я сейчас рассказывал – затронула лишь физическую сторону моего естества. Она была молода  и прекрасна. Я желал… её тело… я был…
   – Вы заговорили с ней? – пришёл на помощь Марио, видя, что собеседник потерял нить  своего  повествования, и теперь не знает, как продолжить.
   – Да! Но, не в тот раз, – оживился Старк, наконец-то выйдя из зарослей отягощавших его мыслей, и,  прокладывая себе новый путь, продолжил рассказ:
   – В тот раз, возле водопада, я лишь любовался ею. Заговорил я с  ней  позже,  когда  однажды  вечером,  она прогуливалась по бескрайним владениям своего отца. Я наблюдал за ней со стороны. И вот, как это  бывает  в жизни – судьба, подарила мне возможность, приблизится к ней. Я заметил, как она вдруг оступилась и  поша-
тнувшись, чуть не упала. Я подбежал, и помог ей. Взял её на руки, положил на траву и слегка  растёр  ей  сту-
пню. И снова почувствовал дикое влечение к этому юному шестнадцатилетнему  созданию.  Запах,   исходив-
ший от неё пленил меня. Я не стану больше забивать вам голову, всеми теми романтическими бреднями, вы и сами, всё это испытали в жизни, или ещё испытаете. С тех пор мы стали встречаться с ней – в те дни,  когда  я не работал на плантации. Приходила она ко мне и по  ночам.  Естественно,  ни  одна  живая  душа  не  должна была этого знать. Ведь она – дочь Гомеш-Перейра. Синьорина. А  я – обыкновенный  батрак  её  отца.  Только сельва и дикие звери, обитавшие в ней, были свидетелями нашей связи. Я был у неё первый.  Хорошо  помню ту ночь,  когда  впервые  сорвал  этот  нежный  девственный  цветок,  наполненный  молодостью  и  красотой. Часто, я орошал её трепещущее лоно, не успев войти в него – до  такой  степени,  возбуждала  она  моё  к  ней влечение. В те часы, когда нам удавалось уединиться в зарослях Паломбико, вдыхая запах друг  друга,  вперемежку с запахом кофе, долетавшего до нас с плантаций, мы набрасывались друг на  друга  и  до  изнеможения
предавались телесной страсти. Сельва упоительно трепетала от этой страсти: моих диких воплей и её  сладос-
тных стонов, когда мой поршень ласкал неизведанные глубины её сладкой киски. И  когда  наконец-то,  отор-
вавшись друг от друга, мы лежали, утопая в сладчайшей неге – нам казалось, – нет в мире ничего прекрасней
этого мгновения. Мир переставал быть жестоким и несправедливым. Будто бы  вообще,  никого  и  ничего  не существовало, кроме нас двоих. Впервые я почувствовал всю прелесть этой жизни, когда  срывал  те  мгновения наших коротких встреч. Разговоры о любви, мечты о долгой и счастливой жизни, отходили далеко в гущу Паломбико, где и скрывались, утопая в  джунглях.  Нами  владела  лишь  дикая,  необузданная  страсть.  Дочь Валдемиру Гомеш-Перейра – это нежное шестнадцатилетнее создание, оказалась ненасытной в сексе фурией. С каждой новой встречей, она хотела от меня всё больше и больше, того, что я способен  был  ей  дать.  Я  бы, нисколько не удивился, если узнал, что в её комнате  имеются  те  «игрушки»,  которые  используют  девочки  в нежном возрасте. Вы понимаете, о чём я говорю. Одним словом,  как  это  всегда  бывает – за  удовольствие приходится платить. Она оказалась, воистину дочерью своего отца – этого жестокого плантатора порабощаю-
щего всех, кто находится рядом, и уничтожающего, тех, кто ему не подчинится. Когда, со временем, я  перес-
