Моя подруга

Наденька, Надя, Надежда Евгеньевна. Моя самая близкая подруга со школы и на всю жизнь.
Есть люди не слишком громкие, в каком-то смысле, не самые яркие, но которые все соединяют. А с их уходом все распадается и уже восстановлению не подлежит. Такой была моя подруга.
Не бог весть какой густоты не рыжие, а золотые волосы, голубые глаза с изогнутыми ресницами, стройная фигура, прозрачная, как у всех рыженьких кожа. Её в детстве так и звали «прозрачная». Наталья придумала ей возможный сценический псевдоним: «Надежда Прозрачная».
В её комнате на стене висели две фотографии, которые мне тоже нравились: Юрий Гагарин с его неотразимой улыбкой, и её детское личико с таким же неотразимым выражением любопытства и доверия ко всем и всему, которое может быть только у доброго и нежного ребенка. Внешность её дополняли стройные ноги и тонкие нежные пальцы. Казалось, что ещё нужно для счастья или просто уверенности в себе. Но всё не так просто. Видать тот, кто нас наделяет этими всяческими великолепными достоинствами, не забывает добавить туда ещё и пару, тройку недостатков, которые иногда перевешивают десятки достоинств. Я так и не поняла, почему она всегда сутулилась, и даже прекрасная ровная походка и безупречная белозубая улыбка не могли заставить развернуться её плечи.
Я и Наталья, третья наша подруга (самая умная, взрослая и талантливая) были в школе, что ли более яркие, и умели выложить все наши знания, никого не боясь и не стесняясь. Хотя Надя не меньше читала, возможно, и больше знала, но выложить все свои знания, когда нужно, у неё никак не получалось. Хотя иногда внутренний настрой и характер прорывались мощным потоком наружу, вырастали крылья, и плечи расправлялись. Талантов, так и не раскрытых, у нашей Надежды было много. Природа её одарила музыкальностью. Я не знаю, почему  родители не отдали её учиться в музыкальную школу, её отмечали каждое прослушивание.
Единственную песню, которую я помню, как она пела: «Мой друг, художник и поэт…». Как я жалею, что не просила её петь часто и весь  имеющийся репертуар. Ведь человек совершенно по-иному раскрывается, когда он творит. Тогда его душа без всякого страха наполняется счастьем, и вырастают так необходимые нам всем крылья.
Она очень хорошо играла в волейбол. Этот  талант дается далеко не всем. А потом мы начали заниматься в секции легкой атлетики у тренера, поцелованного богом на это поприще. Мы прыгали в высоту: она спиной к планке «флопом», а я лицом («перекидным»). Эпоха «перекидного» закончилась вместе с уходом Брумеля, но мне лицом к опасности было легче. Было очень больно, когда планка попадала под спину.
Прыжок у Нади был очень легкий и красивый. Однажды, когда у неё начало здорово получаться, наш тренер притянул её за длинный рукав смешной советской футболки, обнял и поцеловал. По выходным у нас в секции были «лимонад, пирожные, танцы». Наш тренер учил нас двигаться, танцевать, координации движений. Надя потом сказала, что очень многому, что мы знаем и можем, нас научил наш тренер. Летом мы после восьмого класса мы поехали в спортивный лагерь. У нас есть черно-белая фотка: две девочки, только начинающие превращаться в девушек, стоят ядом на фоне сосен и почему-то хмурятся. Мама это фото назвала: двое вышли из леса.  Мы ещё только начинали расцветать. Осенью под дождем мы пробежали кросс. Я сразу попала в больницу с бронхитом, а Надя с осложнением на сердце после ангины. Больше она в секцию не ходила.
В школе у неё была любовь, очень видать глубокая. Парень из их класса всё время смотрел на её стройные ноги, когда она стояла у доски. Надежда густо краснела. И это всё о нём, ибо предложить ему она могла только ходить за ручку. А это он уже давно перерос, и судьба его несла совершенно в другую сторону. Так относительно безмятежно протекало наше детство и отрочество.
Полным ходом наступала юность.