тал удовлетворять её так рано проснувшийся темперамент, она превратилась в  настоящую  взрослую  стерву. Именно так и вела себя эта нежная фея, но тогда, ослеплённый страстью, я не замечал этого.  Много  раз,  она подбивала меня сбежать с ней из поместья, которое по её слезливым уверениям, было для  неё  тюрьмой.  Она была лишена всего, и свободы в том числе. Она жаловалась, что отец плохо с ней обращается – избивает мать и частенько достаётся и ей. И однажды, ей удалось уговорить меня. Мы назначили  день  побега.  Я  не  хотел этого делать, не хотел оставлять мать одну. Что будет с ней, когда  Гомеш-Перейра  обнаружит  исчезновение дочери и узнает, кто за этим стоит. Но его дочь, имея надо мной власть, лихо разрушила  все  мои  колебания. Повторяю – я был вынужден на это пойти. Она уверяла, что на свободе, мы будем ещё  сильнее  любить  друг друга. В чём я очень сомневался. О, наивный глупец, я напрасно  уверял  себя,  что  о  нашей  связи  никто  не знает. Оказывается, за нами давно наблюдает поставленный следить  за  рабочими  на  плантациях,  жестокий надсмотрщик Хосе Гаярдо по прозвищу Кубинец. Здоровенный лысый детина, с  глубоким  рваным  шрамом, тянувшийся от правого глаза к переносице, который, делал его и без того неприятное лицо, ещё  более  безоб-
разным. Он был единственный из всех надсмотрщиков, плохо относившимся к рабочим. Были и у меня с  ним небольшие стычки. В ночь нашего побега, на пыльной дороге, вблизи плантаций,  нас  уже  поджидала  армия головорезов хозяина. Во главе её находился – Кубинец. Его коричневая от  загара  физиономия  так  и  лосни-
лась, а улыбка, с пастью гнилых зубов, была просто до  ушей. Он был счастлив.  Он  всегда  испытывал  извра-
щённое наслаждение, когда должна была пролиться кровь. Особенно, если это была невинная  детская  кровь. А именно такими, мы и предстали,  перед  армией  кровожадных  хищников. Увидев  их,  девушка  повисла  у меня на плече, и я почувствовал, как всё её тело пробирала дрожь. Это был последний раз, когда я чувствовал её тело. Но оно уже не было таким возбуждённо горячим, как в предвкушении нашей страсти. В тот миг,  оно было холодным. Я не хотел пугать ёё ещё больше, а потому, держался  хладнокровно – не  показывал  испуга, перед этими убийцами. Но знал – нас ждёт суровое и жестокое наказание. И не ошибся.  Неожиданно,  в  дали показался всадник на сером коне. Полы его длинного чёрного плаща развевались за спиной, шляпа закрывала лицо. Позади него плыло облако дыма, казалось, он вышел из этого облака. Для нас это  был – Всадник  смер-
ти. Когда он приблизился и поравнялся со своими преданными  слугами,  ожидавших  его  указаний,  все  они тоже были верхом – девушка, узнав в нём своего отца, отстранилась от  меня,  и  упав  перед  ним  на  колени, умоляла простить её. Она клялась, что это я – сначала соблазнил её, а потом завставил  бежать,  грозя  ей  рас-
правой, если не послушается. Нет, меня это не удивило. Повторяю ещё раз – она была воистину дочерью сво-
его отца! Валдемиру Гомеш-Перейра спрыгнул с лошади, подошёл к своей всхлипывающей дочери и с разма-
ху отвесил ей звонкую пощёчину. Эхо от неё оглушило дикие джунгли Паломбико. От такого удара, девушка ткнулась лицом в пыльную  землю  и  лёжа  на  боку,  продолжала  плакать.  Мучителя  не  тронули  её  слёзы. Наоборот, они его ещё больше распалили. Я подумал, что на этом всё и кончится. И теперь он займётся мной. А я-то одной пощёчиной не отделаюсь. И уже приготовился. Гомеш-Перейра выхватил из  рук  Хосе-Кубинца кнут, стеганул им по земле, подняв пыль, и  склонившись  над  своей  лежащей  на  земле  дочерью,  принялся хлестать её этим кнутом. Бедная девушка визжала, извиваясь на земле,  словно  змея,  пытаясь  уклониться  от ударов, лизавших её нежное тело. Уже через минуту, всё её платье изорвалось в клочья.  И  только  когда  она потеряла сознание и уже не чувствовала горячих поцелуев кнута, изверг, остановился. Глубоко дыша  и  сжи-
мая в кулаке медный набалдашник резиновой змеи, он медленно повернул голову в мою сторону.  В  тот  миг, холодея от ужаса, я увидел в его глазах свою смерть – медленную, мучительную. Никогда в жизни, ни  до,  ни после, я не испытывал такого ужаса, как в те несколько секунд, когда его бешеный взгляд  был  направлен  на меня. Я чувствовал, что сейчас этот  кровожадный  хищник  навсегда  захлопнет  книгу  моей  жизни,  но  мне было всё равно. Я хотел проявить мужество в последние минуты жизни, не  показывая  страха. Но силы поки-
нули меня: язык окаменел, руки и ноги словно  налились  свинцом.  Я  мог  только  смотреть  и  слушать.  И  я услышал его слова, которые запомнил на всю жизнь.  «Ты  будешь  жить – сказал  он. Смерть – слишком  лёг-
кое для тебя наказание. Ты пытался отобрать то, что принадлежит мне. Я, отобрал у тебя то, что дорого  тебе. Я не трону тебя. Возвращайся в свой дом, и всё, что ты там найдёшь, знай – это дело твоих рук. С  этим,  тебе предстоит жить. Вот тебе моё наказание.  Сегодня  утром,  моя  шлюха-дочь,  будет  отдана  в  бордель  Мату-Гросу. Где будет принадлежать каждому желающему. Надеюсь, она недолго протянет. И с этим тебе предсто-
ит жить. В эту ночь, ты загубил немало жизней». Сказав это, он бросил взгляд на Кубинца, и  тот,  со  скорос-
тью молнии, поднял едва живую дочь хозяина, и словно тряпичную куклу  опустил  поперёк  седла  своей  лошади. После этого, Гомеш-Перейра лихо запрыгнул на своего коня, который взревев от его кнута, понёс его в тёмную даль. За ним ринулись и все его верные всадники, унося истерзанное тело той,  которая  ещё  недавно олицетворяла собой всю прелесть, нежность и чистоту этого жестокого мира. Когда они  скрылись  в  озаряю-
щем сельву дыму, я упал на колени, прижал голову к земле, и колотя по ней кулаками,  взвыл,  словно  попав-
ший в капкан зверь. А рядом со мной, в пыли, валялось изорванное в клочья платье моей небесной феи. Когда я постепенно пришёл в себя, я собрал эти клочки и рассовал по карманам – всё, что у меня осталось  в  память о ней.
   На этом Альфонс Старк прервал своё  повествование.  Комната  вновь  погрузилась  в  тягостное  молчание, которое и душило, и  раздражало,  одновременно.  Только  что,  на  протяжении  долгого  времени,  слышался упоительно-томящий голос повествователя,  как  вдруг  всё  стихло.  Двое,  находящихся  в  комнате,  которая впитала в себя трагическую историю жизни Альфонса Старка, теперь были погружены каждый в свои мысли.
Молодой Мингоцци был до глубины души охвачен услышанным. Нет, такого в  его жизни ещё  не  было.  Это что-то из книг. Что-то нереальное – переживаемое далеко не каждым. Не то, чтобы он не любил. И в его  жиз-
ни была любовь – он вдруг вспомнил  Монику – девушку с  фотографии.  Они  не  смогли  пройти  испытания чувств и проиграли в этой борьбе за любовь. Но сейчас, всё, что у него было с Моникой – казалось ему игрой, детской забавой. По сравнению с тем, что он только что услышал. На мгновение, ему показалось,  что  это  он испытал всё это. Это – его история. Его, личная трагедия. Но тут же отбросил эти мысли. Как хотелось  снова услышать голос Альфонса Старка – продолжающего свой рассказ. Молодой человек был уверен, что это  ещё не конец истории. Он перевёл взгляд на сидящего в кресле. Тот сидел неподвижно, закрыв лицо своей тонкой ладонью. О чём он думал? Какие мысли, осиным роем жалят его мозг?Вспоминает ли он свою любимую, или, пытается забыть? Жива ли она? А может, давно уже оставила этот свет, и теперь живёт в воспоминаниях  это-
го безумного старца. Столько вопросов хотелось задать. Но он молчал. Не хотел своим любопытством   ковы-
рять старую, до сих пор кровоточащую рану. Вместо этого, он вышел из-за стола, подошёл к серванту,  распа-
хнул стеклянные дверцы и взял бутылку вина. Он уже хотел подойти к креслу,  в  котором  расположился  его ночной гость и предложить ему своё хмельное угощение, когда  услышал,  как  за  окном  скрипнули  тормоза подъехавшей машины. Молодой человек подошёл к окну. Двор перед  гостиницей  уже  не  был  освещён – на ночь, хозяйка выключала освещение, но тем не менее, он смог разглядеть подъехавшее такси.  Он  видел,  как медленно распахнулась дверца, выпуская  ночного  пассажира.  В  полутьме  показался  женский  силуэт.  Это была – девушка, – в сером плаще и шляпе, которая почти полностью скрывала её  лицо.  Держа  в  левой  руке небольшую дорожную сумку, незнакомка захлопнула дверцу и опустила руку в карман плаща. Потом  подня-
ла голову – бросив взгляд на окна гостиницы. Она смотрела на него. А может, ему это привиделось. Но он то-
чно заметил, как она смешно сморщила носик глядя на него почти в упор. Когда  такси  отъехало,  она  пошла ко входу в здание, оглушив тишину двора мерным постукиванием каблучков,  а  её  длинные  чёрные  волосы легонько шевелил ветер – словно гладил её. Когда она скрылась из виду, он медленно повернул голову и пос-
мотрел на сидящего в кресле. Убрав ладонь с лица Альфонс Старк – кивнул. Молодой человек снова  перевёл взгляд на окно, в подтверждение того, что всё, что он только  что  увидел – всего-навсего  его  разыгравшееся воображение, – впечатление от услышанного. И, когда он  снова  перевёл  взгляд  на  гостя,  тот  по-прежнему сидел закрыв лицо. Словно, так и сидел, с момента окончания своего рассказа. И тот кивок  явный  плод  фан-
тазии впечатлительного слушателя. Но незнакомка так вошла в его сознание, что он  никак  не  мог  выкинуть её из головы. Он даже забыл предложить вина гостю, всё ещё держа бутылку в руках. А может,  не  стоит  его беспокоить, пусть успокоится и придёт в себя. Марио Мингоцци понравилась эта мысль. Он отошёл  от  окна, поставил бутылку на стол и сел в своё  кресло.  Её  образ,  как  холодный  столб  на  пыльной  обочине  шоссе, стоял сейчас в его голове. Нежный овал лица, скрытого в  тени  чёрной  шляпы,  из-под  которой  пробивается водопад чёрных волос. Длинный плащ, скрывающий  её  точёную  фигурку.  Что  под  ним –  юбка  или  узкие джинсы? При этой мысли он улыбнулся. Сапожки на высоком  каблуке?  Вероятно.  В  левой  руке  дорожная сумка, а правая опущена в карман. Что сжимает её маленькая тёплая ладонь? В кармане что-то лежало. Моби-
льный телефон? Сигареты? Губная помада? Жетон в метро? Несколько монет – сдача от купленного на вокза-
ле кофе? Пачка жевательной резинки? Леденцы, чтобы освежить дыхание, после  выкуренной  сигареты?  Что она так яростно сжимала в своём крохотном кулачке? Именно это, так отчётливо бросилось ему в глаза, когда он смотрел на неё. Молодой человек вдруг вскочил из-за стола, и  как  недавно  безумный  сосед,  бросился  к двери. Резко распахнув её, он вышел в коридор. Стал прислушиваться к звукам – долго и трепетно.  Но  кори-
дор не издал ни звука. Он слышал лишь биение своего сердца, которое готово было выпрыгнуть из груди  и… упасть в её ладонь. Бьющееся горячей волной с берега, откуда отплыл пароход, уносящий всё дальше и  даль-
ше ту, которая…
   – Здесь хорошая акустика, – услышал он раздавшийся в  тишине  голос,  доносящийся  с  кресла,  и,  все  его мысли потонули в этом звуке.
   – Что вы сказали? – спросил молодой человек, облокотясь о дверной наличник.
   – Хорошо слышно, когда кто-то идёт по коридору, – пояснил  Альфонс  Старк. Он  уже  стоял  около  стола, наполняя стакан очередной порцией вина. – Простите, мне сейчас это необходимо. Не хотите  составить  компанию?
   – Нет, спасибо,  я не пью. Держу только для гостей, – ответил Марио Мингоцци, и закрыв   дверь   вернулся  в комнату.
   Осушив стакан до самого дна, Старк налил себе ещё порцию.
   – Любовь нежна? Она груба и зла.  И  колется  и  жжётся,  как  терновник, – продекламировал он  строки  из шекспировской трагедии «Ромео и Джульетта» и словно в винную бочку, влил в себя ещё один стакан.
   С силой опустив его на стол, он, шатаясь, подошёл к окну. Сел на пол, вытянув ноги. При этом его длинный балахон задрался выше колен, выставив на показ две тонкие, жилистые конечности.
   – Когда в ту ночь, я добрался до дому тёти Лауры, где мы жили с матерью, я застал  его  уже  дотлевающим. Пламя, брошенное мстительной рукой Валдемиру Гомеш-Перейра, поглотило собой  всё  вокруг.  А  вместе  с ним – тётю Лауру, её семилетнюю дочь Лавинью и мою мать. Моя греховная страсть сожгла их заживо.
   – Если вам тяжело это вспоминать, не продолжайте дальше, – сочувственно произнёс Марио Мингоцци.
   – Память! Вот, что остаётся с нами навсегда, молодой человек. И чтобы в итоге, она  не  доконала  нас,  ста-
райтесь жить праведно. Ах, нет, не слушайте меня. Безрассудство – вот истинная прелесть жизни. И я  познал её. Гомеш-Перейра был прав, что не убил меня. Это было бы лёгким наказанием для  меня.  Вместо  меня,  он убил мою семью, и с этим я живу. Его пророчество сбылось. Вы  спросите – как я жил дальше?  В  ту  ночь,  я покинул Бразилию. Через границу меня переправил на своём катере контрабандист Шавьер  Мариано. Я  зап-
латил ему всеми своими сбережениями, что скопил, работая на плантации, и закопал в  лесу – не  доверяя  ни-
кому, даже себе. Потом, я отправился на  Кубу,  где  вступил  в  армию  патриотов – ведущих  борьбу  с  теми, кто обязан защищать свою страну и свой народ, а не уничтожать его.  Много  хлебнул – и  печали  и  радости, как говорится. Но капитала не скопил. Наверное, потому, что был честным. А, ну и  ладно. Вот  так,  молодой человек, я познал страсть – безрассудную и греховную. То была моя первая ошибка… Вы чем-то расстроены?
   – Что? Почему вы так решили? – спросил Марио Мингоцци, словно возвращаясь в реальность.
   – У вас такой вид, будто вы похоронили близкого человека. Или это всё мой рассказ?
   – Да нет… – коротко ответил молодой человек – он не был уверен, стоит ли говорить о девушке из такси.
   – В таком случае, если вы не против, я  продолжу.  Итак,  как  я  уже сказал – с  тех  пор  я  зажил  праведно. Честно и преданно служа закону! Ха-ха. Смешно, не правда ли? Мне необходимо было  оставить  своё  прош-
лое, в прошлом. И не возвращаться к нему. Но оно не оставляло меня. Как бы я не старался противиться  ему. Долгое время, я проходил курс психотерапии в разных клиниках штата, и даже за его пределами. Моя  психи-
ка потеряла равновесие сдружив меня с миром безумия. Слишком много потрясений испытал я в  начале  сво-
ей жизни. И это отразилось на моём душевном состоянии. Разумеется, ни о какой семье не могло быть и речи.
Свою дальнейшую жизнь, я посвятил одиночеству. Я стал отшельником, изгнав себя из  общества.  Нет,  я  не поселился на необитаемом острове и как Робинзон Крузо живя среди дикой природы. Нет, я конечно общался с людьми. Но, никого не впускал в свою жизнь. Моими друзьями были – книги. Получая пенсию по  инвалид-
ности и живя кое-какими сбережениями, отложенными на старость, я вдруг открыл в  себе  литературный  та-
лант. Это и помогло мне справиться со своим одиночеством, к которому я себя приговорил. Но писал  исклю-
чительно для себя – «в стол». Мне не хотелось ни с кем делиться своими мыслями и переживаниями. Чаще не выдуманными, а переживаемыми лично. Я и только я, был свой собственный собеседник. Помните, как у  Сэ-
линджера «Я, моя персона и я сам…». Вот так же и у меня. Я никого не хотел видеть  рядом  с  собой,  вокруг себя и даже позади себя. Восемнадцать лет, с тех пор как покинул Бразилию на  катере  Шавьера  Мариано,  я так жил. И продолжал так жить, когда переехал в этот пансионат. Как вы знаете – здесь  кто-то  снимает  ком-
нату временно, а кто-то живёт постоянно. Мне было тридцать семь. «Молод ещё» – говорила  мадам  Пиарел-
ли – наша хозяйка. Ещё встречу свою единственную – шутила она постоянно. Хотя у меня и мыслей таких  не было. Образ Татьяны – изувеченный, исхлёстанный  плетьми, – постоянно  стоял  у  меня  перед  глазами.  Во всех  женщинах,  я  видел  только  её.  Она…  она…  Но,  однажды,  «предсказания»  мадам  Пиарелли  всё-же сбылись. В один из вечеров (я уже прожил в этом пансионате год), я стоял возле открытого  окна,  обдумывая сюжет своего очередного романа «в стол». Я увидел  въехавшую  во  двор  машину.  Из  неё  вышла  девушка, которая, в одно мгновение пленила моё сердце, вычеркнув вписанное в него когда-то имя «Татьяна». Она бы-
ла прекрасна – если так, можно выразить её облик. Ей было всего восемнадцать.
   – Ключ! Она сжимала в кулаке – ключ! – неожиданно выкрикнул молодой человек.
   – Брелок, – спокойно ответил Альфонс Старк, словно ждал этих слов. – Она  ушла от  молодого  человека,  с которым жила, когда училась в колледже. Однажды, придя после сессии, она застала его  в  постели  со  своей подругой. Не устраивая скандала, она собрала вещи, а их было немного – побросала всё в  небольшую  сумку, сняла с брелока ключ, и оставив его в вазочке в коридоре, ушла. Как и я – порвав с прошлым.
   – Вы с ней познакомились? – с надеждой в голосе, спросил молодой человек, словно от этого вопроса  зависела его жизнь. – Вы поженились?
   – Нет, – произнёс сидящий на полу. – я ни разу не подошёл к ней.
   – Но, вы говорите, она поселилась здесь…
   – Да, это так.
   – И вы никогда не заговорили с ней? – поразился Марио Мингоцци.
   – Никогда, – подтвердил Альфонс Старк. – Я только издали наблюдал за ней. Не хотел срывать этот чистый цветок и бросать в дорожную пыль, где бы он был растоптан, и в итоге, похоронен  в  горестном  потоке  вре-
мени. Мне достаточно было смотреть на неё со стороны – как  она  выходит  из  подъезда,  пересекает  двор  и скрывается. Чтобы вечером появиться снова! В выходные, вместе с остальными жильцами, она обедала внизу в нашей столовой. Там, садясь за столик в углу, я снова наблюдал за ней.  Как  она  ест.  Пьёт.  Разговаривает. Как мило улыбается, кому-то. А эта её забавная привычка – морщить носик… О, как я был счастлив обладать ею не обладая. Бог создал совершенство – вложив в неё все самые прекрасные черты. Это  совершенство  при-
надлежало мне в мыслях, мечтах, фантазиях, согревая сердце горячей волной того  водопада,  который  извергала её нежность и красота.
   – А потом… Что было потом? – пытал молодой человек, не веря тому, что слышит. Он вдруг  почувствовал, что так же заразился безумием от этого романтичного безумца. – Она по-прежнему живёт здесь? Вы  её  шаги слышали, когда пришли ко мне? Как её зовут – хоть это вы знаете?
   – Молодой человек, любовь была подарена нам не для страданий, а для  счастья!  Это  мы  сами  сделали  её такой, какой она предстаёт перед нами в итоге! Её звали Ольга. Здесь она уже  не  живёт.  Она  вышла  замуж. Вот тогда, потеряв её, я снова сошёл с ума. Она стала видится мне всюду… Во всём и во всех я…
   – … стал видеть её образ! – вдруг произнёс молодой человек, закончив  фразу,  начатую  Старком,  и   вдруг почувствовал необъяснимую тяжесть в голове. Комната  поплыла  у  него  перед  глазами,  и  он  потерял  сознание.

   Его разбудили тёплые лучи солнца, пробивающиеся сквозь раскрытое настежь окно.  Щурясь  от  заполнив-
шего комнату яркого света, он долго оглядывал помещение, стараясь вспомнить, что произошло  накануне,  и почему он лежит на полу, словно кем-то забытая вещь. Голова гудела, мозг отказывался  работать.  Он  чувст-
вовал себя – словно потерявший память. Полежав так ещё несколько минут, он попытался встать. Голова зак-
ружилась, но он сумел одолеть этот подъём и встал-таки на ноги. Пошатываясь, молодой человек  подошёл  к креслу и сел в него. Увидев на столе полупустую бутылку вина, накрытую стаканом, он вдруг вспомнил свое-
го ночного гостя. Он прикрыл глаза, пытаясь вспомнить его имя. Словно механический  помощник,  сидящий в его голове – произнёс его имя, – Альфонс Старк. Да, так его звали. Его странный вид – сбежавшего  из  пси-
хиатрической клиники. Его душещипательный рассказ – больше подходящий для  индийских мелодрам, – всё это вновь промелькнуло в памяти молодого человека. Полная волнений бессонная ночь – вот  что  стало  при-
чиной его теперешнего состояния. Единственное, что он не вспомнил – это  девушку,  приехавшую  на  такси. Этот момент, как бы стёрся из его памяти. Или этого не было? Он не вспомнил её и  тогда,  когда,  вдруг  нео-
жиданно в его мозгу пронеслись слова старого безумца: «Моей второй ошибкой была моя нерешительность». О чём это он говорил тогда? А, да, о той девушке… Той, другой. Как её звали? Ольга…
   Махнув рукой, отгоняя эти въевшиеся в голову мысли, словно надоевшую муху, Марио  Мингоцци  встал  с кресла, уже не чувствуя усталости, как будто вернувшаяся память наделила его и силой. Он  решил  спустить-
ся вниз – выпить кофе и прогуляться. Подойдя к окну, он обнаружил на подоконнике  книгу.  Это  был  роман Сэлинджера «Над пропастью во ржи», отрывки из которого цитировал ночной посетитель.  Молодой  человек взял книгу в руки, пролистал её и резко захлопнув, взял её с собой.
   Выйдя из комнаты и закрыв дверь, всё время держа книгу подмышкой, он прошёл коридор и выйдя на лест-
ничный пролёт, остановился. Постояв немного, словно что-то обдумывая, молодой человек, поднялся этажом выше, преодолев эти десять ступенек на одном дыхании. Так же поспешно, он подошёл и к квартире,  в  кото-
рой жил его ночной гость. Позвонил. Дверь долго не открывали. Она распахнулась лишь в тот  момент,  когда он уже собрался уходить.
   На пороге его встретила девушка. Её растрёпанные со сна волосы и воспалённые от  бессонной  ночи  глаза, делали её ещё привлекательнее. Это совсем не портило её  юный  вид.  Молодой  человек  немного  смутился, когда заметил, что под её прозрачной сорочкой ничего больше не было одето.
   – Простите, если разбудил вас, – произнёс молодой человек, чувствуя сильное возбуждение, при взгляде  на эту полуобнажённую девушку. – Здесь живёт пожилой господин. Я хотел подарить ему эту книгу.
   – Вы знаете, отец недавно умер, – произнесла девушка, глядя на него снизу вверх, слегка прищурившись.
   – Отец? Вас зовут Ольга?
   – Ольга – это моя мать. Меня зовут Татьяна, – ответила незнакомка, сморщив носик.

                15 октября, 2022 г.